Весть

 
               
                Лиля пыталась  хотя бы теоретически упорядочить  свою  жизнь.  Даже стала вести в записной  книжке  на досуге, в транспорте, по дороге на работу, свою азбуку  для  понимания некоторых явлений:
А
Алкоголизм – играет роковую роль в судьбе русского народа, и в Лилиной родне  он уже сказывается:   братец  злоупотребляет, уже был у него микроинсульт,  и отчим частенько поклёвывает носом и  сильно моргает;  в родне есть  и законченные алкоголики, - два маминых брата, тетка, -  сестра отца, тихая пьяница…
Б
Бог – не пытайся судить о его справедливости, - это все равно, что муравей будет пытаться понять твою логику. Не поминай всуе имя Его;  иудеи вообще избегают называть Его прямо, а только иносказательно.  Мы обращаемся к Нему через посредников: святых, Деву Марию, - чтобы приблизить  понимание Его законов к  нашему, и не всегда удачно… 
В               
Война, – поганая! -  это деньги, главнее которых нет ничего в мире. От имени всех страждующих от войн  Лиля хотела бы призвать все разумные силы к построению общества без денег, а значит, без войн.
Г
Господь – на все воля Его. Господин, Господь. Господи! Вечное стремление наше к перекладыванию ответственности за свои поступки на Него. Чуть что: вразуми, помоги, отведи и пр. А сами отделываемся элементарными почти животными функциями – добыть и выжить. А если на все воля Божья, в чем моя вина в любых проступках? Господи, прости за это вольнодумие, но где порог между моим  грехом и волею  Твоею?
Д
Дар Божий – это дети. Грешная в трех своих абортах, Лиля считала, что каждая мать достойна почитания, как Богоматерь.
Е
Евангелие – формулировка стадии духовного развития человека, когда он из эгоиста превращается в филантропа-благотворителя, а предыдущую стадию зафиксировала Библия  – это  развитие от людоеда к человеку разумному, духовному.
Ж
Женщина – драгоценный сосуд для создания мира.
З
Зов –  вопль о помощи, о близости,  зов плоти, самый сильный после голода и жажды, и где граница между  ним и любовью?
И
Идеал –  человека, -  это, конечно, не ангел и не дьявол  тем более. Это и не внешность, и не ум, гений. Это состояние души, но не как  у Будды, нирвана, когда ничего не надо, а какой он, идеал?
К
Кухня – храм для жертвоприношений нашему  здоровью. И живое, растения и животные, и мертвое, - минералы, -  и вода, и воздух, - все идет в жерло кухни, откуда  мы черпаем силы на поддержание нашего существования, более или менее осмысленного. Один рецепт для самой невинной жертвы: картофельное пюрэ, взбитое с яйцом и горячим молоком и добавка к нему на тарелке – пару столовых ложек моченой брусники… ну,  и один кусочек тушеного в томате с луком мя-ааса! Жалко, конечно, животных, но ведь,  не нами  заведено, не нами и прекратится. Некоторые  знакомые Лили все ругают охотников, а угощаться дичиной не отказываются, например, котлетами из лосятины или кабанятины. 
Л
Любовь – двигатель прогресса и регресса.  На одних животных инстинктах  и сообразительности  не смогли бы создаваться открытия в науке и  творения  научно-технического прогресса, искусства, вершиться исторические процессы.  Любовь учит врать, фантазировать, изобретать, думать, она  доводит человека до состояния, близкого к божественному, к творчеству. Но человеку не дано   перейти  эту границу, и  прекрасно…
М
Мужчина – огонь для поддержания жизни на земле.
Н
Необходимость. В  своих  досужих  рассуждениях Лиля  поняла, наконец, что  слово «надо»  в жизни -  одно из важнейших, что  это, а не «хочу» -  самый главный признак человека – осознание необходимости того или иного действия, т.е. чувство долга, и потому еще  она не хотела расставаться со своим мучителем-мужем, -  не хотела лишать дочку отца, да муж и не отпустил бы их, как он сказал: «Такую дочку я не отдам».
О
Отец – это не отчим, и нельзя лишать свою дочь родного отца, надо жерствовать  ради этого своими чувствами.
П
Политика – у Лили  это  расплывчатая позиция, заключающаяся в вялой защите общегуманных  ценностей: не убий, не укради…
Р
Рождество –  это  чудо рождения  человека, праздник этого  чуда…
С
Свобода перемещения в пространстве, абсолютная свобода,  покуда еще не достижимая. Человек, в пределах соблюдения законов демократического общества, должен иметь возможность беспрепятственно путешествовать и селиться, где его душе угодно.
Т
Троица – Лиля приняла для себя такую формулу Троицы – вера, надежда и любовь, (хотя, конечно, канонические  Отец, сын и Святой дух всегда присутствовали в ее ежедневных молитвах. Она, соответственно требованиям  времени, не получила религиозного воспитания, но все-таки прониклась потихоньку христианскими обычаями. Посещение церквей, соблюдение ритуалов  праздников, концерты религиозной  музыки  в концертных залах на Пасху, Рождество, - стали  неотъемлемой частью ее жизни).
