Старый синий трамвай скользил по мокрым улицам центра Загреба прохладным осенним утром 25 ноября 1973 года.
Давор втянул голову в воротник пальто и смотрел в окно, пытаясь согреться печкой, что едва ощущалась под его сиденьем и мыслями о лете. Туман рассеивался и, тяжелея, всё больше оседал на стёклах, превращаясь в капли. Эти капли соединялись в струйки и стекали вниз до резинового канта окна. Затем поток воздуха сбивал их, и они становились брызгами, слетая с кармы этого синего корабля, оставляя за ним едва заметный шлейф из пара и воды.
Проехав несколько остановок, Давор, устав смотреть в окно, перевёл взгляд на пол, где ноги пассажиров расположились необыкновенно ровными шеренгами, как будто кто-то специально выстроил их и заставил стоять так неподвижно весь путь от дома до работы, или наоборот. Вряд ли владельцы этих ног хоть раз задумались об этом. Посмотрев на противоположную сторону, он увидел такой же ряд ног, только зеркально отражённый. А между ними хаотично разбросанные ботинки, туфли и сапоги, только что вошедших пассажиров.
Давор поднял глаза и принялся смотреть куда-то вглубь салона, не заостряя ни на чём внимания. Просто его шея настолько затекла, что хотелось двигать ею, неважно в каком направлении и с какой целью. Он попытался дотянуться глазами до самого дальнего конца, заполненного людьми, салона, но они то и дело спотыкались, то о широкие поля шляп, то о чьи-то локти, причудливо изогнувшиеся вокруг соседских голов. В какой-то момент среди нескольких локтей, образовавших витиеватую скульптурную композицию, мелькнуло лицо. Лицо девушки, которую с первого взгляда не назовёшь красавицей, но обладающей чем-то, заставившим глаза Давора вмиг отказаться от этого с трудом проделанного пути. Её глаза были широко посаженными, такими светлыми, что казалось, в них нет зрачков. Налитые губы сжимались, но не были напряжены. Густые волнистые волосы то обнажали, то снова прятали белые, чуть подрумяненные утренней прохладой щёки. Девушка была хозяйкой одних из тех ног, что стройным рядом покачивались, дожидаясь своего выхода на остановке, одних из тех похожих друг на друга пар серых туфель, полусапожек и ботинок.
Пассажиры перемещались, рокировались, наступали друг другу на старательно начищенную обувь, извинялись, делали вид, что не заметили и кипели, как разбуженные поутру кофеварки. Давор не сводил глаз с кудрявых каштановых волос, периодически открывавших ему профиль прекрасного белого лица, чьи губы уже не были такими неподвижными. То и дело они вздрагивали и размыкались. Невозможно было не почувствовать на себе столь пристальный взгляд, ради тебя продирающийся через густую чащу локтей, воротников и шляп. Вибрация, толчок, локти образовали просвет, и каштановые кудряшки умелым движением белоснежной шеи отправились назад, хлестнув одну из дамских шляп, как перчатка, вызывающая на дуэль. Дамская шляпа, для приличия буркнув что-то, ретировалась. Из-под воротника серого тёплого пальто показалась белоснежная шея незнакомки. Профиль сменился на три четверти. Глаза теперь казались ещё более светлыми, но зрачки уже явно выделялись, они были изумрудно зелёными. Давор несколько смутился и попытался отбросить нахальный взгляд в сторону, как бы открещиваясь от всего того, что только что делали его собственные глаза. Лицо девушки, не меняя своего рисунка, блеснуло лёгким глянцем внутренней улыбки и вернулось в исходное положение, уже не прикрываясь каштановым муаром волнистых волос. Давор, поняв глупость своего неумелого манёвра, вернулся к созерцанию, на этот раз твёрдо пообещав себе, что не струсит и не отведёт глаз в случае чего.
Спустя минуту, случай представился. Античный профиль вновь игриво сменился на барочные три четверти и изумрудные очи, поддерживаемые приоткрытыми губами, встретились с серыми, едва проснувшимися, глазами Давора. Он не знал, что делать дальше и просто уставился на неё, сдерживая слово, данное себе, и перестав скрывать свою внезапную симпатию.
