Глава V
Если на днях и распогодилось немного, то длилось это недолго. В день побега в двери вновь постучалась непогода. Изабель не помнила, как прошел этот день. Она нещадно торопила время, проспав полдня после обеда, чтобы по возможности меньше наблюдать его неспешный ход. Больше всего на свете она боялась выдать себя. Большей нелепости, чем сделать это в решающий день, нельзя было и придумать. Опасаясь попадаться лишний раз на глаза матери, Изабель стыдилась встретиться и с Патриком. Конечно, он пообещал помочь ей, хотя и шел в том против себя. «Помни, как бы ни обернулось дело, всегда рассчитывай на меня», - сказал он ей накануне. Наверное, именно этих слов ждала она от него. «Вот увидишь, все будет хорошо, и я буду счастлива», - отвечала ему Изабель, а он в ответ лишь недоверчиво качал головой.
Прижавшись носом к холодному стеклу, Изабель смотрела, как на освещенном фонарями дворе блестят от дождя дорожки. Зелень казалась почти черной. На окне появлялись все новые капли, и было слышно, как часто и громко в преддверии ночной тиши стучат они, ударяясь о металлический карниз. Время шло, уже можно было взять в руки нехитрый багаж и покинуть дом, но Изабель медлила. В комнату постучали.
- Наконец-то, - прошептала она, бросаясь к двери.
- Все спокойно, - не скрывая волнения, прошептал Патрик. – Можешь идти.
Быстрота, с которой нужно было действовать, придала Изабель решительности. Обняв на прощание Патрика, она накинула плащ, надела шляпку, взяла зонт, перчатки и чемодан.
- Не провожай меня. Расстанемся здесь, - сказала она брату.
Патрик хотел что-то сказать, найдя тысячу доводов, чтобы уговорить сестру передумать, но пересилил себя. Они простились, и он неподвижно смотрел, как она удаляется прочь по коридору, слушая, как исчезают на лестнице ее торопливые шаги.
Изабель выбежала из дома так, будто за ней гналась свора собак. Было сложно спешить и одновременно не шуметь, но мысль, что трепещущей птицей билась у нее в голове, добавила движениям небывалую ловкость. Чтобы не намочить ноги, Изабель перепрыгнула через лужицы, что уже появились на дорожках. Патрик загодя открыл ворота, и потому проход был свободен. Свобода! Это слово воочию вырастало перед Изабель, окрыляя ее. В мыслях и мечтах она уже была в Париже в объятиях Люсьена. Изабель только хотела закрыть за собой ворота, как кто-то не дал ей этого сделать, схватив за руку.
- Патрик? – испуганно воскликнула Изабель, непонимающе глядя на брата. – Что случилось?
Он стоял перед ней, выбежав из дома, в чем был. Добежав до Изабель за считанные секунды, он успел вымокнуть до нитки.
- Прошу, одумайся, - взволнованно заговорил он. – Хочешь, поедем со мной в Париж, потом в Марсель? Я уговорю мать, она отпустит. У тебя будут новые впечатления, все, что захочешь, только не уезжай. Это гибель, пелена, что застилает твои глаза. Ты ослеплена и видишь только желаемое. Ты же совсем не знаешь этого человека. Это же полнейшее безрассудство!
Изабель, ошарашенная, слушала и смутно понимала, что где-то уже слышала до боли похожие слова. Просто совпадение!
- Ты же обещал! – воскликнула она, больше всего боясь, что сейчас кто-нибудь явится сюда на шум, и тогда всем ее планам – пиши, пропало. – Отпусти меня! – она вырвала руку. – Ты же обещал! – повторила она, чуть не плача от обиды.
Возможно, и Патрику в эту минуту было сложно сдержать слезы, но лицо его, мокрое от дождя, скрывало их.
- Возьми, - ледяными руками он сунул в ладони Изабель толстую пачку банкнот. – Пригодится.
Изабель хотела возразить, но взгляд его был непреклонен. Она спрятала деньги в чемодан.
- Ты весь промок, - сказала она, видя, как мокрая сорочка облепила его тело. – Иди в дом, не стой под дождем, - произнесла она, пряча глаза, полные стыда.
До самой церкви на пути Изабель не встретилось ни одного препятствия. Дорога немного успокоила ее. Она шла под зонтом, потому дождь почти не задевал ее. В такую погоду дышалось особенно легко. Ноги сами вели ее по знакомому пути. Поначалу Изабель оглядывалась, боясь преследования, но скоро успокоилась, и остаток пути был приятен и сладостен ожиданием счастья. Юная и восторженная, она видела весь мир в розовом цвете. Трудности казались ей легко преодолимыми, препятствия мнимыми. Она была уверена как никогда, что любой, увидев ее радость, тотчас забудет все возможные обиды. Все-таки, фортуна, если она и существует, сегодня была на ее стороне. Так, уверенно и ничуть не боясь безлюдности таинственного места, Изабель пробралась в старую часовню.
- Люсьен, - по привычке позвала она, увидев на полу зажженную свечу.
