Школьный двор на окраине Ленинграда постепенно пустел. Грузовики зис-5 увозили мебель, приборы и часть первокурсниц. Важный и тучный завхоз Георгий Андроникович Романишвили был не похож на самого себя. Он занимался эвакуацией торгового техникума с окраины в центр Ленинграда отрешённо, с бледным лицом. Он что-то говорил, распоряжался и вновь растерянно бродил по двору, подцепляя носком камешки и мусор.
Завхоз страшно трусил, но старался за раздражением скрыть это от подходивших к нему с вопросами преподавательниц и студенток, как называли себя учащиеся в техникуме девушки. Практически все немногочисленные мужчины и юноши торгового техникума были мобилизованы на заводские работы и на фронт, который стремительно приближался к Ленинграду, делая пятьдесят километров в день по Прибалтике.
-это разгром …это разгром-шептал он себе под нос утром двадцать девятого июня. За неделю отдать Прибалтику в которой танков было больше чем прибалтов…это разгром…
Романишвили со дня на день ждал для себя такой отправки. Он знал, что бывшего работника райкома отдела массовой культуры, год назад переведённого в техникум со строгим взысканием за связь с молодыми балеринами дома культуры железнодорожников, щадить не будут.
Треск мотоцикла с коляской привлёк его внимание и он спрятался за облупившуюся колонну школьной арки. Но скрыться даже на время, оттянуть от себя то страшное, что висело над ним дамокловым мечом ему не удалось. Обступившие мотоциклиста девушки-старшекурсницы, среди которых выделялась улыбчивая меланхоличная красавица с длинной тёмнорусой косой Варя Мелентьева и её соперницы: брюнетка Изольда Тарновская и худая и резкая блондинка Аглая Белецкая, и также их смешливые подружки Бобкова и Сдобнова, прозванные Бобчинский-Добчинский, указали молодому пареньку-сержанту на вход в школу, несколько лет назад отданную под торговое училище, которое не очень давно преобразовали в техникум.
На полусогнутых ногах, беспрерывно вытирая пот с лица, суетливо дрожащей рукой поправляя тонкий ремешок командирской гимнастёрки без знаков различия, завхоз направился к вестнику своего несчастья.
-товарищ Романишвили? Вас срочно вызывают в райком партии. Я за вами…
В таком же ошарашенном состоянии Романишвили добрался до двери первого секретаря райкома Антонова, но к своему удивлению на его месте увидел второго секретаря Гавриладзе, который год назад был его главным гонителем и требовал исключения из партии.
Гавриладзе поднялся и вытянулся, оправив на себе полувоенный френч.
-Товарищ Романишвили! Садись и слушай что я тебе скажу. Партия решила вспомнить о тебе и направить тебя на трудовой фронт, командовать батальоном псковских строительниц. Однако людей ни в Пскове, ни в Острове не хватает и поэтому твоя задача получить сегодня в военкомате военный билет и звание батальонного комиссара, то есть майора и собрав всех старшекурсниц техникума во главе трудбатальона отправиться на строительство оборонительных рубежей под Псковом. Немцев необходимо остановить на новых рубежах и не допустить к Ленинграду.
Обрадованный новостью, что он едет не на фронт, а на строительство укреплений в тылу Романишвили медленно терял серый цвет лица и оживал заново, начиная ощущать окружающий мир и звуки трамвая за окном. Он торопливо вскочил и вытянулся по стойке смирно.
-я готов немедленно приступить к формированию батальона и завтра же выехать к месту назначения…
Худощавый невзрачный с тонкими усиками второй секретарь подошёл к Романишвили и нажав на плечо, заставил сесть. Потом он тихо заговорил ему на ухо.
-Георгий! Я хочу чтобы ты знал, это я изъял из показаний твоих балеринок, что ты склонял их к сожительству, представляясь родственником товарища Сталина. А теперь я отстоял тебя перед Антоновым от направления на фронт. И поэтому я жду от тебя ответной благодарности и полного молчания. Это тебе понятно?
Получив растерянный кивок от ошеломлённого Романишвили секретарь райкома продолжал крепко сжимать его плечо, принуждая сидеть и слушать.
-кроме главной задачи по строительству противотанковых рвов под Островом и Псковом тебе будет и от меня очень важное личное поручение… ты должен по возможности сманить в свой трудбатальон несовершеннолетних комсомолок покрасивее. Создашь из них хозвзвод на усиленном питании. Где нибудь в лесу построй большой блиндаж и баню. Через неделю я навещу тебя там. К этому времени у тебя уже должна быть группа хотя бы в полдюжины послушных девочек, красивых девочек. Меня интересуют их попки. Остальные дырочки можешь использовать по своему усмотрению. Для этого можешь снова стать родственником нашего мудрого вождя. Но не зарывайся, об этом им только на ушко можешь говорить. Ну а если тебе это поручение не подходит, то что ж. Твоё прошлогоднее дело я передам на доследование и ГУЛАГ тебе обеспечен лет на пятнадцать. А могут и расстрелять с учётом военного времени…
Побуревший от волнения Романишвили едва слышно прошептал осипшим от волнения голосом.
