Автомобильная поэма

               
                Юрий Фельдман

                Посвящаю Не-автофанатам.

               
 Мы мирно разошлись и слёз не надо. Роман, или история моих долгих и волнительных отношений с символом любви наших дней, автомобилем, закончился.

 Трижды разведённый Мартин, фанат старых машин, поучал меня, мол женщины, ревнивые во все времена, считают сейчас  машину основной соперницей в борьбе за сердце мужчины. Он подмигнул, – им не дано понять, в этой борьбе они давно  проиграли. Автомобиль - победитель! В каждой шутке есть доля шутки. Прикиньте  - в соревновании ухоженных четырёхколёсных красавцев на немецкой улице и  двуногих красавиц кто выигрывает?  Ответьте сами, я молчу!...

 История жизни нередко имеет предисторию, точней предоплёку, а в основе последней лежат тёмные наши инстинкты, дремлющие комплексы, и тут без помощи старика Фрейда не обойтись! Каюсь, всю жизнь у меня с отцом отношения были непростыми («ага!» - потирает руки психоаналитик – «эдипов комплекс!») Не спорю. Всё, что было хорошо для него, с ослиным упрямством отвергалось мной. Это теперь я стал старше и терпимей, чуть мудрей, наверное. Что было на этой почве в молодости, неловко и вспоминать. Так вот! Мой отец слыл страстным автолюбителем. Нет, он не принадлежал к категории людей, кто чумазый отдых на коврике под машиной считают наилучшим. Просто он любил быструю езду. В цветущие его годы азартно гонялся на мотоцикле. После войны отец, врач и офицер, служил в наших  оккупационных войсках в Австрии. Он и нас с мамой вывез туда. Вначале у него был мотоцикл Harley – мощная зверюга! Помнится, сижу сзади, вцепившись в его ремень, отец мчит по извилистым дорогам австрийских Альп. Страх и восторг наполняли детскую мою душу. Но однажды он приехал далеко не героем. Грязный, в разодранных галифе, и мать долго лечила его колено. Когда мотоцикл и колено были починены, мне почему-то больше не захотелось кататься с ним. Соглашались ездить  видно, некие другие, почему и гремели нешуточные семейные баталии, где мама победила. Мотоцикл получил отставку, и появилась первая в нашей семье машина. Неубедительная и тесноватая марки опель-капитан. Между передним стеклом и дверью семафорчиками выскакивали желтенькие поворотники. Мне, ребёнку, казалось это важным и интересным. Когда на нашу семью обрушилось несчастье, - отца засадили на двадцать пять лет по зловещей 58ой статье, то машину, мотоцикл и всё нажитое за границей конфисковали. Бедствовали мы отчаянно, но это уже другая история. Отмучившись восемь лет в пермских лесах, отец вернулся в пятьдесят третьем худым, отвыкшим от нас и к тому ярым антисоветчиком.

 Не успел он оправиться и что купил? Ну, конечно, автомобиль! Где он раздобыл  в 1957 году такой музейный раритет, загадка. На момент покупки старушке натикало два десятка лет. Приземистая немецкая машинка DKW. Шутники расшифровывали три буквы либо как Дерево, Клей, Вода, либо Дурак Кто Выдумал. Двери у неё действительно были фанерные. Ветераны войны, увидев сей трофейный экспонат, растроганно просили сфотографироваться на его фоне. Ещё, несмотря на малость, она отличалась мотоциклетной громкостью и густым дымовым выхлопом. Больше ей гордиться было нечем.
 Машина не вылезала из ремонта, чинили русские «левши», которые не только её, блоху могли подковать, а на починки уходила основная часть папиной зарплаты. По настоянию мамы эту «дыру в бюджете» с трудом продали. Отец узнал, вскоре она неизлечимо захворала и тихо почила на автомобильной свалке. Затем последовал старенький «москвич», за ним - прослужившая много лет крепкая «победа». На них, иногда  с семьёй, чаще сам, отец исколесил всю Россию и Прибалтику. За рулём он бывал неутомим, на той допотопной, трясучей технике мог без отдыха проехать полторы тысячи километров. В семидесятые годы у него появились первые «жигули». Будь он один, мог быть и счастлив, да вот семья. Думаю, какая-то часть его заработка и перепадала нам, но большую  сжирали машины и пропивали автослесари, лучшие его «друзья». Автоэпопея или автороман отца закончились в шестьдесят восемь его лет. Продал он последнего «жигулёнка», прожил ещё почти 20 лет, за руль не садился и даже, что удивительно, не вспоминал страстную свою любовь.

