Уроки немецкого

   
         Жизнь на Удерейском Клондайке, в его центре, Южно–Енисейске, всегда была связана с разными историями. Если собрать их воедино, получится длинная летопись, которую надо долго читать. К их числу можно отнести  крупные находки золота или его хищения. Но были истории, которые считались необычными. Одна из таких, описанная в этом рассказе, связана с познанием немецкого языка и теми событиями, которые происходили вокруг этого. Завязкой истории послужило большое любопытство и увлечение персонажа рассказа немецким языком. Она позволяет многое поведать, без чего не только тему, но и жизнь того времени трудно понять. А особенностью того периода было родительское воспитание путем вовлечения детей в хозяйственные работы. А так же самовоспитанность детей, находивших какие-то интересные виды своего увлечения. Такой путь воспитания брал свое начало в период военного времени, когда подростки участвовали в хозяйственных работах наравне со взрослыми, от результатов которых зависела в ту пору жизнь. Описанная история с немецким языком, возникнув единожды, происходила постепенно, складываясь из увлекательных эпизодов, следующих друг за другом. И, на первый взгляд, они не очень значительны, но из них на золотом Южно–Енисейске складывалась жизнь, характерная для того периода. 
         Весна первого послевоенного 1946 года была такой же радостной,  как и в 1945-м. День 9 мая, первую годовщину великой победы над немцами,  удерейские приискатели отгуляли дружно и весело, объединившись в складчину. Весь день в буфете театра–клуба «Красный Октябрь» продавали «бузу», местное пиво, сваренное в пекарне. Днем в клубе для приискателей был дан праздничный концерт, а вечером, допоздна, на танцплощадке наигрывал духовой оркестр, под который радостно танцевала молодежь. 
         Подскочил и конец мая. Стоял ясный солнечный день, на перекатах  привычно журчал Удерей, в ЦММ–Центральных механических мастерских, звенели, не переставая, кузнечные наковальни, гулко ухал паровой молот. Издалека, с северной окраины долины, оттуда, где речка Мамон вливается в  Удерей, иногда слышалось отрывистое посвистывание драги, добывающей  золото.      
         В тот солнечный день в школе закончился учебный год и учеников  4–го класса, распустили на летние каникулы. Провожая их на долгожданный летний отдых, учительница сказала, что в 5–м классе прибавится много новых предметов, в том числе и немецкий язык. Услышав о немецком языке, Алешка и подумать не мог, что совсем скоро начнется необычнгая история с этим языком, одна из самых интересных в его подростковой жизни. Алешка не придал никакого значения тому, о чем сказала учительница. В голове крутилось другое. Впереди целых три месяца, и можно будет вдоволь позаниматься всем тем, чем не удавалось за надоевшую, длинную зиму. Однако в летнюю пору  будет много дел и по домашнему хозяйству. 
         Начался весенне–летний золотопромывальный сезон. Василий Фокеевич, отец большой семьи, кузнец профессионал высочайшего класса, как правило, выполнял особо сложные кузнечные работы. Сложность такой  работы требовала сочетание мастерского умения работать на наковальне и паровом молоте. А это значит, работе надо отдать все имеющиеся физические силы. Занятый кузнечной работой по срочному ремонту драг, он не вылезал из кузнечного цеха, и домашние работы затягивались.
         Вот и сегодня мастер мехмастерских Владимир Лаврентьевич Пономарев, выполнявший функцию главного инженера, принес Василию Фокеевичу техническое задание отковать башмаки для дражных черпаков и втулки к ним. А это значит, надо весь день переменно работать то на кузнечной наковальне, то на паровом молоте. Но Василию Фокеевичу не привыкать выполнять такое сочетание кузнечных работ, и он быстро включил свою бригаду, в которой кроме него было еще два человека, в выполнение технического задания. 
         Прииск Центральный, Удерейский золотодобывающий район, как и  вся страна, еще корчились в муках кризиса военных и первых послевоенных лет, основным признаком которого являлась обвальная нехватка продуктов питания. Хлеб все еще выдавали малыми долями и по карточкам. И чтобы  свести концы с концами, приискатели искали разные способы преодоления голода. Один из них, раскорчевка делянок земли под посадку картошки. И Василий Фокеевич, не дожидаясь, каких–то жизненных улучшений, затеял раскорчевку еще одной земельной делянки. Чтобы семья не бедствовала и не испытывала голода, в летний период он строго следовал имевшемуся опыту заготовки продовольственных запасов на зиму. Когда наступал август, Василий Фокеевич брал с собой детей, и они уходили в Удерейские леса, где  собирали грибы, готовя из них засолку на зиму. Удерейские леса были богаты грибами бычками, белым груздем, волнушками и рыжиками. Обязательно водил детей на косогоры собирать ягоду бруснику. Часть собранного в сентябре картофельного урожая подлежала переработке на крахмал. Из запасенной брусники и картофельного крахмала ежедневно готовились разные кисели и морсы. Так благодаря кровной заботе Василия Фокеевича его семья не ленилась и за летний период заготавливала достаточное количество природного продовольствия и не испытывала голода.       
         Василий Фокеевич и его дети, пережившие тяжелейшие тяготы войны и смерть матери, волею судьбы в конце марта того года переселились из своего дома, стоявшего у подножия горы Зеленой, в дом, который находился в центре приискового поселка. Место было приметное. Рядом стоял огромный деревянный дом, напоминающий букву Т, в котором размещалось Южно–Енисейское дражное управление. Но приискатели по устоявшейся традиции его называли просто, золотоприисковое управление.
         За приисковым управлением, на крутом скосе горы Горелой, в трехстах метрах от дома, в котором теперь поселились семья, Василий Фокеевич и его сын, подросток Алешка, выбрали делянку под новый огород. Раскорчевка делянки под посадку картошки оказалась очень трудной, на ней было больше камней, серого плитняка, нежели земли. Несколько вечеров отец и Алешка вырубали кустарник, кайлили землю, собирали камни–плитняк, складывая их горками.   
         Отец, отработав смену в кузнице и придя, домой, никогда не   показывал своей усталости, отпечаток которой все же был виден на его  смуглом лице. Наверное, это объяснялось его внутренней собранностью. Он   никогда не приходил домой измазанный сажей или копотью. Покидая  огненный горн, он сразу же шел в душ, который имелся в мехмастерских и там   горячей водой смывал с себя сажу, копоть и соленый пот. Отец никогда не   был сгорбленным от жизненных невзгод или тяжелой работы кузнеца, наоборот, высоковатый ростом, он всегда держал себя прямо, свободно опустив  руки вдоль своего тела. В его позе не было нарочитой подчеркнутости, он держал себя естественно, таким, каким создала его природа. Эта внешняя опрятность отца передавалась и на детей, и они ей следовали.      
           К началу июня Василий Фокеевич и сын Алешка, закончили обработку новой делянки и посадили на ней картошку. В один из дней, когда они завершали нудную земельную работу, на прииск пришло скорбное известие: 3 июня в Москве умер Калинин - глава Верховного Совета СССР, больше известный как всесоюзный староста, носивший бородку клинышком. Ученики Южно–Енисейской средней школы хорошо знали Калинина, его  портрет висел в школе на самом видном месте. Прииск, да и вся страна, в эти дни погрузились в траур, о чем извещало трещавшее с утра до вечера радио. Но жить надо, как говорится, надо отмечать и радости по случаю дня великой победы, и переносить печали, особенно когда умирает известный в стране человек, но надо заниматься и повседневными делами, от которых зависит жизнь. 
         Посадив картошку на всех огородах, Алешка вздохнул: теперь–то уж   появится свободное время, и он займется тем, что ему больше всего по душе,  отправится путешествовать по старинным золотым приискам. Однако его    надежда на свободное время была напрасной. Недели через три, когда уже начнут выпадать теплые дожди, появится свежая картофельная ботва. И   коровы–блудни, каких на прииске было много, обязательно завернут на новый огород и сожрут всю картофельную ботву. И пока еще не взошла картофельная ботва, надо успеть заготовить жидких прутьев для частокола и загородить картофельную делянку. 