-я сделаю всё как вы сказали. И девочек дюжину обеспечу…две дюжины…работать будут от темна до темна и в хозвзвод очередь выстроиться.
-тогда вот что. Возьми из своих хозяйственников надёжного человека из нерусских и тоже вооружи. Беглянок быть не должно. Расстреливать беспощадно. Ни одна живая душа о нашей затее не должна знать-секретарь помолчал.
Ну и подбери мне пару девчонок, которых я смогу спасти из прифронтового ада и увезти в Ленинград. Но только, чтобы они родни в Ленинграде не имели. Я хотел бы использовать их долго. Война с немцами будет затяжной. Надо помочь русским с рождаемостью. А я люблю белые берёзы и белых женщин. Не обижайся на меня за поручение с душком. Но мою жену Жданов посадил в тридцать девятом. Ты поможешь мне найти ей замену.
Романишвили встал и долго тряс руку своему бывшему начальнику, шепча слова благодарности.
Назад в техникум завхоз гордо явился уже на мотоцикле с водителем-туркменом, которого еле вытребовал у военкома, отдававшему новоиспечённому комиссару русских ребят-мотоциклистов, и, взяв немого дворника-татарина с собой, пошёл выгонять девушек из общажного крыла школы на построение.
Хозвзвод он начал создавать сразу, набирая в него самых красивых и молодых девушек. На первых порах он ограничился восемнадцатью девчатами. Девушки смущались и хихикали под его внимательным, ощупывающим взглядом, не понимая, что мысленно он уже раскладывает, ставит и переворачивает их, изобретая для каждой особенную позу. Всего девчат набралось двести сорок человек, и тогда недовольный завхоз выгнал из общежития ещё человек пятьдесят не успевших переехать первокурсниц, многим из которых не было ещё шестнадцати лет.
-или вы записываетесь в батальон или идите на все четыре стороны. Мне приказали освободить общежитие-нахально врал завхоз.
Девушки-областницы, многим из которых некуда было идти толпой окружили его и с плачем стали уговаривать непреклонного завхоза. Он успокаивал девушек и его блудливая рука всё чаще соскальзывала с талии на попку или бедро просительницы. В конце концов девушки сдались и все записались в его батальон, подняв его численность до двухсот девяноста двух строительниц и увеличив количество юных кандидаток в кавказский гарем.
Раздав сухпаёк на два дня и оставив девушек собираться и запретив им брать спортивные шаровары и кеды, завхоз вызвал удивление своего водителя и ответил ему с усмешкой.
-А зачем нам с тобой в штанах с завязками путаться. Поднял подол, трусики спустил и бери ее как хочешь…-засмеялся завхоз в комиссарской одежде и приложил палец к губам.
Настроение его водителя заметно улучшилось и он стал исполнять все поручения начальника с преувеличенным старанием, походя щупая девчонок в коридорах за задницы и заставляя их визжать и драться.
Их поезд отправился только днём и шёл два дня с частыми остановками. Непривычные к сквознякам теплушек девушки стали простужаться. Пришлось посылать девчат из хозвзвода клянчить лекарства в санитарных эшелонах и они приходили оттуда с очумелыми глазами и зрачками чуть ли не в поллица. С эшелона начались бегства и завхоз приказал запереть теплушки на ночь.
А утром высокий голос молодого слепого бойца из санитарного эшелона разбудил девчат и они стали стучать до тех пор пока им не открыли. Многие побежали искать певца и вскоре его песня зазвучала вновь.
Горит свечной огарочек,
Трепещет огонёк.
Теплушечка, теплушечка
Бойца доставит в срок.
Забиты щели паклею,
Картон по всей стене.
И свет звезды далёкой
В замызганном окне.
Куда б ты не поехал,
Какой не принял бой,
Теплушечка, теплушечка
Везла к передовой.
Её бомбили с воздуха,
Палили, жгли в упор.
Но только на теплушечке
Подрагивал запор.
Печурка маломощная
Портяночки сушить,
Да чайничек, да чайничек
В дороге вскипятить.
Гармонь лила здесь песни
В распахнутый проём.
Теплушечка, теплушечка
Давай-ка подпоём!?
И где бы мы не ехали
В далёкой стороне,
О Родине, о Родине
Всё чаще пелось мне.