   Не всегда разумное желание жить иначе чем отец, подкреплённое полной моей технической бездарностью и памятью о стенаниях матери, что «машина – это разорение», долго оберегала нас от эпидемии, охватившей сверстников - обязательно иметь автомобиль. Я был давно женат, дожил до врачебного диплома и своей квартиры, мне стукнуло сорок. Метро, трамваи и троллейбусы с привычной давкой, являлись моим транспортом. К тому же я всегда был лёгконог, охотно бегал. Как-то ленинградской дождливой осенью, в слякоть, делал я врачебный визит. Чертыхался, промочил ноги, разыскивая нужный адрес среди безликих домов-близнецов. По окончании визита сын пациента предложил:
-   Доктор, хотите, отвезу домой. Кобылка-то под окном.
 Перспектива выбираться по скользкой грязи новостроек не улыбалась, я согласился. Молодой человек, ловко лавируя между наполненными водой колдобинами, выехал на улицу и уже через четверть часа я оказался дома. Сердце ёкнуло, вдруг захотелось  водить машину, иметь свою. В душе почему-то я назвал её сразу  девочкой. Все соблазны начинаются с желания. С желания обладать началась, длившаяся почти тридцать лет, моя, полная всяческих превратностей, любовь к автомобилю.

    Вначале было слово, и слово было - автошкола.Боже, как занудно-длинно теоретическую часть бубнил майор, преподаватель пожарного училища! Нынче когда всё изменилось, училище сиё высокопарно зовётся Противопожарной Академией! Я исписал конспектами и схемами целую тетрадь, но в памяти сохранились лишь слабые следы его наукообразных объяснений. Когда наступило время практических занятий по вождению, выпало много снега. Улицы убирали плохо, сугробы чередовались с облединениями. Машину заносило, инструктор ругался. К тому же ему надо было каждый раз куда-то «на минутку заскочить». Из положенных тридцати часов за рулём сидел не больше половины. И вот экзамены, волнение. Начальник курсов – «так принято» - собрал дополнительные деньги на угощение экзаменаторов-гаишников. Теорию, на удивление, я сдал.
 Вождение. В машине, кроме милиционера, трое. Девушка передо мной села за руль и на оживлённом Московском проспекте шустро вырулила сразу на полосу обгона, заставив несколько машин испуганно затормозить, а экзаменатора стереть пот со лба. На этом фоне моя осторожная, на самом деле робкая манера вождения, произвела благоприятное впечатление, и права получил с первого раза. Сомневаюсь, что тогда мог бы сам вести машину. Несмотря на коньяк и неслабую закуску для гаишников, треть курсантов провалились. Неужели кто-то ездил ещё чудестранней меня?

   Семьдесят девятый год. Очереди на машины громадные, многолетние. В Апраксином Дворе существовал  автомобильный рынок, где, если повезёт, можно купить подержанный автомобиль. Мне повезло. Походив,  как на работу все выходные, месяца через три, с материнской подпиткой, хотя я работал и подрабатывал, купил себе годовалого «запорожца». Модель была новая, называлась в народе «мыльница», в отличие от старой – «ушастика». Она была беленькой и, естествено, назвалась «блондинкой». Первая машина как первая любовь. Она понравилась мне, казалась симпатягой. Под руководством младшего, технически одарённого брата, преодолевая страх, заново учился её водить. Настало лето. Мы с братом решили вместе провести отпуск с нашими семьями на Чёрном море. Жёны с детьми долетят до Краснодара, оттуда отвезём их на дачу в посёлок  Лермонтово, что находится между Сочи и Геленджиком. Всё-таки сорок лет ещё очень молодой возраст, легкомысленый! Сами же, с почти нулевым водительским стажем, рванули из Ленинграда на юг на «блондинке». Ехали, меняясь за рулём почти три дня.Хорошие 3000 километров! Вот это была школа! Мы гордились, что справились и машина нас не подвела. Как мы хвалили её до самого Горячего ключа, что почти у нашей цели! Заехали там заправиться, вслед подъехала чёрная Волга. Из неё вылез усатый грузин, тоже весь в чёрном, внимательно оглядел нас, нашу любимицу и, почёсывая свисавший над ремнём живот, спросил:
-    Не пойму как-то. Два здоровых парня, на своих ногах, зачем только ездят в инвалидной коляске? Да-а, сразу видно нэ кавказцы, нэ наши.
Закурил редкостную тогда «Мальборо», презрительно сплюнул и по-хозяйски зашёл в домик заправщика. Это он о нашей «блондинке», нашей труженице и красавице?! Каков! Мы решили,- он хам, пижон и, наверняка, ворюга!

