Всемирная Лига Уродов

 
    



                ВСЕМИРНАЯ ЛИГА УРОДОВ
   … Есть ли еще где-нибудь на этой странной планете субъекты, похожие на меня? Ведь я-то существую, значит, имеется вероятность повторения в природе подобных, прямо скажем, казусов. Где же он обитает, тот субчик (с утра глотнувший постный супчик), который перед этим обильным завтраком старательно корчит в зеркало рожи (хотя для лёгкого испуга окружающих достаточно одной, исходной) и с гордым видом хлопает себя по груди, где разместилось несколько эротических татуировок? Да ещё думая при этом, что свет сошелся клином между кухней и ванной именно его квартиры? О, нет, тот нестандарт внешности может думать все, что ему взбредет в голову, но свет клином сошелся как раз на потолке именно моей спальни. Там живет нагловатый паучок Аркашка, философ и алкоголик, частенько действующий мне на нервы спонтанной трепотней. Закусив очередной мухой, он начинает, ковыряясь в зубах, учить меня жизни, делает самодовольно, с иронией и массой поучительных примеров, как опытная сводня, случайно попавшая в компанию старых девственниц. Поэтому, иногда между нами происходят локальные конфликты, в результате чего Аркадий лишается своей капли вина, а я, действительно, начинаю чувствовать себя старой девой, упустившей в жизни что-то весьма важное и нужное, и принимаюсь пускать пузыри недовольства в окружающую среду, которая наблюдает за этим процессом с изрядной долей скептицизма. Ну, право, что за корешок у меня такой плотоядный? Не кровушки попьет, так нанесет душевную травму, плохо совместимую с жизнью ради гармонии прилегающего к моему телу пространства.
   Так вот, этот мой двойник, брат по телу и разуму, он тоже может загнуть конечности в позе Лотоса, одинок как тополь на Плющихе, где спилили два соседних дерева, и на вид – словно опытный образец самца гориллы, прошедший испытания на сопротивляемость биологическому оружию? И ему тоже сорок c разбега наскочивших друг на друга лет, двадцать из которых он заготавливает древесину для гробов, забыв о том, что не за горами срок, когда самому себе придется смастерить маленький домик для большого путешествия во времени?
Такие мысли играли (разбегаясь по извилинам и аукаясь в тайных пустотах мозга) в прятки в моей голове по пути на работу. Утро было чудесное, немного сморщившееся от удара высоким давлением под дых, но все же солнечное по причине беззаботной радости своего очередного пришествия. Это, соответственно, стимулировало настроение, в результате чего еще до обеда наша смена заготовила досок для гробов на целый квартал населения. Творения добрых человеческих рук сразу же отправлялись в сушилку, чтобы быть удобными в использовании и приятными при употреблении в достойное дело. А в перерыве подкатился мой приятель и по совместительству мастер цеха, добрый мешковатый парень Витя, носивший в петлице пиджака черную матерчатую розу, которую не снимал ни при каких обстоятельствах, ибо даже вне работы считал себя при исполнении.
   Бывает, от долгой работы на одном месте человек замыкает, вот и Витек замкнул.         Всех жителей нашего городка он воспринимал, в первую очередь, как потенциальных клиентов, и с трепетной надеждой ждал того дня, когда окружающие мужчины и женщины, любовники и законные супруги, начальники, подчиненные, врачи, калечащие всех вышеперечисленных, продавцы, обманывающие их же, прочие смертные, прямо или косвенно считающиеся людьми, навсегда переберутся на городское кладбище. Ему казалось, что тогда все вокруг станет очень хорошо, и всем, соответственно, тоже. И он снял бы, наконец, траурную розу с пиджака и присоединился, радуясь исполнению мечты, к остальным. Видимо, так он понимал свой долг по сохранению духовного наследия незабвенного мастера Безенчука, — быть скромным проводником «туда» — отсюда. Или поводырем. Или «Сусаниным». Ну, кем-то, с кем не страшно и кому верят.
   Наш маленький и грязный городок, всеми властями однажды обнадеженный и ими же навсегда забытый, жил, будто в автономном плавании. Люди, как и полагается, в связи с рыночной экономикой социально расслоились. Одни месяцами ждали зарплату, другие выбрасывали деньги на ветер, но пили иногда все вместе, упившись, били друг другу и любопытным морды. Нет-нет, постреливали. Иногда в связи с этим попадали в морг и становились клиентами нашей фабрики, так что именно нам безработица пока не грозила. Более того, количество смертей на душу населения в последние годы резко возросло. Смерть от магнитной бури, глыбы льда, палёной водки, обезумевшего от неё соседа, водителя-убийцы, от расплодившихся как поганки маньяков… Все вместе они вершили скорый самосуд над душой ещё живущего в неведении человека, тайно или явно губили её, а та из смертей, которой выпадало столь нужное и почётное дело, ставила в своей тетрадке очередной крестик. Для учёта и последующего отчёта перед начальством. Короче, особых причин волноваться по поводу недостачи покойников у мастера, в принципе, не было, просто была светлая надежда на всеобщее, рано или поздно, успокоение. А в чем можно упрекнуть человека, желающего окружающим только одного, — спокойствия? Днём ранее он, не знамо с какого перепугу, вдруг завёл разговор о той самой, с косой и недобрым взглядом.
   — Петь, вот скажи, эти тёмные силы наверху между собой договариваются, кто и каким образом приберёт к рукам очередную… жертву. Так ведь? – спросил Витя, пристально глядя мне в глаза, будто я имею отношения с этими силами. – А вот на днях забирали тару для покойника, которого вначале ударила молния, после чего он упал с большой высоты, затем его переехала машина, а напоследок бедняге пришлось сгореть в ДТП вместе со «скорой». Так он отчего умер-то, в конце концов?
   — Я что, паталогоанатом, чтобы заключения выдавать?. Хочешь знать, смерть какого типа оказала ему знак внимания и понимания? Какая разница! Будем считать, что старухи перепились, и набросились в азарте все вместе, душу отвести Может, стажёрки упражнялись, на ком-то им надо тренироваться. Или банально приписками занялись, каждая на себя труп повесила, там ведь за определённое количество премия полагается, наверное.
