После окончания Военной инженерной академии имени Ф.Э.Дзержинского в 1971 году я для дальнейшего прохождения службы направлен был на Космодром Байконур.
Накануне зимой мы там проходили практику, и мне понравилось на Байконуре. Небольшой закрытый, военный, можно сказать, молодёжный городок, где многие знают друг друга; все офицеры были обеспечены квартирами; в магазинах товаров всяких, особенно фруктов, овощей, мяса и рыбы было, пожалуй, намного больше, чем в Московских магазинах, … Правда, потом, живя уже в Ленинске, мы узнали о проблемах с молоком и пивом. Молоко было не натуральным, из сухого порошка, и от него у детей был диатез (и у нашей Леночки был, когда ей стали давать такое молоко), а натуральное молоко и пиво было только для руководства, и когда на общих собраниях звучала критика на эти недостатки, то начальник полигона обычно отвечал, что он считает, что он заслужил, а обеспечить всех нет возможности ... Но потом жалобы стали направлять в ЦК КПСС и рядом с городом был где-то в конце семидесятых построен пивной завод и организован совхоз для обеспечения горожан натуральным свежим молоком и пивом...
Одним словом, всё было для нормальной службы и жизни. О таких условиях офицерской семейной жизни можно было только мечтать …
Правда, когда мы общались с проживавшими там офицерами, то они говорили, что летом очень жарко.
И тут, как правило, наступало недопонимание: ведь в Москве прошлое лето было тоже очень жаркое. И совсем недавно, когда министром обороны был назначен Маршал Советского Союза Гречко, то был выпущен приказ по форме одежды, и мы несколько месяцев, в самую жару постоянно носили сапоги, кителя и портупеи (при министре обороны Малиновском разрешали при температуре выше 20 градусов ходить в рубашках и даже без галстуков. Только на Байконуре я лично убедился насколько в жару досаждает такая мелкая, казалось бы, деталь, как галстук). А в Москве в то время жара была такая, что асфальт плавился. Душно было в помещениях (кондиционеров тогда не было), душно было на плацу, душно было на улицах города. И нам в этой форме было очень жарко, рубашки под кителями были постоянно мокрыми от жары, хоть выжимай. Особенно было невыносимо в переполненном общественном транспорте. Да и в Сибири, в Северо-Енисейске Красноярского края, где я учился в школе, летом жарко было всегда, хотя там и был район "вечной мерзлоты", и зимой бывало температура опускалась ниже 50 градусов. Но летом днём там всегда было жарко, хотя ночью - прохладно. Так что с жарой мы были знакомы. Правда, как оказалось, всё это были всего-навсего цветочки по сравнению с жарой в Казахстанской пустыне в районе Байконур, избранном для испытаний и пусков баллистических ракет.
Мы, прибывшие на практику на Байконур зимой, просто не могли представить, что это такое: «летом здесь очень жарко». Да у меня, впрочем, и выбора не было: супруга была в положении, и нам нужен был такой гарнизон, где бы мы сразу получили квартиру. Хоть какую. В Москве и многих других гарнизонах нужно было подождать какое-то время, пожить на съёмной квартире. Но с грудными детьми снять квартиру было невозможно. Мы знали это по опыту знакомых, да и по личному опыту. Можно было снять комнату в коммуналке, но там, как правило, «против» выступали соседи. Особенно пьющие. А таких было много. Это мы видели, когда ходили по адресам, где сдавались комнаты. С такими соседями мы тоже не желали жить.
Поэтому, когда начальник курса полковник Гайдамака Николай Трофимович, проводя опрос выпускников, о местах желаемой службы, спросил меня, где бы я хотел служить после академии, я без колебаний заявил: «Космодром Байконур». Тем более что мне больше нравились закрытые военные городки, чем большие мегаполисы.
