Управившись в стайках, Петрович вышел к калитке – покурить, проветрить глаза от концентрированного аммиака в свином загончике и поглазеть на улицу. Содержимое почти полного стакана, принятого перед выходом во двор, приятно бродило по организму, грело, сдабривало, умиротворяло.
Сгущались сумерки. На короткой, в десять домов деревенской улочке влево и вправо было пустынно. В доме напротив уже засветились окна.
«Зайти к соседу покурить, поболтать ни о чём минут десять?.. – лениво подумал Николай Петрович.
Вдруг от большака в их улицу свернул мотоцикл с коляской. Мотоциклист ехал медленно, как бы высматривая кого-то. Поравнявшись с Петровичем, мужик в танкистском шлеме и в довольно свежей, не выцветшей телогрейке-ватнике выжал сцепление и остановился.
– Добрый вечер, товарищ! – поприветствовал мотоциклист. Петрович, чуть не захлебнувшись дымом от такого обращения, кивнул в ответ. Двигатель всхрапнул и заглох.
Мужик был незнакомый, не из здешних. Петрович по достоинству оценил юмор и ещё раз кашлянул дымом. Но мужик был серьёзен.
– Товарищ, дроблёнки не возьмёшь? – вновь пошутил подъехавший без тени иронии.
– Да вы что! Заколебали! Давно у меня нет ничего. Даже не знаю, оставила жена – нет мне хоть пару бутылочек на «Двадцать третье».
«Уже чужие едут», – подумал Петрович, в общем-то, нисколько не осердясь, доброе ж было настроение.
– Ну, извини. Может, знаешь, кому надо? Два мешка хорошей дроблёнки за бутылку. Надо очень.
«Ого», – подумал Петрович.
– Ну ладно, давай!
Ему мужик понравился просто. Не только из-за того, что два мешка за бутылку давали уже чёрте когда – просто тот расположил его к себе. У Петровича, пока неясно, зашевелилась мысль: не опрокинуть с этим «танкистом» по стопочке. А что? Жалко, что ли. Жены нет – уехала к детям в район и будет завтра. Что он – не может себе позволить?
«Танкист» слез с мотоцикла и начал расстёгивать чехол на люльке. Петрович, отгребая валенком в галоше снег, стал открывать воротца.
– Загони его. Не таскать же мешки по улице, рисоваться, – разъяснил он вопросительно взглянувшему на него мужику.
– И знаешь, я один. Пойдём по стопочке?
Мужик пожал плечами и молча стал заворачивать мотоцикл. Петрович помог ему. Потом они внесли по мешку в сенки, и снова вышли на крыльцо. Обмели валенки, прошли на кухню. Петрович разулся. «Не надо», – не настойчиво сказал он новому товарищу. «Да ладно, ноги отдохнут хоть», – ответил тот. «Ну, на вот: тапочки».
Неловкое молчание – ситуация знакомая, – и Петрович поспешил наполнить объёмистые стопки. Молча, глянув друг на друга, и, еле заметно качнув рабочей рукой, выпили.
– Закусывай. Помидоры, сало, пирожки вот жена с ливером сделала – детям повезла…
Они пожевали.
– Николай, – Петрович протянул руку, положив вилку.
Гость, аккуратно пристроив свою к краю тарелки, провёл открытой ладонью по брюкам и принял пожатие.
– Николай.
Он ещё не пережевал сало, но было понятно.
– Тёски! – обрадовался Николай-хозяин. – Давай за это.
Он налил по второй, и они снова выпили. Дружба крепла на глазах. После второй они закусили подлиннеее, потом, по предложению хозяина, закурили, открыв дверцу топившейся печи. Пошёл разговор.
– Так ты откуда? – спросил Петрович.
– С Михайловки. Ты меня не знаешь – я недавно приехал. С Казахстана.
– О-о. С заграницы. Ну как там теперь? Все убегают или можно ещё жить?
– Да почему убегают? Нормально. Это жена меня сдёрнула. Нет, я посмотрю, да обратно поеду. Жалко, что поддался на авнтюру. Дом продал за пять тысяч, хороший дом. Я там тоже в деревне жил.
– Так ты когда приехал? – не понял Петрович.
– Года ещё нет.
– А чё про тысячи говоришь?
– А сколько? Ну, пять кусков. Скотина была: корова, свиньи, овцы… Нет, хорошо жили…
Петрович как-то задумчиво посмотрел на гостя, налил ещё по одной. Они выпили.
– Слушай, чтоб мешки не пересыпать, я тебе дам взамен свои, а?
– Ну, не знаю. Если целые. А то, каждый мешочек – он сейчас рублик стоит.
– Ха-ха, – засмеялся Петрович. – Так я тебе заплачу за них. Втридорога.
