Война на краю деревни
Тот миг, где замерла с тревогой у окна
Прабабушка моя Наталья в третий год военный,
Прошью я нитью памяти, с попыткою пера
С ней рядом оказаться, на краю деревни.
Коляска тоскливо дребезжала, подпрыгивая на ухабах лесной дороги. Здесь, в тисках мрака, стеклянном безветрии ранней весны, оглушительно громко звучало и бурление колесиков в грязных лужах. Проталины, как раны, сочившиеся ночной серостью, все чаще попадались на низинной тропе.
Хрустнула ветка. Громко, дважды. Совсем близко, у самой обочины. Дрожащие пальцы сильнее впились в коляску. Испуганные глаза, лишь на мгновения обернувшись, попытались нащупать в грозной полосе леса опасное движение. И тотчас женщина, еще крепче, до пульсации, сжав железную ручку, еще сильней ссутулившись, порывисто дернула коляску вперед, пробивая жижу вязнущими колесиками. Инстинктивно, спиной, ощущая опасность, погружаясь в страх взбирающимися от поясницы колкими мурашками…
…
- Так-то оно так, Наталья… Да только, помяни мое слово, еще хуже станется. Сколько пережили, сколько прошли.. Как прятались по хатам, коров с курами в сараи запирали, да сидели тихо, когда первые выстрелы слышали за деревней… А потом как пылала деревня, как прятались в лесу. Вот оно- сравненье-то. Кто ж тут думал- гадал, что станется так… Полютовали, да притихли. Вот оно как, и тихо стало, тревожно, неспокойно, да тихо… А теперича… Сама подумай, Городок освободили, и радуются. А чему радоваться? Столько сил положили, освободили кусок, а они теперь возьми , да приди обратно. Что ж, с поклоном вернутся? Да озвереют совсем, помяни мое слово…
Старик в тужурке, рассевшись на лавке, беспрестанно мял шапку. Кирзовые сапоги его поочередно подпрыгивали от возбуждения, шлепаясь в лужу, расплывшуюся от принесенных на добротных подошвах со двора кусков снега. Он уже не глядел на собеседницу- женщину средних лет с седыми нитями в густой косе, растапливающую печь, с лучиной наклонившуюся к худым поленьям. Взгляд старика из- под нависших густых бровей упирался то в бок печи, на оголенные кирпичи, то в потолок, и себе под ноги, где расплесканная лужа уже начала потихоньку согреваться скудным теплом хаты.
На печи зашуршала солома. Из- под холщовой занавески потянулись детские пятки, неуклюже начали съезжать вниз. Коснувшись, наконец, лавки, мальчик лет четырех быстро спустился на пол, потер сонные глаза и, с любопытством уставившись на мохнатую фигуру у окна, словно неуверенно, тихо произнес: « Мама, пить.»
Женщина, держа кочергу, не разгибаясь, другой рукой ловко зачерпнула кружкой воду из кадки, роняя капли, вместила в протянутые ручонки. Дальше зашуршала поленьями, твердо молвила:
-Тебе, Михаил, бояться есть чего. Нечисты руки твои, да и мысли проданы давно. И многие молчать в деревне не будут.Все расскажут. Сколько душ загублено… И руки твои несчастные тоже в том повинны. Думаешь, не знаю я, отчего пришел ты сюда? И сколько дворов еще обойдешь! Боишься! И правильно. Чувствуешь приближение расплаты, бегаешь по деревне. Правильно боишься! Коля! Напился? Иди к брату!
Наталья вспыхнувшее вдруг раздражение вместила и в крик на сына. Загорелись карие глаза. Тотчас нахмурилась, напрягая усталые морщинки , заскребла сильней в печи.
Коля, переминая босыми ножками, уже стоял у широкой фигуры. Оставленная, наконец, в покое шапка лежала здесь же, на лавке, привлекая своей крайней мохнатостью. Мальчик подергал ее - сначала неуверенно, смущаясь, но, не дождавшись окрика, задвигал ею по гладкой лавке. Сложив губки, малыш что-то забормотал.