Горит свечной огарочек,
Качается состав,
Мелькают тени в сумерках
моих родных дубрав.
Теплушечка, теплушечка
Закончен разговор.
Нас скоро будут с воздуха
Расстреливать в упор!
Паренёк ещё счастливо улыбался своим незрячим лицом, сидя в проёме, задаренный кульками семечек баранок, конфет, от своих восхищённых слушательниц, когда сигнал воздушной тревоги заставил в панике забегать всю станцию. Когда паника стихла и самолёты улетели девушки вернулись к своему эшелону.
Стоящий рядом санитарный поезд в нескольких местах горел а возле теплушки с распахнутым проёмом неподвижно лежал молоденький гармонист, придавив своим окровавленным телом и гармонь и кульки с конфетами и баранками. Девушки стояли над его телом в ошеломлении, пока не появился завхоз и руганью и выстрелами не загнал девушек в эшелон, запрещая помогать медперсоналу спасать горящих раненых.
-какая же ты тварь, комиссар!-прошептала сероглазка Варя Мелентьева и получила рукояткой пистолета довольно сильный удар в лицо.
Эшелон вскоре тронулся и девушки жадно набросились на питьё, а также умыли Варю. Они поздно спохватились что в ведре показалось дно. До вечера тридцать первого июля остановок не было и девушки измучились от жары, подставляя сквознякам потные лица и растрескавшиеся губы. Некоторые раздевались до трусов уже не стесняясь взглядов немого татарина и мотоциклиста, проверявших наличие девушек на коротких остановках. к вечеру тридцать первого июня строительный батальон выгрузился на станции за Псковом, где их встретил прикомандированный к батальону военспец, пожилой лейтенант-сапёр с испитым лицом. Узнав что он молдаванин, Романишвили очень обрадовался.
-у нас столько русских девок-зачем нам русские мужики?-засмеялся он похлопывая по плечу довольного лейтенанта, попытавшегося покружить на мотоцикле возле полустанка.
Мобилизованные лейтенантом местные мужики на семи подводах повезли остальное имущество и продукты, пообещав сообразить насчёт бочки квашеной капусты и десятка мешков картошки. Они же за водку коньяк и шоколад подрядились выстроить в лесу длинный блиндаж с широкими нарами вдоль стен и большую баню возле его дальнего торца прямо наследующий день.
-рыть ничего не будем. Здесь и так болото кругом. Да ещё и лето с дождями, то льёт то жарит. Мы погреб сырой вырыть можем. Но там всегда вода будет.
Назначив пять командиров рот, и трёх взводных в каждую Романишвили с мотоциклистом Думгаром и дворником Фархатом заставили девчат трудиться до позднего вечера и только потом подвезли еду и разрешили ставить шалаши в лесу. Приехавший на козлике майор-инженер остался доволен работой вновь прибывшего батальона и объявил, что дня три к ним не заглянет, поскольку у него есть и очень слабые подразделения на этом рубеже.
Вскоре приехал лейтенант-молдаванин и покачиваясь доложил, что мужики постарались, так что баню и блиндаж можно принимать. Довольный завхоз выбрал из вновь построенного батальона самых молоденьких и усталых девчат и назначил их часовыми. Естественно пока командиры ночью пьянствовали девчонки под навесом крыши прижались друг к другу и заснули. Пробуждение стало для них настоящим кошмаром. Избив девочек майор приказал своему мотоциклисту расстрелять их за сон на посту. Девочек раздели догола и поставили к стене бани.
Девушка поменьше встала на колени и была прощена, подруга последовала ее примеру после некоторых колебаний. Замёрзших девушек связали и посадили в сырой подвал. Их стоны, мольбы и крики развлекали насильников довольно долго, пока завхоз не приказал прекратить комедию.
Девочкам дали полотенца, красноармейские белые рубахи, заставили выпить водку и немного покормили. Им разрешили пойти спать и когда они заснули, вся свора насильников с вожделением накинулась на их тонкие трепещущие тела. Не смотря на молчание девчонок, их подруги поняли что с ними произошло, и хозвзвод разделился на две части. Одни со страхом ждали своей очереди, а другие наоборот напрашивались на ночное дежурство за обильную кормёжку и безделье. Остальной батальон вкалывал до изнеможения и сидел на очень скудном рационе.
Довольные успехом с двумя прячущими глаза девочками, пьяные командиры стали назначать по шесть, по восемь часовых и дневальных, а затем ночью подпаивали и насиловали их.
Через три дня нагло улыбаясь, Романишвили назначил ночными часовыми Мелентьеву, Тарновскую, Белецкую, Сдобнову, Бобкову. Девушки потупили головы. Но после построения они незаметно ушли в лес и договорились бежать.