Свеча стояла посередине залы. Изабель позвала Люсьена еще раз, думая, что возлюбленный вот-вот появится. Ответом ей было лишь легкое потрескивание свечи. Рядом, на полу, лежал конверт. «Тайное послание!» - пронеслось в голове Изабель, и, дрожа от радостного нетерпения, она начала вскрывать конверт. Присев на корточки и придвинув ближе свечу, она стала читать:
«Милая Изабель,
одному Богу известно, как тяжело мне писать эти строки. Я готов тысячу раз просить тебя простить меня, но понимаю, что нет мне прощения. Мы порой не властны над событиями, что настигают нас с невообразимой жестокостью и быстротой, но я не хочу ломать еще одну жизнь, твою жизнь, милая Изабель. Я хочу сказать тебе: забудь все, перечеркни память, выбрось наши мечты и надежды, коли им не суждено сбыться. Я не лукавил и не кривил душой, мечтая начать с тобой новую жизнь. Ты была дорога мне, ты и сейчас дорога мне, но есть цепи, нет, даже оковы, что не позволяют нам быть вместе. Ты еще не так далеко от дома и родных. Тебе легко вернуться, и, проснувшись на следующий день, продолжать жить так, словно ничего и не было. Да и в самом деле ничего не было. Просто глупая мечта, игра, что вскружила нам голову, рискуя заставить тебя совершить непоправимую ошибку. Конечно, я бы мог оставаться бесчестным и подлым, мне бы ничего не стоило продолжать этот мнимый путь к счастью. Он как побег. Побег от правды и обязательств. Наверное, в душе мне до сих пор хочется осуществить его, наплевав на долг и честь, но правда – коварная вещь. Она выплывает наружу в самый неподходящий момент, когда ты меньше всего готов к ней. Прошлое мое явилось ко мне этой правдой, отвратительной и мучительной. Я думал, что с ним покончено, но оно поймало меня, словно мышь в мышеловку. Труа – маленький городок, и до тебя рано или поздно дойдут слухи, потому предпочту сказать тебе все сам, хоть это и нелегко. В жизни моей появилось обязательство, что навязали мне, не спросив, хочу ли я выполнить его, но, увы, в этом у меня едва ли остается выбор. Меня подловили на моей былой слабости, но кто безгрешен? У кого не было ошибок и искушений, соблазнов, перед которыми не устоять? Я должен буду жениться на женщине, что носит моего ребенка. Вот она! Словно месть преданной жены, выжданная, выдержанная, чтобы ударить больнее. Нет, я никогда не был женат, зато в ближайшем будущем мне едва ли удастся избежать этих уз. Я никогда не обманывал тебя, для меня эта история уже стала прошлым, и я имею право на сомнения – мой ли это ребенок, но разве могу я доказать? Сердце мое полно такой горечи и сожалений, что я готов проклинать самое слово любовь! Я хотел быть с тобой. Ты прелестна, как майский цветок, ты любому вскружишь голову, даже святой не устоит перед тобой. Любовь! Так недолго стать аскетом и отшельником! Мы думаем, что любим, привязываемся душой и телом, а потом нас ловят в нами же расставленные сети. Не знаю, получилось бы у нас с тобой что-нибудь. Я верил, что смогу перечеркнуть с тобою прежнюю жизнь. Любовь! Красивое слово, за которым банальная ловушка. Я начинаю ненавидеть его. Знаешь, я где-то даже благодарен судьбе за то, что так все сложилось, вернее, ничего не сложилось. Наша история так и останется красивой историей, не омраченной испытанием быта и взаимными упреками. Мы ничего не должны друг другу, и, слава Богу, что мы не зашли дальше сладких мечтаний о радужной жизни. Нет, не принимай мою горечь на свой счет, но это правда, пусть и неприятная. Прости еще раз.
Люсьен».
Это все неверный свет свечи, что искажает строки и смысл написанного. Иначе разве может существовать другое объяснение? Это не может быть правдой! Игра? Разве можно было так сыграть? Чувствуя, как начинают стучать зубы, Изабель вцепилась в письмо, пытаясь перечитать его еще и еще раз, будто хотела, наконец, увидеть то, что не заметила раньше: все это шутка! Глупая дурная шутка, и сейчас он войдет сюда как прежде, возьмет ее за руку, и они уедут в Париж. Однако чем больше она читала, тем сильнее кружилась голова. Мысли острые, как иголки, кололи ее изнутри. Ей казалось, что кто-то словно режет ее по-живому. Ей хотелось кричать, но крик глухим рыданием, каким-то твердым комком застревал в горле. Как поверить? Изабель сидела на холодном и влажном полу, обхватив руками колени. Она смотрела, но не видела перед собой даже письма. Внутри все разрывалось с такой болью, точно с нее живой содрали кожу, оставив мучительно и медленно истекать кровью. Ее начали сотрясать даже не рыдания, но судороги. «Нет, неправда…», - только и срывалось с ее губ, вернее, это было единственным, что можно было разобрать среди нечеловеческого хрипа. Глаза ее, полные слез, были широко раскрыты, будто перед ней стоял вышедший из могилы мертвец. Было трудно дышать. Конвульсии, охватившие ее тело стальной хваткой, сжимали горло. Кто-то в одну секунду выбил землю у нее из-под ног. И сделал это Люсьен.
Изабель сидела, сжавшись в комок. Она пыталась еще раз дотронуться до письма, но один только взгляд на бумагу, где глаз вырывал то одно, то другое слово, был подобен удару острого ножа в самую грудь. «Господи, как больно… Как жить теперь?» И мысль эта была мучительнее самого письма. Она точно замерла, чувствуя, как все течет мимо нее, оставляя единственное желание смерти.
