Сын Груши Королёвой сошёл с ума. Бывает.
Кто поймёт горе матери?
Только другая мать!
Поэтому Груша (через магазин) направила стопы к соседке Наташе. Та, правда, в свои 35 (немного выпив, Наташа сбрасывала лишнее и представлялась студенткой второго курса) ещё не побывала в матерях. Зато, соседка имела обширные знакомства и грудь. И то, и особенно другое, позволяло Наташе легко обманываться, в надежде на то, что "никуда гады не уйдут".
- Ну, тётя Груша, - сразу после первой приступила к ней Наталья. – Давай, колись!
Она по причине выпитого распахнулась, под ситцевым халатом обнаружились, сизые от вен, как в наколках, арбузы.
- Ну, что, - Груша упала на прикол. – Заметила это я, значит, когда же? – ага, два дня назад. Слышу – тихо что-то у сыночка… Подошла, в щёлочку смотрю… А он…
Мать смахнула скупую слезу тыльной стороной ладони и махнула этой же ладошкой – будто прощаясь.
- Что он, что? – наседала соседка с жарким звериным любопытством.
- А о-он, - со стоном продолжила Груша, - Васенька мой, сидит – в руке зеркальце круглое, и он в это зеркальце смотрит, и язык сам себе показывает…
- Ах, ты…
Наталья и груди на стол.
- Ну, это… да.
- А потом вот так – губки вытянул – и дует, дует… И всё в зеркальце это на себя любуется. Наташа, и так – каждый день теперь. Ой, не знаю, не знаю. Чего делать-то?
- Повторим?
- Давай…
- И недолго ведь проучился, - хрустя огурцом, заметила соседка. – Быстро образование подействовало.
- А ты думаешь…
- Конечно! Ты что?! Ты думаешь – мужик-то нонче почему квёлый? Заучились! – заявила Грушина конфидантка. – Раньше, помнишь, мужик был? Отборный, крепкий! Дуб! Любо-дорого посмотреть. А теперь? Тьфу!
И она нецензурно обругала заучившихся мужиков.
Груша ей верила. Наташка знает, что говорит. На 8 марта, на работе, мужики специально напоили её и завели в кабинет – с грязной целью. "Так, веришь ли: ни один ведь не смог! Ни один…". Наташка дело знает. Ей верить… можно. Ой, что же это со мной? Ведь только по второй и выпили…
- Повторим?
- Давай! А ты где эти огурцы брала?
- На рынке, сама выбирала, - похвасталась Наташа. – Прямо руку в бочку засунула по локоть! А он мне: "У меня там на складе ещё другая бочка, огурец много получше!".
- Да ты что?
- Ага! А я: "У тебя и здесь огурец вялый, никудышный, а уж там, верно, вовсе ху… дой", - вовремя успела поправиться увлёкшаяся рассказчица.
Она захохотала, довольная собой.
- А он?
- Обсчитал. На два рубля. Вот что он.
Суровый реализм собственной прозы заставил её пригорюниться. Груша кинулась утешать непутёвую:
- Ладно, ты только не переживай! Всё у тебя ещё сложится, как надо! Давай, я ещё схожу?
Наташка восхитилась:
- Молодец! Как ты несёшь… Маленькая, и весу как в кошке… А поди-ка!
- Просто, умею держать себя в руках, - поскромничала Груша. – А он ещё, смотри: вот так делает… и-ы-ы-ы…
Она растянула уголки губ и стала похожа на лягушку. Наталья не заставила себя долго ждать:
- Ты так на лягушку похожа.
- На царевну хоть?
- На королеву… английскую.
Через 2 часа, когда девушки допивали вторую (пока одна бегала, другая начистила картошки и поставила вариться), явился сосед снизу, Пётр Сергеевич, якобы узнать, "кто так славно поёт тут у нас?". Для успеха анкетирования Сергеич кое-что прихватил из холодильника. А тут как раз картошечка подоспела, рассыпчатая, сахарная… Сели втроём.
Пётр Сергеевич ел-пил с умеренностью, больше угощал дам. Совсем скоро обе окосели, как две бесшабашные зайчихи. Выбирай любую.
Жена Сергеича лежала в больнице, по-женски. Скучно одному. Ну и, как только медведица Наталья пошла в туалет, качаясь от стены к стене, галантный кавалер тут же оказался рядом с маленькой аккуратной Грушенькой. Что это у вас, о несравненная Солоха? Понятно, он получил по рукам, но руки, ничуть не смущаясь, продолжили восхищаться…
- Наташка идёт, пусти, - пьяные, пьяные, а всё слышим.