   — Ага! И чем же её выдают, эту премию?
   — Инструментом, допустим, — невозмутимо заметил я. — Пулемётом, например. На, родная, строчи пару часов где-нибудь в горячей точке, повышай квалификацию. Вполне возможно, путёвочку куда-нибудь в рай выделяют, на недельку, отдохнуть от трудов неправедных. Пусть без косы, чтобы и там беды не натворили, зато всё включено: массаж черепа и конечностей, секс с амурчиками…
   — Фильмы о вреде курения? Да? Мелешь чушь.
   — Да я серьёзно! Знаешь, какая у смерти жизнь трудная? Вон, в углу на липовом гробике одна сидит, страдает. Её кандидат заснул летаргическим сном, ни жив, ни мёртв, то есть. Но родственники по причине делёжки наследства решили, что мёртв, и будут хоронить. А она-то не при делах, значит, выговор получит. Вить, ты бы хоть закадрил одну, расспросил, как там, на том свете? А то смерти всем желаешь, а сам с ней не знаком. Ха-ха-ха!
   — Иди ты! – махнув рукой, отправился перекусить в столовую мастер.
   Также не имевший семьи Витя все свободное время посвятил изготовлению оригинальных гробов разной величины, которыми была уставлена, точнее, как мебелью обставлена его квартира. Кстати, надежды обрести семейный уют рухнули в тот момент, когда в знак любви он преподнес невесте маленький сувенирный гробик. По замыслу, сей оригинальный подарок должен был отождествлять собой страстную любовь до гроба, но девушка расценила это как дурной намек и залилась слезами. Теперь, укладываясь один в кровать, изготовленную в лучших традициях мирового погребального искусства, неудачливый жених ежедневно мучил себя мыслью о том, что не успел открыть избраннице всю суть бесценного дара. Дело было в том, что при смещении крышки гробика в сторону постепенно открывалось его содержимое – скелет человека, и когда крышка сдвигалась полностью, пред глазами зрителей во всю величину вставала, подталкиваемая тайной пружинкой, весьма интимная деталь туловища мужчины. Автор игрушки, работник нашей же фабрики, считал, что именно эта деталь придает изделию законченность, подчеркивая основную идею хитрого изобретения: настоящая любовь бессмертна, пусть даже она и до гроба. В данное время печально-эротическая игрушка находилась у меня, изредка становясь причиной смеха закройщиц обивочного цеха.
    Давно замечено: любая работа накладывает отпечаток на мысли и поступки людей, а уж такая просто обязана... Поэтому значительную часть небольшого коллектива фабрики можно было смело отнести к философам-танатологам, пребывающим в состоянии полуактивного равноденствия. Хотя в целом народ у нас подобрался, хороший, с юмором, и я, и Витя, собственно, были пока еще живыми тому подтверждениями. Большим юмористом был и директор фабрики. Нужно заметить, что между нами тремя существовали сложные отношения. Наш респектабельный видом, горячий сердцем, но отмороженный душой начальник был горазд на разные выдумки, порой не стыковавшиеся со здравым смыслом. Горел человек различными идеями, только вот реализовывать их на практике частенько приходилось мне да Витяне, и данное обстоятельство отнюдь не облегчало наше существование. Месяца два назад, например, он решил открыть при фабрике салон красоты, но обслуживать в нем предполагалось не сотрудников, а клиентов, то есть покойников. Вроде бы, ничего особенного, подобная услуга давно заняла свою нишу в похоронной индустрии. Нашел косметолога, молодую энергичную особу, произнес ей ради такого случая зажигательную речь, где расписывались великолепные условия работы, неприхотливость будущих посетителей, в частности, посулил хороший оклад и вручил ключи от салона, являвшегося по совместительству складом. Забыв при этом уточнить, что посетители немые и холодные…. Бедная девочка выпрыгнула из окна, когда привезли первого клиента.
   Морга в городе как такового не было, поэтому всех, погибших случайной смертью (или от чьих-то рук) попросту свозили в одну из холодных камер городского вытрезвителя, где жертвы судьбы и обстоятельств служили средством устрашения местных выпивох. Через пару дней опознанные трупы («опознанты») разбирали родственники, неопознанных («чинариков») гуртом, завернув в целлофан, хоронили, так как надо было освобождать место для новых экспонатов. Из «опознантов» и «тепличных», то есть умерших дома, и собирался вербовать клиентов власть предержащий сумасброд. Вначале дело потихонечку пошло. Повезли гримировать покойников с синяками, выбитыми зубами, безглазых, ну и прочих неукомплектованных. Поборовшая брезгливость и страх косметичка показывала чудеса наяву, поскольку была одновременно таксидермистом, живописцем и парикмахером. В результате родственники получали усопших членов семьи, выглядевших гораздо симпатичней, чем при жизни. Все были довольны, и последние, видимо, тоже. Но то ли от работы такой интересной, то ли от понимания того, что жизнь приукрашивать – куда ни шло, а вот расписывать смерть есть некое извращение, девица запила. Запила, и сорвалась. Пьющая интеллигенция (к коей с долей сомнения можно отнести хозяйку салона) отличается каким-то изощренным творческим поиском, оплодотворенное алкоголем сознание порождает новые, изумительные образы, требующие своего воплощения в реальной действительности, вот и она, выбрав из клиентов одного особо потрепанного жизнью и, вероятно, собаками, решила показать на нем все свое мастерство. И малость перестаралась. Многочисленные дяди и тети, узревшие в гробу вместо пожилого мужчины молодую блондинку с высокой грудью, подняли такой жуткий крик, что не в силах вынести его, чуть было не повыпрыгивали из ящиков трое «тепличных», дожидавшихся очереди. Оскорбленные в самых святых чувствах люди кинулись бить не косметичку, не директора, а мастера, всего лишь принимавшего заказы.