Хотя в академии я часто слышал негативные отзывы о Тюра-Таме (в разговорах офицеров слова «Космодром Байконур» обычно не применялись. Вместо этого говорили «Тюра-Там»). Даже песню напевали: «Тюра-Там, Тюра-Там, ты на горе ракетчикам дан!».
Обычно рассказывали о Тюра-Тамской жаре летом и лютых холодах зимой, об ограниченности городского пространства, мол, вся жизнь за забором, о том, что, «если попал в Тюра-Там, то уже не вырвешься оттуда». Но меня все эти «страшилки тюратамские» не пугали. Я уже насмотрелся всяких городков и гарнизонов. Видел даже такие, где офицеры жили в лесах, в маленьких домишках с сараями, как в деревнях, и разводили кур, коз и даже коров. И слышал не раз от офицеров учебного центра, переведенного из Даурии, в каких тяжёлых условиях жили там офицеры и их семьи. Ещё в Московском высшем общевойсковом командном училище мы, шутя, пели о судьбах наших будущих избранниц: "В Магадан тебя свезу, в дальние края!/ Будешь там доить ты коз, перетерпливать мороз!/ А как дальше жить мы будем и вернешься ли домой обратно – вот вопрос!/ Неожиданный порыв, звёздочки долой!/ Это будет целый взрыв, ты поднимешь вой!/ Перестанешь мучить коз, огорчаться на мороз/ А, как дальше жить мы будем - вот вопрос!"
А ведь в жизни получается так, что в каждой шутке только доля шутки…
Начальник курса засомневался, будут ли выделены на космодроме места для выпускников нашей академии, так как в течение нескольких последних лет туда направляли выпускников Ленинградской академии имени А.Ф.Можайского, но моё желание записал.
И вот выпуск, объявление назначений. Я направлен на Космодром Байконур… Из нашего баллистического отделения на Байконур также получили назначения В.Горелкин, В.Лазарев, К.Таксанов, В.Семко и О.Бутенко. Все - достаточно молодые офицеры, получившие воинские звания "капитан" по выпуску из академии. На Байконуре на очередной медкомиссии у Володи Горелкина нашли заболевание сердца (видимо, сказались крутые академические "горки"), сказали, что он мог бы отказаться от назначения на Байконур, но теперь, коль он уже здесь, то уже поздно. "Будем наблюдать и лечить" - сказали ему.
Прилетели мы на Космодром пораньше на несколько дней, чтобы определиться с жильём заранее, чтобы мне пойти на службу, имея уже квартиру. В самолёте с нами летела семья моего однокурсника Виктора Яковлевича Куранова.
И вот посадка самолёта в аэропорту Космодрома.
Всё шло хорошо. В самолёте была довольно комфортная температура.
Выходим из самолёта в аэропорту космодрома Крайний. И вдруг такое впечатление, что на нас что-то упало очень яркое, что мы на огромном поле какие-то малюсенькие, что нас что-то придавило, пригнуло к асфальту. Такое впечатление, будто мы на себе ощутили световое давление, о котором до этого знали только из физики. Зной давил беспощадно. Тем более мы с Курановым были в кителях. И тут я вспомнил услышанное зимой и непонятое тогда мною - «летом здесь очень жарко».
Вскоре мы на себе уже испытали это самое "летом здесь очень жарко". Чтобы уснуть ночью, например, ложились спать на полу на мокрые простыни и накрывались мокрыми простынями. А те офицеры, что служили на дальних площадках, вернувшись вечером домой в раскаленных вагонах мотовозов (поездов), чтобы прийти в нормальное состояние и поужинать, часа по два отмокали в наполненных водой ванных ... А как-то наш однокурсник Володя Горелкин при встрече похвалился: "А я - рассказал он - моюсь горячей водой, а когда выхожу из ванной, то в душной комнате ощущаю прохладу ..."
Вспомнил: где-то здесь мои товарищи по училищу Юра Гаськов и Слава Коновалов.