- Наталья, это ты напрасно! Напрасно, помяни мое слово,- Михаил разнервничался, взгляд его еще больше залихорадил, бегая по хате. Старик шлепнул по луже еще сильнее, вздыбливая брызги, повысил вдруг голос.- Кто его может знать, что там будет?! Думать надо, думать, что и кому говорить! Глупая баба…
Наталья резко обернулась, взглядом сверля мгновенно притихшего Михаила. Рука ее все еще сжимала громоздкую кочергу.
- Ах, ты, ирод… Ирод проклятый! Ты будешь меня учить, что говорить? Говорила правду и буду. Не виновата я, что глаза она тебе колет. Глаза твои проклятые… Ивана загубил, Елисеева… По твоей наводке! Ишь, освободили город, погнали иродов по болотам, так ты покой потерял. Некуда твою продажную душу определить. Вон отсюда! Вон! Ишь, расселся тут…
Михаил подскочил, стараясь не оборачиваться спиной к женщине, поглядывая на кочергу, устремился к двери. Да тут вспомнил, что шапку оставил. Коля уже накручивал на пальчики ее мохнатость, другой ручонкой ковыряясь в гладкой атласной подкладке. Михаил подскочил, схватил шапку, бросился к выходу. В клубах морозного пара, за дверью, он почувствовал себя уверенней. Нахлобучив шапку на голову, резким движением убрал спадающий на лицо мех, бросил твердо:
- Посмотрим, Наталья , посмотрим, чья правда сильней. Моя там, где кусок хлеба. А твоя правда голая, да голодная.
Кивнул Михаил на маленького Коленьку, который забрался сейчас на высокую лавку, поближе к окну и тер пятку, наступившую в лужу.
Замахнулась женщина кочергой, да Михаил тотчас затворил дверь, слышно было, как учащенно захрустел от хаты.
…
В окно забрался тусклый рождественский свет. Наталья заглянула в печь, сдвинула на край котелок, аккуратно разложила на льняном полотенце три кусочка хлеба. Заглянула за занавеску. Дети спали, укрывшись тужуркой. Мария, самая старшая, уже подросток, лежала на боку, прижав к себе рыжую косу. Коля уткнулся сестре в спину, улыбался чему- то во сне, хмуря конопатый носик. Петя, средний сын, отвернулся к стене, видна была только его худенькая спинка и темные волосы. Наталья поправила тужурку, с облегчением прошептала: « Вот, скоро совсем нагреется хата… Спите, спите…»
Набросив платок, она вышла в январский мороз. Захрустело стеклом под ногами. Мимо штакетника, едва выглядывающего самыми острыми краями, женщина двинулась вглубь деревни.
Дети проснулись скоро. Мария поправила занавеску, спрыгнула, распуская косу, подошла к печи, приоткрыла котелок. Незамысловатое варево выбросило пахучий пар прямо в нос девочке. Ох, как ароматно! До спазмов в животе… Что-то почувствовал и Коля. Его пятки привычно, правда, проворнее обычного, уже спускались. Из- за занавески показался курносый нос Пети. Мальчик зевнул, часто заморгал, прогоняя сонную пелену.
И в этот момент раздались тяжелые шаги на крыльце. В дверь, не медля, постучали. Ребята замерли. Через мгновения раздался снова стук, послышался мужской голос:
-Хозяева! Есть кто?
Мария толкнула Колю обратно к печи, помедлив, сдернула крюк. На пороге в мишуре поблескивающих снежинок стояла необъятная, снегом заметенная фигура.
Наклонилась, из широкого капюшона выдвинулись размашистые усы, вскинулись вверх от улыбки:
-Ну, здравствуйте, а из взрослых кто есть?
- Нет, мамка ушла. Скоро придет,- серьезно сказала Мария.
-Ну, а воды можно попросить у тебя, красавица?