У
Увлечение кем-либо,  – не путать с любовью, не давать себе обворожиться предметом увлечения, если, конечно, не делать из этого спорта.
Ф
Филантропия – один  из главных человеческих признаков.
Х
Христианство,  христианский крест – символ единения небесного и земного в человеке…
Ц
Церковь, - православная или лютеранская, вообще храм для обращения к божеству, нужен, конечно, хотя и не обязателен, как считают иудеи и лютеране,  для сосредоточения наших устремлений к осмыслению бытия.
Ч
Чудо – это хорошо. Было настоящим чудом, когда Лиля  сдавала, почти на сносях, госэкзамен по истории марксизма-ленинизма, и ей  достался именно тот  билет, который она выучила, на другие уже не было сил. Побольше бы таких чудес в жизни! 
Ш
Шанель.  Вот почему-то духи муж никогда не дарит. Потому что извращенец! Говорит, что тело должно пахнуть телом, прямо, как в шекспировских сонетах!
Щ
Щедрость – редкое качество у мужчин, и потому особо ценимое женщинами, которые не на дары данайские откликаются, а на душевные движения.
Э
Эротика – это не желание, а умение преподнести себя. Потому что, когда вот оно, желание, тут не до эротики.
Ю
Юность дается человеку так ненадолго, что не успеваешь считать щелбаны от ее ошибок. Приходится пересчитывать в зрелом возрасте, и оказывается, что ошибок было больше, чем думала.
Я
Я – кто это я?  Вчера была миленькая девочка, сегодня – задумчивая тургеневская барышня, завтра – женщина-вамп, а потом – не баба, не мужик, а бабушка, что тоже имеет свои положительные стороны! 
   Лиля расшифровывала для себя  слова, понятия, пыталась философствовать, сочинять стихи, благо времени  в  дороге  было в избытке, но  путных результатов это все не давало. Работа в библиотечном  коллекторе была формальная, семья не слишком благополучная и впереди никаких особенных надежд.
    Лиля была уверена, что при родном отце у нее  было бы  в  характере  больше  воли, и она  проявилась бы   и в достижении  ее  творческих целей: лучше бы училась  в старших классах и в университете, на филфаке, больше бы старалась потом на журналистской работе или стала бы, на отца глядя, хорошим учителем.   Все друзья и родные считали, что пока  Лиля не реализовала свои возможности.  Да и маму Лилину, свою жену, отец, будь он здесь,  не оставил бы   недоучкой, не ишачила бы она  - раньше на неподъемной  мужской  работе на лесопилке, а теперь на двусменной работе на заводе, -  стала бы или медиком,  или воспитателем в детском саду, или в Доме культуры, что ли,  массовиком-затейником, или растила  бы ораву своих детишек. Конечно, Лиля понимала, что   неизвестно, как сложилась бы жизнь ее  отца после войны: был бы он репрессирован  как изменник Родины, хотя оставался он  в тылу врага по распоряжению властей, или запил бы от всей послевоенной  несправедливости, как мамины братья, или  стал  бы выдающимся общественным деятелем, или, вообще, каким бы человеком он был?

  Однажды Лиля  просто  чудесным образом прозорливо «узнала» в малышке, ехавшей с мамашей в метро, свою двоюродную племянницу, дочку родного дяди Славы, отцовского брата, очень похожего на отца, как сказала ей мать; она и самого-то Славу видела до этого  очень давно!  Узнала, подошла, дальше поехали вместе, стали чаще с дядей общаться.
 В почти маниакальной  жажде известий об отце  Лиля теперь, конечно, решила:  «Это был человек от отца, тот, кто 9 мая рано утром позвонил в дверь и передал привет от Николая и быстро ушел.А (сумасшедшая мысль!) вдруг это был он сам, отец, чудом выживший, неизвестно где проживавший и почему-то (почему?) не объявлявшийся все эти годы? Но не призрак  же это, рожденный ее волнением от праздника?  Вон и муж свидетель странного визита! Отец  ведь  мог спастись из плена, оказаться за границей, не объявлять о себе родным, оберегая их: времена-то были какие, и теперь-то не все скажешь! Отец мог узнать об измене жены и от обиды не объявляться.  Но почему тогда он нашел меня, дочку,  которую он  не знал, а не маму?  Или она  еще  чего-то  мне не договаривает?».  С матерью было невозможно говорить на эту тему, сразу прорывалась река слез.