   Когда шум от этой истории поутих, наш неугомонный начальник решил воплотить в реальность другую, не менее оригинальную идею. Предполагалось, по причине оказания услуг населению сдавать ему гробы напрокат, что значительно удешевляло процедуру проводов тех, чья звезда, издевательски мигнув последний раз, навсегда погасла. Непосредственное исполнение поручалось моей бригаде, и я, как бригадир, должен был лично отвечать за успех каждого мероприятия, хотя прямого отношения к данному событию не имел. Ну, а мастер опять же принимал заказы. И смех, и грех, короче. После соответствующей процедуры опорожнения и оцелофанивания содержимого для предания земле, тару полагалось возвращать, но возвращали ее измазанную в земле, изляпанную в вине, с ободранной обивкой, а иногда вовсе не возвращали. Однажды, когда провожали в последний путь персонального пенсионера, кто-то из сопровождавших «шестерок» унюхал, что гроб оказался из пластика, а заказывали из дуба… Пытались бить мастера, но тут мы сопротивлялись вдвоем, недоумевая, как это такой «шишке» «персоналку» не купили, а взяли напрокат.
   На этом отношения нашего административного треугольника не заканчивались, ибо существовало еще одно щекотливое обстоятельство. Та обидчивая недотрога, которой предлагал руку, сердце и скромный подарок мастер, являлась не кем иной, как дочерью шефа, толстой дурнушкой Лизой. И чтобы устроить попышнее свадьбу дочери, чьи сомнительные достоинства, несмотря на приличное приданое, не могли больше никого соблазнить, тот предложил мне загнать налево партию первосортной продукции, что делалось, видимо, не однажды. Но свадьба расстроилась, я отказался, и с тех пор директор безосновательно зачислил нас в свои тайные недруги. Вот какая щепетильная история…
   Да, так вот, поначалу Витя, набрав горсть стружки с рождающегося в муках творчества очередного эксклюзива, описал свое новое произведение домашней обстановки – гроб в виде платяного шкафа, точнее, шкаф в виде гроба, а затем, с легкой грустью в голосе, сообщил, что меня вызывает «он».
   — Никак, чем-то новеньким разродился? – спросил я, отпечатывая личное клеймо на крышке новенького «ящика», возможно, предназначенного именно для умершего в муках творчества очередного клиента.
   — Не знаю, есть какое-то предчувствие, — вымолвил приятель, наблюдая за изящным скольжением по верстаку стружки из перевернутой ладони.
   — У тебя всегда предчувствия, от печальных мыслей. Дома вообще не тошно находиться? И тут гробы, и там гробы. Застрелиться можно. Может, застрелишься? Профилактика населения на деле. Короче, если что, бока директору намнем, да в бега подадимся. Загримирует нас подружка из салона, и никто не узнает. Мы ж все-таки не в дурдом нанимались работать. Если не остановить, он однажды придумает из «отказников», чтобы добро не пропадало, холодец варить. Так что, не дрейфь.
Обнадежил Витяню, поправил на его пиджаке покосившуюся розу, и направился к зданию администрации. Директор, умеренно улыбаясь, встретил у порога, расспросил о житье-бытье, угостил чаем с подсохшим (или подохшим?) лимоном и задумался, пристально, обозначая важность момента, глядя в окно. Я, прислушиваясь к знакомой музыке пилорамы за окном, ждал.
   — Петр Петрович! – звучный голос любителя нестандартных ситуаций нарушил затянувшееся молчание. – Вы, надеюсь, знаете, да в принципе, все это знают, что я принимаю активное участие в судьбе каждого нашего работника, слежу за его успехами, по отечески отмечаю промахи…в приказах… А уж вам, одному из самых лучших профессионалов гробовой доски, гм, открыто целиком и полностью мое внимание.
   Словно в подтверждение сказанного директор качнул большим животом, отчего его несуразная фигура чуть не потеряла равновесие, потер левое ухо, взглянул в сторону стола для заседаний, за которым один-одинешенек сидел председатель профкома Лобода, молодой бюрократ с масляными глазами, и продолжил:
   — От нашего скромного заведения требуется человек для участия в международном симпозиуме. Да, симпозиум всегда международный или как? Не припомню что-то… Ну, не важно, мы посовещались, и решили послать вас. Лучшей кандидатуры не найти.
   — А по какому вопросу симпозиум, Нестор Северьяныч? – опешил я. – По… гробам?
   — Да нет, что-то вроде конкурса красоты, но со своей спецификой. Как бы это объяснить… Увидите, в общем.
   — С моей внешностью на конкурс? Динозавров? Я же и укусить могу.
   — Внешность самая подходящая, как раз нужна необычная, очень, так сказать, экзотическая архитектура э-э-э передней части головы.
Затем, подумав, добавил:
   — Или чего-то еще. Можно сказать, чисто теоретически, конечно, образно и обобщенно, что запросили несколько уродливую внешность. Но вы не обижайтесь. Вы – не обижайтесь. Я лично… Каждого своего… Всеми способами...
   — Да я не обижаюсь, – прервал я монолог начинающего впадать в раж директора. – Только куда ж меня можно послать, никуда меня нельзя посылать. Три новых проекта запускаем в производство. Эксклюзивы, продукты модернизации…
   — Куда пошлем, Малосолено, туда и поедете. Или пойдете, – вмешался в разговор Лобода. Лощеный хозяйский подпевала сидел с важным видом, и курил дорогую сигару.             – Каждый развлекается, как может. Короче, некие «забугорные» люди, большие выдумщики, задумали создать Всемирную Лигу Уродов. Изо всей России компьютер выбрал именно тебя. Ты ж в интернете объявление о знакомстве с фотографией размещал? У владелицы сайта обморок случился, когда она ее увидела, — ехидно рассмеялся профкомовец, числившийся на фабрике бухгалтером. — Пусть они все в обморок валятся!
   — Ну… вот… — потер руки директор. – Это же почетно, интересно. С вами вот господин Лобода для моральной поддержки поедет, он по-английски пару фраз сказать может. Идите домой, готовиться, самолет послезавтра.
   — А как готовиться? Что делать? – искренне недоумевая, спросил я.