         Рано утром отец уходил на работу в кузнечный цех. Алешка днем брал отцовский топор, несколько веревочных бичевок и уходил в густую чащу,   горы Горелой, где вырубал тонкие березки и гибкую ольху, складывая их  маленькими кучками и перевязывая бичевками. В половине пятого вечера отец сильно уставший возвращался из кузницы, и независимо от этого они сразу же уходили в лес, где Алешкой уже было заготовлено несколько вязанок нарубленных гибких прутьев. Еще несколько дней, и они загородили новую картофельную делянку надежным частоколом. Алешка с облегчением вздохнул: наконец, он займется своими делами.
         Как мальчишка, Алешка мало, чем отличался от большинства приисковых подростков, однако был любопытен, его многое увлекало, ему  хотелось познать, что-то, интересное и во всем порою проявлял большую настойчивость. А сама необычная жизнь на золотом прииске подталкивала к этому. 
         Наступившим летом Алешка перебрался из дома на чердак. Так было принято у всех приисковых пацанов. Жизнь летом на чердаке давала большую свободу. На ночь можно было незаметно исчезнуть из дома и пообщаться  с  пацанами. В летнее время вечерами они собирались в дражных отвалах, отработанной горной породы, запаливали костер и, спасаясь от ночной прохлады, засиживались у жарко горевшего очага до утра, травили разные байки. Не обходилось и без пересказов того, что наблюдали в приисковой жизни. Они не стеснялись в оценках разных событий, происходивших на прииске. Но самое главное в это время можно было наблюдать и чувствовать удивительные белые ночи.               
         На  Удерейском нагорье, начиная с середины июня и до конца июля, ночей не бывает. Вернее, в это время ночи белые, светлые. Не успеет вечерний  свет чуть потускнеть, как уже светает, и над хребтом плывет белый туман,  несущий с собой прохладу. Проплывая быстро, туман то оседает, то,  поднимаясь, заволакивает яркой белизной вершину хребта, от которой вокруг  становится светло. Порою по вершине хребта проплывавшая туманная  белизна, превращалась в синеву. Она заметно опускалась вниз по зеленому логу, и дальше рассеивалась в желтых водах Удерея, создавая неописуемую красоту, которая входила в плоть и кровь удерейцев, и навсегда запечатлевалась в их памяти. С наступившим рассветом пацаны разбегались по домам, залазили на чердаки, укладывались на лежанки и крепко засыпали до середины дня.
         Чердачную лежанку, на которой предстояло спать все лето, до  первых ночных заморозков, Алешка соорудил быстро. На чердаке, вдоль одной  стороны, он устроил настил из досок, положил на него большую перину, оставшуюся по наследству от покойной бабушки Татьяны, накрыл ее холщевым половиком, в изголовье бросил большую подушку, тоже перовую. Чтобы ночью не мерзнуть, поверх, лежанки разложил старое одеяло, закрыв, его длиннополой шубой из мягкой пушистой овчины, которую когда-то носила покойная мама. В Алешкиной семье кто–то из старших, сестра или брат, ввели правило, за летние каникулы обязательно читать учебники тех классов, в которых предстоит их изучать. Правда, старшей сестре Александре не удалось проверить, как это семейное правило будет внедряться в жизнь. Она уехала поступать в Канское педагогическое училище. Старший брат Василий, глядя на Алешку, тоже соорудил для себя лежанку, поставив в изголовье знаменитый семейный коричневый сундук, на котором разложил учебники по истории за  7, 8, 9 и 10-й классы. Среди учебников истории были еще две книжки, учебники по немецкому языку. Чем объяснить такое внимание к предметам немецкого языка и истории. Объяснялось это той атмосферой, какая возникала в самой школе. Это было время большого увлечения учениками Южно–Енисейской средней школы предметами немецкого языка и истории. Увлечение объяснялось очень просто.   
         И хотя война с немцами осталась позади, но интерес учеников к  немецкому языку в Южно – Енисейской школе был большим. В старших классах немецкий язык преподавала Полина Леопольдовна Прево. Чешка по национальности, лет шестидесяти пяти от роду, статная, интеллигентная, всегда одетая в старомодное длинное платье из добротной шерсти, она знала немецкий язык в совершенстве, обладала педагогическими способностями обучать учеников. Необыкновенная манера поведения, ее изысканная речь, словно магнит притягивали к себе. И, несмотря на пережившую войну с немцами, отношение приискателей к Полине Леопольдовне, учившей детей в школе непонятному немецкому языку, было уважительно. Она появилась на прииске Центральном, в поселке Южно–Енисейске в конце 30–х годов следом за своей дочерью и ее ссыльным мужем. Муж - Франц Иванович Матэ, венгр по национальности, дети – Сашка и Наташка. Здесь, на прииске, родились пацаны Вовка и Колька. Полина Леопольдовна жила отдельно от семьи дочери, и ее постоянным домом была школа. Учеников сильно тянуло к общению с Полиной Леопольдовной, а через нее и к немецкому языку.
         Интерес учеников к предмету истории объяснялся еще проще. Южно–Енисейская средняя школа находилась на территории, где добывалось золото. Человеческая память устроена так, что она вряд ли забудет все то, что было хорошего в истории приисков. Наоборот, память будет долго передавать из поколения в поколение, какие – то интересные события, связанные с успешной добычей золота. Удерейские золотые прииски имели интересную историю их открытия, в памяти приискателей еще были живы имена тех, кто в прошлом здесь открыл механизированную, дражную добычу золота. Ведь прииски в прошлом являлись частной, капиталистической собственностью, но по советским идеологическим соображениям упоминать о них запрещалось. Однако, несмотря на это, ученики проявляли большой интерес к истории золотодобычи. И еще было одно обстоятельство, увлекавшее учеников историей. В школу прибыла молодая, красивая, интеллигентная девчина работать учителем истории. Она окончила Ярославский педагогический институт. Живя близко с Москвой, она часто путешествовала в столицу. На уроках истории не обходилось без рассказов о столице, о Кремле. Кроме этого по предмету истории она практиковала написание учениками контрольных работ в виде рефератов по разным темам. Вот все эти обстоятельства и вызывали у учеников большое увлечение немецким языком и историей.   
         Однако брату пожить на чердаке не пришлось. К этому времени он уже хорошо умел играть на баяне. Открылся летний пионерский лагерь, и он уехал туда работать баянистом. Лагерь находился от поселка Южно-Енисейский в 16 километрах по мотыгинскому тракту, в еловой тайге, на знаменитом прииске Петропавловске, где летом 1837 года было найдено первое удерейское золото. Перед поездкой в пионерлагерь брат все дни напролет пропадал в сообществе друзей–баянистов, проверяя свои музыкальные способности игры на баяне, разучивая репертуар популярных песен и маршей. Особое место в этом репертуаре занимали марш "Прощание славянки", "Турецкий марш" Моцарта, популярные песни довоенных и военных лет. Ребята баянисты были талантливыми, обладали тонким музыкальным слухом, каждый из них, пройдя специальный курс обучения, мог бы стать отличным музыкантом. Эта группа приисковых ребят баянистов представляла собою некий музыкальный практикум, где можно было приобщиться к популярным музыкальным произведениям.
         Учебники брата по истории и немецкому языку на все лето оказались в распоряжении Алешки, и он, находясь в чердачной тиши, с регулярным постоянством их разглядывал, они сильно его увлекали. Словом, на все лето он оказался хозяином чердака и кучи учебников по истории и немецкому языку.