Мария зарделась. Коля, который так и не послушал сестру, остался стоять у печи, сейчас с любопытством разглядывал большую фигуру с двигающимися усами, пахнущую холодом, дымом, рукой придерживающую автомат. Мальчик все ближе подходил , теребя край рубашки.
Мария подошла к кадушке, зачерпнула воды, поднесла солдату. Роняя клубы снега, тот отбросил подальше на спину автомат, принял кружку и залпом, большими глотками опустошил ее. Тотчас протянул Коле.
- Ну, что, защитник, держи! Спасибо,- подмигнув, добавил, махнув широкой ладонью за плечо.- Только я не одни. Много нас тут.
Из- за угла тотчас показалась еще одна заснеженная фигура, еще…
Целая рота стояла у маленькой хатки на краю деревни.
Мария зачерпнула ведром воду, поднесла к порогу. Кружка вновь наполнилась, еще одна фигура с благодарностью вернула ее, еще одна… Здесь вдруг ее подхватил Коля, поспешно, окунув и ручонку, набрал воды. Выбежал за порог, поднося ее следующему, босыми ножками оставляя следы на хлопьях снега, упавших с плеч солдатских. Фигуры заулыбались, теснее сдвинулись, принимая из маленьких рук водицу, заглядывая сверху вниз в оживленные горящие глазенки.
- Да, ты- настоящий мужчина! Солдат. Будешь защищать Родину, когда немного подрастешь?
Коля закивал, заулыбался.
- Вот освободим мы скоро Родину, а потом будешь ты смотреть, грозно, чтоб ни один враг не ступил на нее. И даже не помыслил об этом… Так?
Коля выбежал во двор, когда темной полосой рота уходила к лесу, растворяясь в морозной дымке. Немного потеплело. Снег еще сильнее рвался из нахмурившегося неба, бережно укрывая следы. Размерено сыпал и сыпал. Потревоженные сугробы, образовавшаяся тропа- снова все заметалось и успокаивалось под безмерным небом.
- Коля, ну, нет сил, куда ты выбежал? Ведь простудишься!
Мария выскочила из хаты, наступая босыми ногами на маленькие следочки брата, догнала его, схватила на руки. С ношей , сбиваясь в сугроб, утопая в снегу, направилась обратно...
- Да,что же ты непослушный такой?! – Мария, нахмуренная, растирала у печки побледневшие пальцы брата.- Вот, мамка вернется- все расскажу! Задаст она тебе…
Коля глядел словно сквозь раздраженное лица сестры. Казалось, совсем взрослым взглядом.
- Маня, скажи…
-Чего?
- Скажи, а когда я вырасту?
...
Невидящим взглядом Наталья глядела в темный угол. Слившись со мраком темными одеждами, седыми волосами, бледным лицом. Ее качающаяся фигура совсем ссутулилась, кажется, с большим усилием удерживая голову. Рука ее нежно гладила головы сыновей, лежащих здесь вот, под тужуркой. Снимая с их волос проступающие крупные капли, через мокрый след на лбах ощущая все усиливающийся жар.
Коля заболел вскорости после Рождества. Петр- еще через два дня.
Бред усиливался. Петя торопливо, бессвязно бормотал, мотая головой, Коля же рвался на улицу, повторяя, что скоро вырастет…
Наталья окунула полотенце в воду, выжала лишнюю влагу, нежно увлажнила пылающий лоб Коли, коснулась щек, откинув тужурку, провела по неподвижным рукам, вздымающейся детской груди… Продолжая, приподняла влажную рубаху и замерла. Маленький живот укрывала сыпь, пятнистая, яркая. Пронеслось в голове Натальи страшное: « Тиф.» Из сжатых губ вырвался стон.
Набросив платок, она выбежала в скрипящие сумерки.
