Дошло...

               
          Спальня напоминала коридор коммуналки: длинная комната, с шириной  равной просвету трёхстворчатого окна. Поперёк комнаты стояла деревянная кровать, спинками касаясь стен. Ковра на полу не было - стоял телефон рядом со светильником. Со стены  на спящего мужчину смотрела картина без рамки, с не очень понятным сюжетом.
          Зазвонил телефон. Человек в постели, не вставая, на ощупь, взял трубку и недовольно пробурчал:
     - Магазин «Обувь» слушает, - номер телефона его квартиры часто путали с номером телефона магазина.
     - Вы, что тоже окоченели, - послышался резкий голос женщины,- или издеваетесь над жильцами! Когда  тепло дадите в дом номер 8?!
     - А я в каком?
     - А мне какое дело! Вы про тепло скажите!
     - Что сказать? Сам живу и мёрзну в этом доме.
     - Ой, извините,  пожалуйста…
     - Скажите, который час?
     - Скоро шесть.
     - Спасибо.
     - Извините, - я в теплопункт звонила.
               
                ***
          Алексею Ивановичу Невинному (так звали мужчину только что закончившему разговор) стало холодно: замёрзли плечи. Он подтянул одеяло к подбородку. У стены, напротив,  выглянули ноги и уставились в глаза своему хозяину как две преданные собаки. Стало жалко их - одеяло укрыло ноги. Поёжились плечи. Одеяло потихоньку, неосознанно поползло к подбородку. Синие глаза больших пальцев с укором посмотрели на хозяина: им стало холодно. Не согрев ни то, ни другое, хозяин ног и плеч сел на край постели. Ноги коснулись пола - гладкая  поверхность показалась ледяной. Обрадованный тем, что самые грубые части тела, ноги, не замёрзли совсем и что-то продолжают чувствовать, резко встал. Присев несколько раз, и трижды разведя руками в стороны, мужчина сорока лет, по спортивному поджарый бегом, по коридорчику, направился  в совмещённый с ванной  туалет.
          Хорошо было здесь: всё под рукой. Не двигаясь с любимого места, можно было оформить все формальности мужского туалета. Правда, когда   приходилось опускаться на сверкающий белым восторгом унитаз, нижние части тела принимали странную позу. Это происходило каждый раз при необходимости визита сюда, что произошло и в это, странно начавшееся, утро.
          Унитаз с холодным удовольствием принял тело. Правая нога заняла обычное, не интересное, место, а вот левая - любимое место, точнее её половину: она никак не входила в промежуток между стеной и унитазом, и, как клюв удивлённой птицы, висела с растопыренными пальцами в воздухе. Хозяину ноги это очень нравилось: казалось, что он – птица в полёте.
          Закончив с первой, важной, процедурой, поднявшись и войдя в благоприятный воздушный поток, птица, взмахнув крыльями, влетела в ванну и принялась, негромко напевая, купаться под струями прохладного душа.
          Гибкий шланг позволял направлять потоки воды на любой участок тела. Очередь дошла до ног. Приятно щекотало. Ощущение напоминало мягкий свет в глаза: такой же непрекращающийся, упругий и, в то же время, ненавязчивый поток. Пальцы ног, чувствуя нежное прикосновение, чуть заметно подпрыгивали от радости над эмалированной поверхностью ванны. Подпрыгнув в очередной раз, почувствовали  что-то не то: потоки остались, но не щекотали, а обхватили огненным обручем. Ошпаренная кипятком птица резким мужским движением  направила воду в сторону. Вместе с мелкими струйками, похожими на острые иглы, из шланга весело посвистывал пар. До ног дошёл смысл изменений. Они начали приплясывать, но танец продолжался не долго. Скользкое дно ванны великолепно справилось со своей подлой ролью: птица упала, не успев расправить крылья для устойчивого полёта.
          Теперь уже не огненный обруч, а раскалённые при ковке в кузнечном горне  мечи вонзались в тело сбоку и снизу одновременно. В смесителе заурчало и на пылающие изнутри раны, поначалу тихо, затем  сильнее, обрушился ледяной дождь.  Собрав ещё  не проснувшееся ранним утром мужество, почти  персонаж сказки Ершова «Конёк - горбунок»  дотянулся до вентилей и прикрыл их.  Осторожно поднявшись, обтёр тело полотенцем и, чертыхаясь, оделся.
          Зазвонил телефон. Поминая известными, нехорошими, словами страну в целом и теплопункт в частности, Алексей Иванович поднял трубку.  Хриплым голосом спросили:
     - Ты что ли звонила? Дошло до тебя тепло? А?.. Что молчишь?..
     - Иди ты…! - Невинный бросил трубку и пнул телефон.
          Телефон промолчал, а ноги ответили огнём, правый бок тоже, видимо, из солидарности - бок сильнее.
          Не позавтракав, Алексей, обиженный началом дня, собрался и вышел из дома, плотно прикрыв дверь в подъезд: проникающий в щели холод диктовал появление условных рефлексов у жителей панельной многоэтажки, но не всегда и не у всех. Светало. Пора на работу. Успокаиваясь, он потихоньку шёл, шаг за шагом набирая привычный темп.