         Лето 1946 года катилось своим чередом. В мальчишеской жизни  было все: хозяйственная работа по дому, разные увлечения, путешествия по  старинным золотым приискам, ночевки в Удерейской тайге. Правда, на эти увлечения соглашались не все, а только смельчаки. В самом деле, отправиться на какой – то старинный прииск, до которого добрый десяток километров, или уйти на ночь в глухую тайгу, на это решались не все, а только те, кто в этом видел какой – то интерес. В конце июня установилось тепло, прошли мелкие дожди, смочив землю. На огородах сразу же вылезла молодая картофельная ботва, а рядом с  ней - трава–сорняк. Целую неделю Алешке пришлось бегать с одной картофельной делянки на другую, занимаясь прополкой, за которой подскочила и пора окучивания картофеля. Июль в Удерейской округе всегда стоит жаркий, и картофельная ботва быстро набирает свою силу. Прозеваешь окучивание, плохим уродится картофель.
         Алешкина доминанта, несмотря на трудности в работе, особенно на огороде, так складывалась, что он не переставал думать о том, чтобы выкроить время для чтения учебников по истории и полистать учебники по немецкому языку. Это увлечение его так сильно занимало, и он считал его обязательным. И хотя было время летних каникул, однако, его катастрофически не хватало. Надо было везде успеть, не отставать от мальчишеской жизни: сбегать на  толчок и там сыграть в чику на деньги. Местом игры в чику была маленькая площадка около деревянной стены приискового центрального магазина.   
         В послевоенный период игра в чику – одно из главных увлечений  приисковых пацанов, при которой можно было выиграть много мелочи, или  проиграть все, что имелось в карманах. Игра в чику увлекала еще и тем, что у  пацанов было много трофейных серебряных монет европейских стран с  красивым изображением государственных гербов или разных монархов. Много  европейской монеты завезли фронтовики, вернувшиеся с войны. Алешке всегда   сопутствовала удача в игре в чику на европейские монеты. Он бил большим   медяком об стенку и точно попадал ей в кон, выигрывая кучу монет. Редко  кому из пацанов удавалось его обыграть. Со временем он стал обладателем   большой иностранной монетной коллекции. На немецких, австрийских и  швейцарских монетах был выбит немецкий текст, и это подталкивало Алешку  заниматься просмотром учебника немецкого языка. Европейские денежные  монеты он обменивал на почтовые марки, которые его увлекали своим  разнообразием. 
         Главным коллекционером–филателистом почтовых марок на  прииске был Вовка Семин, однокашник Алешки, живший в казенном деревянном доме в сосновом бору, на песчаном отвале, где размещались технические склады - «Техснаб». У Вовки он выменивал почтовые марки на европейские монеты, которые начал коллекционировать. Вовка, пацан хитроватый, однако, при «сделке» с Алешкой держался настороже, зная, что его вокруг пальца не провести. Почтовые марки Алешка приклеивал к листкам толстенной книги Карла Маркса «Капитал», зная, что он был немец. Вскоре ему удалось собрать около шестисот разных марок. Вовка Семин о своей марочной коллекции никому не говорил, Алешка же, наоборот, показывал марки всем пацанам, кто заскакивал к нему на чердак. Как-то однажды Сашка Матэ, дружок Алешки по путешествиям по золотым приискам, заскочил к нему на чердак и, увидя, что он вклеивает марки в «Капитал» Маркса, пошутил, что если эмгэбэшники узнают об этом, то его арестуют и упекут в лагерь за порчу главной книги большевиков.    
         Коллекционирование почтовых марок сильно увлекло Алешку. По почтовым маркам он знал многие типы самолетов, на которых советские летчики воевали во время войны с немцами. Особенно интересовался такими знаменитыми военными самолетами, как По, Ил, Ла. Собирание европейских монет и почтовых марок открывало перед Алешкой, какой–то неизвестный мир, но существующий реально.
         Июль на Удерейских приисках жаркий, днем солнце печет изрядно,  и весь месяц держится на отметке плюс 30 градусов, а в иные дни и того выше. В такую жару спасение одно, купание в разрезах. На прииске Центральном пацаны купались в летнюю жару в тех разрезах, к которым они привыкли. Самым оживленным был разрез «Глубокий», который находился среди серых дражных отвалов, рядом с «Техснабом». Разрез имел продолговатую форму в виде огурца, был глубоким, отчего и назывался «Глубокий». Сверху вода в нем нагревалась, а снизу–ледяная, там пробивались подземные источники. Костер у «Глубокого» дымил весь день и пацаны, несмотря на солнечную жару, облепив его кружочком, отогревались, выскочив из прохладной воды. Порою на «Глубоком» собиралось так много пацанов, что разрез гудел как улей. Не смотря на то, что разрез «Глубокий» был основным местом купания приисковых пацанов, однако каждая группа имела и свои излюбленные разрезы. Самым заветным местом купания для Алешки и его дружков, братьев Максимовых, Леонида, Аркашки и Николки был большой разрез,  который находился за южной окраиной прииска Центрального, за скалами. Квадратный разрез, похожий на ручку с флажком, имел название «Флажок», на нем была полная благодать, здесь кроме этой группы никто не бывал, и тут они пропадали целыми днями, постигая трудности плавания в воде. На этом разрезе ребята вдоволь плескались теплой водой, плавали, учились нырять глубоко и ходить с тяжелыми булыжниками по дну водоема. И не было, пожалуй, лучшей закалки  в детстве, чем плавание в удерейских разрезах.
         Летние каникулы 1946 года, первого послевоенного, были необычными и отличались от других лет тем, что в этом году было много  заметных изменений в жизни приискателей, особенно молодежи. В поселке Южно–Енисейске они выразились, прежде всего, строительством нового  стадиона, которое началось сразу же, как только с войны вернулись молодые  ребята. И не побывать там считалось большим грехом.
         Место под устройство нового стадиона было выбрано в конце улицы Обороны, у кромки огромного поля, принадлежавшего приисковому продснабу, уходившего широкой полосой наверх распадка. Здесь был ровный участок. Каждый день грейдер ровнял и укатывал землю.
         По воскресным дням на стройке стадиона собирались старшие ребята, в основном те, кто увлекался игрой в футбол, и выполняли разную работу, ожидая того дня, когда здесь состоится первый  футбольный матч. Прибегали сюда и мальчишки. И не дожидаясь, когда будет завершено его обустройство, они играли в разные спортивные игры, особенно в лапту и городки. Спортивные игры, плавание в разрезах, загорание на горячем солнце, путешествия по старинным приискам, походы с ночевкой в тайгу, все это было в жизни приисковых мальчишек.
         Проходили дни, недели, пролетало лето. В свободное от разных дел  время, особенно, когда между жаркими днями выпадали дожди, появлялось  «окно» для временной передышки. Дождь занудно частил, надоедливо стуча  по крыше чердака. Алешка залазил на свою лежанку, клал рядом стопку учебников по истории старших классов и начинал их листать, читая и запоминая, что–то  самое интересное. За лето он прочитал по нескольку раз все учебники за 7, 8, 9 и 10 –й  классы, знал наизусть историческую хронологию за многие века, знал, кто такие были Гай Юлий Цезарь, Оливер Кромвель, Наполеон, когда они жили и чем отличились. Алешка знал все про русского царя Ивана Грозного, про предводителей народных восстаний Болотникова, Степана Разина и Емельяна Пугачева. С большим интересом в учебниках читал о том, каких достижений в жизни достигли цари Петр I и Екатерина II. 
         Не меньший интерес у Алешки вызывала хронология сражений, в которых одерживали блестящие победы в войнах с европейскими странами русские полководцы Суворов и Кутузов. Конечно, обращал внимание и на те главы, в которых описывалось, как исторически развивалась Россия. Словом, он так сильно увлекся чтением учебников истории, что мог бы запросто сдать экзамены за любой класс, за 7, 8, 9 или 10-й. Дружок Алешки Сашка Матэ, часто бывавший на его чердаке, как–то однажды, увидя стопку учебников по истории, для проверки его знаний, опросил его по некоторым темам, покачал головой, приговаривая: «Ну, ты и даешь, Ленчик!»
         Читая взахлеб учебники по истории, листая их страницы, запоминая   хронологические даты, Алешка с любопытством просматривал и учебники немецкого языка, не предполагая, что стремление самостоятельно познать немецкий язык на чердаке будет иметь продолжение интересной истории изучения этого предмета в школе.