   — Что делать? Что делать… Ну, подстригитесь, что ли…
   Я попрощался, и вышел из кабинета. Значит, на симпозиум еду? Занятно… В суете повседневности я мало задумывался о своей внешности, но, как дело доходило до танцев где-нибудь на праздничном вечере, дамы, стараясь не глядеть в глаза, норовили под любым предлогом отказаться. Иногда, конечно, пользуясь красноречием и небольшими денежными средствами, удавалось урвать миг счастья у некоторых из работниц фабрики, и в этом смысле мои дела были гораздо успешнее Витяниных. С какого бодуна он, непьющий, к дочке директора решил подъехать? Теперь, после полного фиаско, по отношению к женщинам мастер отморозился полностью, хотя имел нормальную внешность. Впечатлительная, в общем, натура. Я человек все же другого склада, и хотя также холост, более коммуникабелен, не люблю одиночества, но ценю порядочность, доброту и рабочую хватку, поэтому и поддерживаю с ним хорошие отношения. Тем более, что в последнее время ему опять оказалась нужна моральная помощь. Поскольку мастера дома никто не ждал, он завел привычку оставаться на работе допоздна. Ну и познакомился с новым сторожем, таким же тихим и мягким. Характерами сошлись. Все бы ничего, но сторож оказался старым некрофилом, и пригласил поучаствовать в таком увлекательном деле нового приятеля. Витяня не стал выдавать извращенца, но скоро все прояснилось само собой. Сторожа нашли спящего обнаженным в обнимку с одним из «чинариков», и быстро, не вызывая милиции, выставили за ворота. Вите строго пригрозили пальцем, и он скис…
   Да, так что там с моей внешностью? Неужели все настолько серьезно, что из множества всяких разных-распрекрасных именно меня заприметили? Значит, выдающаяся личность, следует понимать. Спасибо, мама дорогая. Или папа дорогой. А кого мне в напарники сунули? Не очень хочется быть в одной компании с подозрительным типом из другого сословия, сословия проходимцев и жуликов. Недавно я совсем случайно узнал, что у фабрики имеется филиал, где на самых современных станках производят супергробы для крутых клиентов, оснащенные по последнему вздоху мировой науки. Но все это делается настолько скрытно, что из простых рабочих никто ничего не подозревает. Цех имеет отдельный вход, надежную охрану, завоз-вывоз осуществляется ночью. Рассказал мне о таком способе получения неучтенных доходов тот же самый Витяня, который в обмен на невозбуждение уголовного дела бесплатно составлял для закупленных в Америке станков программы. Клиенты на эту продукцию, по его словам, не отличались большим вкусом, требовали установить мобильную связь, сигнализацию и противотуманные фары. Так что теперь мой приятель оказался привязан к месту работы, а лучше бы, конечно, его в пару дали, вместо скользкого бухгалтера.
                ЛОБОДА
   … Когда Малосоленко вышел, Нестор подозвал меня поближе, доверительно обнял и не менее доверительно произнес:
   — На тебя, дружок, ложится большая ответственность. Во-первых, нужно в дороге обработать этого идиота. Обещай хорошую зарплату, бонусы, должность моего заместителя, наконец. Пусть ведет себя правильно, и не забывает о нашем общем деле. Во-вторых, необходимо выработать программу действий. Сам знаешь, сейчас возможностей на внешнем рынке – завались, и наша «Гробдревесина» не должна отставать. Тем более, что в ближайшее время у нее появится серьезный конкурент: в городе начинается строительство крематория. Поэтому симпозиум, или учредительный съезд, не поймешь, как нельзя кстати. Одним выстрелом двух зайцев убьем, — и культурные связи наладим, и проторим дорожку на европейские погосты. Рекламные проспекты уже готовы, суй их кому попало на презентации. Пусть знают! Это не американский ламинат, а натуральное дерево. Страна, в которой сбор дефективных намечается, дружественная, народ гостеприимный, городок, я узнавал, ничего, хоть и небольшой. Ошалелло называется.
   — А кто главным будет в нашей делегации, Нестор Северьяныч? – решил я сразу расставить все точки над «I».
   — Какая разница? Он пусть свою харю представляет, ты – гробы. Главное, мы его отсюда уберем, такого честного, а то уже много знает. Пусть красуется на здоровье. Ты лучше вот что послушай. На меня серьезные люди вышли, интересный проект предложили рассмотреть. Надумали они запускать покойников на орбиту, чтобы место на земле не занимать, и предполагают задействовать простаивающие нынче мощности «Главкосмоса». Широко мыслят, ну прямо как я! Дело большими «баксами» пахнет, ведь пилотируемые мертвяками аппараты мы поставлять будем. Их шеф, кстати, тоже рожей не вышел, поэтому будет присутствовать в Ошалелло и выйдет на тебя сам. Вот и все, коллега. Курс – на горизонт. Там, за облаками, нас ждут райские птицы…
   «И небо в клетку», — подумал я, пока Нестор искал, закинув безумные глаза к потолку, продолжение фразы.
   — …которые проводят веселым щебетом нашу тару в безбрежный космический океан…
   — А венки и кресты отдельно лететь будут?
   — ... М? – спустился на грешную землю далеко не юный мечтатель. – Ладно, не подтрунивай. Надо будет, и сторожа запустим.
   Я вышел из кабинета с тяжелым сердцем, удивляясь неистребимому оптимизму директора. Его бредовые планы часто создавали проблемы окружающим, и тем, кто их реализовывал. До поры до времени это сходило с рук, и наша жизнь протекала по устоявшемуся графику людей, отложивших в сторону, как невостребованные, все моральные принципы. Очередное представление прокуратуры об устранении очередных нарушений я лично зачитал директору в сауне, в сильном подпитии по случаю удачной продажи очередной партии неучтенной продукции. Затем голенькая секретарша выхватила у меня официальную бумагу, и прилепила ее на мокрую спину царствующего сумасброда. «Раскаиваюсь!» — рычал тот, осоловело мотая, как шелудивый пес, плешивой головой. «А по салону постановления не будет? Пообещай им, что я больше не буду «чинарикам» «пирсинг» делать. Я им буду в нос большие кольца вставлять! Как быкам!» — визжала, забираясь ко мне на колени, косметичка, которая дошла в своем интеллектуальном развитии до того этапа, что хоть в пивнушку, хоть на войнушку. Даже господа из облпрофа, демонстрирующие порой строгое выражение лица перед походом в нашу сауну, были свои, ведь им тоже приходиться друг друга хоронить… Но для чего он пытается ввести в наш круг Малосоленко? Лишние глаза, лишние уши…А дочка Лиза? Корова Лиза, которая чуть было не вышла замуж, чтобы ложиться спать в двухместном гробу с малохольным мастером? Хорошо, я отговорил ее, сказав, что мастер делал свой сувенир с членом в психушке, и там же старшая медсестра в знак любви подарила этому сусику черную матерчатую розу. Толстенький Лизок, этот «холодец в сметане», мне самому еще пригодится. Кто-то должен однажды сменить папочку. Хотя контрольный пакет акций АО «Гробдревесина» пока у государства, но свет в конце тоннеля светит все ярче. Правда иногда его пытаются заслонить менты,  но эти пятна на солнце регулярно меркнут, получив очередную мзду.