          Воздушный снег не падал, а словно висел на маленьких парашютах, медленно опускаясь на замёрзший наст вчерашнего снега, растаявшего вечером и взявшегося к утру льдом. Природа  на сцене пространства ставила пьесу - сказку "Первый снег" с игрой одного одетого во всё белое и невесомое безмолвного актёра. Игра была трепетной, неподражаемой и неповторимой живыми. Обороты Земли  вокруг солнца провожали ноябрь, вокруг собственной оси показывали семь часов утра. Начинался последний, любимый многими, день трудовой недели. Уже спешащий, но ещё успевающий замечать талант артиста, проснувшийся мужчина шёл к остановке троллейбуса или автобуса: остановка была одна на все виды транспорта.
          Изредка оборачивался и с удовольствием глядел на следы, оставляемые новыми югославскими ботинками, купленными на толкучке: нравилась рельефная чёткость следов на свежем снегу. Рисунок был особенный. Подобную чёткость замысловатости видел редко, а увидев и зная наверняка, что это следы его обуви, вспоминал события, связанные с  этим местом. Было приятно, что сохранились именно его следы. Алексею Ивановичу, несущему себя по жизни с деликатной осторожностью, нравилась устойчивость ног, обутых в ботинки с красивой, а главное совершенно не скользящей подошвой.
          Подойдя и остановившись, он поздоровался со всеми небольшим поклоном головы, на старинный манер, с одновременным прищуриванием глаз. В тот момент, когда  скупой утренний свет почти не проникал в глаза, владелец новой добротной обуви, поскользнувшись, упал.  Да так некрасиво: на бок, на всю площадь правой стороны большого тела.  Ноги от резкого изменения положения взвились на какое-то мгновение в воздух, штанины, взметнувшись, задрались, оголив великолепную зубчатую подошву ботинок.
          Стоявшие рядом оторопело глядели на размахивающего ногами, а тот, барахтаясь, не мог встать: на всей площадке остановки под нежным пуховым снегом прятался тонкий коварно отполированный стремительностью смены температуры воздуха лёд. Встав на четвереньки, ему всё же удалось подняться. Ни на кого не глядя, Алексей Иванович быстро пошёл в сторону следующей, по направлению к заводу, остановке.  Правый локоть знобило от боли, злоба к недавно купленным ботинкам за немалые деньги только что не срывалась вслух матом с языка. Он в мыслях отругал всю обувную промышленность Югославии, принялся было ругать отечественную - не решился.  В голове засела махонькая, но противная заноза в виде вопроса: где и что делает дворник?
          Снег продолжал идти. Прошло минут пять. Постепенно внутри  перестало клокотать, и он опять нет-нет, да и  оборачивался, поглядывая  на оставляемые  следы. День, судя по серости света в воздухе, не прибывал. Земля вращалась с прежней скоростью - это верный, не замечаемый признак, того, что время шло. Повсюду хлопотали крылышками снежинки – в глазах мелькала бледно-серая рябь. Метрах в двадцати пяти появились очертания остановки, напоминающей  светскую даму конца девятнадцатого века: пышная и грациозная. Поравнявшись с остановкой, остановился и стал ждать «что подойдёт». Прошло ещё минуты три. Люди, стоявшие рядом, ёжились, переминаясь с ноги на ногу: утром всегда мороз менее приветливый к живым.
          Подошедшему стало холодно, и Невинный потихоньку, еле заметно, начал приподниматься на носках и вновь опускаться, подниматься и вновь опускаться, одновременно шевеля пальцами ног, которые не хотели замечать усилий, продолжая мёрзнуть, но не одинаково: пальцы правой почти не чувствовали мороза. Может быть потому, что нога в ботинке сидела плотно, настолько плотно, что пальцы немного давило. Алексей Иванович принялся осторожно прохаживаться по площадке остановки, обходя стороной ожидающих транспорт людей. От холода взгляд его блуждал глубоко внутри. Он осторожно шёл, шестым чувством ощущая и обходя пассажиров, одновременно прикидывая время и делая вывод: так  и на работу опоздать можно. Как раз на этой мысли правая, толчковая,  не почувствовала при очередном шаге твёрдости земли..., и человек упал. Только теперь не на бок, а вперёд, пластом, лицом в свежий, пахнущий надеждой снег. С досады только что не плакал, но, видя, что народ, дожидающийся автобуса, падения не заметил, успокоился. Тем более причина падения в этот раз была другая: не рассчитал размеров площадки  и, шагнув в очередной раз, не нашёл одной ногой опоры, а другая не смогла, не успела, зацепиться за площадку подошвой. Отряхнув с одежды снег, почти спокойно он вошёл в подъехавший троллейбус.