         Алешка совершенно не представлял, как надо читать и произносить  немецкие буквы и слова. Однако в нем с каждым разом усиливалась   настойчивость обязательно все это освоить. С большим трудом давалось  познание немецких букв. Он прекрасно понимал, что перед ним возникли немецкие ступени и их надо преодолеть. Но как это сделать, он не знал. И тут в его голове мелькнуло «Библиотека».
         Он стремглав побежал в клубную, приисковую библиотеку. Библиотекарша уже, зная его пристрастие рыться в книгах, но, сильно удивившись его новой просьбе, безоговорочно завела его в книгохранилище и указала на полки, где можно найти нужный словарь.   
         Перебрав стопки книг, Алешка, наконец, нашел затасканный немецко–русский словарь. Интересно было то, что в словаре имелось много методических указаний, как надо им пользоваться. Он тут же лихорадочно стал его листать, находя нужные ответы на многие, мучившие его вопросы. И дела с разбором  немецких слов сразу же начали заметно продвигаться. Днями позже  он уже знал, что такое слово, как доитч, означает немецкий, а слова мюттер и фатер, переводятся как мать и  отец. Потом узнал слова, хэндэ хох - руки вверх, лауфен - бегать, хауз - дом и другие. Первоначальное, самостоятельное обучение  немецкому языку сводилось к тому, что Алешка зрительно запоминал конфигурацию немецких букв, потом определял их расположения в словах. Со временем это занятие его сильно увлекло, и он с регулярным постоянством стал заглядывать в учебник немецкого языка, пытаясь прочитать и запомнить какой – то текст.
         Запоминая разные исторические даты, события или немецкие слова, Алешка поймал себя на мысли, что для их запоминания требуется хорошая память, и ее надо как–то развивать. Способ развития памяти сам по себе быстро определился. Алешка стал ее развивать практическим путем. Он выходил в центр поселка, туда, где всегда было многолюдно, и старался с  первого беглого взгляда запомнить, кто в какой одежде ходит, каких цветов у  них куртки или рубашки, каких размеров пуговицы на одежде. Его эксперимент удался. Он знал почти всех жителей прииска, а их было более трех тысяч, как они одеваются, какие у них отличительные признаки. Бывая в лесу, в горах или на старинных приисках, он запоминал разные повороты на тропах, какие–нибудь деревья в лесной гуще, песчано–галечные отвалы отработанной горной породы, стараясь представить, как давным–давно здесь добывалось золото.
         Упражнения с развитием памяти его сильно увлекли. Он стал часто бывать на вершине горы Горелой, с высоты которой целыми часами обозревал весь прииск, стараясь крепко его запечатлеть, запомнить. С каждым разом он убеждался, что в ячейках его мозга памятно запечатлевалось, и оседало все, что он видел и чувствовал. Наверное, он, как и любой подросток, не был лишенным способностей к разного рода воображениям.
         Лето пробежало быстро, остались позади хозяйственные работы, разные увлечения, подскочило и 1–е сентября, начало нового учебного года. Учебная классная программа, которую предстояло осваивать, оказалась  необычной. Эта необычность заключалась в том, что в программу был включен предмет немецкого языка. Учиться ему предстояло у учительницы Моргуновой Марии Савельевны. Имея уже чердачный опыт познания немецкого языка, Алешке  сильно хотелось его продолжить.
         Ученикам 5–го класса, в числе которых был и Алешка, определили место в главной, большой школе, во вторую смену, с двух часов дня. Не сговариваясь, ученики собрались раньше, но их в школу не пускала сторожиха, и они толкались во дворе. Минут за пять до начала первого урока сторожиха распахнула двери коридора и сказала, что группе отведен класс в левом крыле, за кабинетами физики и химии, куда все заскочили и быстро распределившись по партам.
         Прозвонил звонок, в коридоре стихло. Какой будет, первый урок в  классе, не знали. Вскоре в коридоре послушался стук каблуков, который приближался к классной комнате. Отворилась дверь и в класс вошла Мария Савельевна. Так новый учебный год начался с урока немецкого языка. Мария Савельевна не села на стул, не провела для знакомства с учениками  перекличку по журналу, а небрежно бросила его на стол. Подперев ладонями  свои жирные бока, она размашисто прошлась между рядами парт, в некоторые  заглянула, бросила подозрительный взгляд на учеников. Вернувшись к доске, Мария  Савельевна объявила, что она будет учеников учить немецкому языку. Она могла бы этого и не говорить, они давно знали, чем она занимается в школе. Весь урок Мария  Савельевна бойко прохаживалась между рядами парт, нудно и назидательно произнося речь о достойном поведении учащихся, так и не произнеся ни единого слова на немецком языке. Вальяжно порхая по классу и бросая пронзительный взгляд своих недоверчивых глаз на притихших учеников, Мария Савельевна показывала им, что она не терпит никакого возражения.
         Учеников это сильно насторожило и с первого урока между ними и учительницей немецкого языка возникло, что–то  непреодолимое. Раздался звонок на перемену, и она покинула класс. На перемене все мальчишки и девчонки бегали по классу и со  смехом, наперебой, изображали Марию Савельевну, повторяя с юмором все, что она произнесла за урок. Знала бы Мария Савельевна, какой она  представлялась в глазах учеников. Для мальчишек и девчонок, не было секретом, в какой части прииска проживала Мария Савельевна. А жила она на улице Пролетарской, которая тянулась ровной линейкой с дощатым тротуаром из середины приискового поселка и спускалась к Гремучему ключу, где на солнечном бугре, на котором находился дом семьи Моргуновых. Дом был срублен накануне войны и сверкая, свежей желтизной сосновых бревен, напоминал небольшой корабль, плывущий целый день по солнечному косогору.
         Накануне войны семья Моргуновых была большая. Глава семьи – дед Савелий, за ним шла его супруга, бабка Марья. Невестка умерла накануне войны, сын ушел на фронт в первый призыв, где вскоре и погиб. На попечении деда и  бабушки остались двое пацанов, Вовка и Сашка. Моргуновские пацаны росли непослушными, в школе учились плохо, они постоянно были инициаторами каких–нибудь недостойных событий, досаждая этим деду и бабушке. 
         Бабку Моргуниху на прииске знали все, без ее участия не  обходились ни одни похороны. Появившись на кладбище во время похорон, она начинала истошно, но от всей души, причитать, плача и утирая слезы платком. Глядя на нее, плакали по усопшему и другие. 
         Дед Савелий  Моргунов слыл на прииске оригиналом, и если бы кто– то из приискателей захотел ему подражать, то из этого ничего бы путного не получилось. Низкорослый и сбитый, как в народе о таких говорят, он был   заметен среди приисковых стариков своими длинными, обвислыми усами, называемыми в народе гуцульскими. Он всегда держал во рту трубку, дымя  едким самосадом. Оригинальность Савелия Моргунова заключалась и в его  крестьянском облачении давно ушедших времен. В летнюю пору он ходил в  дождевике, в короткополой серой шляпе, на ноги надевал сапоги с длинными  голенищами, с каблуками, подбитыми железными подковками, по–старательски жирно смазанными густым дегтем. Зимой надевал овчинный  длиннополый тулуп, опоясываясь кумачевым кушаком. Из–под длинных пол  тулупа выглядывали голенища валенок, расшитых цветными завитушками. На  голове носил казацкую высокую, овчинную папаху, заломленную на одну сторону.      
         Дед Савелий имел собственную лошадь, на которой в летнюю пору  выезжал в Удерейскую долину и там накашивая траву, привозил ее на телеге в  свой двор, запасаясь ей на зиму. Часто на запряженной лошади в телегу он  подъезжал к центру прииска и останавливался около дражной конторы.  Поймав кого–нибудь из приискателей, он целыми часами, сидя на телеге, вел  тихий, неторопливый разговор о житье–бытье, о добыче золотишка, как он  выражался, попыхивая трубкой. 