   В эту ночь мне снилось, будто все небо заполнено пролетающими в разные стороны огромными семейными гробами, меж которых изредка сновали маленькие, похожие на стиральные машинки, космические корабли. В какой-то миг течение космических законов нарушилось, вращение Земли прекратилось, и деревянное хозяйство вперемежку с метеоритами посыпалось вниз, нанося непоправимый вред зеленым насаждениям и умонастроениям застигнутых врасплох обитателей планеты, которые, дабы избежать тяжких телесных повреждений, ныряли в подъезды, ложились вдоль заборов и находчиво раскрывали зонтики. Вдруг, посреди этой ужасной, грозящей непредсказуемыми последствиями катастрофы, возникла нелепая фигура директора, в майке, трусах и детских гольфиках, с мороженым в руке, но зычно отдающего приказы: «Крупные метеориты тащите на склад, на памятники руководству пойдут, мелкие — в магазин сувениров. И чтоб все до единого сдали!» — поучал он кого-то. «Слушай сюда, деревенщина. Первым делом снимаешь орбитный номер гроба, освобождаешь его, пока родственники не подоспели, разбираешь, доски отдельно, материю отдельно. Трупы не трогать. Понял?» — кричал на кого-то еще, доедая мороженое и опасливо поглядывая в небо, выдававшее без предупреждения сюрприз за сюрпризом. «Лобода! Где Лобода?» — вскричал он, отбрасывая недогрызенный стаканчик и нервно топая породистой ножкой по матерчатой розе, в суматохе уроненной одним из мастеров. «Здесь, Нестор Северьяныч!» — отозвался было я, но скосив глаза, увидел, что сверху на директора быстро валится нечто, от чего уже не спастись. В последний раз мелькнули полосатые гольфики, и почву потряс огромный метеорит, залетевший по такому случаю из самых глубин вселенной. Все произошло очень быстро. Тут же кто-то мимоходом поднял пыльную розу, и примостил на горячую поверхность этого оригинального памятника оригинальных идей. Я подумал, что теперь нужно собирать на похороны, даже если их не было, деньги, и… проснулся.
   Весь следующий день пришлось думать, что с собой брать – что не брать, да еще прикидывать, как умудриться пристроиться там где-нибудь, в Европе, не возвращаться на фабрику (пропади она пропадом), а использовать свои способности в каком-нибудь выгодном деле. С хорошей отдачей, разумеется. В труполетные перспективы верилось с трудом, все это больше смахивало на авантюру. Гораздо реальней Малосоленко по городам возить, за деньги показывать, жлобину такого. Он, кажется, еще и йогой занимается, пусть народ смешит. Все-таки Лиги создаются не для того, чтобы пролетарии в них права качали, можно было меня одного послать. Мол, нету у нас уродов, все один краше другого, счастливые такие ходят от сознанья своей значимости, на солнце смотрят, жмурятся – тепло… А то ведь наворочают чего-нибудь, глядишь, потребуют конкурсы красоты отменить, потом экстремисты объявятся самолеты под откос пускать ради утверждения своих идеалов, памятники построят ради того же. Люди, они человеки странные: скажи сегодня лысым, например, что их всегда ущемляли в правах (а они-то как раз и являются цветом нации и за ними будущее), так завтра те, кто посмекалистее, стричься наголо пойдут, а потом начнут права качать, извлекать дивиденды, быстро отыщутся невинно пострадавшие в былые времена… Комплекс неполноценности стремительно преобразуется в манию величия, опасную для окружающих с наличием волос на голове. Все общество залихорадит. И никто не узнает, что тот, кто сказал лысым об их исключительности, всю жизнь их ненавидел. Наверное, знал, что в случае чего – зазнаются.
   На следующий день с утра притащилась косметичка Людочка. Прощаться.
   — Почему не на работе? – спросил я у нее, с неприязнью разглядывая типичную физиономию выпивохи. Как меняет людей общение с трупами!
   — Никто лишний раз не помрет, оттого, что главного художника нет на рабочем месте, – рассмеялась она, вытаскивая из коробки и закуривая мою сигару ценой в полсотни баксов. – Все давно покрашены, наманикюрены, завиты и побриты. Там сейчас хирург одному «тепличному» ухо пришивает. Жена откусила в припадке ревности. Лучше бы что-нибудь другое откусила.
   — Так отчего он умер-то в конце концов?
   — Сначала благоверная скучно утопила его в ванной, а уж затем дала волю страстям. Это она мне рассказала, следователи услышали историю о том, как пьяный муж решил помыться… Слушай. Если там, ну вдруг, случайно, узнаешь, что есть место в подобном салоне, вытащи меня. Хочется уже на международный уровень выйти. Пьер Карден манит меня своим безумством...
   — Ты знаешь, пока еще никто не смог научить покойников по подиуму ходить, даже Карден. А с живыми работать не тянет? Все веселее.
   — И хлопотнее. Потом, есть же, наконец, призвание. Ты думаешь, я только над теми стараюсь, у кого родственники есть? Да бездомных еще больше приласкать хочется.
   — Но-но, тут один уже приласкал.
   — Да нет, в самом деле, пусть они и попахивают, но имеют право хоть один раз выглядеть достойно. Ведь перед Господом предстать придется, – тяжело вздохнула Людочка, в которой проснулась простая русская баба.
