ГЛАВА 98
Екатеринбург, дом инженера Ипатьева,
16 июля 1918 года, 19.00
– Медведев, ну-ка, поди сюда! – позвал комендант ДОНа Янкель Юровский начальника охраны дома Павла Медведева. – Ты вот что, Медведев, немедленно обойди всех караульных на всех постах и забери у них револьверы.
– Зачем? – подивился Медведев. – Что, снова полная замена караула?
– Да нет, – поморщился комендант, – после узнаешь, выполняй приказ.
Медведев повернулся к нему спиной и пошел.
– Да, кстати, – остановил его Юровский, – поваренка уже увели из дома?
– Увели, в караулке находится.
– Ну, добро. Давай действуй!
Вскоре в комендантской зазвонил телефон.
– Ну, что там? – взял трубку комендант. – Ко скольки?
К двенадцати? Хорошо, понял. Понял, говорю! Сориентируемся как раз к этому времени!
Он положил трубку и обратился к Никулину.
– Звонил Голощекин. Сказал, грузовики прибудут к полночи. Погрузим быстренько трупы и повезем. С Ермаковым все окончательно согласовано?
Никулин не успел ответить, потому что в этот момент в комендантскую вошли сам комиссар Верх-Исетска Ермаков и член Чрезвычайной Комиссии Кудрин (Медведев).
– А вот и вы, кстати, – одобрительно кивнул Юровский, закрывая дверь на ключ. – Что, Петр Захарыч, с твоими шахтами порядок?
– Лучше и не бывает! Все продумано до мелочей.
– Ребята в твоем отряде надежные?
– Не беспокойся! Каждого лично отбирал.
– Ну что ж, тогда давайте решать, каким способом лучше всего наших подопечных на тот свет отправить.
Юровский вытер платком вспотевший от жары лоб. Наступила тишина и длилась достаточно продолжительное время.
– Что же вы молчите? – начал сердиться комендант.
– А чего там долго решать? Когда заснут, забросать их комнаты гранатами, да и дело с концом, – предложил Ермаков, наливая себе кружку чая.
– Какие там гранаты! Неужели не понимаешь, что грохот будет стоять на весь город! Еще вообразят, что чехи в Екатеринбург ворвались, паники не оберешься! Да и охрана взбунтоваться может. Хорошо, я распорядился забрать у караула револьверы.
Комендант заходил из угла в угол, изредка поглядывая в окно.
– Надо это все проделать так, чтобы комар носа не подточил! Ведь официально – мы расстреливаем только одного царя. Если узнают, что ликвидирована вся семья, все дети, вся прислуга, если белые возьмут город – такую спекуляцию на этом устроят! Ну, а коли мы такой грохот поднимем, кто же нам поверит, что мы не смогли бесшумно справиться с одним лишь царем?
– А что если отравить их? – предложил Никулин.
– Чем? Да и опоздали, они уже ужинают, до завтрака никакой еды не предвидится, а нам с ними надо до утра покончить.
Опять наступило молчание.
– В общем, я так мыслю, – взял инициативу в свои руки комендант. – Берем кинжалы, штыки, ножи, и как только они уснут, всех их в своих берлогах и...
Юровский сделал хищный жест, словно в руках у него был штык, а на полу лежала жертва.
– Быстро и без шума.
– Тогда надо сейчас определиться, кто к кому пойдет, – сказал Кудрин. – Лишних быть не должно. Их – 11 человек, нас должно быть не больше. Чтобы без всякой суеты...
– Давайте определимся! – согласился Юровский. – Значит, я, Ермаков пойдем к Николаю и царице. Наследник – калека, с ним долго цацкаться не придется. Ты, Никулин, вместе с Кудриным возьмете несколько латышей – и к дочкам!
– Нет, Яков. К кому угодно, только не к дочкам! – решительно запротестовал помощник Юровского. – Я не смогу...
– Ну, ладно, ладно. Пойдете к повару и лакею. Медведева отправим к Боткину, а латышей – к дочкам и Демидовой.
В комендантскую были приведены десять “латышей”. Их называли латышами, хотя среди них были и венгры, и австрийцы. Поскольку по-русски они практически не говорили, Юровскому с грехом пополам пришлось объясняться с ними по-немецки:
– Unsere Sowjetregierung beschloв unseren russischen blutigen Tyrann, diesen Volks – Henker Nikolai Romanow und seine Familie zum Tode verurteilen. Dieses Urteil soll heute in der Nacht vollgezogen wird. Sie sollen die M;dchen des Tyranns stechen.1 (нем. – Наше Советское правительство постановило: Николая Романова – русского кровавого тирана и народного палача, а также его семью, приговорить к смерти. Этот приговор должен быть приведен в исполнение сегодня ночью. Вам поручается заколоть царских дочек.)