         Дочь Мария, родившаяся примерно в 1925 году, в середине войны   уехала в город Енисейск, где поступил в двухгодичный учительский институт. Окончив отделение иностранных языков, в 1945 году вернулась на прииск в Южно–Енисейский, и стала работать в местной школе учителем, преподавая немецкий язык в средних классах. Мария Моргунова была похожа на  присадистое дерево, качавшееся на ветру. Молодая девчина, плотного  телосложения, широкоплечая, резкая в движениях, лишенная какой–либо  женской грациозности, с откинутыми назад каштановыми густыми волосами. Горбинка носа на румяном лице напоминала клюв хищной птицы, готовой в  любой момент вспорхнуть и наброситься на любого, кто в это время стоял  перед ней. Серые глаза Марии выражали холодность и безразличие. Глядя на  нее, создавалось впечатление, что если бы подвернулся случай, то она не прочь  бы поучаствовать и в кулачном бою. 
         Летом 1946 года прииск Центральный облетела новость, Мария  Моргунова вышла замуж за Володю Иванова, младшего лейтенанта, сотрудника Удерейского райотдела МГБ - министерства государственной  безопасности, недавно появившегося на прииске и неизвестно откуда. Какую  безопасность он обеспечивал на прииске Центральном, никто не знал. Скорее  всего, он присматривал за репрессированными, насильно высланными и  проживавшими на прииске. Володя Иванов – лет двадцати семи от рода,  высоковатый, с редкими русыми волосами на голове, узкоплечий, с впалой  грудью, часто покашливавший, словно туберкулезный хроник, казалось, еле  держится на своих длинных, жидких ногах.
         Володя был щеголеватым парнем, любил пройтись по прииску в офицерской форме эмгэбэшника, в гимнастерке с погонами, в широких галифе, начищенных до блеска хромовых сапогах. И обязательно с висевшим на боку в кобуре пистолетом. По воскресным дням Володя менял свой внешний вид, переодевался в гражданский костюм, на ноги напяливал парусиновые ботинки, жирно смазанные белым зубным порошком. Короче говоря, в такие дни Володя выглядел неким франтом.
         Мария Моргунова и Володя Иванов как молодая супружеская пара  пытались найти среди приискателей свою нишу и занять в ней свое место. Но у  них это не получалось, несмотря на то, что по воскресным дням они «вылазили  в народ», появляясь часто в центре поселка или по вечерам в театре–клубе  «Красный Октябрь». Володя часто толкался среди ребят–футболистов, преследуя какую–то цель.
         Среди них были репрессированные и он, наверное, наблюдал, оказывают ли они свое влияние как «враги народа» на других ребят. Ему сильно хотелось сыграть за футбольную команду, но капитан, репрессированный грек Степан Каранов, кузнец из мехмастерской, не ставил его на игру, видя, что Володя слабо владеет футболом. И тогда он решил отличиться в другом виде спорта, в беге на пять километров на районной спартакиаде и показать, что он, что – то из себя представляет. Для храбрости перед стартом хватил полстакана спирта и в группе из десяти ребят побежал по
кругу стадиона. Шутка ли, пробежать без специальной тренировки двенадцать с половиной кругов. 
         Старт взял лихо, стараясь не отставать  от бежавших ребят. Ему все   кричали, подбадривая. Когда пробежали половину кругов, в группе бегунов  остались трое ребят, среди них и Володя. Оставалось пробежать еще пять  кругов до финиша. Напряженная нагрузка бега, сильно припекавшее солнце, и Володю зашатало. Он стал отклоняться от линии бега то влево, то вправо.
         И вдруг резко остановился, рухнул в траву, у него началась рвота. Словом, совсем издох. Сыграл свою роль выпитый перед стартом спирт. Пацаны, увидя упавшего Володю, подбежали к нему, стараясь, чем–нибудь помочь, а он лежал в траве, хватая воздух открытым ртом, махая рукой, что все обойдется. Так и не удалось Володе отличиться  в спорте на виду у всех приискателей.               
         Зная, что муж Марии Савельевны эмгэбэшник, ученики на уроках  немецкого языка относились к ней настороженно, больше молчали. А она со  своим неуемным характером с каждым разом наступала на них все агрессивнее. В ответ ученики совсем перестали воспринимать все то, что она пыталась им  рассказать на уроках, избегая немецких слов. У них возникло мнение, а знает  ли она немецкий язык. И все же, вскоре из уроков, проводимых Марией Савельевной, ученики узнали, что слово доитч означает немецкий. А слова шпрехен и шрайбен переводятся, как говорить и писать. Алешка же эти слова знал уже давно. На этих словах «талантливое» моргуновское обучение немецкому языку закончилось, и начались разного рода разносы и оскорбления, а зачастую и физическое  унижение.
         Разбушевавшись, и войдя в состояние ярости, Мария Савельевна  могла запросто схватить ученика за шкирку и вышвырнуть из класса, или  шлепнуть ладонью по затылку. А если кто–то не выполнил домашнее задание, она со всей своей яростью набрасывалась на него. В это время разъяренная, она  была похожа на Фурию–богиню из древне–греческой  мифологии, на злую женщину, способную на мщение и кары. Неумение Марии Савельевны, которую между собой ученики называли Моргунихой, проводить уроки, сравнивали с уроками, проводимыми Инной Николаевной Балякиной, учительницей русского языка и литературы,  являвшейся одновременно и классным руководителем. Инна Николаевна успевала не только проверить выполненные домашние задания, изложить новый материал по теме, но и каждый раз рассказать, что–нибудь увлекательное из литературы, не забывая поинтересоваться успехами ее подопечных учеников или неудачами и по другим предметам. Инна Николаевна на уроках литературы увлекала учеников стихами Пушкина, поэмами Лермонтова и Некрасова, баснями Крылова, которые ее подопечные выучивали наизусть.
         Ученикам хотелось, что–то подобное видеть и на уроках немецкого языка, но для Марии Савельевны такой педагогический прием был недоступен. Ученики замечали, что Инну Николаевну сильно беспокоит их слабая успеваемость по немецкому языку. Они были способны отличить хорошего учителя от плохого. В сравнении с учительницей Инной Николаевной Мария Савельевна выглядела убогой, она не обладала простейшими педагогическими способностями общения с учениками. Верх над педагогическими правилами брал необузданный характер Моргунихи, неумение контролировать свое поведение. А попросту, нелюбовь к детям. Благодаря Моргунихе, у школьников возникло отвращение к немецкому языку.
         Обучаясь русскому языку и литературе у Инны Николаевны, никто  из учеников не задумывался над тем, кто она такая, какого происхождения и откуда появилась на прииске. Бывая на ее уроках, чувствовалось, что в ней  есть, что-то особенное, не такое, как у других учителей.
         По внешнему виду, одежде, манере поведения Инна Николаевна заметно отличалась от многих людей, живших на прииске. Она была истинным представителем российской интеллигенции дореволюционного периода. У нее были правильные черты лица, прямые, зачесанные назад волосы с проседью.  Одевалась она в строгую, добротную одежду, на переносице–золотистое пенсне, за овальными стеколками которых живые глаза. В руках всегда кожаный портфель, на ногах кожаные сапожки, или фетровые валенки в зависимости от времени года  и погоды.
         Спустя много десятилетий, изучая историю Удерейских золотых   приисков, Алешка случайно нашел в Государственном архиве Красноярского края очень интересный документ, личное дело Балякиной Инны Николаевны и был сильно поражен уровнем той большой образованности, какую она получила в молодости. Но наравне с получением образования, она в своей  жизни перенесла много и трудностей, характерных для советского периода 1920-1930-х годов.
