Пришла врач Трупичкина, дала шариковую авторучку подписать бумагу, что Денис не будет иметь к больнице претензий, если в случае форсмажорных обстоятельств ему во время операции придётся удалить глаз. Сердце замерло, тоже почувствовав себя отдельным донорским органом.
– А у вас часто бывают… форсмажорные обстоятельства? – с нервным смешком спросил пациент.
– В моей практике ни разу.
«При чем здесь вы, если операцию будет делать Лебёдушкина?» – удивился Денис. Но уточнять подробности не стал, расписался. Однако Трупичкина всё равно ушла недовольная. Будто не так расписался, не в том месте или некрасиво, в общем и целом не понравилась ей подпись чем-то существенным. Около половины десятого в палатную дверь заехала длинная каталка, толкала которую страшно знакомая девушка, та самая, которой он на автобусной остановке нечаянно отрезал голову воображаемым лазерным гиперболоидом и получил отслойку за прегрешение. Голова её по-прежнему извивалась, горя и не сгорая в голубом факеле.
Вот, начинается. Она пришла за ним! Именно она! Воздать отмщение до конца.
Теперь ясно, чей голос слышался из коридора, когда лежал в отдельной палате. Думал, чудится. Нет, брат, то предупреждение было, а ныне состоится окончательная расплата. Для чего ещё явилась именно сейчас, когда и без того поджилки трясутся?
Стала понятна кармическая сторона дела: это в нашем мире он виртуально лишил её головы, а где-нибудь в соседнем измерении всё произошло в кровавой реальности, там она была Марией-Антуанеттой, а он палачом. Ясно, в какую сторону сия посланница развернёт дело, оказавшись участником операции, бумага-то подписана! Обратно его привезут в палату на каталке уже без глаза, или вообще сразу доставят в больничный морг.
Последнее обстоятельство, с точки зрения классической йоги, даже лучше, душа настрадается вволю, получит очищение и выпадет из общего круговорота, успокоившись навсегда в нирване. Ну сразу видно: не настоящая медсестра-практикантка привезла коляску, явно из другого мира, конкретно к нему посланец, как только встречается – немедленно идёт на сближение. Тот раз в автобусе и сейчас опять приближается с неотвратимой закономерностью по его бедную душу.
Самостоятельно перекатился на твёрдую поверхность катафалка, сверху был накрыт белой хладной простыней. Нет, даже не санитарка это, толком возить не умеет. Чуть дверь не разбила в щепки и ногами вперёд вывезла. Точно демон возмездия.
Лет от силы семнадцать, никак не больше. Посмотрела испуганно, упёрлась … и повезла такого большого такая маленькая, щеки уже надула, но ещё не пыхтит. Тоже, наверное, в первый раз.
Вперёд, по коридору! Поворот, ещё поворот… и вот он, как премьер-министр на лимузине въезжает в огромную пустую залу для особых приёмов, залитую солнечным светом, но ужасно холодную. Ага, тут и стол операционный приготовлен! На нём будут резать. Зябко лежать в трусах на столе под одной простынкой и ждать! Ужасно!
Сопровождающая практикантка завращала рычаги, пытаясь поднять его до уровня стола, и как ни странно, ей это удалось. Без спроса схватилась за оледеневшие ступни, потащила с каталки на стол.
– Я сам.
Денис переполз на стол неуклюжим тюленем, стараясь не напрягаться, чтобы не сдвинуть сетчатку, которую хранил лежа без движений три дня.
– Холод жуткий в вашей хирургии, здесь, наверное, анатомка рядом с холодильником, чтобы далеко не таскать?
– Скажете тоже.
А сама взяла маленькие ножнички, вроде маникюрных, приблизилась вплотную, требовательно посмотрев в лицо, спросила со значением:
– Который у вас глаз больной, правый или левый?
И ножнички остренькие кверху подняла. Чуть не пощелкала ими, как парикмахерша. Он просто вмёрз в стол. Точно, посланница. Или сумасшедшая? Что, в общем-то, без разницы. Неужели надумала сама операцию производить? Ножничками? А что? Может, она знает, что Денис случайно натворил через автобусное стекло, сейчас вырежет глаз и… растворится в воздухе бесследно, как её голова в голубом пламени. Где только бродит эта чертова Лебёдушкина?
– Левый, – улыбнулся заискивающе, отвлекая сумасшедшую от идеи-фикс вырезать ему глаз ножничками, – вас как зовут?
– Аня. Вы не моргайте, ладно?
– Почему?
– Я вам ресницы остригу. Положено перед операцией.
– Ладно… стригите.
Зря Денис трусил, не доверяя юности медсестры, очень быстро и аккуратно та лишила его ресниц, классно работает. Главное – не больно… Так бы и вся операция.
