В окне напротив

Наташа Шевченко
Утро близилось к закату дня.

Это был из тех дней, когда серый полумрак в квартире и за окном, останавливал саму жизнь. Казалось, будто с утра уже вечер, и днем тот же вечер, и лишь наступившие сумерки объявляли о том, что пришел вечер вечера. С веток голых деревьев срывались тяжелые капли остатков тумана, нахохлившиеся вороны сидели черными метками, и только неугомонные синицы солнечными точками разнообразили унылость дня, да горел свет в соседнем доме весь пасмурный выходной. Люди, в не зашторенных окнах этого дома, передвигались как в замедленной съемке. Видимо общее состояние сонного ноября сказывалось на всех.

В окне напротив тоже с самого утра горел свет. Пьющие кофе черноволосый мужчина и женщина, с собранными в пучок волосами, не разговаривали. Оба в шелковых длинных запахнутых халатах до пола, под круглым красным абажуром, они составляли часть какой-то завораживающей японской картинки, от которой невозможно было отвести взгляд. Еле заметное передвижение рук, наклон головы, преображали ее. Словно художник, не удовлетворившись написанным, исправлял картину, добавляя в нее элементы легких движений.

И все же, что-то нарушило сонный покой в окне напротив. А может, это было только кажущееся спокойствие, но женщина мгновенно поднялась, шагнув к окну, мужчина, вскочив, стал что-то резко говорить размахивая правой рукой. Она повернулась к нему. Приподнятые плечи и напряженность позы говорили о том, что она раздражена его словами. И снова это картинка, привлекала своей театральностью. Люди общались на повышенных тонах, срываясь в крик, о чем отчетливо говорили жесты и позы. И мира в это время ждать не приходилось.

Мужчина ушел, женщина, вся дрожа, закрыла ладонями лицо. Будто ураган прошел в окне напротив, и снова все стихло.

Утро близилось к закату дня. В глубоком кресле, распустив волосы и укутавшись пледом, женщина пыталась читать книгу. Прошел час, но страница так и не была перевернута. Хотелось крутануть какую-то ручку или нажать кнопку, чтобы снова внести живость в застывшую картину.

И она появилась. Все появилось: подруга, коньяк, слезы, смех. С наступлением сумерек, исчезла видимая промозглость ноябрьского дня, ярче проступила картина окна напротив. Она больше не была японской. Далеко за его пределы разливалось славянской широтой лучезарность и тепло происходящего в доме.