         Балякина Инна Николаевна в девичестве Прокофьева, родилась  в 1896 году, под Казанью, в семье священника. Она долго и упорно училась, прежде чем стала учителем. Училась в сельской школе, окончила Казанское духовное училище, отделение русского языка и литературы историко–филологического факультета Казанского университета. Работала учителем в сельской  школе, в двухклассном земском училище, преподавала русский язык и литературу. Выйдя замуж за арендатора Николая Алексеевича Балякина, Инна Николаевна не подозревала, что это пагубно отразится на их жизни. В результате замужества за арендатором, ей пришлось испытать обрушившиеся на нее невзгоды. Вследствие отказа участвовать в коллективизации, они были подвергнуты преследованям властей. По этой причине Инну Николаевну на работу учителем не принимали. Общее заключение было таким, как она пишет в личном деле: «Имеет происхождение из духовного сословия, замужем за  арендатором и живет в собственном доме». Вот по таким признакам, которые советская власть относила людей числу классовых врагов, подвергая их репрессиям.   
         В 1930 году семья Инны Николаевны была раскулачена, лишена гражданских и избирательных прав и выслана в Забайкалье, Усть–Карийский район на золотой прииск Бутан. Там ей удалось, устроиться на работу в школу, которую вскоре ликвидировали и всех насильно переселили в Красноярский край, в Удерейский золотопромышленный район, где пришлось испытывать безработицу и нужду. И только в 1935 году сбылась ее давняя мечта, и она получила место учительницы в Южно-Енисейской начальной школе. Но в гражданских правах восстановлена не была. Такая сложная, насыщенная драматическими событиями сложилась судьба Инны Николаевны, учительницы, у которой Алешка постигал русский язык и литературу.
         Уроки немецкого языка, проводимые Моргунихой, не были  похожими на уроки в их обычном понимании. Они больше напоминали, какую–то  хаотичную импровизацию, стремление взять верх над упорно   молчавшими учениками. Среди учеников класса, в котором обучался Алешка,  были чешка Гранька Франек и немец Вилька Зиберт, хорошо понимавшие немецкий язык. И когда Мария Савельевна запиналась на немецких словах, Гранька и Вилька хихикали, вызывая у Моргунихи очередной приступ ярости. Но такова была психология поединка между ненавистной учительницей и невзлюбившими ее учениками. Время бежало быстро, близилось окончание первой четверти. Моргуниха решила устроить контрольную проверку знаний учеников по  немецкому языку. Задание, написать на немецком языке двадцать слов и их  перевод на русский язык. Не сговариваясь между собой, все ученики не выполнили контрольного задания и все за первую четверть получили по немецкому языку неудовлетворительные оценки.
         На последнем уроке немецкого языка уходящей первой четверти  Моргуниха «вышла из себя», дала волю своему нестерпимому характеру. Взбудораженная протестом учеников путем невыполнения контрольного задания, она бегала по классу, демонстрируя свою излюбленную позу, подперев жирные бока ладонями. Ее огромные груди тряслись, словно холодец на тарелке. Притихнув, ученики  молчали, а сами уголками своих пытливых глаз поглядывали через окна. А там, на улице, была видна высокая насыпь, а на ней монолитно стоял огромный театр–клуб  «Красный Октябрь», а вокруг сыпал густой, белый снег. Моргуниха бегала по классу между парт, и что–то ученикам назидательно долдонила, а они ее не слушали и смотрели в окна. Зазвонил звонок, Могуниха, бросив на ходу немецкое слово швайн - свиньи, выскочила из класса, словно из горячей парилки, совсем похоронив возможность наладить с учениками контакт. По коридору слышался стук каблуков убегающей немки.               
         Плохая успеваемость по немецкому языку в классе стала предметом обсуждения на педагогическом совете школы перед тем, как ученикам уйти на  каникулы. Но какое решение принял педагогический совет, они не знали. Да их  это и не интересовало. Они быстро обо всем забыли. Впереди несколько  свободных каникулярных дней и надо насладиться этой свободой.
         К счастью учеников накануне на Удерейскую округу обрушился густой снегопад. Каждый день, с утра и до вечера, над прииском висело темное небо, из которого сыпал стеной снег. Весь приисковый поселок, улицы, проулки и дражные отвалы утонули в белом, глубоком снегу. Ученики были в восторге от снегопада, и все дни каникул напролет катались с крутых гор на лыжах, забывая о том, что скоро  надо возвращаться в школу.
         Вторая  четверть для бунтующего класса, как его окрестили некоторые учителя, началась с изменения. Класс перевели из левого крыла школы в правое, в первую классную комнату по ходу. Классная комната оказалась приветливой, теплой, просторной и светлой, в три окна.
         Пока Алешкины однокашники разбирались между собой, кому за какую парту сесть, он же долго не думая, выбрал первую парту в среднем ряду, примыкавшую к учительскому столу. Он давно вычислил, что запоминать рассказы учителя можно по–разному. Можно их не слушать, а потом дома все заучивать, повторять, тратя лишнее время. Но он избрал другой путь. Сидя за первой партой, совсем рядом с учителем, Алешка внимательно слушал его, хорошо запоминая сказанное, и ему не требовалось дополнительного времени на выполнение домашних заданий. Этот прием себя оправдал. Одновременно Алешка видел весь оценочный расклад в учительском журнале.   
         За первую неделю в классе не было урока немецкого языка. Хотя  Моргуниху видели в школе. Ребята терялись в догадках, что бы это значило. Наступила среда второй недели. По расписанию вторым уроком должен быть  немецкий язык. Прозвонил звонок, все шумно заскочили в класс, захлопали крышками парт. Возбужденные отсутствием Моргунихи, ученики громко шумели, не унимались, продолжая галдеть.
         Вдруг послышалось, что кто–то шарит рукой по двери, стараясь взяться за ручку. Но вот дверь слегка приоткрылась, в ней образовалась щель, а потом и совсем отворилась. При входе в класс появилась маленькая, рыжая с головы женщина лет пятидесяти, одетая в разношерстную одежду, поношенную и изрядно измятую шерстяную кофту, длинную темную  юбку. На ногах потрепанные, белые фетровые боты на стоптанных каблуках. Под мышкой она держала старый, черный кожаный портфель, у которого не было замка. На какую–то секунду она задержалась при входе в класс, потом   улыбнулась и как–то неуклюже, мелко семеня ногами, прошла к столу. Ученики все разом стихли и затаились, не зная, что дальше произойдет.
         - С  сегодняшнего дня я буду вас учить немецкому языку, меня  зовут Августой Карловной, - сказала вошедшая женщина и положила на стол  свой потрепанный, видавший виды портфель. Ученики молчали, поддерживая   гробовую тишину, не знали, как среагировать на появление новой  учительницы по немецкому языку. Ведь их об этом никто не предупредил.  Однако сразу скумекали, что Моргуниху от учеников убрали. Августа Карловна подошла к широкому, железному обогревателю голландки и прислонилась к нему своими ладонями. Отогрев пальцы на теплом обогревателе, она вернулась к столу, но на стул не села, продолжая с учениками разговаривать стоя. 
         - Ну, как у вас обстоит дело с изучением немецкого языка, много ли  слов запомнили за первую четверть? – спросила учительница и, не дожидаясь  их ответа, продолжила: - В первую очередь будем запоминать те слова,  которые нужны в разговорной речи, словом будем учиться разговаривать на  немецком языке.
         Она медленно ходила вдоль доски, называя разные немецкие слова, не повышая голоса, прислушиваясь к дыханию учеников, видя, как они внимательно следят за ней.
         - Шпрехен зи доитч? (говорите на немецком) –спросила Августа  Карловна. Ученики молчали. Она не стала больше досаждать их вопросами, а  перешла к простой и спокойной беседе.   
         - Слова гутен таг (здравствуйте), их бин хойте орднер (я сегодня  дежурный), зих зетцен (сесть), лезен (читать) и другие вы должны хорошо запомнить и уметь ими пользоваться, - продолжала немка. – Будем заглядывать в учебник и в меру своих сил, и переводить текст с немецкого на русский и обратно. Она открыла учебник немецкого языка и, держа его в руках, сказала:
         - Я буду следить за вашей памятью, за тем, чтобы вы запоминали  немецкие слова и буду говорить: гут, то есть хорошо, или шлехт, если плохо.               
