Никогда не забуду эту холодную питерскую осень девяносто второго года. В тот год я поступил на юриста в Санкт-Петербургскую правовую академию и переехал из Ставрополя, где родился и вырос, в большой город на Неве. Родственников в Питере у меня не было, и меня определили в общежитие.
Я приехал в последних числах августа и сразу почувствовал резкую перемену климата. Мы, южане, народ горячий, темпераментный и приучены к тёплой и сравнительно сухой погоде. Здесь же – сплошные дожди. Что ни день – так дождь, изморось, влажность. Бррр! Как вспомню, мурашки по коже.
Первое время, конечно, скучаешь по дому, родителям письма пишешь, по телефону созваниваешься, что да как. Волнуешься. Потом, со временем, как-то легче становится, забывается всё родное, близкое, воспоминания тускнеют, звуки и видения прошлого меркнут, и постепенно впадаешь в то состояние, когда всё вокруг становится безразлично. Дни проходят один за другим однообразной чередой, жизнь видится бесцветной, линялой картиной сквозь пелену сырого петербургского тумана.
Интересная штука – жизнь человеческая! Никогда не знаешь, что с нами будет завтра, никогда ни за что нельзя ручаться. Например, если бы в ту первую питерскую осень мне сказали, что когда-нибудь я смогу полюбить этот дождливый город и, даже более того, навсегда остаться в нём, я бы посмеялся над таким нелепым предположением. Слишком уж неприглядным и хмурым показался мне Петербург с первого дня моего приезда. Однако время творит необъяснимые вещи. И та высшая сила, что так справедливо и мудро распоряжается нашими судьбами, всё поставит на свои места.
Одним из самых сильных впечатлений моей юности, переломным моментом в ней, стала встреча на Троицком мосту, встреча, навсегда оставившая след в моей душе. А на следующее утро выпал первый снег. И этот снег явился для меня неким символом, началом новой жизни.
Всё случилось вечером в самом начале ноября. Как-то так сложилось, что именно в этот день мы расстались с Катенькой, моей однокурсницей. Как бы пошло это ни звучало, но я любил её безумно. И она отвечала мне взаимностью. Да, тогда я был романтиком! Зачитывался Шекспиром, Гёте, восхищался изысканной поэзией Блока и даже сам писал стихи, посвящая их своей Прекрасной Даме под таинственными инициалами К. К.
Два месяца безоблачной любви, планы, надежды на счастливую совместную жизнь – и вдруг всё рухнуло. Катенька призналась, что полюбила одного человека и не намерена встречаться со мной. Как честная девушка, она сказала мне: «Я знаю, нехорошо целоваться с тобой, представляя другого». Поначалу я был обескуражен и готовился собственными руками задушить моего счастливого соперника, но, поостыв, решил, что не вправе вмешиваться в её жизнь и отступил. «Понял. Хорошо, что честно сказала». На этом между нами всё было кончено раз и навсегда.
Стыдно признаться в своей слабости, но я был настолько подавлен разыгравшейся в моей душе драмой, что в конце концов решил свести счёты с жизнью. Я чувствовал себя отвергнутым романтическим героем, упивался своими страданиями и был счастлив, что терплю муки любви, подобно юному Вертеру. Покончить с собой представлялось мне единственной возможностью сохранить чувство собственного достоинства и доказать Катеньке свою любовь.
Осталось только определиться, каким способом мне прервать свою жизнь. Может, повеситься? Но меня всего выворачивало от этой мысли. При слове «удавленник» мне представлялся образ самоубийцы с посиневшим лицом, вылезшими из орбит глазами и высунутым чёрным языком. Эта уродливая маска летала передо мной в воздухе, раздражая моё и без того взбудораженное воображение.
А если принять яд или броситься под машину? Но это поступок достойный женщины, а не мужчины, и в подтверждение мне на ум приходили литературные образы таких отчаявшихся женщин, как Анна Каренина или мадам Бовари знаменитого Флобера. Что же остаётся? Вскрыть себе вены? Выпрыгнуть из окна? А может быть… И тут меня озарило: броситься с моста в Неву!
К тому же так я поборю свой главный страх – боязнь воды. Однажды в детстве я чуть не утонул, плескаясь возле берега, и с тех пор заходил в воду только по пояс. А здесь я переступлю через свой страх и выйду победителем. Повторюсь, я был эгоистом и тешил своё больное самолюбие.