– Юровский взял в руки винтовку и сделал несколько колющих выпадов в пол. – Sind sie damit einverstanden? 2 (нем. - Согласны ли вы выполнить это?)
Латыши недоуменно смотрели друг на друга и молчали.
– Das ist aber fein. Wer sweigt – bejaht, nicht war?3( нем. – Вот и прекрасно. Молчание – знак согласия, не правда ли?)– спросил Юровский и стал выдавать им кинжалы. – Gl;ck auf!4
(нем. – В добрый час!)
Но трое из латышей отказались взять оружие.
– Herr Offizier! Das ist unm;glich!5 (нем. – Господин офицер! Это невозможно!)
– Was ist los?6 (нем. – В чем дело?)
– Ich kann es nicht machen!7 (нем. – Я не могу этого сделать!) – побледнев, заявил один
из латышей.
– Warum nicht? 8 (нем. – Почему же?)
(Ich glaube, es sehr unmenschlich ist, schutzlose M;dchen zu t;ten.9 (нем. – Я считаю бесчеловечным убивать беззащитных девушек)
– Ich bin sehr nerv;s… – признался другой латыш, – das geht ;ber meine Kraft!10 (нем. – Я очень нервничаю… Это выше моих сил!)
– Mag es ein anderer f;r mich tun?11(нем. – Пусть за меня это сделает кто-то другой) – попросил третий.
– Eine Affenshcade! (нем. Стыд и позор!) – воскликнул Юровский. – Vorl;ufig sind sie frei... Man wird sie einladen,(нем. – Вы пока что можете идти… Вас пригласят) – обратился комендант к остальным семи латышам.
Наемники удалились.
– Чего это они тут стрекотали? – спросил Ермаков.
– Да трое отказались. Жалко им стало, видите ли! Нервишки, боятся, не выдержат!
– А что тогда с ними церемониться? – загорячился Ермаков. – Кто не с нами, тот против нас! Поставить их к стенке как пособников контрреволюции...
– Если бы я в такой степени владел немецким, я бы непременно им это высказал. Ну, да черт с ними! Что ни делается – все к лучшему! Нам нужны надежные люди, у которых не дрогнет рука в самый ответственный момент.
– Не очень-то по душе закалывать их как свиней! – поморщившись, буркнул Никулин.
– Они хуже свиней! – злобно стукнул кулаком по столу Ермаков. – Вреда от них в сто раз больше!
– Если вам не нравится закалывать их, то предлагайте что-нибудь другое! – вспыхнул Юровский. – Для чего мы здесь собрались?
– Если уж закалывать, то всех одновременно. В одну секунду! Иначе визгов и сопротивления не избежать! – вставил Кудрин.
В это время в дверь комендантской кто-то постучал. Юровский открыл. Вошел Медведев с револьверами.
– У всех взял?
– У всех.
– Сколько всего получилось?
– 12 револьверов системы “наган”.
– Та-ак! – протянул комендант.
– А что случилось-то? – озабоченно спросил начальник охраны.
– Да ничего, Медведев, ничего, на-ка держи себе один наган. Просто по постановлению Советской власти вся семья Романовых и ее прислуга должны быть сегодня уничтожены.
Медведев разинул рот.
– Эта информация не для широкого круга, надеюсь, ты понимаешь это! – предупредил Юровский. – И твоя задача, Павел, будет чрезвычайно ответственной. Ты должен будешь часов этак в 10–11 вечера предупредить всю команду караула о предстоящей операции, и что если они услышат какие-то крики, вопли, может, даже стрельбу, никакой паники не поднимали и спокойно продолжали свое дежурство. Задание ясно?
– Ясно! – пролепетал Медведев, все еще не придя в себя от уcлышанного.
– Свободен!
Медведев ушел. Юровский посмотрел на часы.
– Ну что ж, товарищи, ОНИ отужинали. Давайте теперь и мы перекусим. Ночь предстоит длинная.
– Вы ешьте, а я поеду проинструктирую еще раз своих бойцов, – сказал Ермаков и, надев свою фуражку, удалился.
