Кафедрой «Эксплуатации подвижного состава» в Тбилисском институте инженеров жд транспорта (ТбИИЖТе) в 50-е годы ведал Шалва Георгиевич Джанжгава, смахивающий внешне на располневшего не в меру Наполеона, но, в отличие от своего великого прототипа, начисто лишенный воинственных амбиций и всем своим видом излучавший неуязвимое благодушие и абсолютное безразличие к злословию.
Могло показаться, что к курсу, который Шалва Георгиевич читал, равно как и кафедральным делам, он относился с некоторой ленцой и нескрываемым безразличием, но это было не так. На самом деле шеф обладал острым умом и цепкой памятью. За его плечами была московская аспирантура и научная стажировка в институте известного теплотехника академика Кирпичёва, которого он почитал как учителя и у которого сам в своё время по праву числился в любимцах.
Неизвестно, выучился ли он доброжеланию у своего наставника или обладал им изначально, но, разбирая по долгу службы обращения к себе кого-либо из своих доцентов, он согласно кивал головой ещё до того, как тот до конца излагал своё дело.
Обещания данные им или ему, он никогда не записывал и не забывал. Помнил всегда, когда и куда следовало позвонить, безошибочно набирая по памяти шестизначные телефонные номера, и с лёгкостью называя имена и отчества собеседников.
Все обстоятельства дел, попавшие на контроль шефу, содержались в его живой памяти в идеальном порядке и оставались там на всё время, пока не были разрешены окончательно.
Кафедра занимала одну просторную общую комнату на втором этаже, и наши доценты, работая в одном помещении с шефом, были неоднократными очевидцами беспримерной самоорганизации своего руководителя.
К почитанию, связанному с феноменом его необыкновенной памяти, Шалва Георгиевич относился спокойно, не приписывая себе в заслугу Божий дар, пожалованный ему с небес.
Казалось, ничего не могло смутить этого в высшей степени уравновешенного человека, за исключением того, что никогда не терявший самообладания Шалва Георгиевич находился в неодолимой зависимости от поглощения кефира, пару бутылок которого он вливал в себя каждый полдень, что было обязательным условием поддержания его жизненного тонуса.
Из выходившего на институтский двор окна кафедры нам было видно, как в урочный час вахта пропускала в ворота неизменный пикап, развозивший по буфетам учебных заведений вожделенный напиток, и первый, это заметивший, немедленно уведомлял об этом шефа.
Доставлять кефир Шалве Георгиевичу на стол традиционно входило в добровольную обязанность препаратора Николая Соломатина, бывшего у него на побегушках и выполнявшего на кафедре функции «прислуги за всё».
Делал он это не бескорыстно, всякий раз облагая шефа переплатой ему «на пару пять», что соответствовало стоимости двух рюмок деревенского самогона (чачи), которым в розлив приторговывал вблизи института предприимчивый крестьянин, и две рюмки которого Николай ежедневно, ублажив своего либерального руководителя, опрокидывал за его счёт в себя.
В тех случаях, когда пикап, разгрузившись, покидал институтский двор, а Коля Соломатин появлялся после этого с кефиром не сразу, обычно невозмутимый Шалва Георгиевич начинал с беспокойством поглядывать на часы и волноваться.
Хотя, отдавая должное услужливому препаратору, не отличавшемуся обязательностью в других делах, следовало признать, что неточность его появления с кефиром редко выходила за пределы нескольких минут.
- Где тебя носит? – привычным упрёком встречал его появление Шалва Георгиевич, срывая в нетерпении фольговую укупорку кефирных бутылок и с наслаждением поглощая их содержимое.
Коля, как всякий алкаш, испытывавший к кефиру естественное отвращение, получив оговоренную наценку за его доставку, торопился покинуть шефа в предвкушении возлияния в околоинститутском переулке более достойного напитка. Обе эти процедуры были быстротечны, и через короткое время благотворное воздействие на Шалву Георгиевича выпитого кефира, а на Колю Соломатина - деревенской водочки возвращали быт нашей кафедры в привычную рутинную колею повседневности.
Следует заметить, что, к сожалению, в нашей обители. было не всё благополучно.
Как известно, институтская зарплата научных работников, помимо преподавания академического курса студентам, предусматривала выполнение прикладных исследований для производственных нужд Народного хозяйства.
Именно с этим делом у нас и не ладилось, а точнее: долгое время не находился заинтересованный, а, главное, платежеспособный заказчик, поскольку прикладные исследования должны были выполняться на договорных условиях с институтом, то есть за деньги.
Корректный заведующий Отделом организации научно исследовательских работ (ОНИР) доцент Словинский, весьма озабоченный этим обстоятельством, неоднократно засылал Шалве Георгиевичу представителей потенциальных заказчиков для согласования технических заданий в качестве неотъемлемой части будущих договоров.