Участь моя была решена. Ничто меня не останавливало. О рае и аде я был наслышан, но как-то слабо верилось в их существование. Я верил, что нами управляет некая могучая сила, высший разум, но в существовании Бога как такового сомневался, поэтому самоубийство не казалось мне смертным грехом. Итак, я был вполне готов.
В этот день я пропустил занятия в академии, считая бессмысленным и унизительным для себя свой последний день на этом свете посвящать учёбе, и вечером, часов около девяти, вышел из ворот общежития, предварительно надев всё лучшее и чистое: строгие брюки, новую рубашку, на днях присланные из дома ботинки и плащ, который подарил мне друг Альберт.
Около часа я потратил на дорогу. Было холодно, сыро, но ехать на метро не хотелось, люди и привычная сутолока могли бы помешать, вывести меня из состояния воображаемого отчаяния. Было уже достаточно темно, когда я наконец пересёк Александровский парк и ступил на Троицкий мост. По пути людей мне почти не встречалось, и я был доволен своим одиночеством, как вдруг заметил вдалеке фигуру девушки чуть ниже меня ростом. Она стремительно двигалась мне навстречу, казалось, бежала, не разбирая дороги. Звук её шагов гулко отдавался на мосту. Фары проезжающих мимо машин и фонари моста освещали хрупкую фигурку незнакомки, и я остановился, сражённый догадкой. Достаточно было посмотреть на её бледное лицо в ореоле растрепавшихся от ветра кудрей, в её глаза, решительно устремлённые в пространство, чтобы понять: и эта тоже. И она на грани. Где-то читал, что у таких людей бывает свой особенный взгляд, особенное выражение лица. И хотя никогда раньше мне не приходилось видеть глаз самоубийцы, я почему-то угадал, я знал почти наверняка, что это и есть то самое – безразличный ко всему и одновременно безумный взгляд. Неужели и у меня были такие же глаза?
Несмотря на вечернюю прохладу, незнакомка была одета не по сезону: в открытых туфлях на высоких каблуках, лёгком весеннем пальто и без головного убора. Мне стало жаль её. Жаль, потому что я понял: сейчас мы похожи, более того, в эту минуту равны. Через считанные секунды мы оба бросимся с моста в чёрную ледяную воду и навсегда исчезнем, растворимся в этой тёмной пустоте.
Девушка замедлила шаг и остановилась у парапета. Не обращая на меня внимания, она с лихорадочной быстротой принялась расстёгивать своё пальтишко, и с каждым её движением мной овладевало чувство, знакомое человеку, который видит, как на его глазах готовится самоубийство и бездействует, хотя в силах помешать совершиться ужасному. Это было чувство стыда пополам с жалостью и ещё что-то необъяснимое, порыв какой-то любви к этому одинокому отчаявшемуся созданию, так нуждающемуся в поддержке. Да, я чувствовал себя подлецом, последним негодяем, я бы ни за что не простил себе, если б дал этому случиться.
И тут произошло нечто необъяснимое. Была какая-то доля секунды, когда мне показалось, что она захотела прыгнуть. То ли это было случайным, то ли намеренным движением, только незнакомка вдруг пошатнулась и сделала шаг вперёд. «Стойте! Не делайте этого!» – не дав девушке опомниться, я подбежал к ней, схватил за плечи. Она дико вскрикнула, закрыла лицо ладонями и кинулась мне на грудь.
Я стоял не в силах произнести ни слова. А она рыдала, доверчиво уткнувшись в моё плечо. Конечно, неправильным было останавливать девушку криком, это могло напугать её и только усугубить положение, но в тот момент я не отдавал себе отчёта в своих действиях, я просто вёл себя, как подсказывало мне сердце.
Наконец её рыдания стали глуше, дыхание ровнее, и, когда моя незнакомка успокоилась настолько, что уже могла говорить, я осмелился первым завязать с ней беседу.
– Можно с вами познакомиться? Я Иван, а вас как зовут?
– А меня – Нелли. Знаете, со мной ещё никто так не знакомился!
Я спросил, как у неё со временем, и предложил зайти куда-нибудь на чашечку кофе.
– От кофе я бы не отказалась, – улыбнулась она и порывисто сжала мои руки. – Спасибо!
– За что?
– За то, что вам небезразлична моя судьба, за то, что спасли меня!
