… Я иду по бульвару. Наушники. Плеер. Музыка. Красивая музыка. Вдоль тротуара сделали что-то вроде галереи памяти. Памяти о героях войны. Тех, которые жили в этом районе – районе, в котором теперь живу и я.
… Я иду и вижу их фотографии. Их улыбающиеся лица. Иванова Риметта Васильевна, Коновницын Николай Владимирович… Хм, Риметта – какое странное, красивое имя! Люди с фотографии улыбаются. Они герои, они прошли войну. Капитан, полковник…
И вдруг – почему-то – нестерпимая боль и даже обида. Мой двоюродный дед – он погиб в самом начале войны, под Калининградом (тогда еще - Кенигсбергом). Он был пушечным мясом, от которого не осталось даже названия населенного пункта, куда можно приехать и привезти цветы. Пушечным мясом без имени был он, мой двоюродный дед… Как несправедлива и избирательна человеческая память, жизнь, судьба!
Мой двоюродный дед… Дед! Дед?! О Боже ты мой, когда он погиб, ему было двадцать два года. Он не то что дедом – он не стал ни отцом, ни мужем. Двадцать два, двадцать два… Иду и отмеряю шаг этим страшным «двадцать два»… Я уже пережила своего деда. Деда Ивана. Ванечку. Ванюшку.
...Ему двадцать два. И – сколько же жизни, сколько жажды жизни в его безумно красивых глазах! Такие глаза, такое молодое тело, такая молодая жизнь – всё оборвалось, всё было убито, всё превратилось в ничто.
Ему, моему Ванечке, никто не поставил памятник. Никто не напечатал его фотографию на плакате и не поставил этот плакат на бульвар. Его единственный памятник – это я, в наушниках и с рюкзаком топающая по этому бульвару. Свою жизнь он подарил мне. Спасибо, Ванечка…