На память пришло, как Юра и Слава попали сюда, как всех, кто хотел служить в Ракетных войсках, командир роты майор Голев Анатолий Иванович, убеждавший меня идти в Кремлевский полк или в Таманскую дивизию, но я отказался так как из-за перегрузок на строевых занятиях у меня начался варикоз и я выбрал Ракетные войска, полагая, что там меньше строевой подготовки и маршбросков, собрал в Ленинской комнате роты; как мало мы тогда знали о Ракетных войсках, и эта неизвестность тоже нас манила; как командир роты огласил места будущей службы - Капустин Яр, Омск, Винницу, и количество мест в эти города; как друг винничанин Васька Колошин зашептал: "В Винницу, давай попросимся в Винницу"; как я согласился с ним, но предупредил, что Коновалов и Гаськов по выпускным баллам выше и может не получиться, если они выберут Винницу: ведь их первыми будут спрашивать, где они хотят служить; как Коновалов и Гаськов запросились в Омск, потому что там, якобы, ракетчики носили лётную форму одежды, и как они из Омска были направлены в Тюра-Там, а мы с Васькой из Винницы, где размещался штаб армии, - в Котовск Одесской области, в Учебный центр РВСН.
Такие вот нахлынули воспоминания о выпуске из училища ...
... Поехали в центр космодрома - город Ленинск. В городе для нас отвели номера в гостинице, где мы и разместились. Здесь же мы узнали, куда обращаться по квартирным вопросам. Пошли. Всё было организовано для приёма выпускников академий. Оформлением квартир занимались две женщины. Одна из них, Берта Александровна Харитонова, без разговоров выдала нам так называемые, смотровые ордера. Нам - «бездетным» - на однокомнатную квартиру. Курановым с двумя детьми – на трёхкомнатную в новом районе, под названием "Даманский". Лазаревым тоже дали трёхкомнатную квартиру на Даманском. Всё по закону. Пошли по адресу в ордере. Открыв квартиру, ужаснулись: стены, покрашенные когда-то масляной краской, все потрескались, краска висела густыми лохмотьями, на кухне, посередине, стояло мусорное ведро, и в нём кишели, как в муравейнике, тараканы. Окна комнаты и кухни выходили на юг; окна были закрыты; солнце светило прямо в окна; в квартире стоял нестерпимая жара. Как в хорошо натопленной сауне. Супруга вышла на лестницу, чтобы не стало дурно. Я-то знал, что КЭЧ (квартирно-эксплуатационные части) обычно при сдаче офицерами квартир деньги на ремонт квартир брали, но ремонт не делали. Тогда и людей у них не было для производства ремонта. Поэтому, когда в квартиру въезжал новый хозяин, то он сам для себя делал ремонт. Своими силами и за свой счёт. Или не делал ничего, ожидая нового переезда. Так квартиры в военных городках из года в год, из «поколения в поколение» приходили в запустение. А куда девались деньги, сдаваемые офицерами на ремонт квартир при их освобождении, никто не задумывался: сдал квартиру, сдал деньги на её ремонт, получил справку о сдаче квартиры, и все мысли переключались на новое место службы … А приехав на новое место службы, офицер обычно всё начинал сначала. Я знал об этом и поэтому не удивился. Но в данном случае нужен был серьёзный ремонт, а мы не готовы были его делать, так как мы ждали ребёнка и моего выхода на новое место службы, о котором я пока ещё не был осведомлён. Было предписание явиться в часть, а как всё повернётся дальше, обычно никто не знал. Поэтому мы вернулись к Берте Александровне и попросили новый смотровой ордер. Она нам его вручила. Но и эта квартира ничем не отличалась от предыдущей: тоже окна на юг, такая же высокая температура в квартире, то же ведро с кишащими в нём тараканами. Снова вернулись к Берте Александровне. Берта Александровна уже стала раздражаться. Мол, избаловали