– Что здесь творится? – раздался бешеный вскрик опоздавшей Лебёдушкиной. Она ворвалась фурией, – кто позволил?
– На плановую операцию привезли больного, – вздрогнула медсестра Аня, – я его подготавливаю.
– Вы с ума сошли? Я вас спрашиваю, с ума сошли или что? Вы знаете, что эта операционная ещё не готова после ремонта?
– Мне сказали сюда везти. Врач Трупичкина. В ту, что на четвёртом этаже не получится, грузовой лифт сломался.
– А здесь операционная не обработана ультрафиолетом! Вы это понимаете своей дурной головой? Инфекция попадет во время операции, кто отвечать будет?
– Но я же не смогу завезти его по лестнице на каталке, если лифт не работает.
– Вы что, слов не понимаете? Здесь – нельзя!!!
“Ура, – подумал больной, – на сегодня операция отменяется! Значит, я кармически прощён. Может, завтра лифт починят? Хоть завтра, хоть послезавтра, только бы не сегодня!”
– Везите на четвёртый этаж!
Он шлепнулся обратно на каталку, девушка впряглась, повезла из светлой, ужасно холодной залы обратно в тёмный, зато теплый, почти родной коридор, уже тем совершенно замечательный, что в нём бактерий полно, а глаз не режут. Ехал, наблюдая потолок и окрестности. Медсестра разогналась – торопится успеть вовремя.
Когда проезжали мимо двух людей в белых халатах, стоящих почти вплотную друг к другу снова померещилось что попало, пришлось закрыть больной глаз. Ничего не померещилось. Мужская рука основательно лежала на осиной талии. Денис прикрыл оба глаза, они пролетели мимо. Но их тормознула Трупичкина, которую крепко держал в объятиях неизвестный доктор.
– Куда это вы повезли моего больного? – удивилась Трупичкина даже в большей степени, чем Денис.
– Панацея Евлупьевна приказала на четвёртый этаж доставить.
– Лифт же не работает!
– А здесь ещё не облучили ультрафиолетом, инфекция может быть.
– Ну… везите.
Медсестра Анька доставила прямо к двери лифта, нажала кнопку.
– Не работает!
– Что, дальше пешком? – поинтересовался больной, слезая с катафалка.
– Только потише, не бегите по лестнице. А то вылеживали свою сетчатку, а теперь отвалится.
– Вдруг не отвалится?
В операционной взобрался Денис на стол, здесь тоже не теплее! А как неудобно лежать!
– Почему холодно в операционных?
– Чтобы бактерии не размножались.
Пришла Трупичкина в хирургической одежде, осмотрела стол с инструментами.
Он ещё ждал лучшую сетчаточницу города Лебёдушкину, однако по решительному выражению лица Трупичкиной, с каким она вдруг приблизилась к нему, понял, что не дождётся: не надо было обманывать врачей импортным костюмчиком.
– А разве не Панацея Евлупьевна будет делать?
– Оперировать буду я! – непререкаемо резанула Трупичкина и сильнее нахмурилась.
«Накололи!» – подумал больной огорченно, и хлоп! В глазницу вставили кольцо, отчего моргать сделалось невозможно.
– Свет! – скомандовала Трупичкина.
Слева загорелся фонарь.
– Выше!
– Выше не получается, – ответила Анька, повертев какие-то ручки.
– Черт возьми! – Трупичкина перегнулась через стол, что-то покрутила, рванула фонарь вверх, он слетел со штатива, оказавшись у нее в руках. – Держите! – отдала сестре.
– Держите выше! Ещё выше! Вправо! Не влево, а вправо! Знаете, где лево, где право?
В глубине души Денис надеялся, что его усыпят и он ничего более не увидит и не услышит. Не хочется видеть этот ужас! Ждал, что вот сейчас Трупичкина наденет на лицо маску с хлороформом и наступит благословенная темнота. Но кольцо в глаз вставили, а маску так и не надели. Зато врач взяла здоровенный шприц, сказала ему: “Не дергайтесь, а то без зеницы ока останетесь” – и с размаха, действительно, с противным с хрустом, которого боялся Машинист, воткнула иглу в глаз.
Он понял, что надо будет ещё многонько претерпеть, схватился за специальные поручни, идущие вдоль стола, на котором валялся, напрягся, замер, готовясь пережить разрезание глаза, знал бы, каково здесь придётся валяться, да ни в жисть бы не пошёл! Бог с ним, с народом этим, пусть безголовым ходит, раз такой есть! Ладно хоть Анька рядом, светит. И маленько греет.
Оставшись неусыплённым, по-прежнему видел и слышал, обретя даже больший кругозор благодаря кольцу. Так одновременно наблюдался трясущийся фонарь в руках испуганной практикантки Аньки, её белое лицо, далее видел как Трупичкина режет ему глаз тем самым глазом и ещё уж совсем невероятное на стороне приглядел, постороннюю мужскую руку на пояснице изогнувшейся над ним докторши.