- Надо в Городок везти,- сосед, выслушав влетевшую в дом Наталью, не обращая внимая на причитания жены и дочки, в сорочках, внезапно разбуженных, продолжил размышлять. - Там теперь госпиталь, там и помощь будет. А тут нечего ребят держать…
…Зима сбросила оковы внезапно в марте. Ослабев, казалось, от бессилия. Бессилия что-то изменить. Не хотелось Наталье представлять, что никому нет никакого дела до нее. После гибели мужа в самом начале войны дни стали вдруг мутными. Словно глядела она на них сквозь скованное морозом оконце. Словно что-то страшное и важное скрывалось там, за белой пеленой. Словно что-то перевернулось внутри, не позволило сойти с ума от постоянно доносящихся выстрелов, от беспринципных ночных стуков в окно, страшного: « Мама, хочу есть.» После болезни сыновей в месяцы и годы превратились мутные дни. Каждый из них- морозный солнечный ли, хмурый снежный ли, с доносящимися выстрелами или тревожно тихий…
Наталья выглянула в окно. Она не заметила, что мороз внезапно спал, по бледному узорчатому стеклу с облегчением растеклись проснувшиеся разводы. Где-то там, в небесах, пыталось проглянуть солнце… Она видела лишь одно. Как соседка, с усилием перебираясь в сугробах, но по всему видно- спеша, направляется к ней. Материнское сердце замерло, остановилось дыхание. Наталья выбежала во двор , как была- в платье, с разметанными косами. Взгляд словила соседки, услышала сбивчивое: « Коля сгорел, не спасли… Павел ездил в город. Не спасли…»
Наталья осела в сугроб, обхватив непокрытую голову руками.
Присела соседка рядом, приподняла ее за упавший подбородок, заглянув в остекленевший от горя взгляд. Да только вдруг глаза Натальи словно проснулись, вспыхнули. Увидела она за плечом соседки проходящего мимо Михаила.
- Ах, ты, ирод… Ирод проклятый! И как земля только носит вас? Как не обжигается…
Михаил не оборачивался. Все быстрее, разгоняясь, поскальзываясь, захрустел , захлюпал по дороге.
…
Освобожденный Городок встретил равнодушно серыми развалинами. По разбитым дорогам, меся грязный снег, суетились люди. Медленно- измученные войной, холодом, голодом, но суетились, продолжая жизнь в разрушенном после настойчивых боев городе. Наталья остановилась на середине дороги, пропустила всхлипывающую старуху, бредущую с вязанкой дров, старика, несущего на руках ребенка, двух подростков, пса и снова старуху… Она остановила женщину. Та медленно брела с ведром воды, иногда останавливалась, перевести дыхание и задуматься.
- Подскажите, где здесь госпиталь?- Наталья потянулась к ней.
Женщина словно очнулась, вздрогнула. Не прекращая рассматривать Наталью, махнула в сторону:
-Да, здесь, недалеко. Вот за теми домами.
Взгляд ее заскользил по Наталье, заглянул в глаза, снова заскользил. Ниже. Остановившись на пустой детской коляске.
- Спасибо,- поспешила ответить Наталья, толкнув коляску.
Холодные камни города молчаливо провожали одинокую фигуру с дребезжащей коляской. Казалось, наступая, сжимая, сжимая, сжимая… До удушья… Наталья остановилась, дернула платок на груди, задышала часто, тяжело. Гул проник в голову, стирая мысли, ощущения, клубами дыма заполняя все внутри. Женщина интуитивно опустила голову, оперлась о коляску. Сознание все же потихоньку возвращалось, заполняло голову. Дышать стало легче. Усталые веки не хотели открываться.
- Вам плохо?