               

  В детстве Лиля  с дядей Славой, побывала на  родине отца, в деревне Завидово Калининской  области. Там ее деревенские сразу признали: «Вылитый Николай Иванович!». Они хорошо помнили и уважали  отца,  их деревенского парня, красивого, умницу, потом уже студента учительского института,  и  принимали  ее, восьмилетнюю дочь учителя, по всем правилам тогдашнего деревенского гостеприимства: яичницу нажарили из десяти яиц, огурцов соленых поставили на стол (свежие еще не выросли:  теплиц да парников у деревенских не было в заводе), хлеба свежего от каравая домашнего нарезали, стопку самогона поднесли, - все честь по чести. Потом она с ватагой двоюродных сестер  и братьев с товарищами раскуривали за хлевом, самосад. И пошло дело! Все радости деревенского лета: купанье в речке до посинения, походы в лес за земляникой, малиной, черникой, за грибами, за вениками, картишки у печки в дождливый день, на  копейки, вечерние посиделки на взрослых гулянках в поле, у риги, с невозможно похабными частушками, потом возвращение под темным звездным небом с загадочными всполохами над полем, дома кружка молока с теплым хлебом и   -  спать на сеновал под гомон девушек, двоюродных сестер,  с их уже почти взрослыми интересами: кто с кем плясал да какой «залётка» на кого какую частушку сочинил, да кто кого провожал. Лиля запомнила самые скромную частушку:  « Мой залётка, что теленок, только разница одна: мой залетка ходит в баню, а теленок никогда!»
              Бань-то в тех местах и не было,  мылись-то в русской печи!  Лилю бабушка Варвара тоже так мыла: большую русскую, на пол-избы, печь истопит, остудит немного, выложит внутри соломой, поставит туда два жбана воды, горячей и холодной, даст мыла кусок с мочалкой из  драного лыка, и запустит внутрь печки  со старшей сестрой. Конечно, было и страшно, и весело, и тепло, а вылезали вымазанные сажей, но помытые. А то ведь эти речные купания да ночевки кучей-малой на сеновале или в тепле  на огромной печи могли и до греха, до вшей довести, а детям ведь потом в город ехать, учиться, там медосмотр перед школой, нельзя срамиться. На всю жизнь Лилину остались в памяти  голубые просторы цветущего льна, золотые ржаные поля, перелески… и постоянное желание поесть у нее и всей их ватаги. Их прогулки чаще всего и затевались  для  добычи съестного. Еды в те годы не хватало в деревне, и  дети жевали, что только на глаза попадало, - от сныти и щавеля до наростов спорыньи на ржаных колосках. Ягоды – само собой, по мере поспевания, - земляника, костяника, черника, а в августе  - как наедятся черемухи, до такой такой оскомины, что языком не пошевелить.  Были и секретные, с риском получить соли в зад, налеты на колхозные яблоневые сады с еще незрелыми кислыми  и жесткими плодами,  и на  хмелевые плантации, и на поля с сахарной свеклой.  А уж если взрослые  наловят рыбы в заливных ямах, оставшихся от  весеннего половодья, или на престольный  праздник, Петров день, поросенка в деревне заколют, это уж такой считался пир! Огурцы, морковка, прямо с грядки, горох с колхозного поля, бабушка раз в неделю караваев черного хлеба напечет, да пшенная каша в крынке с корочкой, из печки – это была  их еда, вкусная, но не сытная. А не болели: видно, витаминов, воздуха, солнца, хватало. И  телевизоров не было. А было  иногда в деревенском клубе кино, когда привозили передвижку с рулонами пленки. И неважно было, что показывают, главное был сам процесс!  «Киньщик» мог перепутать очередность рулонов, пленка могла порваться, но благодарные зрители все терпеливо сносили, чтобы послушать в очередной раз и посмотреть на красивых и замечательных киногероев…

               

 Лиля перебирала  свои воспоминания  о родине  отца и все  реальнее представляла  себе его, которого никогда не видела, и все сердилась на себя за слабохарактерность, что отпустила раннего  гостя.
    Будто под влиянием ее переживаний по поводу странного визита ранним утром 10 мая какого-то мужчины, передавшего привет от Николая и быстро ушедшего,  через неделю Лиля  получила  по почте письмо с приглашением  приехать вместе с дочерью и мамой в ближайшую субботу в гости к ребятам из отряда «красных следопытов» сельской школы, где учил ее  отец, на продолжение  празднования 30-летия Победы. Конечно, они поехали!

 Праздник был  трогательным. Для Лили это стало  неким ответом свыше на ее давние вопросы об отце.  Детишки  из 6-б класса  деревенской школы, где   когда-то ее отец учил детей быть мыслящими и активными людьми, вручили Лиле с мамой  альбом. «Салют, Победа!» - было написано от руки на его обложке   и нарисованы   символические  незабудки, там же был  перепечатанный на машинке текст  дневника Лилиного отца. Скрупулезно  указаны были на развороте   задание, цель, адресаты альбома, Лилина мама с дочерью, и исполнители его -  отряд  Красных следопытов,  и  все их взрослые помощники - из числа знавших Николая Ивановича, его учеников в том числе. Одна из них, теперь уже взрослый человек, вспоминала: «…Роста среднего, светловолосый, голубоглазый, близорукий, но очков не носил. Я всегда с большим вниманием слушала его уроки, особенно литературу. Помню, не раз мои сочинения Николай Иванович читал перед классом. Большая любовь к литературе, которую сумел развить во мне наш учитель, в дальнейшем сказалась на выборе профессии, я стала работать заведующей сельской библиотекой».