Я ожидал услышать от неё всё что угодно, только не это. Я всегда считал, что в подобных случаях неудавшиеся самоубийцы кричат что-то вроде: «И зачем вам понадобилось меня спасать? Кто вас просил вмешиваться в мою жизнь!». Но сегодня была ночь чудес и первым настоящим чудом стало то, что я не прыгнул с моста. Самое интересное, что я даже забыл о своём намерении, забыл, ради чего шёл сюда.
Мы перешли дорогу и направились в сторону кафе-бара. В кафе я был необыкновенно вежлив и обходителен с Нелли. Она сказала, что в выборе блюд полагается на мой вкус. Я заказал бутылку лучшего белого вина (благо, деньги случайно оказались в кармане моего плаща), два салата по-гречески и клубничный десерт под шапкой из взбитых сливок. Всё это обошлось мне в энную сумму, зато я остался вполне доволен собой. Один раз можно позволить себе ужин в дорогом баре с красивой девушкой.
Мы сидели друг напротив друга, и я любовался ею, болтая при этом всякую чушь. Между прочим, я рассказал ей о своей семье, о том, как приехал в этот большой холодный город полный надежд на новую свободную жизнь вдали от родительского дома и даже о своём любовном поражении. А Нелли не сводила чуть раскосых зелёных глаз с моего лица, и мне казалось, что она читает мои мысли. Я сказал ей об этом, но она только улыбнулась в ответ и отвела взгляд, при этом её щёки вспыхнули, как две розы Каира, и я понял, что прекраснее этой девушки никого не встречал.
– Какая ты красивая, – прошептал я, прикоснувшись рукой к её бархатистой щеке.
Она мягко улыбнулась.
– Спасибо за комплимент!
О себе Нелли рассказала в общих чертах, не вдаваясь в подробности. Я узнал, что после ужасной катастрофы, унесшей жизни обоих родителей, маленькая Нелли воспитывалась у своих тётушек, и теперь, когда ей исполнилось восемнадцать, они принуждают её выйти за одного богатого старикана, чтобы тот возместил им расходы за её содержание. Я был поражён услышанным. История Нелли показалась мне чересчур книжной, надуманной. Невозможно было представить себе, что в наше цивилизованное время кто-то ещё старается принудить девушку выйти замуж за нелюбимого. Неудивительно, что после подобного насилия бедняжка побежала топиться!
Я предложил немедленно переговорить с её тётушками, но она успокоила меня, сказав, что лучше нам отложить все разговоры до завтра, потому что сейчас у неё одно желание: отдохнуть от всего и забыться хоть на короткий срок.
Вышли мы из бара уже после полуночи и после выпитого вина чувствовали себя вдвоём легко и свободно. Я начал целовать её ещё в баре, но она намекнула мне, что не хочет при людях. Лучше в темноте.
Никогда не забуду упоительный яд её губ! Мы шли и целовались поминутно, в каждом укромном уголке. Нелли говорила, что у неё кружится голова от этих французских поцелуев, однако всякий раз её губы послушно поддавались, и она таяла в моих объятиях.
Дойдя до Дворцовой площади, мы остановились под аркой, услышав звуки саксофона. Огромная пустынная площадь сияла тысячами огней. Величественный ангел грозно возвышался над уснувшим городом, простирая в небо свой крестообразный жезл. И на фоне всего этого великолепия разливалась в ночном воздухе печальная мелодия, как последние отголоски любви.
– Что это? – восторженно прошептала Нелли, с нежностью прижимаясь ко мне.
– Одинокий саксофонист, – ответил я. – Он мается по городу целыми днями, а ночью находит приют на этой площади.
– Как красиво! Ванечка, прошу тебя, пойдём скорее к нему!
Получив от меня деньги, она побежала через площадь туда, откуда нескончаемым потоком лилась и лилась музыка. Я видел, как Нелли остановилась рядом с неподвижно сидящим музыкантом в чёрной широкополой шляпе и, грациозно склонившись, опустила ему в кружку деньги. Перестав играть, саксофонист удержал её тонкую руку в своей руке и после сказанных ими друг другу слов, зазвучала «История любви». Сначала несмело, робко, с каждой секундой она раздавалась всё уверенней и громче. Когда я подошёл к ним, саксофонист уже играл на полную мощь, а Нелли стояла на коленях у его ног в немом восторге. Заметив меня, она поднялась и с влажными глазами шагнула мне навстречу.