– Как у вас тут дела обстоят? – полюбопытствовал невидимый хозяин руки, скрытый за Трупичкиной.
– Нормально, – обрадованно откликнулась Трупичкина, расцветая и делаясь значительно мягче лицом, – хорошо, что зашел, поддержишь меня морально, – и еще сильнее изогнулась.
Рука с поясницы переместилась ниже, оказывая необходимую моральную поддержку.
Впрочем, судя по всему, не вполне достаточную. Мужской халат, застегнутый слева направо, приник к наиболее мягкой части бедер хирурга нежно, но страстно и сильно, это Денис уже не столь разглядел, сколько почувствовал, когда в его судорожно сжатый на поручне кулак тяжело ткнулось мускулистое бедро Трупичкиной под воздействием коллегиального чувства. “Зачем они сейчас? – горько думал пациент, переживая за судьбу разрезанного глаза, – обождать не могут разве?
– Что у вас руки трясутся? – рявкнула микрохирург рассерженно, мужская рука тотчас слетела с её зада, – я вам говорю, медсестра, – уточнила Трупичкина. – На меня не светите, держите лампу ровно! И не трясите ею, как дворник метлой! – Что это? – поинтересовалась она, скосившись на своё бедро, упершееся в кулак пациента под влиянием внешних сил, – что это вы так напряглись? А ну-ка, расслабьтесь.
– Да, да, расслабьтесь, – пророкотал мужчина, – не нужно зажиматься. Говорю вам, расслабьтесь, куда ж так годится, а ну, дайте руку, пульс посчитаю… эка себя довел – двести ударов в минуту.
В воздухе остро запахло горелым и палёным одновременно.
– Аппаратура перегорела? – озаботился Денис.
Трупичкина как раз колдовала палкой, похожей на милицейскую дубинку, но с электрошнуром.
– Это мы вам сетчатку прижигаем, чтобы приросла по-новой.
– А… А то я думаю чего так сильно завоняло? А это глаз, тогда ясно.
– Попрошу молчать!
– Расслабьтесь, молодой человек, – повторил доктор-мужчина, – всё будет хорошо. У нас подобные операции в семидесяти пяти случаях из ста дают положительный результат.
Он по-прежнему не отпускал бедра хирурга, нежно и страстно по нему путешествуя.
«Ох, не мешал бы ей оперировать! А то вырвут глаз в связи с форс-мажорными обстоятельствами!»
– Напрасно, напрасно вы так на операцию настроились. Надо с любовью и расположением, – известил приглушенно ласкательный голос откуда-то совсем уже, как почудилось пациенту, изнутри Трупичкиной. – Тогда всё и получится.
В холодной операционной, где даже бактериям не под силу размножаться, к тому весьма тянуло людей в белых халатах.
– Лежать - не дергаться! – Трупичкина снова тыкнула милицейской палкой в глаз.
Запах гари усилился. По трубам больничной вентиляции он проник во многие палаты областной больницы, к нему принюхивались: какое сегодня меню на обед в столовой? Жаренные котлеты на второе? Или снова жжёные шкварки в рассольнике?
В мужской палате номер восемь соображения по поводу долетевшего из вентиляции ветерка выразил Машинист:
– Проспали на кухне котлеты… или… кажись, сухари у них подгорели. Значит, будет суп с гренками сегодня на обед.
– С горелыми? Нездоровая пища, сплошной канцероген. Не пойду в столовую, – обиделся Геннадий Галактионыч.
– А я обожаю поджаристую картошечку, – порадовался Саня, – на сале если. Хрустящую. Чего-то сегодня они раньше времени запахли.
– Я пойду, пожалуй, – мужской друг хирурга ощутимо отделился от бедра, – буду ждать тебя… там… Скоро здесь кончишь?
– Как смогу, постараюсь в полчаса уложиться, но ты дождись, – Трупичкина искательно оглянулась, одарив многообещающим взором.
После чего снова нахмурилась и пошла паять сетчатку короткими решительными тычками. Сердце Дениса билось со страшной силой. Через полчаса он начал повизгивать, следуя манипуляциям докторши.
– Уже зашиваю, – успокаивала она. – Действие укола закончилось. Не ставить же ещё один.
– Не ставить, – согласился болезный, – не надо, так дотерплю.
– Всё, везите в палату, – побросав перчатки, Галатея срочно убежала куда-то вослед человеку с нежными пальцами.
Эх, великая это сила, всё-таки – служебный роман. Вот так, бывает, прихватит над распростёртой разрезанной плотью, верите – нет: просто сил никаких нет терпеть.