  Разыскали посёлок и дом, что сняли по телефону. Хозяина звали Амбарцум Керакосович. Морщинисто смуглый, полный достоинства старый армянин. Проехав без сучка и задоринки три тысячи километров, я врезался в ворота его участка. Хозяин с невозмутимым видом открыл слегка погнутые створки. Бампер мы правили на следующий день. Впрочем, ещё дважды я бодал злосчастные те ворота. Гордый кавказец без единого упрёка снял их, повесил верёвочку. По вечерам в беседке собиралась молодёжь, студенты на каникулах. Покупали трёхлитровые банки домашнего вина Керакосовича и пели за полночь песни Владимира Высоцкого. Хриплый его голос казался  молодым символом свободы. Тем же летом Высоцкого, увы, не стало….
 Мы загорали, купались в море или в ледяной прозрачной речке. Виды кавказских предгорий там райские! Жены и дети были довольны.Что ещё нужно? Отпуск удался!

    На обратном пути «блондинка» вела себя прилично, окончательно покорив моё сердце. Медовый месяц длился целый год, и я спешил к ней как на свидание с любимой. Уж я ухаживал, смазывал и разговаривал с моим сокровищем, старался понять её характер. Ревновал, если хвалили другие машины. Но, увы, медовый месяц кончился, начались будни, заботы, плановые и нежданные хвори. То глушитель прохудится, и малышка, пугая прохожих, трещит как гоночный мотоцикл, то карбюратор надо менять, то колёса лысые. А в советское время что-либо купить (достать), починить, становилось проблемой, и хлопоты о машине по затрате сил и средств постепенно приблизились к получению удовольствия от «блондинки». По мере же старения машины (её век всё же короче нашего) и превысили кайф от вождения. Её здоровье ухудшалось, появились дурные привычки. Она внезапно останавливалась в неподходящих местах, например, при переезде через трамвайные пути. Приходилось толкать. Правда, будучи немного сложней швейной машинки она и чинилась довольно просто. Я выскакивал с отвёрткой, задирал юбку (пардон!-
мотор сзади), что-то подкручивал и ехал дальше. Иногда машина замирала по несколько раз в день. Потом, как плесень, пошла ржавчина. Короче, наша любовь выдержала семь лет, мы оба устали, и я был рад от неё избавиться. Отдал задёшево новичку, только собиравшемуся на водительские курсы.Не завидую ему!
 
  Всё правда, любивший раз полюбит снова. Вскоре появилась немало пережившая, но классом повыше - ярко красная машина «жигули». Естественно, по беспокойному своему окрасу, она звалась «кармен». Мне повезло купить гараж недалеко от дома и я частенько сбегал на свидание к ней. «Кармен» оказалась темпераментнее блондинки. Наверное, из-за данного ей имени, характер имела коварный и чуть не погубила нас. Возвращались мы из Усть-Нарвы. Вскоре пошёл ливень, он порой немного затихал, сопровождая нас более двухсот километров. Оставалось меньше двадцати, почти доехали до Ленинграда. Впереди плелась здоровенная фура с прицепом. Вода с грязью из под колёс устроили нам мутную завесу. Наши дворники не успевали очищать переднее стекло. Тащились за ней долго, надоело, никак не обойти. Наконец выбрал момент, пошёл на обгон. Вырвался вперёд, стал перестраиваться в правый ряд. В последнюю секунду заметил огромное нефтяное пятно на асфальте. Поздно, машина не слушалась ни тормозов, ни руля! В один миг нас боком выбросило на обочину, перевернуло через крышу, скрежет железа, не успели испугаться и мы в канаве стоим на колёсах. И тишина….С замершим сердцем смотрю вправо, жена на меня. Оба живы. Вогнутая крыша почти на голове, выпавшее стекло на заднем сидении, переднее на месте. Спасло, наверно, чудо и  ремни безопасности. Шок, не соображаю что делать.
Через минуту взволнованный женский голос:
-    Вы живы?
-    Живы, а что?
-  Господи, вы так страшно кувыркались, мы решили, там трупы. Вам помощь нужна, вас вытащить?
 Чудесные люди оказались коллегами, врачами. Они дотащили нас на буксире до дома. Мы отделались лёгкими ушибами. Горячая моя любовь к автомобилю заметно поостыла. Сколько стоил ремонт и с какими потерями продал инвалида вместе с гаражом - отдельная поэма. Больше до отъезда в Германию я машин не покупал.

