Родина – это тот причал, с которого корабль твоей жизни отправляется в долгое плавание. У кого-то это место рождения, у кого-то проведенное на этом причале детство. В общем, то место, от воспоминаний о котором тепло и радостно щемит сердце.
Мой брат родился в Алма-Ате, в эвакуации. Тогда он был совсем крохой и вряд ли помнит Алма-Ату. Я родилась в Верхнем Дуброво. Сестра родилась в Свердловске, провела «колясочный» период в Косулино, но любовь ее отдана Шеелиту. А у нас с братом родными являются Косулино и Шеелит, где протекли годы нашего безоблачного детства.
НЕМНОГО ИСТОРИИ. Свердловская область – это холмистое Зауралье, покрытое густыми лесами: сосны, березы, осины. В одном местечке, словно родинка на теле, выросла дубовая роща. Называлось то место Верхняя Дубрава. В 1885 году при строительстве железной дороги Екатеринбург-Тюмень на тридцать пятой версте, рядом с урочищем Верхняя Дубрава, устроили кордон. Поселок рабочих назвали Верхнее Дуброво, а саму железнодорожную станцию нарекли Косулино по названию села, раскинувшегося в пяти километрах от кордона, основанного в 1721 году семьей Косулиных из Усть-Юга (Устюга?). Поселок долгое время (до 1935 года) относился к селу Косулино, имел «статус» поселка-выселка.
Много природных богатств хранила косулинская земля. На том месте, где были построены первые пристанционные дома, с 1834 года велась добыча золота в Косулинских приисках. Вблизи кордона, в урочище Пьяный бор, обнаружили залежи медной руды и с 1887 года там открылись два рудника. 1904 год – на болоте Клюквенном началась добыча торфа для снабжения Екатеринбурга топливом. Производилась добыча кварцевого песка для балластировки железнодорожного полотна из нескольких карьеров. В 1941 г. на станции Косулино строится Косулинский абразивный завод на базе известково-кирпичного завода, принявший оборудование и персонал ленинградского завода «Ильич». Завод, конечно, не природное богатство, и о нем можно было бы и не упоминать. Эту информацию я посвящаю брату (невелико, правда, посвящение), так как он собирал обломки абразивных камней и пользовался ими как инструментом для своих «огнестрельных» опытов. А добыча песка привлекательна тем, что карьеры, заполнившиеся со временем водой, были излюбленным местом нашего купания.
Недалеко от поселка, в Клюквенном болоте, берет свое начало скромная речушка Брусянка, мирно несущая свои воды в Исеть. Тихо-тихо журчит Брусянка, словно дремлет в уютном ложе глубокого оврага. А там, в вышине, на железнодорожной насыпи и за нею, шум, грохот: несутся поезда, строятся дома, суетятся люди. Разрастается Верхнее Дуброво, привозят сюда в железнодорожных эшелонах ссыльных раскулаченных (1929 год). В этом же году, как раз на место урочища Верхняя Дубрава, перенесена из Свердловска магнитная обсерватория, построены дома для наблюдателей и приезжающих сотрудников.
В XX веке Верхнее Дуброво стало важным стратегическим объектом. Его радиостанция в годы Великой Отечественной войны обеспечивала центральное радиовещание на Урал и Дальний Восток, выполняла задания по дальним авиационным перелетам (Чкалова, Громова, Юмашевой, Гризодубовой, Расковой, Осипенко), обслуживала радиосвязью космические полеты (Быковского, Николаева, Комарова, Поповича, Леонова, Терешковой). В 1941-42 годах сюда были эвакуированы Главная геофизическая обсерватория (из Ленинграда) и Институт земного магнетизма (из Павловска).
С 1 января 2006 года посёлок образует городской округ Верхнее Дуброво.
