Мой шеф – Вадим Анатольевич, старший механик. Мы с ним работаем на танкере «Индра». Танкер наш новый и я тут новый, остальная команда уже сработалась на другом судне. Про таких, как я, капитан говорит «танкера не нюхал». Да, не пришлось мне поработать на старых танкерах, где не было современных систем безопасности и нефть плескаясь в танках, через плохо закрытые горловины воняла сероводородом и отравляла жизнь морякам. Наш теперешний груз и вовсе нюхать было бы ни к чему, потому, что мы везём метанол, а это - страшная отрава.
По этой причине и танкер у нас особенный, современный. Метанол не просачивается наружу, а надёжно укрыт в танках, где вместо воздуха – инертный газ, который не позволит метанолу загореться или взорваться. Множество всяких датчиков следят за грузом и механизмами. Все эти тысячи проводов сползаются в компьютерные станции и на экранах компьютеров можно всё подробно рассмотреть и узнать. Таких экранов по судну много, много и прочих компьютеров. В этом 1994 году всё это великолепие вызывает смутную тревогу у экипажа, а также и у моего шефа. Это он разыскал меня в пароходстве, с тем, чтобы позвать на этот танкер, ведь я разбираюсь во всех этих хитростях, а он нет.
Также он не разбирается в компьютерах, посредством которых теперь велено вести всю судовую документацию и общаться с берегом. Радистов теперь нет и все офицеры при помощи не хитрых программ, используя спутниковый канал связи общаются с нужными людьми на берегу или на другом судне. Вадиму Анатольевичу общаться приходится часто, поэтому моя каюта находится в двух шагах от его, чтобы в случае чего быстро было позвать на помощь.
Вадим Анатольевич слегка заикается, поэтому диалоги с ним, бывает, затягиваются. Вот например, звонит он мне в каюту как-то в три часа ночи и говорит:
- К-к-коля, блин! Я её F2 нажимаю, а она, с-с-собак-ка не нажимется. Ч-Ч-то-о делать? А?
В такой ситуации лучше всего сразу пойти к нему в каюту и там всё решить. Прихожу. Вадим Анатольевич растрёпанный извиняется:
-П-п-прости ст-т-тарик, никак не могу д-д-документ отправить, а з-з-а-автра он должен быть в конторе. К-к-кофе будешь?
Сажусь за его стол, нажимаю не F2 а F6 и сообщение улетает в космос на геостатическую орбиту на спутник Inmarsat, а оттуда на наземную станцию и в наш офис. Всё просто. Спрашиваю его:
- Вадим Анатольевич, а где та шпаргалка, которую я вам написал?
- Да во-о-от тут где-то лежала, ч-ч-честно – честно.
Пишу ему новую инструкцию. Потом пьём кофе, он курит, я таскаю у него датское печенье из банки, беседуем.
У него нет детей. Вернее, был сын, но погиб. Как и что мы не знаем, но и не спрашиваем. Также и фоток своих детей не показываем. Поэтому он к нам добр и мы никаким образом не хотим огорчать его. У него громадный опыт работы механиком. Ему даже не нужно из каюты выходить, чтобы услышать какую-нибудь каверзу в машинном отделении. Нам с ним спокойно, а ему спокойно с нами. Однако, разговор сегодня как-то перешёл на животных.
- А з-знаешь, К-к-коля, блин, как х-х-орошо было, когда тут у нас собака жила. Жаль с-с-сббежала в Америке. П-п-равда?
- Да, с собакой было веселее. Только документов у неё никаких не было, а на корабле никак нельзя без документов. Документы должны быть.
- А ч-ч-то, если купить к-к-акую зверюгу с док-кументами? Т-тогда-то ведь м-м-ожно?
- Я не знаю. Надо это у капитана спросить.
Поболтали так с полчаса и разошлись спать.
Метанол слили в Китае, а оттуда было велено отправляться в Индонезию, в какой-то порт рядом с Джакартой, столицей Индонезии.
До прихода в порт Вадим Анатольевич что-то затевал, вёл переговоры то с одним, то с другим, а в порту, как только пришли и привязались, вместе с четвёртым механиком убежали в посёлок. В наш танкер наливали нефть, которую я ещё не нюхал. Пошёл на грузовую палубу понюхать – ничего страшного. Пахнет, как пахнет топливо, да и только. Чего пугали?
