Перед Бабой-Ягой и Кощеем Бессмертным, точно, виноват! Я ж не отрицаю! Но Зайчик-Попрыгайчик и Мишка-Топтыжка? Им-то что я сделал? И Деду Морозу?… Вот кажется, пожилой человек, а туда же – посохом в меня тыкал, нецензурно выражался! Хотя хуже всех оказалась Снегурка! Шипела, словно змеюка, и лягалась, как кобыла! После её пинков сидеть больно! – так думал и горевал я в кромешной тьме, уже ни на что не надеясь, разве что на чудо…
А началась эта история с того, что мой напарник Кеша, тоже монтировщик (рабочий сцены), упросил отпустить его с последнего спектакля 31-го декабря. В благодарность принёс мне бутылку водки, правда, со мной же её и оприходовал. Затем ещё одну, да и у меня было… Вот уж спектакль начался… Он то домой ушёл, а я — в зюзю… Хотел было в оркестровой яме покемарить, но не дали, наверх погнали Бабу-Ягу спускать. Так по ходу пьесы положено: Баба-Яга в ступе по канату с балкона на сцену съезжает. Для этой цели под ступой имеется механизм, который её взад-вперёд двигает.
После проводов Кеши меня маленько пошатывало, да ничего, тумблером я завсегда щёлкнуть могу… И покатилась Костяная Нога вниз, по наклонной, как и задумано автором, со свистом и улюлюканьем. Тут меня снова шатнуло, и тумблер выключился… Бабка застряла посередине: висит над залом, тихонько ругательства бормочет, из образа не выходит. А мне от её бормотания вдруг так весело стало… И решил я: пусть и публика порадуется… Принялся Бабку туда-сюда по канату гонять. Тут уж она по- настоящему заорала.
Яга орёт, ребята в зале радуются, и я ржу, не могу остановиться. Но Зайчик-Попрыгайчик и Мишка-Топтыжка не дали вволю наиграться: прибежали, отпихнули, спустили старую на сцену, а меня прогнали.
Обиделся я на них и забыл Кощею матрас под люком подстелить…
По сценарию коварная Баба-Яга на сцене Деду Морозу ловушку подстроила, закрыла полынью (люк) белым платком пуховым. Злой Кощей этого не знал. Решил он у Дедушки мешок с подарками украсть. Стал подкрадываться, да и провалился. Провалился, а матраса-то и нет!
«Буль-буль», — включил запись звукорежиссёр. А из «полыньи» грохот и протяжный, страшный вой. Детишки в зале испугались, притихли. Но Мороз – артист бывалый, не растерялся, говорит Снегурке: «Видно, до дна промёрзла наша речка, должно больно навернулся Кощеюшка! Слышишь, как вьюга воет? Жалко мужика…»
Услыхал я, что Бессмертный «загремел» и тоска на меня напала, сделалось мне грустно… Завернулся я в занавес – переживаю. А Снегурка на сцене надрывается: «Ёлочка, зажгись! Ёлочка, зажгись!» Раз двадцать проорала, даже охрипла, бедная. Вновь примчались псы театральные, братья-близнецы Заяц и Медведь, соединили провода, включили ёлку. Все вместе финальную песенку спели, подождали, когда зрители разойдутся, и ко мне. Давай всей труппой «воспитывать».
— Я, — кричит Бабка-Ёжка, чуть не родила со страху в этой ступе. Изжарить его, подлеца!
— Но сначала переломать все косточки! – орёт Кощей. А сам острой коленкой по яичку норовит стукнуть, бессмертия лишить хочет…
Снегурка хрипит (голос-то сорвала) и больно лягается. Сам Дедушка Мороз (а ещё народный артист!) посохом мне по кумполу съездил! А эти клоуны: Попрыгайчик и Топтыжка схватили за шиворот, и в гримм-уборную поволокли, заперли, свет выключили, ушли…
Остался я один в кромешной темноте. Скрипит, стонет старый театр… Известное дело, театр - место не чистое…Тут помимо приходящей нечисти ещё своя, местная имеется. Например, призрак повесившегося автора. Бродит он по закулисью в поисках жертвы, как поймает кого, так сразу за грудки хватает и спрашивает: «Понравилась тебе моя пьеса?» Тут главное: ему в глаза не смотреть и ничего не отвечать, а ответишь или посмотришь - пеняй на себя… А еще страшнее - прОклятый актер, говорят он душу чёрту за бутылку водки продал и теперь себе замену в аду ищет, всем встречным выпить предлагает. Выпьешь и считай пропал! Одно спасенье- трижды стакан перекрестить! Есть еще гардеробные - это те, кто в гардеробе мелочь из карманов тырит, ну и разные: буфетные, гримёрные, сценические, злобные подковёрные критики…
Ой, ой, кто-то из темноты подкрадывается, когтями по паркету цокает, а из углов что-то страшное уставилось… Жутко-о! Начал я плакать и просить: «Дедушка Мороз! Снегурочка! Бабуся-Ягуся! Кощеюшка! Простите меня! Христа ради! Я больше не буду-у-у!» Но как ни звал, как ни просил слёзно, никто не отозвался. Все по домам разошлись Новый год встречать. Бросили меня одного, дрожащего и протрезвевшего...
Выпустили меня только в новом году перед утренним спектаклем. Труппа была всё та же: нечисть и зверьё. Только после вчерашнего какие-то они болезненные. Мишка-Топтыжка на двоих не стоит- на четыре лапы опускается, Зайка- косой в стельку, петли по сцене накручивает, Дед Мороз–Красный нос, ему и гримёр теперь не нужен… Один я, как стёклышко, бегаю по театру, декорации монтирую, свет устанавливаю, матрас расстилаю. Помреж, которого вчера на спектакле не было, хвалит меня, не нахвалится, господам артистам в пример ставит!
А закончилась эта новогодняя история, как и положено – Чудом!
Пить-то я, братцы, бросил! С тех пор ни капли! Даже в Новый год!
Теперь вот Кешу хочу отучить. Думаю на следующий Новый год его в театре запереть. Кто знает? Может Чудо повторится?!