Принялся Геннадий Галактионыч перетаскиваться в элитную палату, а прочие обитатели прежней палаты устроили как раз очередной внеочередной обед, чем бог через жён послал: сало солёное с чесночком, сало копчёное, мочёное под прессом в солёном рассоле, рулет, венгерский шпик с красным перцем, хлеб чёрный бородинский, да лук репчатый тонкими дольками нарезанный в огромадном количестве. По-простому, по-свойски, сидят, стоят, лежат, чавкают, анекдоты брешут.
Геннадию Галактионычу неудобно прерывать весёлую трапезу, решил как-нибудь другой раз откланяться, после заглянуть между делом, а сейчас неудобно, не стал своим человеком, да и не мог стать, раз сала не ест за компанию, а из заграничных баночек питается. Нет у него сноровки с простыми людьми работать, не бывать ему ни секретарем горкома, ни даже инструктором, туда вон какие горлопаны лезут! Исключительно референтом может, и то с подачи тестя, третьего секретаря.
Вот попрут старика на почётную пенсию республиканского значения, Геннадию на своём месте тоже ни за что не удержаться. Сомнут в три дня, в неделю уничтожат полностью, отправят какой-нибудь баней-прачечной руководить, а какой из него руководитель? Так надо ли коагуляцию эту лазерную делать, чтобы прессу для шефа читать всю подряд? Сомнительно, ох сомнительно… от добра добра не ищут!
И тут Сашка распознал Галактионыча по шуму забираемых из тумбочки баночек:
– Э, Галактионыч, садись с нами, салом причастись! Моя с красным перцем притащила, так жжёт, зараза, хоть печёнку вынимай для проветривания!
– Спасибо, как-нибудь потом, ребята, обязательно забегу. Надо в одиночную палату переселиться, так что ухожу от вас…
– В элитную, что ли? Ой, не ходи, Галактионыч, откажись.
– Почему? – референт застыл на пороге.
– Слава плохая про ту палату ходит. Люди в ней портятся непонятным образом. Поселят вроде нормального блатного больного, поживёт он в ней совсем ничего, и всё – нет человека, одна оболочка остаётся. Это ежели мужик. С тетками другая страсть происходит – по ночам хохотать начинают. Представляешь? Нет, я понимаю, моя жинка похрапывает местами, да и сам не отстаю, а ты представь, ежели она хохотать ночью начнёт? Каково? Собственными ушами слышал, как ночью в блатной палате жена какого-то члена президиума хохотала. Проходил мимо – мороз по коже. Ну их на фиг, Галактионыч, не ходи, откажись, лучше давай поешь с нами сальца с чёрным хлебушком бородинским и чесноком.
– Да неудобно, уже согласился. Лебёдушкина с Трупичкиной меня туда определили.
– Тогда главное – на чеснок налегай! Ты, Галактионыч, для собственной безопасности не удрыхнись сегодня спозаранку. Полежи, послушай, что к чему разберись с вечера, понял? Ночью поздно будет.
– Чего слушать?
– Одноместная палата – дело тонкое, там глаз да глаз нужен. Того и гляди какая-нибудь санитарка сверху завалится дрыхнуть, подумает, что никого нет и придавит, мявкнуть не успеешь. Если что, кричи, брат, сразу, мы прибежим, помогём спастись, только на черную кнопочку не жми. Есть на стенке кнопочка траурного цвета. Денис, ты на чёрную кнопочку случаем не нажимал?
– Нет.
– Во, Геннадий, бери пример. Молодой человек, с высшим образованием, а соображает, чего делать не надо. А вот один там тоже случайный оказался, тот нажал.
– И что?
– Ему вставать запретили, а утку не дали, он просто хотел попросить принести. Так вот, нажал на кнопку, трёх минут не миновало, вваливается в палату незнакомая санитарка, здоровенная такая бабища, кувалдой в лоб не убить, встала над самой кроватью, нависла здоровенным пузом и говорит: "Чего надо?"
– Молодая?
– Нет, старая.
– Ага, а он?
– А ему стыдно стало про утку спрашивать: извините, дескать, случайно локтем нажал, не хотел.
– А, может, надо чего?
– Нет, спасибо.
– Тогда больше не нажимай локтем. Понял? Потому что кнопка не работает, и никто на вызов не придёт, можешь зря не надеяться. Надо за отдельную плату договариваться.