         Зазвонил звонок, урок немецкого языка, встреча с новой  учительницей закончились, и ученики разбежались на большую перемену. Из шести классных комнат на «свободу» хлынула огромная ученическая лавина, более сотни учеников. Казалось, что ученики ринутся кто, куда. Ведь за время перемены каждому ученику надо побывать в разных углах, со многими повстречаться  и что–нибудь провернуть.
         За долгие годы среди учеников был выработан определенный опыт использования большой перемены, и он никогда не нарушался, наоборот, поддерживался. Большая перемена–двадцать минут, это целое событие. Все ученики на большой перемене разбивались на четыре группы. В первую группу входили курильщики–старшеклассники. Они заскакивали за угол дровяного склада, и там поочередно «зобали» папиросу, передавая, ее друг другу. На случай, если появится директор, который был для школьников большой головной болью, они выставляли дежурного «на стреме».
         Директор школы - Марк Дмитриевич Яковлев, имевший необычную кличку –шметана». Как чуваш, он не мог правильно выговорить слово сметана, и за ним закрепилась названная кличка. Яковлев - лет тридцати, высокий и плотный, с тяжелым взглядом злых глаз, крупным мясистым лицом, подражая светскому человеку, носил маленькую, круглую бородку. Самодур и солдафон,  ходил в военной офицерской гимнастерке, пошитой из дорогой шерсти защитного цвета, в брюках галифе, заправленных летом в хромовые сапоги, зимой в белые валенки – чесанки. Резкий в движениях, он по школе не ходил, а маршировал, словно находился на солдатском плацу. Его манера поведения, непременно настораживала тех, кто оказывался рядом с ним.   
         Поговаривали, что в молодые годы он пытался поступить в военное  училище и стать офицером, но по какой–то причине его мечте осуществиться не повезло. Но образ человека в военной форме сохранил. Он хотел школу  превратить в солдатский полигон, а учеников подчинить своим необузданным,  непререкаемым замашкам. Но из этой его затеи ничего не получилось. Среди  учителей были трезвые люди, они не позволили ему превращать учеников в послушных солдафонов. Директор особенно плохо относился к старшеклассникам, стараясь в конце их учебы в школе на них по–своему влиять, был для них самым ненавистным человеком. Яковлев был продуктом того тоталитарного времени, выразителем его атмосферы, какая существовала во всей стране.    
         Самодурству директора не было предела. Он преподавал географию  в средних классах и всегда держал в руках длинную деревянную указку. И когда его обуревала ярость, он резко ударял указкой по столу, карте или по  голенищу сапога. Указка ломалась вдребезги, он выскакивал из класса и  убегал  в свой директорский кабинет. Всем было известно, что в этот момент в  своем кабинете он прикладывался к стакану со спиртным, хватив которого, на  какое–то время остывал.
         Во вторую группу входили тоже старшеклассники, которые повально увлекались игрой в зоску. Эта группа сразу же удалялась в дальний угол левого крыла школы, к мальчишескому туалету, и там зудилась в зоску. Зоска –круглая свинцушка с беличьим хвостиком. Психологически игра в зоску заключалась в следующем. Выбивала, как называли игрока в зоску, не переставая, должен был, как можно больше совершить ударов ступней ноги. Обычно победитель поединка выбивал за один раз 170-220 ударов. Классные руководители и дежурные учителя на ребят, игравших в зоску, внимание не обращали. Для них было главное, чтобы они на перемене не занимались шалостями, например, куренкой. Ученики третьей группы - менялы, удалялись в какой–нибудь пустой класс и там совершали между собой обмен, например, на почтовые марки, заграничные монеты, или какие–нибудь железки.
         И наконец, четвертая группа, один два, ученика - смельчаки. Они занимались опасным развлечением. Надо было залезти на крышу школы, на самый ее верх, на князек, на котором лежал уже подтаявший весенний снег, и пройти по нему, чтобы не соскользнуть вниз. И если директор, выйдя во двор, кого–нибудь из учеников застукивал за этим занятием, то над ним сразу же следовала директорская расправа. Не опираясь на решение педагогического совета, ученика–смельчака директор исключал из школы на месяц, на четверть до конца учебного года. 
         Уроки  немецкого языка новой учительницы Августы Карловны  продолжались и успешно. Ученикам нравился ее ненавязчивый и не строгий   характер. Разговаривая, с ними на немецком языке, она втягивала их в  разговорную речь, и они скоро стали успевать по предмету, о чем им поведала  классный руководитель Инна Николаевна.   
          Войдя в класс, Августа Карловна в первую очередь тихо  восклицала:
         - Гутен таг (добрый день). Вас ист хойте орднер? (кто сегодня  дежурный). 
         - Их бин хойте орднер (я сегодня дежурный)! – громко отвечал кто – нибудь из учеников, живо вскакивая.   
         - Зетцен  зе зи (садись), - следовал ответ учительницы.
         И после этого начинался урок немецкого языка. Августа Карловна называла десяток слов на немецком языке, сказанных на прошлом уроке, и  терпеливо ждала ответа учеников. А они вскакивали и наперебой старались их  выкрикнуть. В классе, возникали какой–то шум, возня, казалось, что никакой  учебой и не пахнет. Но это только так казалось. За этим шумом было полное  взаимодействие между учителем и учениками.
         Шумя и перебрасываясь между  собой разными словами, ученики это время внимательно следили за Августой  Карловной, прислушиваясь, какие слова она произносит на немецком языке. На  каждом уроке ученики занимались чтением простейшего текста, переводя его с  немецкого на русский язык. В конце урока Августа Карловна как всегда   хвалила учеников, улыбаясь, и давала новые домашние задания. 
         Прошел еще только полтора года, как закончилась война с немцами. И, казалось бы, что к немецкому языку можно относиться с недоверием. Однако ученики почувствовали, что ожили, немецкий язык стал их увлекать. Они с нетерпением ждали каждый новый урок, и им хотелось свидеться с Августой  Карловной. И не заметили, как уже в конце второй четверти свободно читали незатейливые тексты на немецком языке, переводя, их на русский. Общаясь с Августой Карловной на уроках немецкого языка, ученики  мучились узнать, кто она такая и откуда появилась в Южно – Енисейске. Ответ на мучимый вопрос оказался очень прост. Как только Ангару сковало льдом, из  Красноярска в Мотыгино на самолете была доставлена очередная группа  ссыльных, среди которых оказалась и Августа Карловна. А дальше, до Южно-Енисейска их довезли на попутном грузовике.
         Когда ссыльные прибывали на прииск, то первым делом для них было обязательное посещение Удерейской спецкомендатуры, где надо встать на учет. Обязательная регистрация в спецкомендатуре, унизительная процедура для тех, кого судьба забрасывала в ссылку. Людей делили как бы на две категории, надежных и неблагонадежных.
         Спецкомендант–эмвэдэшник, узнав из прочитанной анкеты, что она по национальности немка, депортированная в начале войны из Поволжья, и имеет опыт работы школьного учителя по немецкому языку, предложил ей зайти в местную школу. В этот же день она была принята на работу учителем немецкого языка в средних классах. Ей дали и маленькую комнату в большом бараке, совсем рядом со школой, в двухстах метрах от нее. Так для ссыльной немки Августы Карловны началась новая жизнь на золотом Южно–Енисейске и работа учителем немецкого языка в местной школе.
         В это время Алешка сильно сдружился с Колей Емельяновым, который жил в том же бараке, где поселилась и Августа Карловна. Он часто заскакивая к нему, встречая в коридоре Августу Карловну. Коля Емельянов нравился ему тем, что уже в детском возрасте виртуозно играл на баяне, который ему подарил старший брат, работавший буровым мастером в геологоразведке. При каждой нашей встрече Коля обязательно играл на баяне, под который они дуэтом пели популярные в то время песни.               