   — Ну, это еще неизвестно, перед кем. Нашла, кого жалеть. Что заслужили, то и получили. Все равно их сваливают в кучу, как дрова, будут любоваться друг другом в общей яме. Я как-то не интересовался, баб с мужиками вместе кладут, или раздельно? Ну, ладно, ладно, не переживай, если что – звякну, — утешил я еще стройную, податливую к ласкам женщину, отобрал у нее сигару, дымом которой пропахла вся комната, и притянул за руку к себе. Что делать, пока знойные заграничные красотки не доступны...
                МАЛОСОЛЕНКО
   …Всю дорогу Лобода сулил мне златые горы, если буду слушать и делать то, что он скажет, предупреждал о возможных происках конкурентов и на пальцах показывал, в какой руке держат вилку и нож. Комсорг нашелся. Я взял, да и сказал, что в случае чего сдам всю «Гробдревесину»:
   — Послушайте, господин бухгалтер. Можно хоть раз в жизни продать стратегический объект? Будет, по крайней мере, чем гордиться. Если на вас первого выйдут, вы все не продавайте, оставьте и мне чуть-чуть. Пусть узнают наши секретные разработки в области гробоисполнительского мастерства. Вдруг у них с этим совсем плохо? А то, глядишь, враги умирать перестанут, буквально назло.
Когда он отстал, мне вспомнился вчерашний ночной разговор с Аркашкой. Тот, прилично нахлебавшись, говорил странные вещи, изредка пуская дымные кольца в потолок, где в прочной паутине билась очередная жертва:
   — Послушай-ка меня, маэстро, скажу кое-что на дорожку. На конкурс, говоришь, собрался? Ах, да, на форум… Дело интересное, но не такое уж важное. Ты, конечно, мужик взрослый, самостоятельный и упорный, особенно когда в какой-нибудь позе корячишься, только в некоторых вещах пацан-пацаном. Небось, не догадываешься даже, каким образом я себе жратву добываю, если все больше философствую и пью. Объясняю. Завелся у меня дружок, комарик-стукачок. Докладает, где мухи спят, где таракашки попали в капкашки. Не за награду работает, за идею освобождения окружающего пространства от паразитов! О! Забывая при этом, что сам паразит, и я паразит. Так вот и ты – не обижайся – паразит. Как там пишет старина Монтень? Человек до рождения находится в состоянии смерти, и с момента рождения с каждой секундой начинает к ней приближаться. Значит, каждый день должен идти, буквально нисходить в копилку житейской мудрости. То есть, на первый план однозначно выходит качество прожитых лет перед их количеством. И потому, меня давно мучает вопрос: каким образом желание наложить в штаны у детей трансформируется при взрослении в желание гадить окружающим. Ведь как ни крути, выходит, мерой всего как для одного человека, так и для всего человечества, является то, сколько он или оно успевает наложить вокруг. Природа-мать должна была остановиться в своей эволюции за минуту до появления Gomo, к сожалению, Soplivusa, да заснула, сердешная.
   Тут Аркашка, подчеркивая важность момента и своей мысли, сделал трагическую паузу, пустив при этом в потолок особенно большое кольцо дыма ( подкоптить, наверное, муху решил), и с пафосом закончил:
   — Заснула, и теперь гибнет от рук наследника.
   — Да ладно тебе, Аркадий. Люди все разные, также, как и вы, членистоногие. Есть просто пауки, а есть и скорпионы.
   — Да нет, членистоногие – это вы. Только ноги, чтобы свое дерьмо таскать, да член между ног, часто заменяющий голову, —  вот все ваше духовное богатство.
   — Ты же знаешь, что я живу насыщенной интеллектуальной жизнью, о которой, кстати, мало кто догадывается, и вреда никакого не произвожу. Даже помогаю утилизировать собратьев, паразитов, как ты выражаешься.
   — Конечно, ты оптимально непосредственный товарищ. Всего лишь делаешь гробы и медитируешь, когда женщину очень хочется. Ну, что с того? Ты существуешь в заданном цикле, и сам можешь не быть субъектом разрушения среды обитания, за тебя все сделают. Просто вина ложится на всех.
   — Короче, ты к чему клонишь? Повеситься мне теперь, что ли? Не загружай, а? Эта тема бесконечная, а у меня тут, сам знаешь, мероприятие намечается. Не ехать, что ли?
   — Езжай. Но послушай информацию. В городишке этом, Ошалелло, обстановка, как я справки навел, никудышная. Оказывается, лет триста назад им владели, как это ни курьезно звучит, собаки, лысые собаки. Была своя система отношений, людей не трогали, правда, власти им не давали. В общем, жили потихоньку. Но двуногие – существа опасные, однажды устроили большой праздник, и перетравили все собачье начальство. Остальных отловили, служить заставили. С тех пор многие забыли эту историю, но только не единственный потомок тех начальствующих псов, живущий в городе. По наследству к нему перешло умение говорить, вот он потихонечку и учит своих лопоухих кентов, убалтывает их на активные действия по нарушению порядка. Даже среди людей уже есть сочувствующие.
   — Да ты, прям, страсти такие рассказываешь. Говорящие собаки – лысые заговорщики… Мухам своим на крылышки лапшу вешай.
   — Хм, кто бы удивлялся, — иронически развел лапки в стороны мой собеседник. – Я вот самогонку с тобой пью, да уму-разуму учу, это как? Ты сидишь на своей дурацкой фабрике двадцать лет и ничего не видишь. А я путешествую, иногда в научных кругах вращаюсь. Так вот, в продолжение темы за смысл жизни. Люди, забывая, что в космосе существуют законы глобальные, устанавливают свои законы, и это обстоятельство уводит их от реального положения вещей, точнее, от видения реального положения. А оно в нашей с тобой общечеловеческой действительности таково, что самый глобальный закон современности – спор случайности с закономерностью за право первенства и главенства. Множество примеров, подтверждающих это, мы можем наблюдать ежедневно. В конце концов, как я уже говорил, само появление человека, как вида, не есть закономерность с признаками случайности, а есть такая же великая случайность, хотя и с элементами закономерности. И этот, глубоко мною осмысленный факт, не позволяет вам иметь какое-то преимущество перед остальными животными, обитающими на планете. Не надо смотреть свысока на мошек, они тоже случайные. Не надо много на себя брать, считать себя пупом земли, вдруг ты являешься совершенно другим ее местом. И это... Ой, все, мысли путаются от вина.