Изабель вернулась к реальности, услышав, как потрескивает догорающая свеча. Что-то больно укололо в самое сердце. Она вскрикнула, увидев ли что, или почувствовав, после чего вдруг вскочила с места, в безумии оглядываясь по сторонам. «Знак! Это знак!» - прошептала она. Взгляд ее упал на дверь, что вела в звонницу. Не помня себя, Изабель бросилась туда, перепрыгивая через ступеньки. Она бежала наверх как к спасению, так стремительно и быстро, как летит попавшая в туннель душа, расставшись с телесной оболочкой, прежде чем предстать перед вратами Царствия Небесного.
Выбежав на площадку звонницы, Изабель, наконец, вдохнула полной грудью. Дождь лил со всех сторон. Было ветрено, и башня точно раскачивалась из стороны в сторону. Изабель не замечала этого, видя перед собой лишь черное беззвездное небо, затянутое смутно различимыми тучами. Ветер сбивал листву с деревьев, гнул ветви. Они стонали, сплетались друг с другом, и самые тонкие из них ломались, не выдерживая непогоды. Невозможно было определить, откуда дул ветер. Он словно гонял по кругу свои потоки, и казалось, звонница попала в их круговорот. Закрыв руками уши, чтобы не слышать гула ветра, Изабель согнулась, начав неумелую молитву. Ей хотелось, чтобы ветер сдул ее, как сдувал сейчас с деревьев юные некрепкие листья, хотелось унестись в потоке дождя, чтобы где-нибудь вдали потонуть в нем, исчезнув без следа. Что для мира Изабель де Монферрак? Пылинка на дороге, крошечная капля в потоке дождя. Заметит ли кто ее исчезновение? Люди поплачут и забудут – у них короткая память. Что для них жизнь? Игра. Фарс. Ловушка, в которую однажды сам и попадаешь. «Нет, не могу больше!» - невольно вырвались из груди слова.
Изабель вздрогнула от их звука. Она поняла, что стоит у парапета звонницы, наклонившись вниз. Голова кружилась от высоты, но не было страшно. Помутилось ли сознание, но девушке чудилось, что круглая башня вертится вокруг своей оси, она же сама стоит на месте, пытаясь закрыть глаза, чтобы унять головокружение. Нужно решиться! О, сколько отчаянной смелости было в этом порыве! Что увидела она перед собой, что приняла за некое знамение свыше? Схватившись руками за шершавый каменный парапет, мокрый и холодный от дождя, Изабель нашла на стене неровность, и, привстав на нее носком ботинка, подтянулась и села на парапет. Она села полубоком, прижавшись спиной к одной из колонн. Зубы стучали, но внутри уже поселилось твердое намерение. Изабель посмотрела вниз туда, где под башней лежали камни. Острые, подобно кинжалам, они в секунду проткнут насквозь ее тело, она и не заметит. Больно не будет. Да и может ли быть больнее, чем сейчас? Изабель показалось, что она выкрикнула последние слова. «Я сделаю это и в одночасье покончу со всем. Я больше не буду страдать», - прошептала она. Она еще раз взглянула вниз, но не увидела там ничего – слезы и ночь слепили глаза. Изабель хотела только перекинуть ноги через парапет, как случилось что-то, что она даже не поняла. Все произошло в доли секунды. Она услышала чей-то крик, потом что-то навалилось на нее, схватило в охапку, и она почувствовала, как падает, но падение вышло коротким. «Нет, Изабель, нет!» - услышала она чей-то как будто знакомый крик. Она упала на что-то мягкое и теплое, что продолжало держать ее, лишив возможности пошевелиться. Изабель попыталась вырваться, ее охватил ужас. Ей показалось, что ее схватил невиданный зверь, выскочив из самой преисподней. Она закричала от ужаса, пытаясь извернуться и укусить нечто, но эти движения лишили ее последних сил, и она почувствовала, как темнеет перед глазами. Происходящее стало проваливаться в глубокую бездонную яму.
Последующее продолжало врываться в реальность из полузабытья или полуяви. Изабель казалось, что она скользит куда-то вниз, на этот раз мягко и медленно. Ей стало намного теплее. Ей хотелось сказать что-то или спросить, но она как будто больше не принадлежала самой себе. Слова, если они и вырывались из ее груди, превращались в неопределенный стон, и Изабель сама не могла понять, что хочет сказать.
Она очнулась в незнакомом месте. Комнатка была маленькой и очень скромной. Софа, два стула и стол – больше здесь не было ничего. Приглушенный свет лил откуда-то сбоку. Главное, здесь было сухо и тепло, здесь не было ветра, что нещадно сдувал все с башни. Изабель открыла глаза, и первое, что увидела – лицо отца Себастьена, сидевшего на стуле у софы, на которой она и лежала.
- Отец Себастьен? – ничего не понимая, проговорила она.
- Вы сумасшедшая! Как могли вы подумать совершить такое? Вы счастливица, каких на свете мало. Бог увел от вас грязь и предательство, а вы в ответ вздумали распроститься с жизнью! Предатель не стоит и единой слезы, что вылились из ваших глаз! Он не любил вас никогда, а вы готовы были отдать жизнь из-за человека, который бы и не заметил вашей жертвы! – набросился на нее Себастьен, но голос его отчего-то надрывался. – Как вы? – прошептал он, тут же пожалев, что не сдержался.
На что сейчас походили его слова – на возмущение праведника или ярость ревнивца?
Он ближе придвинул стул. Руки его все еще тряслись. Он протянул их к Изабель, словно не мог поверить, что успел. Дотронувшись до ее плеча, он почувствовал, что и она вся дрожит.
- Вы замерзли! Я укрою вас, - он вскочил, отошел и через секунду вернулся с пледом в руках.