вас в Москве. Я объяснил ей причину, по которой мы хотим, чтобы ремонт был не таким большим. Берта Александровна стала ещё раздражительнее. Тогда я с женой пошёл к заместителю начальника космодрома по тылу полковнику Карпову. Пришли с женой. Повезло: Карпов был один. Я представился по уставу и объяснил ему причину визита. Полковник Карпов начал было возражать, мол, надо делать ремонт, но я показал ему на жену, и он, молча, стал набирать номер телефона. Позвонил. Мы поняли, что Берте Александровне. Она пыталась что-то ему объяснить, но Карпов твёрдо сказал ей: «Подберите подходящую квартиру! Там некому заниматься ремонтом!». Снова пошли к Берте Александровне. Она, молча, вручила нам ордер на Речную улицу. Главным преимуществом квартиры на Речной улице было то, что окна квартиры выходили на север, в квартире не было так душно, как в предыдущих, и краска на стенах ещё не полопалась. И мы выбрали эту квартиру. До получения контейнера спали на полу, благо было тепло. Стелили матрац, выданный мне еще при выпуске из училища, и простыни, которые мы взяли с собою, зная, что они пригодятся. Вскоре у нас родилась Леночка. Наш дружный отдел сразу же отреагировал на это событие, был специальный выпуск стенгазеты отдела, в котором Юра Костенко сочинил стихотворение и написал о нашей Леночке: "Дитя прекрасное Елена".
А однажды к нам постучался молодой красивый человек. Это оказался инженер из Оренбурга. Он передал нам привет от моего школьного друга по Северо-Енисейской школе Генки Шишкова. Генка окончил Казанский авиационный институт и работал на заводе в Оренбурге. Узнав, что его коллегу по работе направляют в командировку на Байконур, верный наш друг Генка решил передать нам привет. Было приятно, тем более, что у нас на новом месте ещё не было друзей. Уже потом, чуть позже, на улице Ленинска я вдруг встретил своего товарища коллегу и по службе в Учебном центре РВСН в городе Котовск Виктора Воложбенского. Он отслужил уже на Космодроме чуть больше года после Ленинградской военной академии. Здесь мы уже подружились семьями. Сам Виктор и его жена Лиля были удивительно доброжелательными, дружелюбными и хлебосольными людьми. Потом я встретил ещё одного котовчанина - Иванова Юрия. Потом встретил своих однокашников по училищу Юрия Гаськова и Вячеслава Коновалова, поближе познакомились и подружились семьями с семьями моих однокашников по академии Владимира Лазарева и Виктора Куранова. Так постепенно мы осваивались на новом месте службы...
Жили мы в доме на Речной около трёх лет, пока не родилась наша вторая девочка - Оксаночка.
На службе тоже всё было хорошо. Я назначен был в отдел, где был прекрасный коллектив, который возглавлял подполковник Гладков Павел Семёнович. Павел Семёнович был из Ташкента, он очень любил этот город и после увольнения уехал в Ташкент. Заместителем его был Коган Владимир Рафаилович. А нашу баллистическую лабораторию возглавлял подполковник Кузяк Григорий Николаевич из города Хмельницкий. Здесь был небольшой, но необыкновенно сплочённый и дружный коллектив. Были и опытные специалисты, и молодые, грамотные офицеры, такие, например, как молодые лейтенанты Слава Абросимов, Женя Вербин, Слава Ланец и другие. В лаборатории и в отделе работало много женщин – жён офицеров. И это были грамотные специалисты, знающие свою профессию, прекрасные хозяйки, жёны и матери. Их мужья служили на площадках, испытывали новые изделия, а они тоже работали, помогая коллективу Космодрома в решении сложных технических задач. Нельзя ими не восхищаться. Это Е.А.Батура, Н.И.Маева, Э.П.Морозова, Л.Н.Кузьмина, М.Н.Рыбкина, В.И.Милантьева, Г.И.Сухова, Г.Н.Нужнова, В.