  Свою жену, тогда деревенскую девчонку, Николай  тоже приобщал к культуре. Мать рассказывала Лиле, что, поженившись, они с мужем частенько ездили в Ленинград – побродить по городу, полюбоваться Невой, сходить в театр. Бывали  они и в Павловске, и Пушкине.  Город-сад, город-музей, Пушкин на Анну произвел впечатление сказочное: парки, которые не обойти, скульптура, «голая!», во дворцах золотые комнаты, залы из драгоценных камней, картины, мебель – все это было из мира  чудес.   В Павловске Коля показывал на статую:
-  Видишь, написано:  Каллипига, - значит, «прекраснопопая». У тебя тоже попа  красивая!
  В «Собственном садике» в Пушкине  Николай подводил  Анну к мраморной девушке, нимфе,  и опять сравнивал их  по красоте. Или  как-то спросил около памятника Пушкину:
- Думаешь, Нюра, ты видишь здесь памятник одному гению–поэту в юности?
- Да-а…
- Посмотри внимательнее! Юноша сидит на скамье, и видно, что скамья эта в парке, потому что под ней – пень. Почему пень, а?  Скульптор напоминает нам  обычай лицеистов поклоняться этому древнему  языческому божеству Царского Села, гению места, покровителю места, –  к такому пню они приносили в День Ивана Купалы  цветы, угощение. Так было заведено у местных коренных жителей-ингерманландцев. Они долго  свою веру в природу соединяли  с  церковной верой. Лицеистам не раз попадало от  начальства за то, что они  так же отмечали  Иванов день. Вот и напомнил  скульптор Бах в своем памятнике  о  двух гениях – гении места и Александре Пушкине. И советское правительство  гениально  переименовало   город, - было Царское Село, а стал город Пушкин. И это вернее, потому что цари приходят и уходят, а стихи остаются… 
- Кто, ты говоришь,  молился природе, ингерман…ландцы?  Кто? - не поняла Анна.
- Да такие же, как твои односельчане-финны, Пюльзи там  или Хяргинены. Они уже и не помнят, что их предки – инкери. Называли они себя так по названию реки Ижоры, Инкери, т.е. «извивающаяся».  Инкери – одно из многих угро-финских племен, проходивших здесь  после схода ледников, после того, как сошла вода и установились болота. Они шли давно, издалека, из Тибета.  Кто оставался по дороге и перенимал чужие обычаи или учил своим. Кто дальше шел и прихватывал с собой новых людей, их языки, верования и навыки в ремеслах. Так возникали новые  народности, угро-финские их потом назвали. Они оседали в разных сторонах Европы, Северной, Восточной и Западной, и потом получились из них  мордва, чуваши, венгры, эстонцы и прочие угро-финны.  У некоторых из  них долго не было церкви, и они молились ручейкам, камням, деревьям. На этом месте было  селение  Саари-мойс, его  потом  уже оккупировали шведы. Селение  окружали  поля  с рожью, ячменем, овсом, хмелем, много  родников и ручейков, болота, полные ягод и грибов, леса с дичью.   Вот здесь, где сейчас Екатерининский дворец,  господский дом стоял, на самом высоком месте, метров 160 над уровнем моря, самом сухом  среди окружающих болот -  дом «о шестнадцати светлицах», с развитым хозяйством – гончарней, конюшней, скотным двором, банями; кругом, на невысоких холмах  много деревень, была уже  и церковь лютеранская недалеко на реке Славянке, - место хоть и потраченное, пожженное  воинами Меньшикова да Апраксина, отбившими  эти земли у шведов, но крестьян опять полно было рядом в славяно-шведско-финских поселениях. Тут не только инкери жили, но поселились и  добрые лютеране  из финских областей, и православного народа хватало! Обстраивались   и жили  себе и господам на пользу. Так что,  было,  где принимать, чем угощать  «Петруше» и его  Марте своих гостей, своих боевых товарищей и выгуливать  дочушек. Пиво здесь хорошее варили рядом в селе Хуммаласаари.  Жалко, что сыновья у них с Мартой все поумирали, да ведь у Петруши, чай, будут  еще  и от дочушек наследники,  и от «сударушек» его потомство имелось… Всех  можно  было в гости звать. Славное место для Марты и, похоже, чем-то близкое ей… Недалеко Суусаари, близко Линна, рядом Тярлево и Стрельна  и до Петербурга рукой подать.
- Откуда ты все знаешь?
- Мне твой брат  говорил. Он же историк.  Почитать бы еще где об этом. Сейчас о таком не пишут. Как будто вся история только с России началась, да и то после революции. А шведы называли эту землю Ингерманландией, землей народа инкери.
- Тут же русских больше?
