В выходные дни к бабушке приехали папа Оли и тётя Катя, его вторая жена. Все вместе пошли на огород, чтобы завершить там до морозов и первого снега последние работы. Сорвали толстокожие тыквы и последние кабачки на семена и на корм поросёнку. Оля граблями собрала помидорную и картофельную ботву. Папа поджёг её, организовал костерок из старых веток яблонь и бросил туда картофель, зная, что дочка любит печёный.
Мачеха подошла к ним, поставила ведро с черноплодной рябиной и последней душистой антоновкой и стала рассказывать:
– Вчера после работы ходили на вашу квартиру, Оля. Там твоего танкиста опять измордовали. Пришёл из тюрьмы муж женщины, с которой Толик живёт. Он ему и навешал… Сынишку забрал, а мать за ними пошла следом.
– О, прыгал, как заяц. Драться он не умеет, слабак и трус, сразу заныл: она сама пришла, – поддержал разговор папа.
Оля молчала, в душе ей и жалко было дурака, и подумала: так и надо кобелине.
– В однокомнатную он отказывается переходить, – продолжал отец. – Говорили ему, живи, скоро снесут дом, квартиру получишь….
К своим родителям не идёт. Тут ему воля – пить да баб водить. Да и не берут они его. Нужно им? Нервы мотать с его гулянками.
– Ладно, я сама ещё зайду и поговорю с ним. Мне зимнюю одежду надо забрать, – сказала Оля.
Бабушка услышала всё и заволновалась: – Не надо тебе, дочка, туда ходить, да ещё одной. Мало ли какие там братки окажутся. Отец с Катей привезут твою шубу и всё, что надо…
На последнем дизельном поезде Олин папа с женой уехали в город. Ольга с бабушкой сидели возле дома на лавочке и смотрели на вечернюю зарю. Краски на небе менялись быстро, как в калейдоскопе; в жёлтую – невидимый художник вливал вишнёвую, малиновую, огненную, сиреневую, фиолетовую. На фоне этой завораживающей красоты в палисаднике соседей вырисовывались шесть подсолнухов. Их ещё в начале осени выклевали птицы, поэтому головы подсолнухов, похожие на пчелиные соты без мёда, были не откручены.
– Утром тут синички были, красивые, в чёрных длинных галстучках, в жёлтых жилеточках, – сказала бабушка. – По окну всё: стук–стук, всех паучков да мошек поклевали. Зимой я им сальца на верёвочке вешаю, они любят. В крещенские морозы пичужки замёрзнуть без корма могут. Бывало, не повешу сала или зёрен не насыплю, так мне в кухонное окно стучат и свистят: свить, свить, свить. Спить кормилица наша, спить, надо будить.
С электрички шёл домой сосед Митя. Он старше Ольги лет на пять. Не давал ей проходу с детства дурацкой песенкой. Только Оля выйдет, Митька тут как тут: «Моя лилипуточка, приди на минуточку, постоим мы туточки наедине». Девчонка сердилась: «Никакая я не лилипуточка. Я в классе третья по росту стою на физкультуре».
– О, дорогие соседушки, здрасьте, моё почтение! Разрешите рядом посидеть, красотой вашей полюбоваться…
Бабушка встала: – пойду, Олюшка, чай поставлю, омлет в духовку. Ты недолго, поговоритя пока…
– Ты одна приехала или с мужем? – сорвав куст алой рябины и протягивая его Оле, спросил молодой человек, расстёгивая кожаную чёрную куртку, садясь рядом на лавочку.
– Одна.
– А что так? Случилось чего?
– Знаешь ведь, разве тут утаишь такие новости, – вздохнула девушка.
– Не знаю, расскажешь – буду знать. Может, чем помочь?
– Да, как тебе сказать, помочь никто не сможет. Вобщем, как говорят наши бабушки, я теперь разведёнка.
– Ну и что? Хорошо. Я тоже развёлся, уже два года сыну алименты плачу. В тюрьме хорошо получаю, уже капитан. За меня пойдёшь замуж, Олечка?
– Быстрый какой! Меня мой первый тоже в первый день встречи замуж позвал. Теперь я точно знаю, что спешить надо только при ловле блох.
– И ничего не быстрый. Я же тебя знаю давно, а ты меня. Сколько тебе лет, столько и знаю тебя, голубушка! Пойдёшь?
– Не пойду.
– Жаль. Мои родители и твоя бабушка были бы не против, – с грустью сказал Митя.
– А за Петра пойдёшь? Сейчас с ним ехали с дежурства. Он теперь у нас водилой на служебной машине с клеточкой. Как он тебя любил! Помнишь? То топился из-за тебя, то вены резал в армии. Петька женат, но разбегались с Томкой не раз. Ты только скажи, он вмиг у тебя будет.
– Везёт мне на артистов. Судьба, видно, такая…
– Так как? – не унимался Митя.
– Никак.
– Почему?
– Не люблю! Если бы любила, он давно бы мой был.
– Что же, Оля, откровенно. Сколько вы с Петром не виделись?
– Лет десять. Один раз издали видела на вокзале в окно.
– А помнишь, он тут под окнами каждый день играл на баяне и пел: «Ой, ты, Оля, Олюшка, отчего грустна? Не гуляешь с парнями. Почему одна?»
– Помню, жалостливо пел. Спать никому не давал… – Оля поднялась, собираясь идти, было уже поздно. Бабушка выглядывала в окошко, ждала.
– А ты знаешь, Оля, что его мать колдунья. И она на тебя приворот к Петьке делала. Он сам говорил попьяни.
– Плохая, видно, колдунья. Женился-то Петя и быстро на Тоньке. Он нам двоим под копирку про любовь письма писал из армии. Наверное, Антонину лучше приворожила к сыну мамочка. Пусть ещё поколдует, чтобы не разбегались больше.
– Умерла его мать в прошлом году. Земля пухом тёть Лизе.
– Вот как. Что же, Бог с ней, перед Ним ей и ответ держать. Я пойду, бабуля ждёт. Спокойной ночи, Митя.
– Так привет от тебя Петьке передавать?
– Как хочешь.
http://www.proza.ru/2014/11/24/1794