***
Одна сторона оврага, по которому струилась Брусянка, вела к железнодорожной насыпи и расположившемуся за ней большому поселку Верхнее Дуброво. Другая, более высокая сторона приводила к метеостанции и к жилым домикам для ее работников. Среди них и притулилась скромненько геофизическая партия, в которой работали наши родители: папа геофизик и мама геолог. Маленький такой был наш поселочек. Всего два двухэтажных срубных дома с двумя подъездами было в нем: в одном жили мы, в другом шли занятия студентов-практикантов метеостанции, там же было студенческое общежитие. Остальное место занимали одноэтажные строения, прятавшиеся среди сосен и берез, сплошь заселенные друзьями и знакомыми. И кругом – лес, место наших игр и путешествий. По вечерам мы любили бегать в актовый зал общежития смотреть кинофильмы, сидели чаще просто на полу перед сценой, на которой, на большом белом полотнище, разворачивались увлекательные киноэпопеи. О! «Семеро смелых» мы смотрели бесчисленное количество раз. А после «Тарзана» на деревьях в лесу появились настилы, сделанные мальчишками. Вспомнилось вдруг, что мне, шестилетней, очень нравилось забираться по навесной пожарной лестнице общежития на самый верх и, облокотясь на перила, с чувством заводить: «По диким степям Забайкалья…», «Я могилу милой искал, сердце мне томила тоска…». Куда рвалась маленькая душа в такие моменты? Почему именно эти тоскливые песни задевали сердечные струны? Может, это было колдовство Сибирского тракта?..
Находился наш поселочек совсем рядышком с Сибирским трактом – самой длинной в мире сухопутной дорогой, протянувшейся от Москвы до Пекина, изъезженной в стародавние времена ямщиками, почтовыми повозками, чайными караванами, истоптанной толпами кандальников, позванивающих тяжкими цепями. Великая дорога жизни и смерти. Притянула она наши жизни к себе накрепко, не отпустила от себя, перемещая места жительства из Азии в Европу, переливая время из детства в старость. Кого серебряными оковами оплела, а кого и свинцовыми…
Пробежишь, бывало, небольшой лесочек, перемахнешь Сибирский тракт и вот они – бесконечные леса, наполненные грибами и тайнами. Где-то в этих лесах упал сбитый самолет-разведчик, пилотируемый Фрэнсисом Гэри Пауерсом (это произошло в 1960 году, мы уже жили в Уфе, но воспринимали все близко к сердцу – «у нас в Косулино сбили самолет-разведчик»). Из густых лесов зимой на речку Брусянку забредали волки и выли морозными лунными ночами. Растерзали нашего смешного и непослушного песика Трезора. По Сибирскому тракту все ездили в Свердловск по делам, и нас возили то к врачам, то на незабываемые спектакли оперного театра. Если возвращались по железной дороге, то выходили на каком-то полустанке, затерявшемся среди заснеженных сосен, садились в розвальни, запряженные заиндевелой лошадкой, закутывались в большие овчинные тулупы и ехали, поскрипывая полозьями, по узкой дороге. Почему-то помнятся именно такие зимние поездки по таинственному ночному лесу. Летом, по Сибирскому тракту, совершали с папой и мамой велосипедные прогулки на дальние озера. По нему же нас перевезли в Шеелит, куда перебазировалась геофизическая партия.
***
НЕМНОГО ИСТОРИИ. Расскажу о самом поселке Шеелите и о местах, его
окружающих. Не уверена, что потомков это заинтересует. Но нам, сейчас живущим, все, что связано с Шеелитом, крайне интересно. Мы эти места любим, связаны с ними невидимыми нитями памяти, поэтому и не остаемся равнодушными к любой новой информации.
В истории края говорится, что места эти заселялись издревле. Раскопки выявляют стоянки древних людей третьего тысячелетия до н.э. А вот деревни с известными нам названиями появились уже в наше время. Село Мезенское образовалось в 1612 году выходцами с реки Мезени Архангельской губернии. Село назвали Мезенским и речку, впадающую в Пышму, Мезенкой. Находилось то село прямо на Сибирском тракте. В 1790 году по сибирскому тракту провезли закованного в кандалы писателя-вольнодумца А.Н.Радищева. А через семь лет, возвращаясь из ссылки по этой же дороге, он записал в своем дневнике: «В Белоярском, пошумев с пьяными мужиками, поехали до Косулино. Там стоит на дороге сержант. Дорога идет на двое: на Шадринск и Камышлов… Народ приветлив, беден, ходит в лохмотьях…». В XIX веке мимо Мезенки везли в ссылку декабристов, по этому же пути ехали и жены декабристов.