Андреева. Потом пришли совсем молоденькие жёны лейтенантов И.Константинова из Москвы и Е.Тищенко из Ленинграда. Все они жёны офицеров, посвятивших свою жизнь защите Отечества, прекрасные, отзывчивые люди. В нашей баллистической лаборатории они помогали офицерам в выполнении баллистических задач при испытании новых ракет. Когда меня назначили в группу по испытаниям нового изделия с разделяющимися головными частями (это было первое такое изделие), Председателем Государственной комиссии по которой был начальник нашей академии Герой Социалистического труда генерал-полковник Тонких Федор Петрович, который был для нас - всех слушателей и выпускников нашей академии - Образцом Служения Родине ( о нём так и рассказывали фронтовики и все, кто служил с ним), то мне помогали Евгения Андреевна Батура, Нина Ивановна Маева и Галина Николаевна Нужнова. Они были очень грамотные специалисты, прекрасные люди. В то время проводилось одновременно испытание трех баллистических ракет. Запускались ракеты на Камчатский полигон. В начале испытаний были частые аварии, и были проблемы - нужно было срочно найти упавшие в таежных местах Алтая или Сибири ракеты. Для Председателя Государственной комиссии по изделию (всего испытывались тогда три изделия), которым занималась наша группа, Героя Социалистического труда генерал-полковника Тонких Федора Петровича, мы решили проблему поиска упавшей ракеты: при аварийном пуске члены комиссии указывали мне время аварии с начала пуска, а я срочно шел на вычислительную машину М1 и решал запрограммированную мною специально для аварийных пусков задачу, и указывал членам комиссии, возглавляемой Федором Петровичем Тонких, координаты точки падения ракеты. Так мы помогли уважаемому нашему начальнику академии Тонких Федору Петровичу, и он меня благодарил за это. А однажды, будучи на совещании в нашем Управлении, он пригласил меня на собеседование и сказал, что он планирует создать в академии научно-исследовательскую группу и ему нужен в эту группу алгоритмист, и согласен ли я работать в этой группе. Я согласился, и мы начали готовиться к переезду. Но время шло, мне никто ничего не говорил, я уже подумал было, что Федор Петрович взял кого-то другого. Но, как-то будучи снова в нашем Управлении Федор Петрович сказал мне, что с переводом есть проблемы, так как руководство отдела и управления полигона против, но он переговорит с начальником полигона и возьмет меня в академию. Я уже знал, что фронтовик, Герой Социалистического Труда, Генерал-полковник Федор Петрович всегда слово свое держал ...
Помимо основной работы в отделе меня тут же назначили секретарём жилищной комиссии, занимавшейся распределением квартир офицерам и служащим нашего Управления, и комиссии по дефицитным товарам, а потом и ответственным за военно-патриотическое воспитание комсомольцев нашего отдела. По плану в установленное время в установленном месте собирались комсомольцы, и я проводил с ними беседы по военно-патриотической тематике. Приходилось заранее готовиться, я часто посещал библиотеку Дома офицеров, и должен сказать, что мне это партийное поручение было по душе.
В жилищной комиссии я ещё раз убедился, в каком запущенном состоянии находится квартирный фонд. Но влияния на ЖЭК у нас не было никакого. Работал я в этих комиссиях под непосредственным руководством заместителя начальника по политической части нашего 3-го Управления полковника Петра Леонтьевича Кондрацкого. Пётр Леонтьевич был юристом родом из Хмельницкой области, был он правильным, справедливым руководителем, настоящим политработником, и мы старались помогать людям в их проблемах с жильём и товарами, являвшимися в то время дефицитом.