          Войдя, встал на любимое место: у окна, слева по ходу движения, сразу за последним сидением, на котором, если сесть, будешь ехать спиной вперёд. Здесь было хорошо: во-первых, поручней для рук много – безопаснее; во-вторых, хороший обзор из окна; в-третьих, у двери, в которую заходят новые пассажиры и пассажирки - это его привлекало. Троллейбус не отапливался: внутри  казалось холоднее чем на улице.  Передав пять копеек на билет, встал к окну спиной, дожидаясь оплаченного бумажного счастья. Задняя площадка была наполовину пуста, салон впереди – битком, без просвета. Проехали две остановки, вот и третья - билета нет. Троллейбус остановился, открылись двери. Человек десять, молодых ребят и девушек, втиснулись, потеснив стоящих вплотную к Алексею Ивановичу - его прижали к окну. Салон, до сих пор угрюмо молчавший, ожил, наполнившись резкими захлёбывающимися голосами молодёжи.
          Билета и возможного счастья с ним так и не было. Он беспокойно тянул шею вперёд, где находился кассовый аппарат. И, вдруг, почувствовал резкую боль в правой ноге. На пальцы давило что-то острое, тяжёлое и непонятное. И до этого было ощущение давления на ступню, но не резкое, практически безболезненное, но это…
     - Уберите ногу! – воскликнул он шёпотом, обращаясь к рядом стоящей женщине лет тридцати пяти.
     - Куда? – в той же интонации и также шёпотом ответила та.
     - Куда хотите, хоть к чёрту на рога! – ответ прозвучал громче, но всё ещё стеснительно.
     - К чёрту не хочу!
     - Вы что, русского языка не понимаете!?
     - А Вы?! – тихо прошептала пассажирка и тут же придвинулась, почти прижалась, к нему - отчего пальцам стало ещё больней.
     - Я Вас умоляю! – слова почти растворились в болезненном шёпоте и попытке освободить ногу - не получалось:  боль становилась нетерпимее при малейшем движении.
     - Послушайте, - тихо в лицо сказала мучительница, - если Вы хотите  познакомиться  со мной, то я, в принципе, не против. Только уж больно странный способ. Говорите когда и где встретимся?
     - Я Вас умоляю: уберите каблук. Готов с Вами встретиться, но только после того как перестану хромать и смогу ходить!
     - Да Вы что, молодой человек, я не стою на Вашей ноге и не стояла,- и для убедительности повертела ногами,- я же чувствую - под сапогами твёрдо.
          Молодой человек чуть не взвыл. Резким движением опустился к своим ногам и действительно увидел их свободными,.. но боль была ужасной. И почему-то в одной, правой ноге. Он ничего не мог понять. Женщина, которую возненавидел недоумевающий мученик, после некоторых усилий тоже опустилась вниз. Пространство над ними почти сомкнулось. Был приятный полумрак. Их глаза встретились.
     - Ну что? - спросила она, - как Вы?   
          А что было спрашивать: на лице - открытая  медицинская карта с неясным диагнозом, написанным непонятным почерком. Он постанывал.
     - Давайте выйдем на следующей остановке, кажется, это «Детская больница», вдруг с ногой серьёзнее, чем Вы думаете.
          Закрыв глаза от боли, мужчина утвердительно кивнул: думать было уже невмоготу. И тут почувствовал, что в бок, ошпаренный утром, настойчиво толкают тупым твёрдым предметом. Грубый голос спрашивал:
     - Чьи  это собаки? Чьи собаки? Немного отодвиньте их в сторону – я ящик пристрою.
          Они с трудом поднялись до уровня стоящих людей, и тот, кто кричал, спрашивая о собаках, застыл с удивлённым взглядом. Кое – как протиснувшись, она впереди - он сзади, к открытым дверям, попытались выйти - с трудом, но получилось. Первой вышла сочувствующая, а он, чуть отстав, практически на одной ноге, выходил вторым. 
          Алексей Иванович встал на нижнюю ступеньку левой, здоровой ногой, а правую начал осторожно выносить наружу. В это время двери закрылись -  троллейбус поехал. Здоровый с виду мужчина  завопил так, что пассажиры, а особенно тот, что с ящиком, видимо, рыбацким, ринулись от непонятной ситуации вперёд, в салон, но салон был полнёхонек, - поэтому, вся ринувшаяся часть отпрянула от впереди стоящих назад и прижала жертву впритирку к дверям троллейбуса.
          В тот же момент двери открылись: видимо водитель, услышав крик, решил, что кому-то что-то прижал, и принял, на его взгляд, единственно правильное решение - открыл двери. Несчастный выпал из троллейбуса к ногам бежавшей следом за транспортом его новой знакомой. Он лежал на снегу, осознавая, что встать и идти на одной ноге не сможет. Остаётся либо ползти, либо умирать.
          Но умереть ему не дали: спутница и ещё одна добровольная помощница с ребёнком на санках, оказавшаяся рядом, осторожно посадили взрослого человека на детские сани и они втроём, с помощью маленького помощника, повезли большого мужчину в противоположную от движения троллейбуса сторону, в городскую детскую больницу. Безостановочно текли слёзы. До него дошло, что пальцы отморожены.   
                1986