Шалва Георгиевич добросовестно вникал в глубину вопроса и, обстоятельно обсуждая с представителями суть предстоящих исследований, быстро набрасывал на бумаге свои выкладки, после чего благодарные заказчики, прихватив эти наброски с собой, удалялись, не заключив с нами никаких договоров.
Причиной этому, без всякой на то вины, было удивительное простодушие Шалвы Георгиевича.
Обсуждая с предполагаемыми заказчиками существо предстоящей работы, он так увлекался изложением своего видения проблемы и различных способов её разрешения, что заказчики, поняв в беседе с ним главное, зачем пожаловали, были благодарны за блестящую консультацию, считая, что, располагая набросками учёного, с остальным справятся уже своими силами.
Так было, наример, когда Бюро рационализации и изобретательства (БРИЗ) паровозоремонтного завода обратилось в институт за помощью в расчёте экономического эффекта от внедрения предложения заводского рационализатора. Он предложил разместить в паровом котле дополнительную жаровую трубу и этим самым увеличить площадь парообразования.
Руководители БРИЗА не имели ничего против поощрения новатора за полезное предложение, но были озабочены, не станет ли автор множить своё предложение, заталкивая в котёл всё новые трубы, вымогая за каждую из них всё новое и новое вознаграждение. Что знала об этом наука?
Наука, в лице Шалвы Георгиевича, знала, что количество пара зависит не только от площади парообразования (наружной поверхности жаровых труб), но и от оптимального объёма воды вокруг них. Если жаровым трубам будет в котле слишком тесно, качество парообразования станет падать.
- Расчёт оптимального соотношения между площадью парообразования и объёмом парового котла выглядит приблизительно так, - увлекаясь, расписывал лист за листом Шалва Георгиевич, - вам остаётся обмерить конкретный паровой котёл и если в его соотношениях есть резерв, то может быть одну-две жаровые трубы можно и добавить, в противном случае эффект будет обратным, и за такое новаторство впору будет не вознаграждать, а наказывать.
Восторженные заказчики, рассыпавшись в благодарности, сгребли с простодушного разрешения Шалвы Георгиевича его выкладки в свои портфели, и, передав через него глубокую благодарность начальнику ОНИРа, удалились.
Владимир Александрович Словинский, узнав о том, что перспективный договор в очередной раз не состоялся был глубоко опечален.
В точности история повторилась с учёными полковниками одного из военных НИИ, озабоченных проблемой досжигания топлива в дизельных танковых двигателях.
Всякий раз в результате переговоров количество обязанных Шалве Георгиевичу друзей прибавлялось равно, как в той же пропорции убавлялось число обогащённых его научными выкладками потенциальных заказчиков.
А в экзотической истории перевозки цитрусовых в изотермических вагонах обошлось и вовсе без формул.
Направленный ОНИР заготовитель от Минторга, некто Бабурашвили, обладавший золотой челюстью и вкрадчивым голосом опытного переговорщика, готов был заплатить любые деньги за рекомендации более рационального способа перевозки аджарских мандаринов в стандартных изотермических вагонах, в которых при малой скорости только на плече Натанеби – Москва (10 суток) допускалось до 20-ти процентов неустранимого брака, что составляло в общем объёме перевозок каждый пятый вагон.
Шалва Георгиевич, ознакомившись с существующим порядком на этот раз не стал делать никаких выкладок, а просто посоветовал товарищу Бабурашвили не держать до Ростова вентиляционные люки открытыми, так как после закачивания в вагон горячего наружного (до 30 град) воздуха первоначальная температура плодов внутри вагона против изначальной, приобретённой при складском хранении (8 град), повышается, что в дальнейшем существенно снижает их морозостойкость.
Как и в предыдущих случаях, переговоры ограничились устной благодарностью.
Предприимчивый препаратор Коля Соломатин в который раз уже заметил, что шеф, по своему обыкновению, упускает в переговорах момент, когда, не раскрывая способов достижения конечного результата, следовало бы оговорить плату за предстоящую работу, а именно, уточнить, что нам светит, так сказать, «на пару-пять»? А то, понимаешь ли, выходит, что подать у нас есть чего, а продать нечего.
Мы, не знаем, воспользовался ли в тот раз гражданин Бабурашвили дельным советом Шалвы Георгиевича, но в начале декабря институтские снабженцы получили прибывший из Натанеби объёмистый багаж с десятью коробами отборных мандарин.
Сопроводительное письмо, кроме повторной благодарности заготовителя содержало новогодние пожелания благ Шалве Георгиевичу и сотрудникам его кафедры.
Озабоченный начальник ОНИРа Владимир Александрович Словинский, получив к новогоднему столу выделенный ему короб с мандаринами, на некоторое время успокоился сам и оставил в покое Шалву Георгиевича Джанджгаву.
Москва, ноябрь 2014 г.