Каждый день она снимает себя на камеру.
Она пишет диплом, задаваясь вопросом: "Что приобретает человек, убивая себя?"
Она ищет ответ - хочет верить, что со смертью становится лучше.
Без возраста...
Без времени...
Без чувств...
Каждый день она снимает на камеру свою смерть.
____
Адаптированная версия первого англоязычного рассказа Перекрёстков 29 лунного дня "CamRIP".
Здесь в PDF и с музыкой: https://vk.com/sipcord?w=wall-40775072_45
____
________________
________________
Шипит… Безличье… Тишина… На rec…
Маленький красный огонёк. Мигнул. Ещё. Ещё. Чёрно-белый экран заполнился безличной пустотой, выцарапанной на обезумевшем магните подсознания. Внутри: сквозь камеру, сквозь блеклый сумрак комнаты, сквозь густую патоку мечты – Она скользила с широко раскрытыми глазами, раскачивалась вниз и вверх. Немигающим взглядом прожигала потрескавшийся объектив. Говорила беззвучно, губы шептали тишиной, шорох за шорохом вновь изучая звуки – стремление гневно, но твёрдо прикрикнуть себе: «Петля. Напрасно!» – и соскочить с петли, раздевая оголённое до ссадин горло, словно нелепое ожерелье, в котором она могла бы проводить один из тех досадных человеческих субботних вечеров.
Плёнка – на перемотку. Петля, кусок верёвки обернула раз, и вновь, вокруг руки, и вдруг застыла. Замертвела словно, не будучи мёртвой совсем, смотря на повторе опять и опять свои кадры о том, как одна - один в один, как она - девушка над крестообразным рисунком паркета под ритмично подрагивающей лампой-луной располагает лет десять некрашеный стул и, поднимаясь на него, словно на пьедестал, облачает невинную шею в объятья шершавой верёвочной страсти, с той самой глубокой улыбкой, которой не скупится голливудская звезда при виде камер. А после – она начинает качаться, стул брошен на крестный паркет, глаза закрыты в предвкушении: вот-вот мечта случится, заключится в верёвочном захвате смертной истины.
Увы, несмертность вновь была её досадой. Конечно, под рукой был нож, в кармане, на тот случай, когда ты устал так качаться вверх-вниз, и уже настроения нет, да и жажда, и голод проснулись, и тот самый момент, когда влажно, но не от любви. Она отрезала своё тело от петли, и теперь словно пыталась удушить кисть руки этим бесполезным верёвочным приспособлением, навсегда приговорённым ей к виновной никчёмности вкупе с плохим, неподходящим, поведением.
Она снова, в который многий раз, подошла к рабочему столу с графиками и планами, среди которых выделялся листок-список: из него она вычеркнула своё недавнее приключение. Среди множества перечёркнутых что-то ещё оставалось нетронутым, но петля и повешение было проверено: заклеймено негодным навсегда.
____
«Профессор. Она снова тут.» С наигранной гримасой прозвучала из-за двери третьекурсница, секретарша вне пары.
«Да? Что ж, пусть заходит.»
«Может, лучше пусть уходит?»
«Какая-то часть меня хочет, чтобы она исчезла сегодня. В то время как другая любопытствует, что интересного покажет она завтра. Пусть заходит, Эвелин.»
«О, снова эти словеласы! Будто не профессор, а такой же ненормальный, как девчонка. Пишет она диплом, видите ли. Только подумайте, на тему: Пост-суицидальный опыт или Как самоубийство влияет на развитие личности. Бог ты мой! Да что за чёрт возьми!» Приводила себя в чувство Эвелин, возвращаясь от Профессора, не понимая, как вообще он позволяет этой «гадкой фейке» вот так являться и нарушать привычную рутину будних дней.
«Привет, уродка.» Презрительно обратилась она к девушке, которую на улице не раз бы окрестили готом, одетую в чёрное, с очками с затемнёнными стёклами и ленточкой с черепушкой-камеей, повязанной вокруг шеи. «К чему парад? Прячем вампирский поцелуйчик?»
«Не твоего ума головки лучик.»
«О, порифмуй мне тут. Да от тебя гнилой поэзией за милю пахнет!»
«Благодари, что при тебе не разлагаюсь.»
«Ага, скажи-скажи, поговори мне тут. Прикрыла бы свои гнилые губы. Профессор ждёт тебя. Пошла.»
Покидая недолгое общество третьекурсницы Эвелин, оставляя ей понятное без слов значительное выражение среднего пальца, девушка вошла в кабинет Профессора, готовая поведать новые детали своего существенного назначения. Профессор чутко внимал, не перебивал, не вставлял междометий. Несомненно, он был личностью исключительных качеств и точного сбалансированного настроения. И хоть, включая разум, он не мог понять всего, что она говорит, но, будучи исследователем, он был искренне увлечён ей как опытом и теми историями, согласно которым она (если на секунду предположить, что это возможно) умирала по крайней мере дюжину раз, но при этом стояла перед ним живая, живо изъясняясь словами фантастических метафор и убийственных явлений.