А к вечеру прикатили на такси и наши путешественники. В руках у каждого было по корзинке, а в корзинках – по попугаю.
Все, кому было интересно собрались в каюте старшего механика разглядывать попугаев. Стали спрашивать – чего едят, говорят ли? Вадим Анатольевич достал и стал показывать документы на попугаев, за которыми они ездили в Джакарту в какое-то министерство, где попугаям был разрешён выезд из страны и удостоверялось их отменное здоровье. Везде стояли большие разноцветные печати и выглядели документы солидно, не в пример нашим.
Попугаи были размером с кошку, белые с жёлтым пером на голове. Было видно, что попугаи напуганы, замучены и плохо понимают, что происходит, что за люди вокруг и чего от них ждать. Из корзинок их, конечно, вытащили и теперь они сидели прижавшись к компьютерному монитору, вертели головами и мигали глазами.
Насмотревшись на диковинку, народ стал расходиться, ушёл и четвёртый механик со своим попугаем в свою каюту. Вадим Анатольевич застелил газетами маленький столик у иллюминатора, отнёс туда корзинку и попугая. Сказал ему, что это теперь его место. На ноге у попугая был железный груз. Этот груз не позволял ему летать и мешал ходить. Груз был в виде круглой лепёшки, у которой сбоку была дырочка, в которой и была нога. Стали думать, как этот груз снять, не повредив ногу попугая. Мы ведь русские люди и не признаём никаких цепей, кандалов или гирь на ногах.
В моих запасах инструмента были советские военные кусачки, которые легко перекусывали гвоздь в пять миллиметров. Вот их-то я и притащил, чтобы освободить попугая.
Мы долго примерялись, чтобы не навредить попугаю и изловчившись, выкусили кусок металла из этой гири. Нога была свободна. Попугай, почуяв свободу побегал по столу, а потом замахал крыльями и стал осторожно летать по каюте. Каюта была большой и попугаю было где полетать. Полетав, попугай уселся на тот самый столик, где была корзинка и где ему было определено место.
Поскольку время было позднее, потушили свет и разошлись спать по своим каютам.
Наутро только и разговоров было, что о попугаях. Сбегали на берег, принесли всяких сучков и веток, чтобы смастерить для попугаев подобие дерева, чтобы сидел там. Второго попугая тоже освободили от гири и четвёртый механик стал носить его на вахту в ЦПУ. ЦПУ – центральный пост управления – огромное помещение. Попугаю было где побегать и полетать, но сидеть ему понравилось на чёрном бакелитовом шарике, которым заканчивалась ручка управления Главным Двигателем.
Дали капитану посмотреть документы и он остался доволен. Сказал, что теперь никто не придерётся. Пусть живут.
Для попугаев были куплены корма – орехи, семечки, какие-то сухофрукты и сушёные же какие-то тараканы или жуки. Не понятно. Тем не менее все, кто приходил смотреть попугая, несли тоже угощение – кто банку солёных орехов, кто печенье, а повар насушил маленьких сухариков. Вадим Анатольевич дал заказ Боре – токарю сделать для попугая большую квадратную клетку, чтобы понимал, где его дом.
Но работа есть работа. Нефть налили и повезли её опять в Китай. Как-то днём, Вадим Анатольевич затащил меня в свою каюту и стал снова жаловаться на свой компьютер.
- П-п-онимаешь, К-к-оля, вчера я взялся п-писать о-отчёт за месяц, а он с-с-собака, куда-то пропал. К-кофе будешь?
По ключевым словам документ нашёлся и я ещё какое-то время рассказывал своему начальнику, как устроена файловая система, но посмотрев на него понял, что лучше бы я поспал это время. Мои объяснения слушал и подошедший поближе попугай. Слушал сначала одним ухом, затем другим. Вопросов не задавал и было ощущение, что он-то как раз всё и понял. А Вадим Анатольевич предложил к кофе коньячку. Насыпали фисташек и попугаю. Сидели тёплой компанией, разговаривали. Попугай попривыкши к нам, забрался к Вадиму Анатольевичу на правое плечо, покрутил головой, куснул его за ухо и громко сказал:
- Папа.
Вадим Анатольевич чуть кружку с кофе себе на брюки не вылил от неожиданности.
- Ч-чего – ч-ч-чего? Спросил он попугая.
- Папа! Опять громко сказал попугай.