– Вон оно что. Никто не придёт, а сама пришла. Интересно. А дальше?
– Денег у него с собой не оказалось, извинился и она ушла.
– Бери пример, Галактионыч, как человек из смертельной ситуации резво выкрутился. Ни в коем случае чёрную кнопочку не нажимай, про неё слава дурная ходит, к ночи болтать не буду.
– Может, там человек умер когда? – вмешался Машинист. - Слышал я медсестру какую-то вроде убили?
- То в подвале. Сексуальные маньяки, ночью, говорят, в подземном переходе.
– Одним словом странное место эта одиночная палата, превратное.
– Что значит превратное?
– А то и значит. Своими мозгами подумай. Вот, кстати, сейчас только вспомнил, а в подвале, мужики, у нас какое отделение находится? Кого в подвале лечат?
– Хозблок в подвале и бомбоубежище, никого там не лечат.
– А какого чёрта тогда? Приснилось, будто ночью пост там дежурный находится и медсестра сидит. Я мимо иду и спрашиваю: кого, девушка, лечим? Показалось сзади по талии, что девушка. А она синее лицо вдруг поворачивает, седые волосы всклоченные, смотрела-смотрела, я аж заледенел в одних тапках на холодном полу без носков, и говорит вдруг:
«Трупичкину Галатею Ромуальдовну».
Вот перепугался – сил нет. А показать не хочу. «Здрасьте вам, – весело говорю, – доктор Трупичкина сама кого хочешь зарежет и лазером прожжёт, она же вам не так-сяк, хирург глазной!» «Нет, – отвечает медсестра, – Трупичкина очень больной человек. Скоро её лечить начнем».
Ага. Так и сказала. Смотрю, сама седая, а лицо вроде молодое, но шибко в синяках, и чего-то так мне страшно сделалось, хоть просыпайся раньше времени. Ей бо. Ни с чего вроде. Может разве от света? Освещение у них, как в мертвецкой, неон синий горит.
– Ты и в мертвецкой побывал?
– Нет, не был. Но представляю.
– Есть там одна седая и точно молодая, – вторгся в разговор Дизель. – Молодые теперь в кого хочешь перекрашиваются, хоть в Бабу Ягу. Мода. Худая девка. Щипнуть совсем не за что.
– Пробовал?
– А то. Я блудил ночью в подвале. Она вывела. В синем свете живёт, белого видеть ни за что не хочет.
К вечеру сделалось ГэГэ в элитной палате до жути скучно. Хотя сам ни с кем особо не разговаривал по-прежнему месту, а всё же слушал, что другие треплют. А тут… Делать нечего, разделся раньше отбоя, лег. Час пролежал – не спится. Отбой, все утихомирились. Нехорошо на душе. Двенадцать ночи – не спится, ворочается Галактионыч на поролоновом толстом матраце, будто ждёт чего, о будущем размышляет. Не особо радужные, между прочим, размышления.
Жена больная, тесть старый, квартира хорошая, дача, он пока референт, а завтра неизвестно кто, стоит ли этим кудесницам лазерным отдаваться, глаз просвечивать лучом? Если шесть строчек и без очков видит? Не стало бы хуже. Раньше жил осторожно, а дальше ещё осторожнее предстоит…
Не видел даже сквозь веки Галактионыч метнувшейся чёрным лучом быстрой тени из коридора. Только почувствовал, да пискнул сдавленно: «Ой, кто это?».
Внешне после первой ночевки в элитной палате ГэГэ не изменился абсолютно, а вот стоило ему зайти по прежнему места жительства, как все, включая Дениса с завязанными глазами, слепых Саню и Якута, поняли сразу: не тот пришёл человек.
Был прежде Галактионыч хомячком с покатыми плечиками и брюшком, выпирающим яичком из-под пижамы, внешне таким и остался, но голос за ночь приобрел басистость круче шаляпинского. Иногда такое бывает у мужчин с утра после возлияния, а местами от простуды самой обычной, когда горло опухнет, и начнёт он вдруг говорить неожиданным рокочущим басом всякие утренние несуразности, которые жене и особливо теще обычно не нравятся. И голос, и предмет, о котором ведётся рассуждение. Жена дёргается, морщится, повторяет: «Да замолчи ты, чего с утра разорался мне тут». Теща быстренько собирает шмутки по сумкам - ехать домой от такого зятьева баса, что, естественно, большой плюс.