Он обратился к ней, когда она закончила. Мягко и бархатно спросил…
«Так, этим утром ты повесилась. Когда тебя сбил поезд, умудрилась выжить несмотря на сломанные рёбра и хребет. Теперь же ты приходишь, надев то ли подвеску, то ли шрам, и, вполне возможно, голова твоя не очень ладно держится на шее. И выглядит всё так, что если вскоре не умрёшь, то может статься: починить не выйдет. Так почему бы не решиться, наконец, пожить?»
«Не то. Профессор, вы не понимаете. Представьте нечто столь же недостижимое, как луна. Вы не можете её потрогать, не узнаете наверняка из чего она сделана, не увидите, купаются ли в её масляных кратерах сочные светловолосые третьекурсницы, ждущие, когда вы привнесёте в них свои мудрые чрево-вмещания.»
Профессор покраснел: вспомнил ту ночь, когда задержался на работе, чтобы крутануть на Эвелин, но привёл мысли в чувство и задумался над тем, что же сказать в ответ… но слова не складывались. В жизни всё достижимо, при должном воздействии, и смерть, казалось бы – самое простое и доступное достижение. Но девушка перед ним – она не могла умереть – как она утверждала – и потому её единственным желанием, мечтой, стала мечта о смерти.
«Не просто так я делаю это, не просто так говорю сейчас с вами, Профессор – у меня не получается, я не знаю, что делать дальше, не знаю, как ещё мне попытаться умереть. Поэтому прошу – да, снова – помогите мне сойти с обрыва жизни, подскажите, как умереть, наконец, окончательно, чтобы не пришлось чинить или навечно стать убогой мерзкой сломанной актрисой кукольного театра без какого-то намёка на живое: я хочу быть трупом, не способным говорить и дёргать ручкой, с вечным больничным от безличного шоу ежедневного театра дешёвого суицида. Некоторые не должны жить, изначально. Они рождаются мёртвыми, но какая-то сволочь прикрепляет их булавками к хрупким никчёмным телам. Помогите мне открепиться отсюда.»
На этом месте, как обычно, Профессор отрешённо, почти аутично качал головой, отрицая какую-либо возможность своего участия в подобном, так сказать, эксперименте. Вновь пробудился разум, и было видно, что Профессор вновь закрылся от неё: непонимание, невосприятие, апатия читались в его побледневших, опустевших глазах. Он становился таким каждый раз, за те встречи, словно исчезал, отключался, как та камера, на которую она ежедневно записывала свои бесплодные попытки умереть, с сожаленьем отключая после.
И так ей ничего не оставалось, как снова беззвучно покинуть его, толкнуть дверь, пройти холл, помахать Эвелин средним пальцем, вернуться домой и опять, как всегда, забыться над графиками и планами, в поисках ответа на вопрос, как завершить её настоящее не-желаемое не-житьё.
____
Шипит… Безличье… Тишина… На rec…
Маленький красный огонёк. Мигнул. Ещё. Ещё. Чёрно-белый экран заполнился шахматным диссонансом незваного ужина таящих плиток и звонкого кафеля, изогнувшихся вокруг и вне чугунной ванны. Она лежала там, недвижно, вскрыты вены, невольно глотая тошнотворный коктейль воды и ржавчины, падавший на её губы из старого крана. Блуза намокла, чем сильнее привлекала внимание камеры к изящным соскам её бледных грудей, словно воспрявших с протестом, столь соблазнительно и дерзко, девственно бесстыдно. Кто-то, конечно, сам любуется на свои соски; но для неё они были никчёмны. Всё тело было для неё ничем, лишь потрёпанная кожистая шаль из секонд-хенда. Потому она нисколько не смутилась желания сбрить эти соски; водя бритвой, задаваясь одним лишь вопросом: «Может, кошкам скормить? Интересно, накормятся кошки сосками?..»
Всерьёз задумавшись над мыслью, которая одновременно показалась девушке заумной и забавной, и настолько живой, что, наверняка, ничего более живого за последнее время её ненастоящей жизни не существовало, она не заметила человека, нависшего тенью над её силуэтом, исследуя каждую родинку тела с другой стороны объектива… на rec.
«И снова ты себя ломаешь.»
«Вы пришли помочь?» Даже не вздрогнув, она сверкнула взглядом в камеру.
«Ты красивая женщина. Ломать тебя мне кажется напрасным.»
«Я давным-давно сломана, Профессор».
Rec… Шипит… Безличье… Тишина…
Маленький красный огонёк. Мигнул. Ещё.
____
Ещё.
..