- Теперь-то - да, а раньше, после схода ледников, я тебе говорю, пришли сюда с востока, с Урала, а еще раньше с Памира, Тибета, сначала угро-финские племена, -  чудь, водь, инкери, лопь, вепсы. Потом с юго-запада славяне, потом с северо-запада шведы. Шведов прогнали, а название Ингерманландия осталось надолго. Теперь это   Ленинградская область, где мы с тобой, Нюша, славяночка ты моя, смешаная из всех  этих народов, будем плодиться размножаться! – Николай подхватывал Аню под ручку и вел  дальше, к парку.
- Почему  так называется?  – спрашивала про очередное  грандиозное строение подуставшая Анюта.
-  Эти Орловские ворота увековечили память об одном помощнике  Екатерины Второй, помощнике по всем статьям. Орлов Григорий его звали, - усмехнулся Николай.
- Парк и дворец для нее?
-  Здесь сначала похозяйничала другая Екатерина, Первая, -   вторая супруга Петра Первого. Ее  Мартой раньше звали…
 Николай мог без устали  гулять и рассказывать о замечательных людях и местах, где они бывали, так, как будто он сам жил в те давние  времена. Но, видимо, понимая, что  Анна все-таки утомляется, предлагал:
- Пойдем-пойдем  дальше, Нюсик, отдохнем да перекусим.
 Они усаживались где-нибудь на берегу большого пруда, на его новый пиджак и быстренько уминали испеченные  Аней пирожки, запив  газировкой у ларька.   Вздремнув на скамейке около Грота,  через несколько минут  неуёмный Коля опять раскрывал свои голубые  глаза в длинных ресницах под золотистыми бровями  и  продолжал:
-  Помнишь трилобит, окаменелую ракушку, которую я нашел на берегу речки Поповки  под Павловском? Эта оканемелость со дна древнего моря говорит о  древней геологической истории этих мест: здесь были и ледники, и море, и болота, и озера. История человеческая, если покопаться как следует, здесь, может, не менее интересная,  чем  в некоторых  других местах Европы. Ее здесь не писали, и здания не сохранились, потому что строились в основном деревянные: леса было много, а камня мало. Тутошние племена  письменности не имели, но о них у древних историков Европы есть свидетельства.  Много могли бы рассказать летописцы, -  как все новые народы  населяли эти леса и болота, строили деревни (от слова «дерево»!), как уступали их друг  другу или, наоборот, воевали за них, как торговали и пускались в дальние путешествия  по рекам Славянке, Ижоре, и дальше, где волоком, где вплавь, на речных судах - к  Волхову, -  к морям в поисках лучшей жизни, «из варяг в греки»…  Копни только на высоких берегах  Славянки в Павловске или в твоей отцовской деревне Горки на реке Суйде, - чего там только  можно найти – и судна викингов, и посуду древнюю, и монеты со всех концов света… Спроси-ка  своего братца-историка! Он-то еще успел почитать хорошие книги. А мне уже почти ничего не досталось, только история СССР и ВКП (б)!
 - И  опять я сейчас  подумал: а почему  Петр эту землю под названием Саари-мойс сначала подарил своему дружку Меньшикову, а потом отнял и отдал своей женке Катерине, еще недавно бывшей подружки светлейшего князя. Уж не отсюда ли когда-то забрал себе в воспитанницы  эту сиротку  Марту один протестантский священник?  Он выдал ее замуж за капрала-лифляндца. Тот  погиб, а наша сиротка и уже вдова стала  портомойкой у русских. Молоденькая, хорошенькая, белокурая, (мы-то  с тобой ее видели на портретах  с черными, крашенными по моде волосами),  веселого  покладистого нрава, в конце концов, она оказалась у Петра и стала  сначала его боевой подругой, а потом он обвенчался с ней, дал  имя Екатерина Алексеевна. И  чевой-то  ей приспичило взять  себе именно это поместье? Она могла бы попросить у  своего Петруши любое другое? Уж не  из тутошних ли  ижор  эта маленькая Марта-Екатерина? А? Ведь  они тоже славились внешней привлекательностью, живостью и веселым нравом, были они тоже  небольшого роста, смышленые, умелые, не слишком озабоченные соблюдением религиозных правил:  у них браки заключались чаще на небесах, чем в церкви…

               

 В редкие  тихие  вечера  дома, когда они оставались одни во всей школе, а за окнами шумели высокие сосны, лаял иногда  во дворе школьный пес, ему вторили деревенские собаки, урчала  у  натопленной печи кошка, молодой муженек, лежа  на деревянном старинном  диване  с  книжкой,  рассуждал, вспоминал, наслаждался домашним уютом, а беременная Анна вязала ему носки или вышивала «думочку».  Потом  он садился за стол – проверял тетради, готовился к урокам.
 Много узнавала, вольно и невольно, от мужа Анна  не только об истории, культуре и  литературе, начал он  даже  учить ее  немецкому языку, которым владел прекрасно, читал вслух  стихи  или пел под школьную фисгармонию Шуберта:
- Das Wandern ist das Myllerslust,  das Wandern…(Движенье -  радость жизни у  мельника, движенье). Да, быстро  «учеба» закончилась. Осталась Анна со свидетельством  школы-четырехлетки.