         Закончилась вторая четверть, началась январская стужа. В  Удерейской округе она всегда лютая, нередко падала ниже пятидесяти градусов. В такие морозы над прииском опускалась густая, морозная мгла, и казалось, что приисковая жизнь замирала. Ученики отсиживались в домах. В один из январских морозных дней Алешка заскочил к Коле. Он сидел у жарко горевшей печки и как всегда наигрывал на баяне.
         - Что–то я не вижу Августы Карловны, и дверь ее комнаты не   скрипит,- сказал Коля, изобразив на лице тревогу.   
         Ребята выскочили в коридор, и подошли к двери комнаты, в которой  жила Августа Карловна, разговаривая между собой. Услышав их разговор,  щелкнула задвижка, дверь отворилась и в коридор вышла Августа Карловна, с  накинутым на плечи суконным, солдатским одеялом.
         - Гутен таг,  киндер (добрый день, дети), - сказала Августа  Карловна, удивленно разглядывая ребят. 
      - Гутен таг, гутен таг (добрый день, добрый день), - наперебой  выпалили ребята.
         - Сильно холодно ребята, печка не топится, а электроплитка слабо  греет, - огорченно проговорила Августа Карловна, закрывая грудь одеялом.      
         Ребята, не спрашивая разрешения Августы Карловны, вошли в ее  маленькую комнатку, в которой находилось убогое убранство: железная  солдатская койка, сколоченная из досок табуретка. На ней стояла маленькая электроплитка, спираль которой еле «дышала». 
- Сейчас, Августа Карловна, - крикнул Алешка, выскочил в коридор и 
подбежал к печи, которая топкой была устроена в коридор. Он распахнул  дверцу топки, она была забита бумагой. Печку, видимо, давно не топили. Он выгреб из топки часть бумаги и чиркнул спичкой. Бумага не загорелась. Тогда  он раскрыл дверцу поддувала и снова бросил зажженную спичку на бумагу. Она задымилась и, вспыхнув ярким огнем, загорелась. Было ясно, тяга в печке есть, ее надо истопить. Ребята заскочили в Колин сарайчик, нащипали лучины, накололи охапку дров, и все это, заложив в топку печки, стали ждать, когда она разгорится. Огонь охватил сухие, смолистые дрова и топка затрещала. Увидя через дырочки дверцы печки сверкающие огоньки, Августа Карловна улыбаясь подошла, и стала отогревать свои закоченевшие пальцы.               
         Через несколько дней, когда мороз заметно спал, к бараку на  лошади подвезли сухих сосновых дров из школьного сарая. Алешка с Колей дрова распилили и, расколов, уложили в коридоре, при входе в комнату Августы Карловны. О том, что весь Алешкин класс за первую четверть по немецкому языку оказался неуспевающим, никто не вспоминал. Ученики часто видели в школе пробегающую по коридорам Марию Савельевну, она же их не замечала, а они от этого и не страдали.
         Уроки немецкого языка, которому учила новая учительница, шли своим чередом. Класс успешно учился. Ученики с радостью  посещали уроки немецкого языка, шумели на них, балагурили, но не позволяли ослушаться Августы Карловны и добросовестно готовили домашние задания, которые она нам поручала. Она привыкла к ученикам и находила свое успокоение в общении с ними.         
         Тот день казалось, был необычным. Зазвонил звонок, отворилась дверь и в класс вошла Августа  Карловна, держа привычно под мышкой свой потрепанный портфель без замка на крышке. Ученики вскочили с сидений парт, приветствуя этим Августу Карловну.
         - Гутен таг (здравствуйте),- прозвучало традиционное из уст Августы Карловны.
         - Зих зетцен (садитесь). Хлопнув крышками парт, ученики опустились на  скамейки. 
         Августа Карловна как–то машинально бросила свой портфель на  стол. Крышка портфеля по инерции откинулась и …из него выпрыгнула  поллитровая бутылка, наполненная молоком и заткнутая пробкой из газетной бумаги. Бутылка упала на пол, но не разбилась, а медленно покатилась по  полу, к двери. Августа Карловна от неожиданности опешила и не знала, что делать. Алешка, сидевший за первой партой, рядом с учительским столом, мигом соскочил с лавки и схватил катившуюся бутылку, передав ее Августе  Карловне.
         - Данке шен, данке шен  (большое спасибо, большое спасибо),- изумленно повторяла Августа Карловна, выражая благодарность Алешке.   
         - Битте, битте (пожалуйста, пожалуйста), - в свою очередь отвечал он   по-немецки, стараясь отличиться перед Августой Карловной за свое  понимание немецкого языка. Увидя, что Алешка поднял бутылку с молоком и положил ее на стол, у учительницы радостно засветились серые, узкие глаза, спрятанные в рыжих ресницах.               
         - У меня больной желудок, в приисковой столовой пища грубая, а мне ежедневно надо употреблять молоко, - пояснила Августа Карловна. – Каждое утро я хожу за молоком на улицу Пролетарскую, в побеленный домик, в котором живет заботливая хозяйка Елена. Не было в Южно–Енисейске угла,  которого Алешка не знал бы. И услышав, что Августа Карловна ходит за молоком в белый домик, радостно улыбнулся. Хозяйкой белого домика была тетя Лена, которая очень тепло относилась к нему. И когда его встречала, всегда останавливалась, спрашивая, как он живет и учится. У тети Лены фамилия Владимирова. Алешкина покойная мама в девичестве тоже имела фамилию Владимирова. Это не было простым совпадением фамилий, он знал, что они являлись дальними родственниками.         
         С этого времени, в глазах однокашников Алешка сразу повзрослел, и они его стали называть Алексеем.
         Заканчивалась четвертая  четверть, обучение в классе подходило к концу. Учителя по предметам стали подводить итоги учебы учеников, устраивая для них контрольные проверки. Алешкиному классу тоже  предстояло провериться и по немецкому языку. Августа Карловна учеников поделила на пятерки, и каждой на неделю дала задание, определенный текст из учебника немецкого языка. Суть контрольной проверки заключалась в следующем. На уроке каждый из пятерки должен будет прочитать с правильным произношением, безошибочно, немецкий текст, точно и дословно перевести его на русский язык. Алешка же про себя подумал, что предстоит преодолеть еще одну немецкую ступень. И как все ученики класса подключился к выполнению задания. Учеников это сильно увлекло, и они прекрасно справились с контрольным заданием Августы Карловны. Об успешности контрольной проверки их знаний по немецкому языку заговорили в школе. Ученики слышали из разговоров учителей, что Августа Карловна нашла нужный ключик к ученикам класса бунтовщиков.
         Остался позади еще один учебный год. Он был интересен разными  событиями, но для Алексея, пожалуй, самой яркой была история с немецким языком, которая началась еще в летние каникулы на чердаке. Его мальчишеская  история с немецким языком, начавшаяся в далеком детстве, на этом не  закончилась, она имела свое продолжение в годы его зрелой жизни.         
         Соприкасаться с немецким языком ему приходилось постоянно, когда учился в техникуме, институте, в политическом университете, особенно когда проходил специальный курс обучения перед защитой кандидатской диссертации, и когда готовил научную монографию в качестве докторской   диссертации. И всегда для обучения иностранному языку он выбирал немецкий. А однажды, занимаясь анализом иностранных научных работ, пришлось изучать их на немецком языке в одном солидном журнале, издаваемом в Берлине. И каждый раз, соприкасаясь с немецким языком, Алексей с теплой благодарностью вспоминал Августу Карловну–учительницу, учившую учеников немецкому языку, немку, попавшую в жестокие жернова репрессий, оказавшуюся волею тоталитаризма на золотом прииске, имеющем интригующее название–Южно–Енисейский, где в детстве он жил и учился в местной средней школе. Августа Карловна в памяти Алексея навсегда осталась Учителем с большой буквы.

         Картина художника И Тихого "Экзамен".
   
        Россия - Сибирь - Красноярск - Новосибирск,  ноябрь 2014 г.