Немного о Пышме. Интересное название реки. Когда-то на Среднем Урале жили древние ханты, обитавшие в районе между Турой и Пышмой. Они-то и оставили свои следы в топонимических названиях. В интернете я нашла два варианта расшифровки:
1. «Пышма — река, протекает по территории Среднего Урала и Западной Сибири, правый приток Туры, длина — 603 км, площадь бассейна — 19,7 тыс. кв. км; 3 водохранилища. В русских источниках XVII-XVIII вв. название реки представлено вариантами: Пыш-река, Пышма. Оним Пышма не этимологизируется из тюркских источников; предположительно соотносится с обско-угорскими сегментами: пыш из пых (пох, пех) 'река, протока' плюс ма/ба — древний в регионе речной суффикс».
2. «Из озера Ключи вытекает река Пышма. Над расшифровкой имени реки давно трудятся и учёные и краеведы. Есть несколько предполагаемых переводов, например, «спокойная или тихая вода», «река, берущее начало из круглого озера» и др. Последняя рабочая версия: Пышма переводится как «святая вода, река». Матвеев А.К., автор «Топонимического словаря Свердловской области», говорит, что эта версия хороша ещё и своей связью с одним святым местом – болотом Молебским, которое питает озеро Ключи, что дает начало реке Пышма)».
В 1660 году кержаки с реки Керженец основали деревню Боярка на берегу реки Пышмы. Там, как и положено, многие носили фамилию Боярских. В начале XX века крестьянин Софрон Боярских нашел неизвестный камень (шеелит, содержащий вольфрам). Сначала на находку не обратили внимания, потом заинтересовались, обнаружили залежи шеелита в горе, которую и назвали Шеелитом. В 1936 году построили обогатительную фабрику Баженовского висмуто-вольфрамо-молибденового месторождения, построили поселок для геологоразведочной партии, названный Шеелитом. К концу 40-х годов месторождение было полностью выработано, а в 1952 году в поселке была основана Баженовская геофизическая экспедиция, которая занималась поисками полезных ископаемых почти по всей России и вела научные исследования по изучению строения земной коры.
В Косулино мы, дети, были счастливы – лесные просторы, купание в глубоких карьерах, катание верхом на «партийных» лошадках – это вам не бегание по гаражам пыльных городских дворов. Это – романтика и свобода, осознанная много позже, но впитавшаяся в кровь именно тогда. Но Шеелит, видимо, обладал какой-то особой колдовской аурой и покорил нас совершенно и бесповоротно. Правда, изредка мы наведывались в Косулино небольшой стайкой на велосипедах в гости (а это расстояние километров в двадцать – как родители отпускали!?). Ехали из Шеелита в Мезенку, потом по Сибирскому тракту и сворачивали на недлинную дорогу до метеостанции.
Все свободное время мы проводили или на берегах Пышмы, или в лесу. За Шеелитом тайга километров на двести. Брат днями пропадал на охоте. Представьте себе пятиклассника, который, засунув в карман кусок хлеба и луковицу, закинув за плечо двустволку, с верным другом Колькой и собакой Пиратом уходил еще затемно в тайгу на охоту и возвращался почти ночью. Так его воспитывал папа (мама и бабушка пытались возражать, но где там!). Никто из взрослых не знал об еще одной нашей «забаве»: мы облазали все заброшенные шахты, где когда-то добывали шеелит в надежде найти образец этого минерала. Шахты были разные. В одни приходилось спускаться по наклоненной березке в вертикальный колодец, служивший входом в шахту, другие были похожи на пещеры с затянутым кустарником входом. Темно, сыро, кое где ледяные, не тающие летом, тоннели. Натыкаемся на завал. В узкую щель пролезает разведчик, чтобы оценить обстановку. Вздрагиваем от его громкого крика: свет фонарика вспугнул стаю летучих мышей. Когда мы, уже взрослые, рассказали маме о своих путешествиях по шахтам, у нее начался сердечный приступ. Минерал шеелит мы так и не нашли. Но костяника, растущая над шахтами, была почему-то гигантских размеров.