  А  знания немецкого пригодились!  Сразу после объявления  в районе мобилизации   учителю Николаю Ивановичу  приказали оставаться в тылу партизанить, и он при немцах  прикинулся  списанным из-за зрения пастухом, чтобы пропитание семье добывать и для сводок с фронтов сведения собирать,  где только можно: вычитывал в немецких листовках и газетах  между строк, потом писал плакаты, которые они  развешивали по деревням. На таких же плакатах и обрывках оберточной бумаги  кропал он и свой отчет-дневник. После войны бумажки  долго  изучали  в  спецорганах, и вот недавно  передали в школу, для истории.  Наконец он перед Лилей,  бесценный для нее документ, перепечатанный чужими руками, - укором  всем,  кто  этой чертовой войной надолго  погасил  солнце  над Россией. Ребятки, оформившие и подарившие Лиле с мамой  этот альбом,  написали в эпиграфе:
- И пусть в тридцатую весну
  народы слышат наше слово
 там, где добили мы войну,
 мы не дадим родиться новой!
 Лиля каждую строчку альбома  потом читала  не раз:
5 ноября 1942 г. Дни за днями тянется однообразная серая, под стать поздней осени, жизнь. Полтора года не приходится видеть нормальных людей. Они там, где им полагается быть. И книг нет хороших, которые, бывало, ставили меня на ноги. Я жду, когда выручат меня наши из смрада немецкой большой лжи. В голове война, война,  война, каждую минуту, каждый час. И каждый удар пушки с фронта говорит: «Может, на одного немца меньше стало. Может, сегодня или завтра  отгонят немцев и свои, родные придут. А я в этом деле плохой помощник своей Родине: мизерны дела мои. Нет охоты умирать здесь от руки палача, не увидев торжества наших русских, торжества победителей, веру в которых я ношу, как мать младенца в чреве своем.  Все наши вылазки на пользу  Родины связаны с риском расплаты своей жизнью…
22 ноября 1942 г. Приезжали в деревню, в школу, немцы-«никсы», так стали называть их деревенские, когда перестали получать от них объедки со стола…
…В моей квартире поселился главный офицер…
… Один полицай говорил, что немцы от Москвы стоят в восьми километрах, что Калининская область целиком ими занята. Дурак, противоречит даже немецким газетам…
2 декабря 1942  г. Части, стоявшие здесь, уехали затыкать дыру у Сталинграда. Как бы хорошо было  задержать их здесь! Но что я, беспомощный человек, могу сделать, чтобы сорвать их планы? А войска были важные, - последняя гитлеровская надежда, на пилотках череп (войска СС), батальон смерти. До каких размеров обесчеловечился фашизм, чтобы носить такой знак!  Это надо потерять все человеческое достоинство и уподобиться кровожадному зверю, жаждующему крови и смерти! Но и эти звери разочаровались в войне, разочаровались в гитлеризме, все держится исключительно на палочной дисциплине, на офицерах. Их солдат замучен, недоволен. За невыполнение приказаний их истязают невиданными пытками. Даже в знаменитых батальонах пьют много, очень много. Последние два дня молился, чтобы вьюга продолжалась, задержала бы транспорт немцев, снабжающий немецкие войска. Снегу много выпало. Но вьюга кончилась, и опять под палками гонят  рабов, население, чистить дороги…
8 декабря 1942 г. …Прошлую зиму и весну все свои силы, весь запас энергии клал на то, чтобы спасти жизни жены и свою…
…Из тысячи один немец теперь считает, что они когда-нибудь возьмут Ленинград…
 Слышу гром родных пушек, слышу гудение наших самолетов. Это гром «подарков» для немцев, спускаемых для них. В немецкой газете была статья, где было написано, что падение Ленинграда зависит исключительно от приказа фюрера. Смешно и глупо. Но эти газеты я читаю с азартом. Совсем другое вычитываешь, не то, что написано. Сквозь немецкий раздутый пафос все-таки проявляется истина, и между строк видно, что делается в Сталинграде, в Африке и на других фронтах. А если верить немцам, то за полгода у них не было ни одного поражения.
 …О чем ведь они мечтали, как пишут в их газетах: «Взял бы земли 20 гектаров, коров бы государство дало 10 штук, 10 лошадей. Стал бы посматривать, как мои работники работают. Отдохнул бы после войны на славу!». А в работниках было бы местное население. Вот их освободительное лицо!..
…Великим достижением было бы, если бы люди сумели уничтожить оружие, убивающее человека, и это в тысячу раз сделало бы людей ближе к человеку! (Лиля , 31-летняя дочка 25-летнего мечтателя-подпольщика, улыбалась сквозь слезы его наивности и сравнивала со своими размышлениями на тему войны, в причинах которой она видела  прежде всего власть денег! Вот с чем бы она поборолась вместе с единомышленниками, -   еще  одна утопистка!). А я в немецкой неволе могу только радоваться, восхищаться тем, что сделано. Плохой я помощник своей Родине. За мои мизерные дела наши могут не пощадить меня. Слезы не раз подступали. Но радостью переполняется сердце за милых наших русских братьев, которые такую многомиллионную орду сдерживают.