Он накрыл ее, укутывая с ног до головы. Он не сводил с нее с глаз, боясь начать разговор. Изабель огляделась, все еще не понимая, что происходит. Она увидела на втором стуле свой мокрый плащ. Одно ей было ясно: она была жива. Она еще не успела понять, обрадовала ли ее эта мысль или нет. Несчастная была точно пустой сосуд, к тому же треснувший.
- Где я? Это ваш дом? – не зная, что еще сказать, спросила она.
- Нет, это маленькая комнатка священника в церкви. Так сказать, место для сиесты после проповеди или между исповедями.
- Так это были вы, - задумчиво протянула Изабель, начиная осмысливать произошедшее.
Случившееся в один миг всплыло в ее памяти. Мозг, получивший краткую передышку, вновь начал трудиться, а значит осознавать, но легче от этого не стало. Натянув одеяло по самую макушку, Изабель тихо заплакала: на большее у нее не было сил.
- Зачем вы это сделали, святой отец? – глухо раздались ее слова. – Зачем? Как мне теперь жить?
Плечи ее стали сотрясаться все сильней, она все повторяла «Зачем?», тогда, испугавшись, как бы чего ни повторилось, Себастьен осторожно сел на краешек софы рядом с Изабель, робко кладя ей руки на плечи.
- Затем что вы должны жить, Изабель. Затем что жизнь прекрасна. Затем что вы думаете, будто она закончена, тогда как она даже не начиналась. Что это? Не любовь, но первая влюбленность, недолговечная и быстрая, как летний дождь. Он идет, и вам кажется, что он нескончаем. Стоит же ему пройти, дорожки высохнут, в лесах вновь запоют птицы, и вы даже не вспомните, что он был. Вы полюбите, вы обязательно полюбите настоящего человека и будете очень счастливы, и, тогда, возможно, вспомните, как однажды чуть не совершили непоправимое. Неужели вы не почувствовали обмана? Неужели не разгадали? Истинная любовь не бывает слепа, все это досужие домыслы, любовь видит все. А это значит, что в вашей жизни не случилось потери, - Себастьен улыбнулся, точно хотел добавить что. – Все позади, обошлось, - сказал он только, - и я буду бесконечно благодарить за то Бога.
Себастьен говорил тихо и ровно, наблюдая, как понемногу успокаивается Изабель. Девушка высунула голову из-под пледа, и, точно растерявшийся ищущий защиты ребенок, придвинулась к Себастьену и положила голову ему на плечо. Она была тиха и покорна. В какой-то момент она перестала всхлипывать, и Себастьену даже показалось, что она заснула. Себастьену вдруг стало неловко. Он вдруг смутился, сам не зная отчего, и если бы кто взглянул на него сейчас, увидел бы, как густо он покраснел. Первым его порывом было отстранить от себя Изабель, но он не сделал этого. Тихо и робко прозвучал ее вопрос:
- Как вы оказались там, святой отец?
- Я… я знал все. Узнал случайно, не преследуя дурной цели. После захотел убедить вас, помешать, но боялся открыться. Боялся нарушить обет, долг, но сейчас мне даже страшно представить, что могло бы произойти, если бы я опоздал.
Изабель открыла лицо. Глаза ее высохли. Она с удивлением смотрела на Себастьена, словно впервые видела его перед собой. В некотором роде так оно и было. Он сидел очень близко, лицом к лицу. Она различала, как учащенно он дышит, то и дело отводя взгляд в сторону. Она действительно впервые видела его таким, обычным человеком, молодым и взволнованным. Перед ней сидел не священник, но человек, спасший ей жизнь.
- Вы расскажете мне, святой отец? – она пытливо взглянула на него. – Мне нужно знать все. Думаю, Бог уже простил вас. Ведь лучше преступить клятву, чем позволить совершиться несчастью?
Себастьен, больше не колеблясь, рассказал Изабель все, начиная с того самого дня, когда стал случайным свидетелем их свидания в старой часовне, и, заканчивая тем, как следовал в этот вечер по ее пятам, предполагая, что может случиться непоправимое. Изабель слушала и горько улыбалась: многое становилось ясным и понятным.
- Значит, каждый раз вы хотели удержать меня?
- Да, но не решался сказать открыто. Знаете, я без раздумий последовал бы вслед за вами, если бы опоздал, - добавил он, опуская голову.
Изабель повернулась на его слова, услышав в них странную интонацию. Было необычно слышать подобное от священника. Она только видела, как дрожат его опущенные ресницы, когда он смотрел куда-то в сторону.
- Невероятно, - прошептала Изабель. – Если бы не вы, сейчас я была бы мертва.
- Не говорите так! – воскликнул Себастьен, резко повернувшись к ней. – Все забудется. Вы будете вспоминать об этом как о детской глупости. В мире есть достойные люди, и вам непременно встретится такой человек. Я бесконечно желаю вам счастья, Изабель, и уверен, что случай этот пойдет вам только на пользу, хотя меньше всего я желал бы вам подобных уроков.
Он говорил так проникновенно, будто сам пережил не меньше. Изабель показалось это необычным, и она хотела переспросить, но Себастьен вдруг поднялся с софы, усаживаясь обратно на стул. Он снова был напротив нее. Он сидел, согнувшись, опустив локти на колени, и смотрел на Изабель, улыбаясь чему-то печально и смущенно.
- Я вижу, вам уже лучше.
- Наверное, - кивнула она. – Вашей помощью, - ласково улыбнулась она.