В Шеелите не было школы. Мне предстояло пойти в третий класс в начальную школу деревни Боярка, расположенной на другом берегу небольшой речки Пышмы. Мы с приятелем Костей Гапоненко весело бегали туда по раскачивающемуся подвесному мосту. Для брата Андрея четвертого класса в Боярке не было, его и других детей возили на лошадях за пять километров в деревню Мезенку (правильнее село Мезенское), куда пришла через год и я.
.
Школа располагалась в старом храме, на стенах которого сквозь штукатурку на нас печально смотрели полустершиеся святые лики. Когда-то, давным-давно, по легенде где-то рядышком похоронили княжну, убитую разбойниками на Сибирском тракте. Пять километров до школы. Весной и осенью ходили в Мезенку пешком, зимой ездили на запряженной в сани лошади. Всегда в сопровождении Пирата, пса полуволчьей породы, молчаливого и верного.
1954 год – правительство принимает решение о строительстве тепловой электростанции. 1955 год – начинается строительство и за горой Шеелит вырастает поселок Лесной, позже переименованный в Заречный. Расчищается место для водохранилища (40 кв. км.). Строится уже не тепловая, а атомная электростанция (Белоярская АЭС). Мы бегаем в школу в Заречный через лес, а возвращаемся более длинной дорогой через плотину, упирающуюся в родную Шеелитскую гору. Стройка была названа комсомольской, но не знаю, кого там было больше – комсомольцев или бывших зэков. Помню, как тетя Надя Серебрякова была напугана, встретив в лесу бандита, поигрывавшего ножичком. Как ей удалось убежать в памяти не сохранилось, но эмоциональное чувство потрясения осталось. Мы же продолжали ходить в Заречный без взрослых. Для нас с детства лес был родным домом, и, казалось, охранял нас даже в ночное время.
Прожили мы в Шеелите меньше четырех лет. Переехали в Свердловск. Наезжали летом в Шеелит. Прошло полвека, и двоюродный брат Борис Серебряков сообщил нам, что Шеелит сносят, людей расселяют в Заречном, с оставшимися упрямцами борются всеми правдами и неправдами. Уютный некогда поселок превратился в урочише. На месте бывших шахт раскинулись новостройки района города Заречного, который местные жители называют Простоквашино. А гора Шеелит превратилась в трассу для соревнований по мотокроссу. Мезенка недавно справила свое четырехсотлетие, Боярке четыреста лет будет в 2060 году, а райский уголок Шеелит просуществовал меньше века и сгинул…
***
В Свердловске прожили недолго и перебрались в Уфу, где живем и поныне. Как-то ехала я по улицам с сыном, говорю – смотри, везде все перерыто, везде что-то строят, а сын отвечает – это же хорошо, значит, кровь бурлит в жилах. Так и представилась мне Уфа прекрасной женщиной, украшающей себя по мере сил и способностей. Эта красавица долгое время жила в хоромах матушки Башкирии, росла, набиралась ума разума. Сейчас она, повзрослевшая, расцветшая, проживает в хоромах батюшки Башкортостана. За полвека, что мы прожили здесь, Уфа изменилась до неузнаваемости. Усольская гора была похожа на большую деревню: узкие улочки, деревянные избушки с палисадниками, совсем немного каменных домов, лай собак, блеянье коз, кудахтанье кур, тихие пустыри, заросшие кустарником и репьями. Этот район так и назывался: Старая Уфа. Сейчас это уже не старая, а наиновейшая Уфа: дома гиганты, пестрота рекламных щитов, сиянье огней, гул строек, шум потоков машин. Изменяется наш город прямо с космической скоростью. Не побывал в каком-нибудь месте пару лет, приезжаешь – не узнать знакомого места. Появляются улицы и проспекты, скверы и аквапарки, православные храмы, мечети, памятники. Действительно, кипит кровь в жилах нашей королевны.