   — Ну и как, по-твоему, выходит: то, что на мне сошелся клином свет, что меня на этот съезд посылают, случайность или закономерность? – спросил я, уже достаточно взвинченный откровениями нахального пьянчужки, и отставил в сторону свой стакан с минералкой.
   — Трудно сказать. С одной стороны, конечно, случайность, а с другой… Рожа-то у тебя, действительно, уникальная. Одни зубы лошадиные чего стоят. Но то, что Нестор тебя подальше отсюда сплавить хочет, это точно. Ну, давай по последней, за съезд больших оригиналов своей внешности, то есть за невинно пострадавших от любви.
   — Между прочим, ты тоже не красавец. Весь мохнатый, кривоногий, и перегаром постоянно несет, – отметился я критикой в сторону приятеля, пьющего, как обычно, на халяву.
   — Так это ж ты мне комплимент делаешь. Сам знаешь, как женщины волосатых мужчин любят. А то, что пью – так вместе с ними пью, потом ем иногда. Времена сам знаешь, какие…
   …Долетели благополучно. Только ступили на землю – подскочила высокая рыжая девица с шикарным бюстом, ущипнула меня за ляжку и на чистом русском затараторила: «Здорово, красавчик! Меня зовут Бригитта, ваш покорный слуга и переводчик. Этот с тобой?» — показала она на Лободу, хмуро оглядывающего летное поле.
   — К сожалению, — утвердительно мотнул я головой, глупо улыбаясь и представляя почему-то, как соблазнительная переводчица совершает утреннюю пробежку, в таком обтягивающем костюме, и все ее могучее хозяйство, способное разорвать любые одежды, равномерно движется вверх-вниз, вверх-вниз… Бригитта, удивленно подняв брови, обошла меня кругом: «Первый раз русского мужика вижу. Вполне-е!»
   — Да! Мы… — собрался я сделать первое заявление, но она оборвала: «Заткнись», и с таким же неподдельным удивлением и вниманием осмотрела мои новенькие туфли. Не ожидала, видимо, подобного изящества и блеска. Это Витя вчера вечером приволок подарок на дорожку, признавшись, что прибрал к ногам остатки одноразовой обувки для покойников, и сносу им не будет не более недели. Ну, за неделю управимся.
В машине, которой лихо управляла, спокойно нарушая правила движения, эта экстравагантная аборигенша, играла приятная музыка. Лобода быстро засопел под нее, меня же тянуло поговорить с очаровательным гидом.
   — Скажите, почему вы решили изучать русский язык? – дико волнуясь, спросил я ее.
   — По семейным обстоятельствам. Бабушка научила, эмигрантка из России. Она у Махно служила, эх и весело служила… Рассказывала, что одну деревню голыми на конях брали, так красные, когда ее во всей красе увидели, целым отрядом сдались. Комиссар перед расстрелом взмолился: «Исполните последнее желание. Хочу с той поговорить, что впереди с распущенными волосами была. А то неспокойно умру, в смятении». Пожалела его бабка. Поговорили. До самого утра. Ну, а я родилась в Ошалелло, и такая, знаешь, ошалелая выросла, — хитро подмигнула она в зеркальце.
У меня сладко заныло сердце. Вот это женщина! Огонь! Видно, в бабку телом-то пошла, а может, и сердцем такая же жалостливая…
                ЛОБОДА
   …Нашли же кого прислать встречать! Эта Бригитта напомнила мне старый военный полигон, по которому совсем недавно промчались тяжелые танки. Было ясно, к тому же, что полигон этот частенько бомбили. При взгляде на ее лицо вспоминались кратеры на Луне и картина «Переход Суворова через Альпы», где погибающая лошадь прощально машет копытом наступающему войску перед тем, как сорваться в пропасть. По всей видимости, эта вздорная особа знаменитую картину никогда не видела, зато повидала, судя по манерам, много другого, из области иного искусства, и поскольку давно находилась в состоянии невесомости, абсолютно не боялась сорваться. У них что, весь обслуживающий персонал из вторсырья? Малосоленко словно змей перед ней закрутился, аж голос дрожал, когда дифирамбы закручивал. Никак, женихаться надумал, мазурик. Я прикинулся спящим, пока они ворковали. Ну, положим, грудь у нее классная, но ухватки мужицкие, под стать Малосоленковским. Вот уж он ей сказку про гробик-полуавтомат расскажет. Пара гнедых, запряженных зарёю…
МАЛОСОЛЕНКО
   …Целый день мы с Бригиттой гуляли по городу, осматривали достопримечательности Ошалелло, и все было чин-чинарем. Пока что она не была посвящена в детали моей профессиональной деятельности и семейного положения, зато оказалась верной поклонницей йоги, что и продемонстрировала прямо посреди улицы, исполнив сложнейшую позу. Потом пришла моя очередь. После показательных выступлений, собравших большое количество зевак, бросавших время от времени монеты различного достоинства, падавшие нам под ноги, и едкие замечания, попадавшие в цель, мы решили немного отдохнуть, для чего улеглись в «мертвых» позах прямо на газоне. В принципе, на газоне мы отдыхали не одни, здесь было так принято. А сразу после релаксации мне пришлось признаться, что иногда, с целью уравновесить избыточное воздействие оздоровляющих организм систем, приходится «включать» себе другой режим поведения, допускающий, в частности, употребление спиртного. Бригитта с пониманием отнеслась к таким восстанавливающим процедурам, заметив, что полностью здоровый организм не сможет существовать в нездоровой среде, нужна подгонка, адаптация, поэтому она тоже изредка меняет свой режим.