 Мы покинули Ленинград летом 1992. Только в том году в Германии для автолюбителей действовала уникальная льгота. Нам просто меняли наши права на немецкие безо всяких экзаменов! Но эта «лафа» имела свои подводные камни. Приходилось на ходу учиться особенностям езды по немецким улицам и автострадам, ну и, конечно, самим платить штрафы за их нарушения. Первую машину – престарелого «опеля» коричневого цвета, тут же прозванного «шоколадкой» я приобрёл, поддавшись на уговоры парочки ушлых соседей по общежитию. Как выяснилось, они на том подзаработали, а я, лопух, доверившись, получил десятилетнюю трухлявую консервную банку. В ней часто садился аккумулятор. На новый денег уже не осталось. С утра, перед отъездом на языковые курсы, «прикуривался» у соотечественников, чьи машины были почти такими же страшненькими, как и моя.
 Однажды застрял в городе, у магазина. Наполовину жестами (языка почти нет!) попросил молодого немца прикуриться. Он любезно согласился, но смущённо заметил, что никогда не делал этого и не знает, где в его машине аккумулятор. И действительно, зачем, если всё делают специалисты в автохозяйствах, только плати! Судьба у «шоколадки» оказалась несладкой. Однажды, на лесной дороге, я столкнулся с крупной дикой косулей. Все живы. Она потеряла с десяток шерстинок, а в машине,  пришлось менять крыло, капот и фонарь. Другой раз по зимней обледенелой дороге (опять невезуха!)я въехал в легковушку. За чужую машину заплатила страховка, мне увеличели налог, а «шоколадку» долго правили умельцы из общежития. Расстался я с ней без сожаления.
 Второй «опель» без имени служил довольно исправно и, вдруг, стремительно, до дыр проржавел. Ещё одну машину разбил какой-то чокнутый, среди белого дня выскочивший сбоку на «форде», и впилившийся в нашу боковую дверь. Бог ко мне милостив, никто не пострадал. Последней моей машиной была фольксваген-поло. Маленькая и белая, похожая на мою первую. Круг замкнулся. Любил ли я её? Развожу руками. Вроде, делал ей всё, как полагается. Менял глушитель и колёса, сменил аккумулятор, возил на профилактику и техосмотр. Даже мыл два раза в год. Но она была как пятая уже жена стареющего мужа, пользовался ею всё реже и принуждённей. Последний год наездил всего тысячу километров, за пределы Штутгарта не выезжал. И хотя она служила мне честно, почти не хворала и в аварии не попадала, стал задумываться, хочу ли я, волнует ли меня обладание ею? Нет, сознавался себе, надоела как старая подружка. Всё! Надоели машины! Тогда зачем, зачем, если уж никак не хочется! Мне было шестьдесят девять, когда я с чувством облегчения расстался с ней. На год позже, чем отец. И почему я с ним сражался, когда у нас столько общего?
 
Жена до сих пор вздыхает, хорошая была машинка. И это правда. Сейчас у меня большая хозяйственная сумка на толстых колёсах, наш «мерседес». За неё не надо платить страховки и налоги, не надо проходить техосмотр и искать парковку. Сумка любви и ухода не требует, проста и удобна, помогает нам в походах за продуктами.

    В конце сентября я побывал на выставке старинных и эксклюзивных машин в Баден-Бадене. Суббота, ясный день, много гуляющих, звучала музыка. Машины ухоженные, некоторые хороши как произведения искусства. Отдельной стайкой на пригорке блистали красные, чёрные и ярко желтые «Ferrari», нескромностью форм похожие на Софи Лорен. Рядом элегантно одетые владельцы и владелицы. Ведёрки с бутылками шампанского, высокие бокалы, громкий смех, взгляды сверху на нас, на тех кто под пригорком. Средь перезрелых дам выделялись немногие молодые, почти столь же красивые и породистые как их машины. Поглядел на тех и других и не почувствовал ни зависти, ни желания. Суета сует! Шурша опавшими листьями, прошёл я через парк, неспешно размышляя о зигзагах судьбы, превратностях любви, и об осени. И всплыли, наверно из подсознания, две строчки:
 
          А славно, ведь, когда порой
          Бываешь в мире сам с собой….
                2014, Stuttgart.