Великое будущее России теперь сбывается на глазах. Душа хочет обнять, расцеловать всех тех людей, которые дерутся за правое дело. Глаза хотят увидеть великий пир советских людей во всей необъятности его характера в веселии, в гульбе после всех этих чудовищных боев. Уши хотят услышать песню «Широка страна моя родная. Много в ней лесов, полей и рек…». И нельзя…».
  Справедливые и вещие слова отца, отчет о проделанных им с товарищами партизанских  делах  и просто конкретные детали его  бытия в войну Лиля находила, как драгоценности. Были в дневнике  воспоминания - характеристики: «Одна старушка, скрывавшаяся в лесу в начале войны, говорила: « Неужели лакействовать придется русским людям? Неужели опять начинаются времена, когда простые люди будут подчищать грязь за господами, раньше за своими, а теперь за немецкими? Встал простой человек на ноги, стал человеком, а теперь снова лакеем должен быть? Не допустит этого наш народ!». Отец  иногда  размышлял в дневнике  по поводу разных  встречаемых им людей. Вот что он  пишет  об одном своем сомнительном  товарище: «…увлекается охотой, рыбной ловлей, в связи с этим рассказывает множество невероятных историй. Любит повеселиться. Любит музыку и довольно хорошо (для деревни) исполняет некоторые простые вещи.  Охоч до сладкого, мне приходится слушать, где в каких гастрономах он бывал, чего и сколько покупал и что ел. При воспоминании об этом у него разгораются глаза… Даже не прочь выпить, но соблюдает законы умеренности и аккуратности: самому купить пол-литра он не рискнет.  И видно, что ему не нравится, что немцев гонят и перетолковывает  по-своему  газетные сообщения об этом:  после ликвидации 6-й армии в Сталинграде сказал, что русские взяли в плен дивизию, а я говорю ему: «Не дивизию, а армию!».  Раньше, когда пришли только немцы, развил сильную агитацию против русских. Теперь, когда история поворачивается вспять, он старается отгородиться от немцев разными выдумками о своих якобы противонемецких действиях.
26 февраля 1943 года. Немецкие газеты сообщают, что оставлен немецкими войсками Харьков, что окружена армия на Кавказе, что русские добрались до Днепра.
30 апреля 1943 года. Канун 1 Мая, самого веселого, радостного праздника. Отметить этот праздник совершенно нечем.
12 мая 1943 года. Большая радость. Военные действия в Африке закончены. Результаты еще не известны, но предполагаю, что германо-итальянские  армии целиком остались там. Поражение не менее крупное, чем у Сталинграда. Муссолини в оправдание перед народом произносит речи, в которых, как когда-то Гитлер в отношении Сталинграда, заверяет: «Мы еще в Африку вернемся!». В газетах бешеная пропаганда о спасении России «русской освободительной армией». Последний козырь, но безнадежный. С 18 по 21 мая  в нашей местности назначен смотр молодежи от 15 лет и старше. Предполагаю, что будут «добровольно», под принуждением привлечены в армию Власова.
2 июня 1943 года.  В школе стоял штаб. Среди солдат были и русские, так называемые «добровольцы». Большинство ребята хорошие, простые. Издевательства, которые творили над ними немцы в лагере, не забыли. В новом положении чувствуют себя неловко, но голод на протяжении полутора лет так измучил их, что им приходится радоваться этому положению. По их словам, они чудом спаслись. Дошли до такого состояния, что даже порога перешагнуть не хватало сил, даже на койку не было сил забраться, не хватало сил удержать мочу и донести ее до места. Так жили все сто процентов пленных. Миллионы людей, по их словам, не менее 75%, погибли от голода, от постоянных побоев. Многих приканчивали пулей или прикладом за то, что те не имели сил поднять бревно, а если уж человек лег на пути, то никто его выручить не мог. Его ожидала верная смерть. Были случаи, когда по 10 дней  не давали решительно ничего, кроме воды. Не давали людям помыться, стирать белье. Вшей на пленных было столько, что сгребали горстями. Молились, чтобы снаряд упал в ночлежное помещение и покончил с их мучениями. Но видимо, советское командование знало, где находятся лагеря военнопленных, и не было случая, чтобы снаряды падали на них. Надежды на возврат не было. Люди на глазах умирали, как мухи. То, что претерпели русские люди, много людей, трудно представить. Это сплошной кошмар, сплошной ужас.