Назначали меня также "кассиром" отдела. В дни получения денежного довольствия я должен был пойти в бухгалтерию, получить у бухгалтера деньги и ведомость, выдать деньги офицерам и служащим отдела и начальнику ВЦ и вернуть бухгалтеру ведомость. Я очень не любил иметь дело с деньгами, и, естественно, не по душе мне было и это поручение. Вдобавок, несмотря на моё уважительное, я бы сказал, даже трепетное отношение к женщинам, не заладились отношения с бухгалтером. Она показалась мне какой-то резкой, несобранной и недоброжелательной,а мне дорого было моё время, и меня всегда напрягала недоброжелательность людей. Тем более, что вскоре после моего назначения произошёл крайне неприятный случай: когда я однажды принёс денежное довольствие начальнику ВЦ полковнику Семикину, тот не спеша (это был огромный, грузный, медлительный и немногословный человек) вскрыл конверт, не спеша пересчитал деньги, мрачно поглядел на меня, аккуратно вложил деньги в конверт и произнёс: "Здесь не всё!". Я никак не ожидал такого казуса. Я готов был провалиться сквозь землю. Схватив сумочку и конверт, расстроенный, я бросился к бухгалтеру. Та спокойно просмотрела ведомости, пересчитала деньги в конверте, дополнила недостающую сумму, и говорит: "Уже верно. Несите".
- "Нет - ответил я - сами несите, да извиниться не забудьте хотя бы перед полковником, если не считаете нужным извиниться передо мною!".
Передо мною она так и не извинилась. Она так и не поняла в каком неловком положении я тогда оказался, какой стресс получил. Слава богу, это был единственный такой случай, и, к моему великому счастью, вскоре мой "финансовый" год закончился, и больше я уже никогда не был помощником бухгалтера.
После рождения у нас второй девочки - Оксаночки - мы попросили предоставить нам двухкомнатную квартиру. И получили её в центре, на улице Ленина, 2. Здесь всё было рядом – и универмаг, и Дом офицеров, и гастроном, и большой парк имени Шубникова, и вычислительный центр, где я служил. А ремонт в квартире на улице Ленина делал я сам. По вечерам после работы. Спать приходилось мало, но ничего, все трудности мы преодолели, и вскоре переехали на новую квартиру. Правда, летом в квартире было очень жарко, и жене с детьми приходилось на лето уезжать к бабушкам. С отпусками для офицеров была "напряжёнка": не более 25% офицерского состава в месяц. В жару, отправив семью к бабушкам, я спал на полу перед открытой дверью на балкон. Однажды проснулся утром, чувствую – что-то губы опухли, стали какими-то большими. Посмотрел в зеркало, а они действительно опухли и покрыты все красными точками. Это ночью, когда я уснул, комары поработали. Искусали мне все губы. Комаров в Ленинске было предостаточно. Водились он в арыках, оборудованных для полива деревьев и кустарников. Без полива всё выгорало от высокой температуры. Обычно пустыня расцветала весной. Было очень красиво – зелень, трава, красивые тюльпаны, но уже в июне всё это исчезало, и оставалась бескрайняя серо-коричневая поверхность пустыни. А город, благодаря воде в арыках, был зелёным, и на эту зелень часто забредали коровы соседних казахских поселений. В пустыне травы не было. Как-то я дежурил на станции Тюра-Там и видел, как голодные коровы жевали картонные коробки. У местных казахов был, так называемый, «свободный выпас». Животные бродили по степи в поисках пищи, а вечерами возвращались «домой». И коровы часто, в поисках пищи, забредали в город, тем более что в городе зеленели кустарники и трава. А когда река Сыр-Дарья обмелела, то коровы просто переходили её и заходили в город. А за тем, чтобы коровы не бродили по городу, следили суточные патрули, которые загоняли их в специально выгороженное место. А однажды, когда мы гуляли с трёхлетней дочерью Леночкой возле дома офицеров, из кустов вышел огромный двугорбый верблюд с высоко задранной головой и высокомерным, презрительным взглядом. Леночка хотела подойти к нему и погладить его, но я увёл её поскорее и подальше от верблюда: мало ли на что способно животное - по меньшей мере он мог бы напугать или плюнуть на ребёнка. О таком поведении верблюдов я не раз читал в книгах, и не раз рассказывали наши знакомые, встречавшиеся с верблюдами под Тюра-Тамом. А Кузьмина Лариса Николаевна как-то на работе со смехом рассказывала, как она встретила верблюда на станции Тюра-Там, как испугалась и побежала в город Ленинск, а верблюд побежал за нею, как она в ужасе добежала, задыхаясь, до проходной в Ленинск, и только там верблюд отстал от неё.