- Божьей, - едва слышно в унисон ей проговорил Себастьен. – Вот видите, подобные потрясения еще больше разжигают истинное чувство, но гасят его подобие. Однако только последнее заставляет людей совершать такие безумства. Ради настоящей любви человек не будет прыгать с башни. Ему всегда хочется жить, даже зная, что предмет его чувства недостижим для него. Ему важно дышать с ним одним воздухом, ходить по одной земле, молиться за его счастье, и еще надеяться, несмотря ни на что…
Резким движением Себастьен откинул со лба упавшие волосы, поднимая голову. Он оборвал сам себя. Изабель не успела даже удивиться его словам, как он произнес:
- Чем я могу еще вам помочь? Я должен проводить вас. Вы хотите чего-нибудь? – Он засыпал ее вопросами, с трудом усиживая на месте. – Вы же боитесь вернуться! – воскликнул он, видя ее смущение.
- Мать убьет меня, - в страхе прошептала Изабель, только представив, что ждет ее дома.
- Я так и думал! Не считайте людей хуже, чем они есть, пусть и оказывается порой, что за красивой картинкой скрывается гниль. Но только не мадам де Монферрак. Ваша семья очень любит вас, Изабель. Кто как не домашние могут помочь? Прошу только об одном, не забывайте и обо мне. Я бы хотел быть для вас… - он хотел сказать, но не знал, как продолжить.
- Мне тоже нужны ваша дружба и советы, - пришла ему на помощь Изабель. – Значит, друзья? – в ее улыбке показался позабытый задор.
В глазах Себастьена отразилась благодарность – как легко и правильно пришла Изабель к нему на помощь.
Сидя под теплым пледом, девушка невольно успокаивалась, и, спустя всего час после возможной трагедии ей казалось немыслимым то, что она едва не натворила. Кровь в ней теперь текла спокойнее и ровнее, дыхание не прерывалось. Тепло и доброе участие делали свое дело, и Изабель стала отходить душой от пережитого. Только слова отца Себастьена невольно настораживали ее. Она вовсе не боялась его, былая неприязнь исчезла в миг, но слова его никак не сливались воедино с тем образом, который видели ее глаза. Рассуждать о любви и влюбленности? Нет, перед ней сидит не отец Себастьен, но просто Себастьен Мерсье, и только ему под силу вытянуть ее из той трясины, в которой она оказалась.
- Вы хотите чего-нибудь? Вам больше не холодно? – он участливо склонился к ней.
- Ничего, - она помотала головой, все еще продолжая кутаться в одеяло.
- Все-таки я приготовлю вам чай, - с этими словами Себастьен сорвался с места, исчезая за дверью.
«Как странно, - подумалось Изабель. – Почему именно он?» Она устроилась удобнее, чувствуя, как от долгого сидения в одной позе стали затекать ноги. Она пыталась вспомнить в деталях события сегодняшнего вечера, и, прокручивая их в голове, не могла понять одного: как могла подумать о том, чтобы лишить себя жизни? Наваждение! Ловушка лукавого, а она-то подумала, что знак свыше. Неправедная!
Изабель не могла выбросить из головы слова Себастьена о чувстве настоящем и выдуманном. Господи, помилуй, но ему-то откуда знать?
Через несколько минут Себастьен вошел в комнату, неся поднос, на котором стояли маленький чайник, чашка горячего чая и корзиночка с булочками. Только сейчас Изабель поняла, насколько была голодна. Она набросилась на еду так, словно ничего не ела со вчерашнего дня. Жизнь решительно отвоевывала свое место, что недавно едва не попрали. Изабель даже не спросила, почему на подносе только одна чашка, с аппетитом уминая булку за булкой. Себастьен продолжал сидеть напротив, не сводя с нее глаз. Он следил за каждым ее движением, и вид у него был несказанно блаженный.
- А вы? – вдруг спросила Изабель, поняв, насколько она невежлива.
Себастьен всплеснул руками, заранее отказываясь от всего.
- Я рад, что вам нравится, - выдавил он из себя.
Приятный горячий напиток разливался по телу, и вскоре Изабель ощутила, что в ней не осталось ни одной клеточки, которую бы он не согрел. Она все больше приходила в себя, возвращаясь на землю и одновременно впадая в приятную сонливость. Все случившееся маячило теперь где-то вдали. Здесь же, где находилась она, было тепло и уютно, здесь вкусно пахла сдоба, обжигал сладкий горячий напиток, безмерным участием и заботой светились добрые глаза, а Люсьен, письмо и все остальное осталось за окном в холодной дождливой ночи, утонув в потоках воды.
- Теперь я буду называть вас моим спасителем, - улыбнулась Изабель, возвращая Себастьену пустой поднос.
- Боюсь, это слишком громкое слово, - он вдруг покраснел. – Я рад, что все вышло так, а не иначе.
Изабель чувствовала, как слипаются глаза – сказывались ночи тревожного сна. Она с трудом сдерживалась, чтобы прямо здесь не заклевать носом. Она догадывалась, что Себастьену хотелось поскорее проводить ее, доставить домой после злополучных приключений, однако он молчал, ни намеком не выказывая такого желания. Спать… В голове больше не было ни одной мысли. Верх невежливости, но веки словно кто придавливал тяжелой ладонью. Изабель не заметила, как уже лежала на софе. Сквозь толщу отключающегося сознания доносились слова Себастьена, она даже пыталась что-то отвечать, но ее собственные слова долетали теперь откуда-то издалека. Последнее, что она запомнила, была рука, заботливо подоткнувшая плед со всех сторон.