У Вадима Анатольевича по-стариковски заблестели, увлажнились глаза. Он взял попугая, прижал к груди, стал гладить и говорит:
- А т-ты б-будешь Гришенькой, Г-гришей. Ладно, х-х-ороший ты мой?
Попугай ничего не отвечал, но было видно, что ему понравилось и отношение к себе и имя.
Прошло несколько дней. Большая клетка была готова. В клетке Боря смастерил даже качели для попугая Гриши. Гриша облазил клетку проверяя Борину работу, забрался в качели и стал качаться. Дверь в клетку не закрывали, а только по вечерам накрывали её тёмным одеялом, чтобы Гриша мог спать, пока в кабинете старшего механика горел свет. Гриша по-малу учился говорить. Сидел на клетке и говорил, говорил:
- Гриша хороший мальчик! Сыноочек! Кушай, Гриша семечки! Хорроший! Принесите мне данные по топливу! Хорроший мальчик!
Дурных слов он не знал, так как Вадим Анатольевич собирался после рейса его домой отвезти.
При заходе и выходе из порта нам с Вадимом Анатольевичем надлежит быть в ЦПУ, поближе к механизмам. Как-то после такого длительного ночного выхода из порта я пошёл спать, но спать не пришлось, потому, что позвонил Вадим Анатольевич:
- К-коля, блин! П-приходи с инст-трументом. Гриша тут н-наломал д-д-еелов!
Я подхватил свою дежурную сумку с инструментом и пошёл. В каюте деда обнаружил взъерошенного Вадима Анатольевича с электрической печатной машинкой в руках.
- С-смотри, чего н-наделал.
Стали вместе смотреть. Попугай, пока нас долго не было, занялся тем, что раскрошил шариковую ручку и куски её аккуратно затолкал в узкую щель, куда суют бумагу. Пишущая машинка была нужна. На ней заполняли специальные бланки, так что надо было исправлять ситуацию. Разобрали машинку, пинцетом вытащили все эти осколки, собрали, проверили. Вроде работает. Гриша шлялся рядом. Внимательно смотрел и хвалил нас:
- Хоррошо! Хоррошо!
После этого Вадим Анатольевич стал накрывать машинку и принтер чехлами, а ручки прятать.
А тут поступило распоряжение мне покинуть судно и поступить в распоряжение Главного офиса на Кипре. Сказали, что будем компьютеризировать весь остальной флот. Ну, что же, ехать, так ехать. Вадим Анатольевич взгрустнул и попросил сделать фотку с попугаем, чтобы дома показать фото его жене, поскольку я там окажусь раньше.
Фотка была сделана, вещи уложены. В Сингапуре за мной приехал агент и я покинул судно. Закончив свои дела на Кипре, я вернулся в Ригу, сделал фотографии с попугаем и связался с женой Вадима Анатольевича. Вечером встретились, я отдал фотки и распрощался.
Началась другая жизнь. Я ездил по разным кораблям, устанавливал компьютеры, обучал программам офицеров. Нормальная работа.
Как-то будучи на берегу, позвонил Вадиму Анатольевичу, поскольку знал, что он дома. Уговорились, что я подъеду к нему. Вадим Анатольевич встретил меня каким-то постаревшим. Я понял, что что-то случилось у него.
- П-пойдём, на к-кухню, К-коля.
На кухне он достал бутылку водки, порезали колбаски, и говорит:
- А знаешь, К-коля, а Гришеньки – то моего и н-нет.
- Как нет? Интересуюсь я. – Умер что ли?
- Да нет, не умер, а х-хуже.
Оказалось, что по пути домой они зашли на бункеровку, то есть за топливом в Англию. Там честно заполнили все приходные документы, в которых значились и попугаи. Англичане, узнав про попугаев прислали специальных людей, которые забрали попугаев несмотря на их документы. Такие у них законы. Когда они пришли с коробкой за Гришей, тот стал вырываться от них, улетел в коридор, но всё равно был пойман и посажен в коробку. Когда его несли прочь, то из коробки кричал:
- Папа, папа, Гриша хороший! Сыночек! Папа!
Почти неделю Вадим Анатольевич не выходил из каюты, а когда вышел, то вышел состарившемся стариком, таким, каким я его и увидел.
Много лет спустя я узнал, что его погибшего сына тоже звали Гришей, Гршенькой..