Когда-то, очень давно в солнечном городе Степанакерте, в Нагорном Карабахе, жили два мальчишки. Одного звали Рафик, другого - Карен. Они были двоюродными братьями, родились в один год и учились в одном классе. Дело было в мае, в конце учебного года. Было жарко, надо было учить уроки. Учительница литературы, мама Карена, задала им на завтра выучить стихотворение Горького "Буревестник". На предыдущем уроке она объясняла классу, когда великий пролетарский писатель написал свое знаменитое стихотворение, чему оно было посвящено, с каким энтузиазмом восприняла стихотворение революционная молодежь и почему. Но кузены весь урок вели подпольный бой с девчонками, и как-то незаметно все прослушали.
У Рафика была прекрасная память. Он мог быстро выучить длиннющий текст, совершенно не понимая его смысла, без запинки его оттарабанить и получить у человека, который плохо его знает, отличную оценку. Но тетя Сатеник очень хорошо знала своего племянника и требовала от него понимания того, что он говорит. У Карена была другая проблема. Он всегда старался понять смысл того, что задали, но запомнить наизусть текст для него было сущим наказанием. Кроме всего прочего, тетя Сатеник всегда опасалась, что люди могут подумать, что она, как мать, слишком снисходительно относится к своему Карену, поэтому в строгости к нему всегда перегибала палку, требуя от сына гораздо больше, чем от других учеников. Еще только когда она стала у них классным руководителем, возникла проблема, как сыну называть мать в классе. "Мама", конечно, тут же было отметено, "Сатеник Вартановна" - тоже, в устах сына это звучало диковато и отчуждающе. Тетя выбрала самый странный вариант: он должен был называть ее "товарищ учительница", она же звала его исключительно по фамилии - Багдасаров. Этот же вариант был принят и для племянника, он был Иоаннесян. В общем, урок литературы для друзей-кузенов был сравним со светопредставлением. Если они приходили в класс, не сделав уроки, тетя Сатеник задавала им вдвое больше, да еще и наказывала.
Понятно поэтому, что над увитой виноградом беседкой, где они делали уроки, висела напряженная тишина. Каждый из них вначале делал ту работу, которая у него получалась хорошо. Рафик зубрил текст, а Карен пытался понять, о чем это. Через четверть часа Рафик мог уже с любого места с выражением рассказывать наизусть всего "Буревестника", а Карен все никак не мог понять суть.
- Слушай, Раф, я что-то ничего не могу понять. Товарищ учительница нам объясняла вроде, что Горький социалистический реалист.
- Я тоже это помню, - согласился Рафик.
- Реалисты это вроде те, кто описывает жизнь правдиво.
- Вроде так, Карен-джан.
- Значит надо понять сначала, где все это происходит... Вот, пингвины где живут?
- В Антарктиде.
- И что? Горький сидит себе в Антарктиде и смотрит, как пингвины прячут жирное тело в утесах?
- Нет, Карен-джан, в Антарктиде ледяные горы, я даже не знаю, можно ли такие горы называть утесами. И еще у Горького были больные легкие, так что вряд ли бы он рискнул попроситься в экспедицию к Антарктиде. Он же понимал, что там простудится. Я вспомнил, пингвины еще живут на Огненной Земле, на юге Африки, может еще Австралии. Может, Горький сидел на Огненной Земле и смотрел на буревестников?
- Раф, там еще гагары, а они где живут?
- Не знаю, сейчас посмотрю в энциклопедии. - Рафик вернулся с томом энциклопедии совершенно обескураженный.
- Ну, что?
- Знаешь, Карен-джан, они живут на севере. В общем, у меня получается так: Горький не был ни в Австралии, ни на Огненной земле, ни на юге Африки, значит, он сидел где-то на севере, но видеть там он мог я даже не знаю кого. А ты знаешь, в каком году он написал своего Буревестника?
- Вот, в учебнике написано, что в 1901 в Нижнем Новгороде.
- Получается, что он буревестников не видел, прочитал где-то о том, что есть на свете такие птицы, буревестники и представил себе такую картину. Но, как социалистический реалист, он должен был представить себе реальную картину. А я не понимаю, в каком это месте на земле можно одновременно увидеть пингвинов и гагар!
- А я знаю!
- И где?
- В зоопарке!
- Раф, ты чё, дурак? А седая равнина моря у тебя тоже в зоопарке?
- Карен, а чем социалистический реалист отличается от просто реалиста?