Эта ночь была какой-то колдовской. Изабель так и не смогла полностью восстановить последовательность событий, выстраивая в голове их картину в основном со слов отца Себастьена. Заснув, она впала в какое-то болезненное состояние и проспала весь последующий день.
Шумный полдень стоял в самом разгаре. Раскалывалась голова – неприятный отголосок пережитого. Как оказалось впоследствии, отец Себастьен не стал дожидаться утра (руководил ли им страх попасть в двусмысленное положение или он беспокоился за состояние Изабель, желая, чтобы ей поскорее оказали необходимую помощь – неизвестно) и привез ее домой спустя час или два, как она уснула. После Изабель смутно припоминала, как кто-то поднял ее над землей, и она вновь полетела куда-то. Тогда она сочла это за сон, подобный тому, каким запомнила с детства ощущение волшебного полета, и ощутила странное, но приятное изумление, узнав, что это была явь. Неизвестно, как мать восприняла произошедшие события, как преподнес все Себастьен, но Изабель видела, что ей не докучают расспросами и не утомляют наставлениями. Она была сродни тяжело больной, за которой все были призваны заботливо ухаживать.
Изабель позавтракала в постели. Привстав на подушках, она хотела встать, но поняла, что пока на это не способна. Как никогда ей было трудно смотреть на родных, так как она все еще боялась услышать упрек. Она поймала себя на мысли, что почти не ощущает своего тела. Состояние было заторможенным. Она почти воочию видела, как протекает мимо нее время, сама же она оставалась на месте, больная и неподвижная. Изабель действительно считала себя больной или, по крайней мере, идущей на поправку после тяжелой болезни.
Еще вчера Изабель ни за что бы не подумала, что более всего будет желать одиночества. Любое общество, даже самое деликатное душило ее. Вопросов не избежать, и рано или поздно они настигнут ее, и она понимала, что главное сейчас – залечить раны, зализать их подобно раненой собаке, и сделать это она могла только в одиночестве. Однако одиночество – вещь опасная абсолютно во всех случаях. Одиночество – причина бед и величайших безрассудств, и теперь Изабель знала это не понаслышке. Она не видела в комнате ни чемодана, ни следов той спешки, в которой покидала накануне эти стены. Конечно, всем жаль ее, вот и ответ. Она была так опустошена, как выпотрошенная рыба, что не имела сил ни на радость, ни на обиду. Да и могла ли она позволить их себе? Кем оказалась она? Несчастной, ослепленной первой яркой вспышкой, ударившей в глаза. Неумелые и неопытные, они не различили, где истинный свет, а где его зеркальное отражение, где светит настоящее солнце, а где лишь блики на воде. Она не послушалась ни Патрика, ни отца Себастьена: «Ты видишь то, что хочешь видеть, веришь в то, во что хочешь верить». Они знали все наперед, а она – нет.
Тяжелая голова, полная тревожных мыслей, не раз начинала метаться по подушке. Забылся ли Люсьен? Было бы глупо утверждать это. Однако, приди он сейчас, приползи на коленях вымаливать прощение, Изабель, не дрогнув, захлопнула бы перед ним дверь. Доверие чертовски хрупкая штука. Патрик был прав, но что-то подсказывало ей, что ее история закончится иначе. Она знала, что никогда не разучится верить и любить, пусть даже истерзает тем до крови свое сердце. Чувство Изабель было сродни тому, что ощущает младенец, появляясь на свет. Это были муки перерождения, муки становления чего-то нового, чего она еще не знала. Ей было больно расставаться с собой прежней, наивной и доверчивой, как больно ребенку покидать материнскую утробу, где у него была такая защита, которой не будет больше нигде и никогда. Ей было больно осознавать, что мир этот сплетен не только из света. Быть может, настанет день, и она будет благодарна Люсьену за этот ожег на своей душе. Урок – так назовет его кто-то. Наверное, нужно было пережить все это – не послушаться ни Патрика, ни Себастьена. Внезапно мысль Изабель замерла, изумленная: с каких пор она называет отца Себастьена просто по имени, пусть и за глаза?
В один миг все всплыло в памяти. По телу разлилось знакомое тепло. Словно после ушата ледяной воды, вылитого на голову, ее укутали в теплое пуховое одеяло. Было ли ей когда-нибудь так уютно и безмятежно, как вчера в той крошечной комнатке с чашкой горячего чая в руках? Вот тогда-то он и стал для нее просто Себастьеном. Изабель вдруг осознала, что у нее не было перед ним ни стеснения, ни смущения, она могла бы запросто рассказать ему всю свою нехитрую жизнь. Нет, излечение не приходит само собой, человек не перерождается сам, всегда нужен лекарь. Спаситель. Разве сможет она теперь называть его как-то иначе? Спаситель Себастьен, и в этих словах для Изабель не было ни капли богохульства. Говоря начистоту, вчера она меньше всего думала о том, кто сидит перед ней. Она вспоминала его простой и незатейливый образ, и невольно возникала та первая мысль, родившаяся в день, когда они познакомились: «Разве бывают такие священники?» Вчера он окончательно разбил остатки всех сомнений, что еще жили в ее сознании. Не он ли подсказал ей то, что теперь она увидела сама? Подделка иногда может быть очень тонкой, но оттого она не перестанет быть подделкой. Господи, но ему-то откуда знать? Изабель не находила ответа своему недоумению.