«Хороший шутник», – радуясь, думал он про себя, идя в зал. Там, в ящике стола у него лежала старая «двадцатипятка», сувенир. «Да чёрт с ней! Хороший мужик!»
Он вернулся с купюрой в руках, сел на своё место, наполнил стопки и, счастливо улыбаясь, весело произнёс:
– На. Хватит тебе за два мешка? Поди, давно не видел?
– Ты что! Брось, за два мешка… Они два рубля стоят. Что, у тебя – деньги куры не клюют?
– Ха-ха-ха! – закатился Петрович. Махнул стопкой, выпил. Второй Николай тоже выпил. Петрович, отправив в рот кусок вареного сала с горчицей, взял со стола положенную гостем купюру и сунул тому в нагрудный карман.
– Бери, – пробурчал он жуя. – У меня их навалом осталось. А сколько «трёшек», «пятерок», «рублёвок»…
Гость недоуменно, выпучив глаза, глядел на хозяина.
– Ну, я тебе ещё привезу дроблёнки, надо? Ты что, миллионер?
Петрович начал понимать.
– Слушай, – он закурил и приобнял друга. – Слушай анекдот.
– Ну-ну.
– Значит, Новый русский покупает очередной «Мерседес»…
– Кто-кто?
– Ну, Новый русский.
– Как это?
– Что, не знаешь? Вот этот: и… – тьфу, забыл, что хотел рассказать. Нет, друг, ты слышал, как министр финансов объявил: «У меня зарплата всего полтора миллиона».
– Да ты что! Такая зарплата? Да они, поди, там все на гособеспечении. Как раньше, да?
– Ну да кто ж ему поверил! Ха-ха! Вот именно – на гособеспечении! Как раньше. Во – лупит: полтора миллиона он получает.
– Это где же ты слышал?
– Да по телеку. А ты не слыхал? Да ладно, ну их. Давай выпьем…
Дальше всё происходило как в тумане. Потому что они выпили, потом снова разлили, и ещё выпили. И ещё...
Помнится, гость привязался к бутылке, этикетку всё рассматривал. «Что за водка незнакомая?» Шутник. Да их сейчас этих названий! Он вообще не только день недели забыл – про год восемьдесят девятый как про сегодняшний говорить начал. В прошлом году, дескать, в восемьдесят восьмом он приехал. Заговорился. Не горячка ли, – испугался даже немного Петрович. Короче, не стал он его удерживать, когда гость засобирался, – на ногах-то тот нормально стоял. Пошутил ещё напоследок. Если, говорит, гаишник остановит, я ему вот, четвертак отдам, так и быть. И помахал перед носом хозяина «двадцатипятирублёвкой», перекладывая её в другой карман. Петрович на это расхохотался во всё горло. Сбегал, вынес ему ещё зелёную «пятидесятку», из стола же.
– На! Если мало сержанту будет! – кричал он. Гость почему-то не очень смеялся своей остроте.
Утром Петрович болел. Жена приехала рано и управлялась по хозяйству, а Петрович вспоминал вчерашнее и думал.
И вдруг ему открылось: его гость был никто иной, а пришелец из прошлого! Всё сходится! Он не шутил про дом за пять тыщ, мешки дерюжные по рублю. Что там ещё? Мотоцикл здесь взял два месяца назад за 500 рублей. «Урал» с коляской!
Петрович аж подскочил в койке от догадки, тут же схватившись за больную голову.
– Маш, – позвал он жену. – Маш!
Жена не откликалась, хотя он слышал её возню на кухне. Затаил дыхание и вдруг услышал всхлипывания. Жена плакала?
– Маш, ты что?! – встревожено, вскричал Петрович.
Жена в слезах появилась на пороге, держа в руках «пятёрку» и две рублевые бумажки.
– Алкаш! – резанула она сквозь плач. – Свинья! Когда же это кончится! Всю зарплату пропил.
– Где семьдесят пять рублей!? С кем пил, кому давал? Иди, забери сейчас же, пока ещё, может быть, не поздно. Ну не могли же вы всё пропить!
– И водку выжрали. Договаривались ведь, детям вечер сделать. Не свадьба – хоть вечер. Три бутылки водки, семьдесят пять рублей денег – как сватам в глаза смотреть?
– Ох, погоди, вот дочери расскажу! Экономишь, не покупаешь ничего, а он бах – сто рублей коту под хвост…
Она разрыдалась и пошла из комнаты. В голове у Петровича всё шло кругом.
– Маш, погоди, – нерешительно начал он. – Какие рубли? Да ты что?
В спущенных трусах он вскочил с койки, чуть не опрокинув таз с вонючим желудочным соком, и подбежал к отрывному календарю. На листке значилось: февраль, второе, год тысяча девятьсот восемьдесят девятый.
Петрович, как подкошенный, рухнул на пол.