Остановки объявлялись, люди покидали синий промокший трамвай, Давор должен был сходить через две. Девушка стояла в каких-то трёх или четырёх шагах от него. При желании можно было порывом дотянуться до неё, но одного желания тут совсем не достаточно. Не могу ведь я просто так встать безо всякой видимой причины и подойти к ней, к тому же для этого придётся раздвинуть стоящих между нами пассажиров, а для таких действий нужен ещё более очевидный повод, - думал Давор, когда, как по заказу, в трамвай вошла пожилая женщина. Очевиднейший повод! – чуть ли не вслух обрадовался он и учтиво вскочив, предложил ей присесть. Теперь глаза его были на одном уровне с глазами незнакомки, точнее несколько выше. Он держался за поручень, не переставая смотреть на неё, крича серым, но уже проснувшимся взглядом о том, что следующая остановка его, и всё закончится!
И тут произошло то, чего Давор так желал и чего ещё больше боялся. Незнакомка, в очередной раз повернувшись к нему, улыбнулась, тем самым ответив какой-то символической полупрозрачной взаимностью. Давор не знал теперь что делать с этим всем. Он улыбнулся в ответ и услышал сквозь шелест крылышек порхающих над головами амуров скрежет железных петель. Он пропустил вперед, сколько мог, сходящих людей, и в сутолоке потеряв из вида каштановые кудряшки, выскочил в едва не зажавшие его двери. С улицы сквозь запотевшие окна совсем не было видно пассажиров. Ломая глаза, он попытался, что было сил пронзить стены трамвая и встретиться с нею взглядами хотя бы ещё один раз. Но случай, подаривший ему это нечаянное счастье, столь же уверенным движением отнял его.
Давор постоял на остановке ещё несколько минут неизвестно зачем и, не спеша, направился в сторону своей конторы. В его мыслях каштановые кудри, белая кожа и полные губы чередовались с серыми рядами ботинок и скрежетом дверных петель. Не переставая думать о незнакомке, неизвестно зачем, он дал себе слово, если вдруг случай снова сведёт его с нею, не медля ни минуты, подойти и познакомиться. Непременно подойти, какой бы непроходимый лес не разделял их!
Пройдя двадцать или тридцать шагов, Давор услышал скрежет стальных колёс. Это трамвай, огибая квартал, выходил на параллельную улицу. Давор мог проехать ещё остановку, до следующей - контора находилась равноудалённо от них обеих, но у него всегда было убеждение двигаться только вперёд. Проезжать чуть дальше, чтобы потом возвращаться на квартал назад, он не любил. Глазами он скользил по лужам, спотыкаясь о плавающие в них свежеупавшие сухие листья. Он шёл автоматически, погрузившись в мысли настолько, что потребовался громкий сигнал, пронесшейся мимо машины, чтобы вернуть его в реальность. Из тёплого плена фантазий и впечатлений на мокрую прохладную улицу Шубичеву. Громкие звуки унеслись, но Давор уже окончательно был вырван из тёплого плена. Он остановился на мгновение возле магазина одежды. Втянув шею в воротник пальто, он замер, как один из тех манекенов, что улыбались в витрине. Хладнокровный и беспощадный случай сотворил то, о чём Давор не мог даже мечтать. Напротив витрины соседнего магазина, совершенно не понимая, что делать, как вкопанная, стояла нелепо одинокая пара полусапожек. Выше, в том же нелепом одиночестве, пребывало серое тёплое пальто, а над ним, не отгороженное забором причудливых локтей, покрывалось румянцем белоснежное лицо, обрамлённое каштановыми кудряшками. Налитые губы так же улыбались, только теперь не было никаких пассажиров и никаких лязгающих дверей. И теперь эта незнакомка представала цельным образом, а не отрывками, прерванными частями тел других пассажиров. Полусапожки, тонкие ноги, мягкое пальто и лицо, смотрящее теперь анфас, всё слилось воедино. И это единство так прекрасно и гармонично. Никогда больше нельзя возвращать её случаю, никогда!