Так проходили похожие друг на друга дни, и каждый из них приносил маленький сдвиг в сторону улучшения. Изабель теперь выходила из комнаты. Она подолгу гуляла по двору или дикому саду. Патрик уехал, оставив сестру заботам матери, но Франсуаза ни в чем не нарушала позицию, принятую утром после злополучной ночи – события эти, как и в свое время история с Патриком, стали запретной темой в доме де Монферраков.
Странное чувство, возникнув однажды, больше не отпускало Изабель, и она продолжала ощущать себя ребенком, который научается познавать мир. Умела ли она действительно что-нибудь прежде? Неприятная горечь отпускала понемногу, но оставалась страхи. Изабель боялась отправиться одна в город. На душе ее холодело от одной только мысли о том, что она может встретить там Люсьена. Нет, не новой волны чувства боялась она, но боли, что, начиная утихать, могла вновь взметнуться со дна ее души. Франсуаза видела это, и только вдвоем они выезжали из дома, непременно в экипаже, чтобы в любой момент укрыться в нем от ненужных глаз. Обе они знали, что страх этот временный, поэтому нужно было просто запастись терпением.
Физически Изабель была вполне здорова. Ослабленность первых дней быстро прошла. Она больше не была такой бледной, губы ее вновь алели, на щеках снова играл легкий румянец, однако душа ее была все так же пуста, и это угнетало Изабель намного сильнее, чем, если бы тело ее съедала какая болезнь. В ней поселилась дикая тоска, чувство мучительного одиночества. Неприкаянной странницей чувствовала она себя в особняке. Она все чаще стала заглядываться в пустое окно, не радуясь лету, наконец, ворвавшемуся на их земли, все чаще ловя себя на мысли, что в этих стенах нет ни одной души, что выслушала бы ее и поняла. Чувство мимолетного тепла и уюта, мелькнувшее раз в тот спасительный вечер, исчезло без следа, и Изабель тоскливо смотрела на ворота, в которые уже много дней никто не входил. «Ты подумала, что он станет тебе другом? – убеждала она себя. – Он выполнил свой долг перед Богом и человеком, так чего же еще?» Изабель не могла сдержать слез обиды, что лились сами собой. Она убедила себя, что стала неинтересна для мира и людей, и, привыкая к этой мысли, стала отрешенно и обреченно смотреть на бурлящую вокруг жизнь, понимая, что единственный человек, который мог бы ее понять, тоже отвернулся от нее.
Однако как только Изабель перестала и надеяться, встреча состоялась. Изабель вернулась к занятиям, только об уроках музыки (пусть даже с другим учителем) не хотела и слышать. Как-то в воскресенье, Франсуаза, так и не уговорив Изабель пойти в церковь, вернулась домой не одна.
- Изабель, дочка, посмотри, кто к нам прошел! – громко крикнула она из холла.
Довольная Франсуаза смело подтолкнула Себастьена к дверям гостиной.
- Пойду прикажу, чтобы на кухне поторопились к воскресным обедом. Вы же отобедаете с нами, святой отец? Сегодня у нас все по-простому, крестьянский шукрут, зато на десерт потрясающий клубничный киш! Не откажите, любезный, и вы не пожалеете! – сказав это и не дожидаясь ответа, мадам быстро удалилась, громко шурша атласной юбкой.
- Отец Себастьен! – вскакивая со стула, воскликнула Изабель, как только тот вошел в классную комнату.
Он стоял в дверях, не смея двинуться дальше. Изабель подошла к нему, и, взяв за руку, заставила пройти и сесть рядом с ней на диван.
- Вы совсем позабыли о нашем доме, обо мне, святой отец, - начала она робко, видя, как у ее собеседника и вовсе душа ушла в пятки.
- Я рад, что вы поправились, Изабель.
Изабель не скрывала своей радости при встрече с ним, Себастьен же был встревожен чем-то или просто напряжен, боясь улыбнуться и лишний раз взглянуть на нее.
- Почему вы не заходили к нам, святой отец? – не сдержалась Изабель. – Столько дней прошло, а я… - она вдруг умолкла.
- Вы разве… ждали меня?
- В то утро вы сказали, что придете на днях, но не сдержали обещания. Я чем-то обидела вас, святой отец? – спросила Изабель, не отвечая прямо на вопрос Себастьена.
- Что вы, Изабель, - с этими словами он бережно дотронулся до ее руки. – Простите меня, но я почти что служивый человек, и потому не всегда волен распоряжаться своим временем, но я каждый раз расспрашивал о вас мадам де Монферрак. Я знал, что вам лучше, и потому был спокоен за вас, - несколько уклончиво ответил Себастьен. – Я молился за вас, Изабель, - добавил он после небольшой паузы.
- Я не знаю, как благодарить вас, святой отец.
- Забудьте. Вы всегда получите от меня любую помощь, на какую я окажусь способен. Простите, я более не совершу подобной оплошности, более вас не расстрою. Чем вы занимаетесь, Изабель? Расскажите, как проводите дни, - он вдруг несколько сменил тон на более оживленный.
- Жизнь моя претерпела мало изменений, - не зная, с чего начать, произнесла Изабель.
Ей вдруг захотелось так много рассказать Себастьену, но она не знала, что говорить и как. Мысли ее были окутаны смятением, она начала нервничать, не зная, что поделать с собой. Она сидела рядом с ним, потупив глаза и занимаясь тем, что пристально рассматривала каждую складку на своей юбке, нервно теребя складки платья.
- Здесь очень одиноко, святой отец, - наконец, призналась она. – Слишком одиноко, чтобы жить в согласии с собой. Мне кажется, после случившегося острые углы непонимания еще больше заострились, хоть все и стараются делать вид, что ничего не произошло. Это ваших рук дело, святой отец? – Изабель подняла на Себастьена пристальный взгляд.