Тем же числом  отец пишет  с радостью: «В то, что происходит сейчас, после двух лет войны, трудно поверить. Немцы вдруг стали подмасливаться к русскому человеку. Нередки случаи, что дают муки или махорки. В чем дело? А дело в том, что в прошедшую зиму русские показали силу свою, дали такой урок, от которого немцы до сих пор не могут опомниться. Русские показали, что геройство русских неисчерпаемо,  что русская артиллерия бьет  так точно, что немцы удивлены техникой СССР». В одном месте  он с горьким юмором замечает: «Есть признания немцев, что на русскую женщину надо троих немецких солдат», и дальше свидетельствовал: «То, что претерпели русские люди, трудно представить. Немцы считали русских людей хуже скота. Они грабили, били, насиловали русских, оставшихся на оккупированной территории…
13 июля 1943 года. С 6 июля начались бои на участке фронта Белгород-Орел протяжением в 250 км. По своим размерам, по ожесточенности не виданные доселе бои, - в таком духе характеризуют немецкие газеты. В газетах признают, что трудно предугадать, чем все это кончится».
 Лилина бабушка, Варвара Николаевна,  горевала, конечно,  о гибели на фронте ее младшего сына, летчика, Колиного брата, красавчика Кости, но в голос кричала и ослепла почти от горя, когда ей передали  известие  от  одной  из местных жительниц:  «Летом 1943 года Николай   приходил к моему отцу, и они подолгу беседовали и шептались, о чем, я не знаю. Была у них газета «Ленинградская правда». Может, и она сыграла такую страшную роль. Был еще у них один товарищ, лесничий. Тоже приходил с секретами. В сентябре 1943 года мой отец с Николаем  Ивановичем увели ночью из немецкой части военно - пленных, которые там работали. Как это им удалось, не знаю, но утром был страшный переполох. Отец вернулся к вечеру, а Николай остался в лесу с ними, их было 10 человек. Отец помогал доставать питание, которое отправляли в лес. В октябре началась эвакуация, и мы , 5 человек детей, отец и мать, ушли в лес. А 15 ноября к нам в лес пришли немцы. Привели нас в комендатуру, продержали трое суток в подвале, таскали на допросы, целились в нас из пистолетов и автоматов, но почему-то не застрелили. А потом отца и Николая увели в концлагерь в поселок Тайцы. Один полицай, отсидевший потом 15 лет за предательство, после уехавший в Эстонию, рассказывал, что отца и Николая казнили: облили бензином и сожгли. Моя мать  получила извещение: «Ваш муж погиб за социалистическую Родину, а слово «в боях» было зачеркнуто».

               

  Мать Лили тоже получила такое извещение, и 18 лет на  Лилю приходила пенсия за  отца..
 - Дорогие мои  красные  следопытики из 6 б класса: Коля, Наташенька, Гена, Людочка, Саша, Борис, Леня, Галя, Олечка, Саша, Зина!  Как я вам благодарна за этот  ваш труд по сбору воспоминаний,  и вам, дорогие учителя, за такой подарок, альбом,  за таких учеников! – Лиля не любила плакать, но тут  не сдержала  слез сквозь улыбку, - от радости  встречи с отцом  на  страницах  подаренного детьми альбома,  благодарности за  строки из  истории ее семьи, -  наконец, был послан   ответ на ее немое и вечное взывание к отцу.
 -   Если бы  эти слова  моего отца, полные веры в будущее, написанные им в самые беспросветные времена,  я  прочла  раньше, в юности,  наверно,  жизнь свою я построила  бы более осмысленно и   плодотворно. Но лучше поздно, чем никогда, и я постараюсь хотя бы  дочку свою воспитать  поупрямее, чем я, более трудолюбивой и упорной в достижении своих целей,  -    Лиля смахнула слезы, и  все пошли   в столовую, на тризну, -  угощаться  в честь  памяти  учителя-героя  этой школы.
  Потом  Лиля не раз принимала в городе,  у себя дома,  своих юных  друзей из  школы. Прошло  время.  Дети окончили школу, разлетелись. От дружбы остались светлые  воспоминания и альбом.  С одной из  тех своих юных  подружек Лиля  переписывалась и  сообщала ей, что после получения дневника отца   ощущала себя  обретшей  незримое  покровительство: отныне из самых затруднительных  положений ее  семью   будто  выводит  их  с отцом  Троица – вера, надежда и любовь. Вот и муж  стал меньше подозревать ее  во всех грехах, и   они договорились с ним  посоветоваться еще с психологом, - авось, поможет ему  совсем побороть  дурные мысли: на покровительство надейся, да сам не плошай!
 Такое завершение получила  история с военным  дневником молодого  партизанского командира. Лиле  больше не удалось  ничего узнать об отце. Невозможно было найти свидетелей его гибели, терялись и другие следы его жизни: снесены  и перестроены дома, где он жил, школа, где он работал, уходили из жизни его родные, друзья и товарищи. Но свет  его личности как бы отражается теперь в  замечательной литературной и исторической деятельности  его внучки Катерины. Она  приняла близко  к сердцу дедовские идеи, много училась, и теперь  трудится на ниве изучения и преподавания  классической филологии  -  во славу русского просвещения.       
 
 Лахти.2012.