* * *
16 июля, 22.41.
Во всех комнатах, где жили пленники, погасли лампы, свечки – царская семья и их служащие отошли ко сну. Но то здесь, то там – в их покоях раздавались ворчания, всхлипы, шепоты. Уже несколько раз комендант Юровский подкрадывался к их комнатам и всякий раз с досадой возвращался в комендантскую.
– Не спят еще!.. Ну, хорошо-о...
Он стукнул ладонью по столу.
– Хватит с ними в кошки-мышки играть! Я хочу видеть, как расплывается страх по их лицам, когда им объявят, что через несколько секунд все они умрут! Я хочу видеть, как они зарыдают, упадут на колени, умоляя о пощаде! Никулин! План с кинжалами отменяется! Соберем их всех в одной комнате и расстреляем! Все-таки мы не мясники! Это должен быть суд, и обвиняемые должны слышать свой обвинительный приговор! И плюс ко всему – меньше потом территории дома придется отмывать от их крови.
– Как же их всех в одну комнату заманить? Да еще ночью! И в какую комнату? – забросал вопросами Никулин.
– Разумеется, в какую-нибудь - с первого этажа. Чтобы потом в машину было удобней бросать тела. Пойдем, кстати, прямо сейчас, на месте и подберем наиболее подходящую.
Они спустились на первый этаж. По дороге к ним присоединился Медведев. Поиск и выбор места ликвидации занял полчаса.
– Вот! – удовлетворенно сказал Юровский, указывая на одну из комнат, где жили латыши. – Чем не застенок?
– Но ведь в этой комнате живут пулеметчики команды Кабанова! – возразил Медведев.
– А что, для них в доме места мало? Революция требует, чтобы Романовы были уничтожены! Мы отвечаем за то, чтобы операция прошла гладко. А чьи-то личные интересы в такой момент рассматривать совсем неуместно, более того – преступно! Комната вполне подходящая! Отсюда им будет не выбраться! На окнах – решетки! Близкое расстояние до машины! – размышлял вслух комендант. – Поставить ее у самого входа... Прижмем их к стенке, сами встанем у входной двери в комнату в два ряда и располосуем!
Юровский подергал запечатанную дверь в восточной стене, ведущую в угловую комнату.
– Все закрыто. А что там, за дверью?
– Мебель этого самого Ипатьева хранится, – ответил Никулин.
– Ну, вот видите! Бежать им совершенно некуда!
– Ох, и шума буде-е-ет! – покачал головой Медведев.
– Ты что, еще не предупредил караул о том, что мы...
– Предупредил! Так ведь я сказал, что Романовых резать будут, а тут выстрелы...
– Ну, так обойди всех еще раз, скажи, что планы несколько изменились. А насчет шума... Комната находится почти под землей, выстрелы будут звучать глухо. Если стрелять одновременно, распределить каждого – то понадобится не более 15-20 выстрелов. Много шума не будет.
– А под каким поводом их сюда заманить? – снова спросил Никулин.
– Допустим, под предлогом тревожной обстановки в городе. Белочехи находятся на подступах к Екатеринбургу. Необходима срочная эвакуация. Ясно? Давай-ка, Медведев, приведи сюда латышей! Кроме тех, что отказались. Объясню им все популярно.
Снова были доставлены латыши, и заново рассмотрен вопрос о распределении жертв и палачей.
Возникла небольшая заминка. Все хотели стрелять в бывшего императора, и меньший энтузиазм вызывал расстрел царских дочек. Юровский по-немецки объяснил латышам новые условия операции и после этого раздал каждому по нагану.
Вскоре в Дом Особого Назначения прибыли Голощекин, Белобородов, Войков, Сафаров, Хохряков, Ермаков и Костоусов.
– Как идет подготовка? – бодрым голосом спросил Белобородов у коменданта.
– Полным ходом. Место ликвидации уже согласовано окончательно. Под предлогом того, что сегодня ожидается нападение белочехов на дом и надо вывезти их в безопасное место, они будут доставлены в эту комнату и здесь же ликвидированы.
– Волнуешься? – спросил Голощекин.
– Не без этого, – признался Юровский. – Ведь не каждый день царей на казнь приходится водить. Но революция, чтобы выжить, не имеет права на пощаду самых ярых своих врагов.
– Значит, почти все готово? – уточнил Сафаров.