– Я попросила его сыграть это для меня. Ванечка, ты только послушай! Как он талантлив! Настоящий художник, мученик искусства!
Я похвалил игру старика, хотя, по правде говоря, мало что смыслил в музыке, и попробовал увести Нелли, однако та не хотела уходить, не дослушав любимой мелодии, и жадно ловила каждый звук.
Когда саксофонист закончил, Нелли расплакалась. Подумав, я отсчитал ещё денег, чтобы она отблагодарила старика как следует, на что музыкант предложил сыграть ещё что-нибудь. Нелли заколебалась, но тут вмешался я и вежливо объяснил ему, что нам, к сожалению, пора идти. Старик подмигнул мне на прощание и пожелал счастливой ночи.
…Полчаса спустя мы с ней лежали в уютном номере гостиницы «Флорида». Лежали обнявшись, и Нелли прижималась к моей груди. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо! Я бережно перебирал её мягкие волосы, размышляя над тем, что же всё-таки только что случилось.
Первой тишину нарушила Нелли. Она сладко потянулась и, приподнявшись на локте, стала внимательно смотреть мне в лицо. Теперь её глаза казались больше и глубже.
– Ванечка, скажи, я правда нравлюсь тебе?
– Да, Нелли, правда. Выходи за меня замуж.
Она молчала, только слышалось в тишине её прерывистое дыхание, потом совершенно неожиданно разразилась слезами.
– Не обращай внимания, Ванечка, это всё мои расстроенные нервы...
Я обнял её за плечи, прижал к себе и тихонько шепнул на ухо:
– Знаешь, теперь я самый счастливый человек на свете.
– Почему? – спросила Нелли.
– Потому что сегодня я встретил тебя, и, что бы ни было после, я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эту ночь…
А наутро выпал первый снег. Около половины двенадцатого я проснулся от стука в дверь – меня попросили освободить номер. И первое, что я увидел, открыв глаза, была смятая постель, хранившая тепло и едва уловимые очертания её тела. Нелли исчезла. Ушла, оставив после себя тонкий шлейф духов, смятую подушку и записку – на столике у окна под вазой с жёлтыми цветами лежал лист бумаги. С бьющимся сердцем я взял его и прочёл свой приговор.
«Дорогой Ванечка! Прости меня. Я не могу стать твоей женой, потому что я уже замужем. А то, что произошло между нами этой сумбурной ночью, предлагаю считать недоразумением.
Ты не представляешь себе, до чего ужасно быть женой актёра! Регулярные дебоши, ссоры, совершенно нелепые обвинения в измене. Когда мой муж напивается, он становится просто невозможен. Как будто это я виновата, что у него нет работы! Я устала. Устала терпеть эти каждодневные унижения. Но всему есть предел. И если бы не ты, я бы всё-таки бросилась с моста.
Знаю, я поступила нечестно прежде всего по отношению к тебе. Но я не лгала, говоря о том, что хочу забыться. Я действительно искала утешения в объятиях другого. А теперь прощай. Я возвращаюсь к мужу, потому что, несмотря ни на что, мы с ним любим друг друга. Не ищи меня, это бессмысленно. Твоя Нелли».
Вот на этом и кончился наш мимолётный роман. Жизнь всё расставила по своим местам. Через три года я женился. На юной курсистке с длинной русой косой. Что же касается Нелли, то её я никогда больше не встречал. Для меня её след навсегда затерялся в промозглом Петербурге…
* * *
Несколько лет спустя я ехал в автобусе по семейным делам. На остановке в салон вошли двое мужчин, один из которых что- то возбуждённо продолжал рассказывать своему товарищу. Они сели за моей спиной, и я услышал обрывок разговора.
– Прикинь, она мне сказала, что тётушки из-за денег заставляют её выйти замуж за старика, и горько расплакалась. Я еле её успокоил, повёл в ресторан, потом в гостиницу, а по дороге мне ещё пришлось выложить бабки какому-то музыканту…
Автобус остановился, я быстро встал и вышел на улицу.
Всё просто, как мир. В том, что это была Нелли, у меня не возникло сомнения. Непонятно только: было ли это её хобби, или она таким образом мстила своему мужу, жившему разгульной жизнью, возможно, она просто так развлекалась. Какое это теперь имеет значение. Главное, несмотря ни на что, я сейчас очень счастлив благодаря именно Нелли, которая, сама того не зная, спасла мне жизнь.