На ходу оправляя сбитую амуницию, Груша стрелой вылетела из кухни, чуть "медведицу" не сбила с ног.
- Ты чего это – к моей подруженьке без меня? – насела на него "медведица".
- Что ты, что ты, Наталья Георгиевна, да разве ж я не понимаю?!
- Наливай… смотри-и… Петька… знаю вас, мужиков. Всё жене расскажу, - Наталья хихикнула…
Вернувшись из ванной, чистенькая, собранная, Груша приняла ещё одну – и засобиралась домой… Встать, проводить – Наталья Георгиевна поднималась два раза. Но, убедившись в явном превосходстве Ньютона и его тяготения, махнула рукой… а, ладно… сама не заблудится. Петька вон проводит до двери.
Петька и не оплошал. Вывел гостью в переднюю, и здесь, посреди Наташкиных шуб… Утомлённый одиночеством, Пётр Сергеевич разошёлся, молодым на зависть. Притиснув Грушу в шубы, он стал целовать женщину с такой страстной силой, что зубы стукались о зубы…
- Из-за ос-строва, на стрежень, - доносился волжский бас с кухни, - на простор… р-р-речной волны!
Судя по глубине "низов", Наталья Георгиевна, оставшись в одиночестве, благополучно подвела итог остаточкам.
Дешёвый, заношенный, а в одном месте – даже подшитый, лифчик "повесился" на крючок. Он странно смотрелся – поверх шубы… Отведя в стороны руки, Пётр Сергеевич целовал чуть отвисшие, но крепкие ещё груди, аккуратно прихватывая зубами соски. Пассия акала и укала, потом притихла и задышала… Пётр Сергеевич без спросу запустил верную руку под тугую резинку, Груша сказала обиженно:
- Как вам не стыдно…
Но он уже определил локацию золотого ключика, того самого, что открывает дверь, что спрятана за холстом с нарисованным очагом, что не горит, пока не зажжёшь.
- Пойдём, а? – уговаривал её помолодевший Петька. – В комнатку, да? Минутное дело.
- Наташка…
- А она спит. Идём… Не бойся, никто не узнает.
Груша упиралась и тянула руки к себе. Бессовестный мужчина подхватил Грушу на руки, как ребёнка, вприпрыжку унёс в комнату, на диван.
- Не надо… Ну что вы делаете? Я не хочу…
Со двора, из этого колодца, вылетел трубный звук. Это подъехавший мусорщик, как всегда, материл владельцев припаркованных где попало личных транспортных средств. Ему было не подобраться к ящикам, и мусорщик трубил и трубил, словно разгневанный доисторический мамонт возле многоэтажной пещеры.
А потом наверху, где-то в самой глубине стены, забилась, дрожа, водопроводная труба… Верхние сделали нелегальную врезку в общую магистраль, чтобы качать воду в обход счётчика, и похоже, что в систему проник воздух. Воздушный тромб, вытолкнутый напором, ушёл в небытие. Сделалось легко, тихо.
Когда они вернулись на кухню, Наташа спала, головой на столе.
- Может, ещё разок? – предложил бессовестный Петька.
- Может, - шёпотом подтвердила Натальина неверная подружка.
И они почти бегом вернулись к дивану.
- Давай теперь, знаешь как? А ла ваш!
- Лаваш?
- Лаваш – это хлеб. А это по-французски.
- Как?
- Каком кверху…
- Ой, мне ведь домой надо. Сын без обеда…
А в это время сын Васенька прилежно гримасничал перед зеркальцем. Растянет губы, как можно сильнее… но чтобы не выпячивались. Соберёт. Растянет – соберёт… И так раз десять. И ещё десять. И ещё…
Потом просунул кончик языка между зубами, в щель: если острый – это называется "жало", если плоский – "лопата".
А то вытянет губы – это "хоботок". Хорошее упражнение, полезное, как у них в группе один пошутил: губы потом – как железные, хорошо целоваться!
Целоваться не убежит.
А пока нужно поставить плоский уклад. Без него английской фонетикой не овладеть. Так говорит преподаватель, старая и злая дева. А уж она-то знает. У неё великолепный плоский уклад. Как у английской королевы.
Поэтому Вася старается.
2014.