– Да, только вот машина что-то задерживается. Как только прибудет – сразу и приступим!
* * *
17 июля 1918 года, 00.52 мин.
В комендантской раздался звонок. К телефону сломя голову бросился Юровский.
– Да, слушаю! Ну, наконец-то! Где же, мать вашу, вас носит?! Давайте поторапливайтесь! Ждем!
Он положил трубку и объявил:
– Грузовик уже на подходе к дому. Так, Медведев, спустись вниз, скажи разводящему Якимову, чтобы внимательно следил за всеми действиями наружной охраны, да и вообще за всем, что происходит поблизости с домом. Если что, бунт какой, немедленно сигнализируй мне. Сам возьмешь на себя внутреннюю охрану. Чтобы комар носа не подточил! Головой отвечаешь! Ступай!
После отданного распоряжения Юровский выпил стакан холодной воды.
– Что ж, товарищи, пора их будить. Окулов, пойдем со мной.
Быстрыми шагами они прошли по коридору к комнате доктора Боткина, который спал ближе всех остальных пленников от комендантской. Позвонили в специально проведенный звонок. Топчась от волнения на месте, они ждали несколько минут, пока Боткин оденется.
– Чем обязан? – наконец показался из-за двери могучий великан.
– Евгений Сергеевич, – честно глядя в глаза доктору, начал свою тираду Янкель Юровский, – прошу вас немедленно разбудить всех. Только что мы получили сообщение, что на дом готовится нападение. Наверху вам больше оставаться нельзя. В целях вашей безопасности мы вынуждены в срочном порядке эвакуировать вас в другое, более надежное место.
Боткин молча смотрел в глаза коменданту. Юровский не выдержал взгляда и опустил глаза.
– Попрошу вас поскорее. Времени у нас очень мало. Вещи свои не берите, мы сами о них позаботимся. Главное, чтобы вы были в целости и сохранности. Мы отвечаем за вас головой. Машины скоро подойдут.
После этого чекисты вернулись в комендантскую.
– Ну, что? – спросили Голощекин и Белобородов одновременно.
– Колесо закрутилось. Сейчас доктор их всех разбудит, и они спустятся. Латышам наганы уже розданы. Что, ребята, тут еще пять револьверов. Берите, кому нужно.
Ермаков подошел первым и засунул себе за пазуху сразу же два револьвера. По одному взяли Григорий Никулин и Павел Медведев.
– А ты что же, Михаил? – спросил комендант Кудрина.
– Мне не требуется. У меня кольт и браунинг. Куда еще третий?
– Эх, зря ты, Миша, отказываешься, – заметил Ермаков, заметно пошатываясь. – Как говорится, бог любит троицу.
И он схватил третий наган.
– Ну вот, – гордо обвел он всех присутствующих своим не совсем трезвым взглядом. – Теперь мне и сам черт не страшен!
Комендант посмотрел на часы.
– Пора. Идемте за ними.
Юровский, Ермаков, Никулин, Кудрин и 7 латышей прошли к комнате императора. Все пленники были уже в сборе.
– Доброй ночи. Вы уже готовы к отъезду?
Царь кивнул.
– Тогда пойдемте вниз.
По лестнице в 23 ступени они стали спускаться на первый этаж: Юровский, Никулин, Николай Александрович, держа на руках больного Алексея, Анастасия со своей собачкой Джемми, императрица под руку с дочерью Ольгой, за ними Мария, Татьяна, держа в руках сумочки и подушечки. Их длинные черные юбки подметали ступени. После дочерей шли Боткин, Демидова с двумя подушками в руках, в которых были зашиты драгоценности, Трупп, Харитонов. Замыкали шествие Ермаков, Кудрин и латыши. Шли молча.
“СЕМНАДЦАТОЕ! СЕГОДНЯ УЖЕ СЕМНАДЦАТОЕ!”
– пульсировала мысль в сознании Николая Александровича.
С каждой новой ступенькой вниз он вспоминал годы и события своего царствования. Перед его взором проносились болезнь его отца, во время которой состоялась скорая свадебная церемония с Александрой, рождение дочек, мучительное ожидание наследника, все волнения, связанные с его страшной болезнью, железнодорожная катастрофа в Борках, катастрофа на “Штандарте”, страшнейший приступ у Алексея в Спале, похороны Распутина, отречение от престола, арест...
Что ждало их теперь впереди?
– Спи, Алексей, спи, – пытался успокоить он взволнованного мальчика.