- Наверное социалистические реалисты еще более честные, чем реалисты.
- Ох и влепит нам завтра тетя Сатеник. Наверное, она знает, где такое место на земле, в котором есть седая равнина моря, над ней летают буревестники, а на берегу живут пингвины и гагары.
- Давай завтра спросим у нее, где такое место?
- Ага, а она скажет, что мы все прослушали. Ты хотя бы текст выучи, может, она нас не спросит, о чем это стихотворение?
На том и порешили.
Первым к доске тетя Сатеник вызвала Карена. Его она не должна была спрашивать, о чем стихотворение. Он начал бодро:
- Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный. -
Карен живо представил себе, как ветер, словно молодой пастух Гагик, гоняется за тучами, щелкает бичом и сгоняет их в то место, где должен реять буревестник. Что такое реять он себе представлял довольно слабо, подумал, что реять - наверное, значит, помогать пастуху отгонять их от моря. Моря Карен никогда не видел, он представлял себе большое половодье местной речки Кар-Кар, но седая равнина как-то с этим не вязалась. Там где-то издалека на буревестника, море и тучи летела буря. Буря у них как-то была. Страшная сила. Как можно себе представить, чтобы кто-нибудь ее себе пожелал? Только самоубийца, наверное...
- То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и - тучи слышат радость в смелом крике птицы. - Да, если самоубийца, то должен радоваться.
- В этом крике - жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике. - А вот победа. Над кем здесь победа? Бессмыслица какая-то, что, буревестник победит БУРЮ? Неужели мама знает, как может буревестник победить бурю? Ничего не понимаю, он же реалист!
- Чайки стонут перед бурей,- стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей. - Я бы тоже метался.
- И гагары тоже стонут,- им, гагарам, - Карен вспомнил вчерашние размышления о том, где могут гагары пересечься с пингвинами, и ему стало совершенно понятно, что все это какой-то бред. Он не понимает этого, и надо честно в этом признаться.
- им, гагарам, - Он опять запнулся.
- Багдасаров, я жду, что же "им гагарам"?
- им, гагарам... Мозг Карена вскипал. "Они что, все понимают?".
- Та-а-ак, Багдасаров, опять не выучил? - Товарищ учительница гневно надвигалась на сына. Карен посмотрел на класс. На задней парте верный друг Рафик пытался губами подсказать продолжение.
- Иоаннесян! Я все вижу! И сейчас ты у меня вылетишь из класса!
- им, гагарам... Драм-бадарам, драм-бадарам, драм бадарам!
- Садись, Багдасаров, единица! - звонко вскрикнула, как от удара хлыста, товарищ учительница.
- Сяду и дневник принесу, и родителей в школу вызову, - запальчиво сказал Карен. Но только Вы мне объясните. Вот Горький социалистический реалист?
- Да, - как-то растерялась учительница. - А ты что, в этом сомневаешься?
- А правильно я понимаю, что реалисты должны правдиво изображать в своих произведениях жизнь?
- Да, правильно!
- Тогда скажите мне, товарищ учительница, в каком месте земли можно найти море, пингвинов и гагар? Если пингвины живут в южном полушарии, а гагары в северном? - Класс напряженно замер.
- Видишь ли, Багдасаров, поэты в своих произведениях описывают мир своего воображения. Каждый элемент этого мира - только символ...
- Тогда он не реалист, - возразил Карен. - И уж точно не соцреалист!
- Так, Багдасаров, ты мне что, урок сорвать хочешь? Сядь на место! Иоаннесян, к доске!
Рафик с выражением оттарабанил великое произведение пролетарского писателя и с ужасом ждал, когда тетя Сатеник попросит его объяснить смысл стихотворения. Но тетя неожиданно сказала ему:
- Молодец! Вот, как надо делать домашнее задание! Садись, "пять"!
Примечание: в оправдание великого пролетарского писателя можно сказать следующее: согласно словарю Даля пингвинами называли чистиков, крупных плохо летающих птичек, которые ходят "стоймя". К ним относятся, например, гагарки. Гагарки встречаются, например, на побережье Северной Франции, например, в Бретани. Мы об этом напрочь забыли, а вот Алексей Максимович вполне мог ориентироваться на словарь Даля. Естественно, учительница русской литературы об этом знать не может. Думаю, вряд ли кто-нибудь из литературоведов на этот любопытный факт обращал внимание. А Карен был прав в том, что великого пролетарского писателя пора комментировать. А то вот и получается им гагарам драм-бадарам.