Вздрогнула Наталья, открыла глаза, увидев перед собой ту же женщину с ведром. Испугалась отчего- то, быстро замотала платок вокруг шеи, дернула коляску вперед. Только спустя несколько шагов поняла, что отгоняло ее от людей. Не хотелось ей слышать никаких расспросов. Ни одного слова, ни о чем…
Госпиталь расположился в большом здании на краю города. Здесь, у серых стен, оживление месило снег цвета дегтя: бороздами скользили повозки, учащенно плюхались сапоги, цеплялись юбки, утопали и шатались шаги под тяжестью ноши. Шапкой укрывал дух болезни, крови, слез и надежды. Все вместе это имело душой осязаемое название, проступающее жаром и льдом, жизнью и смертью во всем, что окружает, что пахнет, что звучит…
Война…
Наталья вошла в распахнутую ограду и огляделась. Общую суету из лиц, звуков, шороха во дворе госпиталя перекрывала внезапно ворвавшийся дух войны и новой крови . Раненых носили из грузовика. Стоны доносились с носилок, где в оборванных кусках солдатской одежды зияли алые раны. Из госпиталя выбежал доктор. Халат его белый, вздыбленный на ветру, красные глаза, напряженное лицо. Он махнул приближающимся носилкам, крикнул громко: « Быстро!»
Снова зашумело в голове у Натальи. « Это от голода, от усталости… Ничего, Коленька, ничего…» Она глубже задышала, дернула коляску к зданию. Туда, где у входа две женские фигуры в белых халатах набирали снег в ведра… Медсестра сразу поняла, что хочет эта бледная женщина с коляской. « Он там. Старшему мальчику лучше, но пока он очень слаб.»
… Тоскливо скрипнула покосившаяся половица. Наталья вновь почувствовала перед глазами и в мыслях дымку, когда вошла в полуразрушенный дом рядом с госпиталем. Дымку, замедляющую время, заставляющую посмотреть на все, словно со стороны… Здесь, под серым небом, проглядывающим через оборванную крышу, в окружении выбитых окон, как глазниц в другой мир, витала смерть, укрывшая недвижимые лица тряпичным покоем. Медленно, механично Наталья прошла вдоль лежащих тел, остановилась у маленького тельца, присев, механично обернула его в платок, медленно вынесла , прижимая к себе, так же механично посадив в коляску, вдруг вскинула руки к небу и заголосила.
…
« Зверь, это зверь… Ну, хрустнула ветка… Это же лес.Лес. Кто еще может там быть?»- Наталья уговаривала себя, с одинаково крепким нажимом пробивая жижу колесиками.
Отяжелевшая коляска глубоко вязла во взбитой весенней тропе. Руки онемели от напряжения и страха. Но женщина больше не оборачивалась. Глаза ее , впившись в детали дороги- неясные, серые, расплывчатые, оставленные беспощадным мраком и такой же беспощадной усталостью, считали расстояние до дома. Оно сокращалось, шума позади больше не было слышно. Как вдруг…
Выстрел был слышен не только там, откуда он начал свой путь, выпустив едкий дым. Нет, Наталья почувствовала этот тонкий ветерок от пробивающей путь пули у самого уха, услышала шорох потревоженного воздуха, далее смерть почти коснулась щеки… Наталья дернулась в сторону, едва не перевернув коляску. В мгновеньи замерев. И как в тумане, темном, пронизанном мраком, женщина бросилась вперед, толкая коляску порывами, изо всех сил, хлюпая в грязи одеревенелым шагом.
До слуха вдруг донеслись стоны. Чуть впереди, у обочины. Вот и тень неясная показалась. Наталья добежала сюда, обернулась со страхом . В глубине опасного мрака было тихо. Человек вновь застонал. Даже отсюда Наталья слышала, как клокотала боль в его груди. Присев, женщина распознала знакомые черты. Перед ней лежал Михаил, рядом уронив шапку, в стороне- сумку. Ему ли предназначалась пуля ,или он словил ее случайно?… Об этом Наталья не думала. Коснулась лица Михаила… Он уже затих, прекратило доноситься клокотание из порванной груди. Вновь в мрачную тишину окунулся лес. Женщина на ощупь, глядя вверх, прикрыла его веки. С жаром помолилась над проглоченным войной телом.
Моля о спасении всех наших душ.
Коля был похоронен на родной пальминской земле. Петр покинул город вместе с госпиталем , и его судьба до сих пор неизвестна…………………. 16-11-2014.
фото автора.