На лестничной площадке стояло чучело медведицы и двух медвежат. Проходя мимо них, все женщины перекрестились. На первом этаже у входа – часовой. Кроме винтовки, на ремне у него висели две ручные гранаты. Юровский толкнул дверь. Караван людей вышел на улицу. В небе одиноко светила полная луна. Не было видно ни единой тучки, но и звезд на небе – тоже не было!!! Лишь луна своими бездонными пустыми глазами и широко открытым от удивления ртом наблюдала за необычайным зрелищем. Во внутреннем дворе дежурили десятки постовых. Где-то неподалеку слышались выстрелы.
Когда последний латыш вышел из двери во двор, Юровский и Никулин неожиданно вошли в расположенную тут же, в метре от первой – другую дверь, ведущую вовнутрь дома на первый этаж. Позвали за собой пленников. Те в крайнем удивлении остановились. Этот маневр Юровского испугал их.
– Где же машины? – спросил Николай Александрович.
– Через несколько минут должны подъехать. Пройдемте пока что вовнутрь дома, снаружи оставаться опасно. Наши люди займутся сбором ваших вещей, а мы должны вас перед отъездом сфотографировать.
Юровский только что придумал это, на ходу, и этот довод ему самому, профессиональному фотографу, крайне понравился. Узников ввели в роковую комнату. Поставили к дальней стене. У входа встали Кудрин, Ермаков, латыши. Сзади стали подтягиваться лидеры уральских большевиков Голощекин, Белобородов, Сафаров, Лукоянов. Становилось все тревожнее. Холодные лица бесстрастно смотрели на пленников.
– Что же, здесь даже и стульев нет? Разве и сесть нельзя? – недовольно спросила Александра Федоровна.
– Одну минуту. Окулов! Тащи сюда два стула! – крикнул Юровский, выходя из комнаты. И тихонько шепнул начальнику караула Медведеву:
– Иди наружу, посмотри, чтобы на улице не было посторонних. И пусть заведут мотор у грузовика, да послушай, будут ли слышны снаружи выстрелы. Выполняй.
Затем комендант спешно вернулся в комнату. Стулья уже принесли. Николай Романов посадил на стул Наследника, на другой – села императрица.
– Как бы вас всех расставить так, чтобы все вошли в кадр? – с наигранной задумчивостью в голосе принялся размышлять Юровский. Голос его дрожал. – Давайте сделаем так...
Началась расстановка. В середине комнаты, если смотреть со стороны входа, ближе всего от входной двери, на подушечку, принесенную сестрами, сел наследник Алексей. Рядом с ним, на один стул, также в центре, но чуть правее, несколько даже загораживая сына, сел император. Сзади, за стулом Наследника встал доктор Боткин.
Юровский окинул всех опытным взглядом.
– Вы, пожалуйста, встаньте сюда, – указал он лакею Труппу, поставив его сзади у запечатанной двери в угловую комнату, почти в затылок Николаю Второму. Еще правее, у колонны арки был размещен повар Харитонов. Слева, в ближнем ряду расположилась Татьяна. Правее, на подушечку села Александра Федоровна. Чуть сзади, за Татьяной встала с подушечкой Анна Демидова. Еще чуть сзади за Татьяной и императрицей были поставлены слева направо Ольга, Мария и Анастасия.
– Вот так уже лучше, – сквозь зубы пробормотал комендант. В его глазах появился животный блеск. Теперь очередь располагаться чекистам.
Юровский занял место справа от входа, левее его прошел и встал Никулин. Еще левее выстроились в два ряда семеро латышей: спереди – пятеро и двое – сзади. Ермаков и Кудрин встали между латышами и Никулиным. Cзади в молчаливом возбуждении замерли Голощекин, Белобородов, Войков, Костоусов. В самых дверях застыли Майер и Окулов.
Наблюдая за всем происходящим, пленники заволновались.
Они догадались! Их взоры затравленно заметались по темному решетчатому окну, по стенам, по потолку, по чекистам...
Повсюду они натыкались на бесстрастные маски вооруженных людей. Юровский обвел всех пленников надменным взглядом, усмехнулся и полез в карман. Несколько десятков глаз неотрывно следили за ним. Время, казалось, остановило свой ход. Теперь все стало ясно для царской семьи! Но не хотелось верить даже сейчас, что все их самые худшие опасения сбываются! Но ведь они такие же люди! Они не посмеют! Ведь большинство узников – женщины и дети!