-я не хочу быть подстилкой этих тварей. Изольда, а ты как? Варька может остаться. Ее роскошное тело жаждёт многостаночной любви-заявила Аглая, с усмешкой.
-неправда-со слезами на глазах заявила Варя. Просто я городская и боюсь идти через болота.
-а мы что деревенские что ли?-возмутилась Изольда. Ну поплачь. Нам повеселее будет.
-За что вы меня так ненавидите? За то что я красивее вас и об этом все говорят вы просто беситесь от зависти-заплакала Варя в полный голос.
Соперницы переглянулись и бросились её утешать. Дальнейший разговор касался только того, что им необходимо взять. Девушки тревожно прислуживались к гулу немецких самолётов.
-а опять набросают стишков…русские дамочки бросайте ваши ямочки-приедут наши таночки зароют ваши ямочки-усмехнулась плотная розовощёкая Маша Колобова.
Но взрывы бомб заставили её побледнеть.
-как же мы уйдём? Там наших бомбят-тревожно спросила она.
Но девушки ушли в шалаши за вещмешками и она последовала за ними. Вскоре небольшой отряд пошёл к деревне короткой дорогой через болота. Однако им не суждено было убежать в этот день. Уже возле первых домов их ждала засада в лице Романишвили, немого и мотоциклиста с карабинами в руках. Посадив связанных девушек на подводы завхоз с издёвками начал рассказывать им как он сейчас с удовольствием изнасилует а потом расстреляет их за дезертирство.
Девчат голыми поставили к стене бани, а затем избив и отстегав ремнями поместили в подвал. Через два часа девушки уже не помнили себя от холода и безнадёжно выли.
Насильники неторопливо достали девчат из подвала и напоив повели в баню. Они бы долго изгалялись над несчастными девушками, которые от слабости и выпитого спиртного не могли держаться на ногах, если бы дверь неожиданно не распахнулась и в неё не влетели с лопатами девчата их батальона с криком… немцы, немцы в лесу!
Поняв, что командиры только что насиловали их подруг, голых мужиков избили лопатами, заставили одеться и связали гуськом. Они стояли окровавленные и бледные перед своим бывшим батальоном и ждали смерти. Но Аня Гусева, комсорг техникума взяла командование на себя.
-не сметь! Я расправы не допущу! Забираем продовольствие, оружие и боеприпасы и уходим.
И через два дня скитаний по лесам и встреч то с немцами, то с нашими окруженцами батальон растаял разойдясь по псковским деревням к друзьям, знакомым, дальним родственникам и просто к хорошим людям.
Попытка арестованных захватить оружие и бежать, задушив девушку-часового, привела к трагедии. Немой татарин и мотоциклист с лейтенантом были до смерти забиты лопатами, и только майор Романишвили успешно бежал.
В отряде Гусевой осталось семьдесят семь человек. Это были только те девушки которые были настроены пробраться в Ленинград или пойти на военную службу. И поэтому их ночная встреча с бронепоездом лейтенанта Иншанина показалась им чудом.
Новый комбат Иван Иншанин упорствовал недолго и приказал донельзя измождённых и грязных девушек распределить по платформам и накормить.
-перед Псковом я вас всех высажу. Иначе меня расстреляют-мрачно заявил он Гусевой.
Девушки не знали что их батальонный комиссар или майор Романишвили, как он любил называть себя сам находится здесь же, на бронепоезде.
Они не знали и того, что в своём ленинградском кабинете бывший царский офицер и умница каких очень мало на свете, сдержанный и красивый генерал-лейтенант Пядышев уже второй раз вынимает из ящика стола свой именной кольт и надолго прикладывает его ко лбу, наслаждаясь холодом стали. Звонок телефона в тёмном кабинете прервал его мрачные мысли.
-Константин Николаевич! Здравствуй дорогой! Увы, утешить тебя нечем. Немцы, как ты и предполагал, прорвали укрепления кингисепского укрепрайона. Надо наверху тебя было послушать в тридцать девятом, когда ты настаивал и ругался с Ворошиловым, чтобы от финнов отгородиться подвижными соединениями, а УРы строить от немцев на юго-западе Ленинграда. Короче, приезжай в штаб округа. Будем думать над новыми укреплениями на окраинах города. Без твоей головы не обойтись.
-Слушаюсь товарищ генерал-полковник!-мрачно ответил Пядышев и крайне медленно и неохотно задвинул ящик с кольтом в свой стол.
-ну что ж! застрелиться не посмел-сдохну в лагерях-предсказал генерал-лейтенант свою судьбу на зиму сорок третьего года. Нельзя быть умнее вождя-особенно царскому офицеру…