Скажете, переехав в Уфу, мы удалились от Сибирского тракта? Отнюдь. Сибирский тракт не является единой путевой линией. В Европе было два основных ответвления, к которым присоединялись ответвления помельче. Купцы народец шустрый, легкий на подъем, для них Сибирь – золотая жила. Да и преступников, политических заключенных нужно было спроваживать куда подальше – вот и прокладывались пути-дорожки из всех крупных городов России матушки к Южному Уралу, а оттуда к Сибири. Там, на Южном Урале, начинался единый бесконечный путь (Сибирский тракт, Московско-Сибирский тракт, Государева дорога), проложенный по воле Петра I, до самого Байкала. За Байкалом он разделялся на две ветви. Одна вела к Петропавловску (экспедиции Беринга велено было ставить верстовые столбы на пути продвижения к Камачтке). Другая ветвь уходила на юго-восток и, через монгольские степи, через Калган, считавшейся воротами в Китай, добиралась до Пекина, с которым у Петра завязались торговые отношения.
Мы с мужем живем на проспекте Октября. А проспект Октября, соединившей Уфу с Черниковском в единый город, был проложен на месте Сибирского тракта, повторяя даже его извивы. Вот так! Каждый божий день мы бегаем по Сибирскому тракту туда-сюда.
С Уфой мы срослись, взрослели вместе с ней. Я нашла здесь все, что хотела. Брат учился в Ленинграде, мама очень хотела, чтобы он там и остался, но нет! – страстный охотник и рыбак не пожелал променять Уфу на северную столицу. Сестра тоже училась в Ленинграде, вернулась в Уфу, обзавелась семьей, но Санкт-Петербург остался ее неосуществленной мечтой. Но всем нам наши маленькие родины, рассыпанные по длинному Сибирскому тракту, близки и дороги. Расстелил перед нами великий Сибирский тракт серебряные цепи.
Ленинградцы наши – бабушка, папа и мама, в результате эвакуации попавшие на Урал, переживали это по-разному. Папа молчал, преданный работе и семье, только часто ездил в Ленинград навестить мать и сестер. Он, как мужчина, не обладал той истерической эмоциональностью, которая присуща женщинам. Привела судьба на Урал – ну, что ж, и хорошо. Работы здесь непочатый край, что на Южном Урале, что на Среднем, что на Северном. И семья рядом. Читая его письма, понимаешь, что за внешней суровостью сердце его было наполнено нежной любовью к жене, к детям. Тяжело заболев, папа решил лечиться в Ленинграде. Там он умер и похоронен. Бабушка, пережившая блокаду, ни за что не хотела возвращаться обратно, она говорила – для меня это город мертвых. И вернулась… в цинковом гробу в «город мертвых» – на семейное ленинградское кладбище. Мама, не потерявшая надежды вернуться на родину, решила не оставлять прах матери в Уфе. Она всю жизнь рвалась назад, если не в любимый Пушкин, то хотя бы в Ленинград. Ей и жилье подыскивали, и работу, но как-то все не складывалось: то зарплату предлагали низкую, а ей трех детей поднимать, то жилье чем-то не устраивало. И она тосковала. Когда ушли из жизни папа и бабушка, мама осталась одна с тремя детьми. Совсем одна, несмотря на окружавшую ее массу людей, шедших к ней со своими проблемами. Мы очень любили маму, но в силу юношеского эгоизма не могли постигнуть всю глубину ее несчастья и одиночества. Да мама и не жаловалась. Она невероятно много работала, старалась оградить нас от домашних дел, чтобы не отвлекать от интеллектуального развития, следила за новинками в области литературы, искусства, истории, создавала схему истории русского царского рода, читала детям лекции дома и в школе, принимала практически каждый день гостей, для которых двери нашего дома всегда были широко распахнуты. Сколько душевной силы и энергии было в ней! Героизм, за который не награждают орденами. Умерла наша дорогая мамочка в Уфе, похоронена на Южном кладбище. Мы, плотно осевшие на Урале, захотели, чтобы могилка мамы была рядом с нами. Свинцовыми цепями сковал ее ноженьки Сибирский тракт…
. ***