На лице его заметно вспыхнула краска смущения. Он захотел спрятать улыбку, но у него это плохо получилось.
- Я так и думала, - укоризненно покачала головой Изабель. – Спасибо за вашу чуткость, - сказала она вдруг с изменившейся интонацией, уже серьезно.
- Почему вы говорите об одиночестве, Изабель?
- Я говорю лишь о том, что вижу и чувствую. Я завидую вам, святой отец. Вам не нужно общение людей, не нужна родственная душа, ваша вторая половина, второе я, ведь у вас есть Бог. Наверное, вам намного легче, чем всем нам, - вздохнула она.
- Почему вы все время пытаетесь отделить меня от мира людей? Я сделан из точно такой же плоти и крови, как все остальные, как… как вы, Изабель. Конечно, живу я несколько иначе, чем большинство, но от этого не перестаю быть человеком.
Изабель недоверчиво слушала его, явно не желая соглашаться.
- Все равно, вам проще. Вам не нужна семья, вы не жаждете любви. Любовь к Богу заменяет вам все человеческие блага и чувства. Разве я не права?
Себастьен опустил голову, ничего не ответив. Изабель сочла его молчание знаком согласия, после чего удовлетворенно развела руками, убеждаясь в своей правоте.
- Я понимаю вашу печаль, Изабель, - Себастьен решил вновь заговорить. – Мне тоже была знакома эта тоска, о которой вы говорите. Вы думаете, быть среди людей значит не быть одиноким? Порой одиночество – самая искренняя и задушевная компания, а толпа людей – все равно, что пустыня. Человек рождается и умирает наедине с самим собой, но он одинок не только в эти недолгие минуты. Вас могут окружать сонмища людей, но если ни у одного из них нет такого же ключика к пониманию мира, что и у вас, считайте, что рядом с вами нет никого. Иногда достаточно найти одного, кто посмотрел бы на мир вашими глазами, и этого хватит, чтобы обрести счастья. Вот только загвоздка в том, что даже один – это уже редкость. Я молюсь, чтобы тот, кто вам нужен, не бродил где-то на другом краю света вдали от вас. А вы запаситесь терпением.
Себастьен говорил, и с каждым словом взгляд его становился отрешенней. Он как будто видел в эти минуты перед собой что-то, остающееся невидимым для Изабель. Он был прав – вовек человеку оставаться одиноким странником пустыни.
- Вы поэтому решили посвятить свою жизнь Богу? – робко и осторожно спросила Изабель. – Вы так и не нашли…
- Нет, - Себастьен не дал ей договорить, довольно резко прервав ее. – Мне казалось, что это невозможно, вернее, я не искал. Если в душе пустота заполнена присутствием Бога, нужно ли что еще? – добавил он вдруг. – Не сочтите, что я бежал в религию как в укрытие.
- Нет, что вы, - смутилась Изабель. – Я бы ни за что не подумала так.
Себастьен умолк, задумавшись о чем-то. Он был неспокоен сегодня, словно какая навязчивая идея не давала ему возможности отвлечься. Изабель казалось, будто что-то недосказанное витает в воздухе. Ей в голову приходили вопросы, они готовы были сорваться с уст, чуть ли не слетали с кончика языка, но ей не хватало духу произнести их вслух.
- Значит, вы считаете, что все наши попытки выбраться из одиночества тщетны? – она, наконец, нарушила молчание.
- Вовсе нет. Кто ищет, тот найдет. Кажется, так любят повторять в народе?
- Не нужно считать ваш печальный опыт за правило? Скорее, подтверждающее его исключение?
- Кто вас учил так искусительно вести диалог, мадмуазель де Монферрак? – изумленно воскликнул Себастьен.
- Боже, помоги нам! Сколько вопросов и ни одного ответа! О чем будет ваша следующая проповедь, святой отец? – вдруг непривычно холодно спросила Изабель.
- Я еще думаю над этим, - ушел от ответа Себастьен. – Может быть, у вас есть особые пожелания?
- Расскажите людям, как им жить, когда развенчиваются их иллюзии. Неважно, сколько вам лет, двадцать или шестьдесят. Мне кажется, возраст не играет никакой роли. Как смотреть на мир, когда он предстает перед тобой в истинном свете, без прикрас? Как быть, когда желание твое – о невозможном?
Изабель устремила на Себастьена взгляд, напрочь лишенный смущения. От нее не укрылось ничего: как заметались его глаза, избегая останавливаться на ней, каким неровным вдруг стало дыхание. Он снова растерялся. Ей было странно и диковинно: куда делся тот невозмутимый и спокойный отец Себастьен, которого она знала до недавнего времени?
- Я обещаю, что постараюсь дать вам ответ на ваши вопросы. Вы разрешите мне подумать?
- Ну конечно же, - с досадой бросила ему Изабель. – Вы мне простите, если проведете воскресный обед только в обществе моей матери?
Изабель почувствовала, как из глаз ее вот-вот брызнут слезы. Ей захотелось как можно быстрее покинуть гостиную. Не дожидаясь, что ответит ей Себастьен, она встала, произнеся как всегда:
- Благословите.
Себастьен поднялся, перекрестил Изабель и тут же завел обе руки за спину, отступая назад, чтобы дать девушке выйти. Изабель вздохнула с еще большей досадой, фурией вылетая из комнаты. Она ничуть не пожалела, что так невежливо простилась со своим спасителем.
Продолжение следует...