Мы часто с детьми гуляли в парке имени Шубникова.
В центре парка был памятник ракетчикам, погибшим при запуске ракеты в октябре 1960-го года. Тогда ещё погиб Главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения Главный маршал артиллерии М.И.Неделин.
Как я узнал уже на космодроме, Главный маршал погиб 24 октября 1960 года при взрыве во время испытаний ракеты Р-16. Всего погибло 74 человека, и ещё четверо умерло в результате сильных ожогов и отравления парами ракетного топлива гептила. Температура горения была такая высокая, что от маршала Неделина, якобы, остался на асфальте возле ракеты только тёмный след. Были, якобы, найдены только оплавившаяся Золотая звезда Героя Советского Союза, один его погон и наручные часы. Говорят, своей гибели маршал мог бы избежать, если бы воспользовался специальным укрытием, но он сидел на стуле возле ракеты при подготовке её к запуску. И эта беспечность стоила ему жизни.
Инцидент был строго засекречен, официально было объявлено о гибели только самого Неделина в результате авиакатастрофы.
Останки маршала Неделина были захоронены в некрополе Кремлёвской стены на Красной площади в Москве. Я тогда был курсантом Московского высшего военного общевойскового училища имени Верховного Совета РСФСР. Наше училище в числе других частей гарнизона для отдания воинских почестей было построено на Красной площади. Был сильный мороз, и на Красной площади, стоя в первой шеренге батальона училища, я отморозил щёки и уши. Такая вот память осталась. Правда, тогда мы понятия не имели о Космодроме Байконур.
(Тогда всё о Космодроме и РВСН было сильно засекречено. Вплоть до того времени, пока на Космодроме не побывали американские астронавты при запуске космического корабля "Союз-Аполлон". Кстати, запуск проводился летом, было очень жарко, но нам приказали на службу прибывать в гражданской форме одежды, и мы ходили в теннисках и босоножках, и к тому же в служебных зданиях запустили в работу воздушное охлаждение. И, если раньше мы, приходя на службу, бессильно сидели, опираясь локтями об стол и часто бегали к холодильникам "охладиться" и "охлаждались" вплоть до ангин и ОРЗ, причём выпитая холодная вода сразу же "выходила" на тело и одежду в виде пота, то при этом совместном советско-американском запуске были созданы все условия для работы. А американцы впоследствии критиковали нас за сильную и подчас ненужную, на их взгляд, "засекреченность". Они уже тогда говорили, что фотосъёмки со спутников позволяют видеть всё, что творится на земле вплоть до предметов размером со спичечный коробок).
Ну а мы только на Космодроме узнали подробности той страшной катастрофы, и увидели в парке имени Шубникова имена и фотографии погибших ракетчиков.
Такая вот краткая история о том, как мы жили на Космодроме Байконур. После увольнения офицеры обычно не оставались в Ленинске, им предоставляли возможность выбрать квартиры, как правило, по их желанию. Мои коллеги также разъехались по разным городам СССР: Витя Воложбенский и Олег Бутенко выбрали Киев, Володя Лазарев - Чернигов, Володя Горелкин - Новороссийск, Володя Семко - Винницу, а Кахраман Таксанов - Ташкент.
Так что у нас два Профессиональных Праздника: День Космонавтики - 12 апреля (12.04.1961г. - полёт Ю.А.Гагарина в Космос) и День РВСН - 17 декабря (17.12.1959 г. - создание в Союзе Советских Социалистических Республик Ракетных Войск Стратегического Назначения).
Ракетчики! Позвольте поздравить вас с Днём РВСН!
С 55-летием РВСН!
17.12.2014 г.