А Юровский никак не может вытащить из кармана этот страшный предмет!
И вдруг пленники замечают, что у других чекистов руки тоже опущены в карманы! И все они злорадно смотрят на них! Снаружи заработала машина. Всколыхнулась надежда. Может, их, несмотря на все очевидные факты, все же действительно эвакуируют? Наконец левая рука Юровского взметнулась из кармана. Облегчение прошло по рядам узников. Это всего-навсего была какая-то бумага! Забрезжила небольшая надежда. Может, все обойдется?!
НО РУКИ ОСТАЛЬНЫХ ЧЕКИСТОВ ОСТАЛИСЬ В КАРМАНАХ!
– Попрошу всех встать! – громким металлическим голосом сказал Юровский, обращаясь к пленникам. Александра Федоровна и Николай Александрович недоуменно переглянулись и медленно встали. Наследник остался сидеть.
– Николай Александрович! – так же громко продолжал комендант Дома Особого Назначения. – Попытки ваших единомышленников спасти вас и тем самым погубить молодую Советскую страну не увенчались успехом. И теперь, ввиду того, что чехословацкие банды угрожают красной столице Урала – Екатеринбургу, ввиду того, что коронованный палач может избежать народного суда...
Глаза пленников расширились от ужаса.
– ... Президиум Уральского областного Совета, выполняя волю РЕВОЛЮЦИИ, постановил:
Все окаменели! Неужели это не сон???
– Бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых преступлениях против народа...
Собачка Джемми, еще две минуты назад беззаботно обнюхивавшая комнату, теперь смотрела в глаза Юровскому и злобно рычала.
– ...а также его семью и находящихся при них служащих – РАССТРЕЛЯТЬ!
Послышались крики.
– А потому – жизнь ваша кончена!
– Что??? – растерянно спросил император, поворачиваясь к своей семье.
– Так нас никуда не повезут? – раздался голос Боткина.
– Господи...
– Господи, спаси нас...
– Вы не ведаете, что творите.
Александра Федоровна хотела положить на себя спасительный крест, но слуги дьявола зорко следили за всем. Раздался первый оглушительный залп. И вопли, стон, визг, человеческий и собачий, вмиг наполнили туманную от пороха комнату. Беззащитные люди забегали от стенки к стенке. В них стреляют, но не могут убить! Выстрелы заглушают людские крики. Раздается сатанинский хохот! Он заполняет собой все и отнимает последние силы и надежды людей на спасение и помощь Бога. Вот уже упал окровавленный Николай Александрович и затих. Грузно повалился на пол высокий доктор Боткин. Задергался в судорогах и окаменел лакей Трупп. С огнестрельными ранами на лице скончался повар Харитонов. Упал и не шевелился наследник Алексей. Но женщины продолжали метаться по комнате. В них стреляли в упор, но обезумевшие палачи видели, как пули отскакивают от жертв, cловно от святых. Истеричный смех Анастасии поверг убийц в безотчетный страх. Они готовы были бежать отсюда, но вместо этого, повинуясь дьявольской воле, все сильнее и сильнее нажимали на курки револьверов.
Вдруг вскрикнул, выронил оружие и упал один из латышей. Это один из его товарищей из заднего ряда, находясь в шоке от увиденного, случайно прострелил ему ладонь.
Юровский, выплывая из тумана, что-то кричал, но его никто не видел и не слышал. У многих убийц уже закончились патроны.
– Прекратите огонь, вашу мать! – надрываясь, заорал и замахал руками с перекосившимся от страха и ненависти лицом, Юровский.
Выстрелы стихли. Кругом стоял сильнейший запах серы. Жертвы лежали в огромных, окутанных туманом лужах крови и не шевелились. Бледные от испуга палачи, тяжело дыша, стояли с опущенными наганами и дрожали.
– Достреливать всех в голову и проверять пульс, – скомандовал комендант.
– СЛАВА БОГУ! МЕНЯ БОГ СПАС! – вдруг поднялась из лужи крови Демидова и, счастливо улыбаясь, стала протягивать руки вверх. И в разных местах комнаты, точно по команде, зашевелились другие убиенные. Глаза палачей полезли на лоб.
– Братцы! Да что же это... Как же... – испуганно заскулил Никулин, пятясь к двери. Снова раздались выстрелы, но Демидова оставалась невредимой.