Геннадий Галактионыч и хохотать - ржать этим новым своим голосом начал весело, раскатисто, с удовольствием, ровно жеребец, вырвавшийся на приволье из старой конюшни с гнилой обвисшей крышей. И то, не канючить же Шаляпину: моя бедная жена – несчастное создание… Фиг вам, люди гибнут за металл!!! С таким шикарным басом громовержца да обкомовским блатом, да ржанием карьеру можно в два счета заколбасить!
А народ подумал: не иначе сурочили человека в чёртовой палате, смотри, голос чужой у него, ржёт напропалую да матом стегается! Куда девался маленький, затюканный жизненными обстоятельствами Геннадий Галактионыч? Слепой Саня отказывался верить, что пришёл ГэГэ, только чесал затылок. Был в полном недоумении и, вот чёрт, снов пояснительных никаких не приснилось. Пришлось объяснять ситуацию с потолка.
– Это не иначе она ему лазером своим глаз до горла прожгла насквозь, от того и орёт теперь благим матом.
– Ночью что ли?
– А то. Как Трупичкина любит ночами оперировать, вы себе не представляете! Вот и референта нашего тоже ночью… испортила по блату. Вместо глаза горло сожгла. Что делать - учится Ромуальдовна. Потому и голос сменился, а нутро сделалось прожжённое.
После Трупичкиных процедур лазерных, на работе ГэГэ пошёл в гору, читал не только лекции о международном положении в качестве лектора обкома, а уже назначили его инструктором обкома. О его голосе в аппарате ходили легенды, будто он им стакан может расколоть граненый запросто, если выпьет тот стакан водки, да гаркнет вовнутрь.
На самом деле ГэГэ водку не пил. Исключительно армянский коньяк, в лечебных целях.
Выступал на собраниях производственных коллективов крупнейших заводов, и его слушали отворив рот, такие оглушительные виражи закладывал без микрофона, так натурально брал империалистов за глотки, куда там картавому Ленину! Тем более чавкающему Брежневу! Тесть его по-прежнему пребывал в силе. Стали поговаривать, что со временем быть ГэГэ Вторым, и не иначе! Мощная пара – гусь да гагара организовалась: Рашпиль – ГэГэ в местном раскладе правящих семейств.
Время от времени он приходил на профилактику к Трупичкиной и даже оставался на ночь в элитной палате. Выскакивал утром заряженный лазерной энергией по самую макушку, правда, видел хуже и хуже, собственно ничего кроме неба в алмазах, по вечерам разглядеть не мог, но не газеты же ему нынче читать.
Он теперь не референт вам какой-нибудь, в Высшую школу при ЦК КПСС с нового учебного года едет! Трупичкина наседала на него сильно сверху, требуя себе какой-нибудь необыкновенно высокий пост. Этот коллектив её достал! Хочет стать она Председателем глазной медицинской экспертизы всея области! Попробуют тогда её матушкой-защитницей не назвать! Быстро инвалидности лишит вместе с пенсией!
Вызвала как-то ГэГэ к себе прямо среди бела дня, закрылась с ним на ключ в операционной и два часа подряд уговаривала назначить её председателем областного ВТЭК по глазным заболеваниям. Два часа ГэГэ ржал жеребцом, однако в результате вынужден был согласиться посодействовать через Рашпиля, может, что и выйдет. Конечно не сразу, а в обозримом будущем, будьте уверены, дорогая наша Галатея Ромуальдовна, мы за вас – горой, потому как научно-технический прогресс через вас движется и есть вы святой образ научно-технической революции в аспекте глазных заболеваний.
Закрыв веки, снова их распахивал и кричал: «Небо в алмазах! Как в сказке! И не мечтал даже, в снах не снилось звездное небо с тысячью звезд и каждая из них – плазменная сварка, произведенная талантливой рукой самого несравненного доктора Галатеи Ромуальдовны Трупичкиной!».
Тут же бросался целовать узкую костлявую ладонь, обтянутую чешуйчатой кожицей, словно у ящерки: «Ваше неоспоримое мастерство, ваш талант спасёт еще многих пациентов, в кратчайший срок поставит вновь в шеренгу строителей коммунизма! Благодарю, бесценная наша Галатея, благодарю и более всего от семьи своей!»
– И жены?
– И жены, и тестя нашего!