ПУЛИ НЕ БРАЛИ ЕЕ!
– Доколоть ее штыками! – приказал тогда комендант. Латыши бросились к Демидовой, нанося ей множество ударов штыками, но оружие не могло проткнуть женщину!
– Боже праведный, защитник наш, спаси-и! ...
В следующий момент один из латышей вскрикнул. Он почувствовал, как чья-то невидимая сила ухватила его штык, приподняла его руку и с нечеловеческим усилием опустила на горло горничной! И еще раз! И еще! Пульсирующая кровь захлестала из горла пронзенной женщины. Как только Демидова перестала подавать признаки жизни, невидимая сила испарилась, и штык сам выпал из рук латыша.
– Сделать всем в голову контрольный выстрел!
Убийцы, увидев, что Демидова наконец-то мертва, стали подходить к остальным и достреливать. Вдруг тихо застонал Алексей. Юровский не спеша приблизился к нему, ласково улыбнулся и, вставив дуло своего маузера в ухо мальчика, дважды выстрелил. Опять послышался невидимый хохот дьявольского торжества.
– Все, с ними готово! Теперь грузите их трупы! – вытирая лоб, приказал своим помощникам Юровский. Принесли солдатское сукно, белые простыни, привязали к ним палки – получилось что-то вроде носилок, и принялись скидывать туда окровавленные тела. Красноармеец Якимов принес к носилкам приколотого к его штыку мертвого песика и бросил на лицо Николая Второго.
– Собакам – собачья смерть! – в усмешке промолвил подошедший Голощекин. А солдаты, раздевая мертвых княжен, государыню, снимали с них вшитые в лифы-корсажи брошки, золотые украшения, бриллианты и клали себе в карманы. Один из красноармейцев склонился над Анастасией, протянул к ней свои руки, чтобы вынуть из ее лифчика золотые броши, как вдруг его схватила ее мертвая рука. Солдат тут же свалился в обморок.
– Скорее, канальи, скорее, пошевеливайтесь! – торопил комендант.
Наконец после 15 минут осмотра трупов, прошедших в сплошных нецензурных ругательствах со стороны большевистского начальства, чекисты уложили голые бездыханные тела в машину.
Когда большевистские нехристи поднялись на второй этаж в комнаты узников, чтобы забрать их вещи, они задрожали, увидев, что из глаз святых образов капают слезы...
После того, как все убийцы покинули подвал, Юровский вошел туда, дико улыбнулся, подошел к стене и изобразил кабалистические знаки, которые означали:“Здесь по приказанию тайных сил русский царь был принесен в жертву для разрушения Русского государства. О сем извещаются все народы.”
Вскоре громовой голос потряс дом:
– Вот и настал час нашего торжества! Руки наши освободились от христианских наручников! Отныне – наше царствование КРОВИ, СТРАХА, КЛЕВЕТЫ, ЗЛОБЫ И НЕНАВИСТИ – будет править здесь вечно! Мы приоткрыли врата Ада и перенесли его сюда! Пока только сюда! Но скоро мы завоюем все страны и все народы! Наша великая эра унесет Иисуса Христа в огненную геенну, и тогда и АДОМ и НЕБЕСАМИ – будет повелевать только наш верховный ВЛАДЫКА и УЧИТЕЛЬ – ДЬЯВОЛ!!!
Асмодей витал над этим страшным кровавым местом, напиваясь новой энергией, чтобы нести потом новую смерть и новую ненависть – повсюду!
ГЛАВА 99
Екатеринбург, 31 июля 1992 года
Священник, окруженный свечами и образами, приступил к облачению во святые одежды.
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! – Он трижды поклонился распятому на кресте образу Иисуса, взял в левую руку подризник и молвил:
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. – Он наклонился и поцеловал золоченый крест на подризнике из золотой парчи и продолжил:
– Возрадуется душа моя о Господе, облече бо мя в ризу спасения и одеждою веселия одея мя; яко жениху возложи ми венец, и яко невесту, украси мя красотою...”
После этого, надев через шею епитрахиль, отец Павел провозгласил, поцеловав крест:
– ...Благословен Бог, изливай Благодать свою на священники Своя, яко миро на главе сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежди его.
Затем священник опоясал себя широким поясом.
– Благословен Бог, препоясуй ми силою, и положи непорочен путь мой, cовершай нозе мои, яко елени, и на высоких поставляяй мя.”