Очередную смену своих режимов мы решили провести сразу же. Я поднял из травы голову, осматривая окрестности в поисках ближайшего питейного заведения, и вдруг увидел довольно делового пса, достойно семенящего в сопровождении двух лопоухих коллег вдоль газона. Коллеги держались чуточку сзади, словно охраняя, а, возможно, просто старались не мешать думать лидеру, хотя тот внешне совсем не походил на представителя знатной породы, собачьей элиты, и вообще ничем бы не отличался от обыкновенной дворняги, если бы не одно «но». Куцехвостый «делавар», во-первых, был в шортах, а во-вторых, совершенно лысым! Головы его сопроводителей также оказались гладко выбриты, и иногда они, словно люди, проводили на ходу лапами против шерсти, думая, наверное, при этом, как идиотски выглядят. Видок у троицы был, действительно, приблатненый, несколько вызывающий, но прохожие не обращали на эту процессию никакого внимания. Никто не пытался согнать собак с тротуара или как-то иначе расстроить их целенаправленное движение – все воспринималось, как норма. И они никого не трогали, семенили себе, и семенили.
   — Что это за делегация? На съезд панков спешат? Странные ребята, но стрижки классные. Слушай, может, я ошибаюсь, и не собаки это вовсе, а какая-нибудь народность? – спросил я Бригитту. – Помнится, мне кто-то об этих симпатягах говорил, мол, хотят они чего-то…
   — А-а, эти… — Бригитта грустно усмехнулась. – Справедливости они хотят. Когда-то – представляешь – городом их предки правили, не помню уж, лысые или нет, так потомки хотят ни много, ни мало восстановить статус-кво. Тот, впереди, главный стратег, Спиро зовут. Злой, как собака, говорить умеет и даже Маркса, фундаменталист, читает. Такое впечатление, революции скоро быть. Стрелять начнут – куда подадимся?
   — Если стрелять начнут, здесь быстро гробы потребуются. Правда, собак мы еще не обслуживали, но для поклонников Маркса постараемся. Ты назначаешься официальным представителем «Гробдревесины» в Ошалелло, и даже в случае революции не должна будешь поступаться принципами фирмы. В критической ситуации разрешаю, в целях безопасности и конспирации, называться собакой.
   — Да? И побриться наголо ради высоких показателей фирмы разрешаешь? Очень ценная идея. А если собаки опять проиграют, меня же повесят вместе с ними. Кто разбираться будет? Знаешь, на трезвую голову апрельские тезисы не пишут, есть предложение…
   Мы быстро отыскали нужное заведение, где выпили за йогов всего мира вместе и по отдельности, потом отправились гулять дальше, но у меня перед глазами все время стоял лысый пес. Ведь это о нём говорил Аркашка…
   Однажды на местном базаре (да-да, в европейском городе существовал самый настоящий восточный базар, где я лично покупал у грузина мандарины) мелькнула кислая физиономия Лободы, старательно пересчитывающего мелочь у лотка с бананами. Я махнул рукой, приглашая с нами, но он отрицательно помотал головой, и исчез. Да и хрен с ним, тихушником.
   Так, шарахаясь от заведения к заведению, мы дошли до главной достопримечательности города, памятника Спасителю. На высоком постаменте стоял довольно неприятный бородатый тип из бронзы, с большим сачком в правой руке и чемоданом в левой, победно опираясь одной ногой на бугристую массу, подразумевавшую собой поверженного пса, размерами с монстра Баскервилей. Бригитта рассказала, что давным-давно на этом месте стоял памятник основателю славного города Ошалелло, великому псу Спиро (первому), настолько великому, что даже самая последняя тварь, ходившая в изгоях и позабывшая про собственную родословную, считала своим долгом хоть раз в жизни почтить память почетного гражданина, отметиться у собачьей святыни, и сделать это не иначе, как подняв на нее ногу и окропив постамент скорбной струйкой. Уж неизвестно, откуда возник такой обычай, но со временем он не исчез, не ушел из жизни (хотя ситуация изменилась совершенно, — объектом поклонения стал гомо, как выражается Аркашка, живодерус), и желающих отдать дань заслугам того, кто перевел отношения людей и животных в иную плоскость, меньше не стало. Вот и в тот момент, когда мы рассматривали неказистую фигуру Спасителя, размышляя при этом, зачем он изваян с чемоданом и что могло в нем находиться, к памятнику подошел некий замороченный господинчик и совершил, имитируя звук небольшого, но упорного ручейка, изливающегося с небольшой высоты, сей старинный обряд, свидетельствующий о том, как бережно горожане чтут традиции, даже если традиции – странные. Я подумал, что не стоит выделяться и отделяться, и пристроился рядом.
   — Так к чему бы этот чемоданчик в руке почетного гражданина? Он в любой момент готов был сорваться с якоря, отказавшись от заслуженных почестей со стороны освобожденного народа? – поинтересовался я у Бригитты после того, как мы спешно покинули святое место, вокруг которого стало совсем сыро.
— Как тебе сказать… Собаки неплохо городом правили. После той ночи, когда был убит Спиро Первый с соратниками, возмущенные горожане хотели устроить самосуд над победителями, но произошло то ли наводнение, то ли извержение вулкана, во время чего прапрадед нынешнего мэра лихо проявил себя. А поскольку прямых доказательств его участия в убийстве не было, история продолжения не получила, и спаситель стал прибирать город к рукам. Впрочем, у нашего мэра свое мнение по поводу тех событий. Пора тебя ему представить, здесь недалеко.
   Мы поднялись по широким ступеням в здание мэрии и, получив благословение секретарши, вошли в просторный кабинет, где находилось с десяток человек, среди которых выделялся бородач в полосатом смокинге. Раньше я считал, что полосатых смокингов не бывает, особенно в красно-белую полоску, но, как видно, ошибся. Бородач, похожий на Карабаса-Барабаса, бегал среди присутствующих, нелепо размахивая руками и выкрикивая отрывистые фразы, из которых следовало, что «уроды должны быть довольны», а «недовольным следует заткнуть глотку», и «денег жалеть не надо», «потому что о нас узнает весь мир». Новейший электронный переводчик (его вручила Бригитта еще на улице) переводил дословно все, что слышал, поэтому создавалась иллюзия владения любым языком, что мне очень понравилось.
   — Это что еще за крокодил? Как он сюда попал? Бригитта, у вас никогда не возникало желание завести роман с нормальным мужиком? – завопил он, увидев нас.
   — Извините, господин Шлюхенморг, это делегат от России, господин Малосоленко, нормальный, вроде, мужчина.
   — Я и сам вижу, что вы мне тут заливаете. Здравствуйте, здравствуйте, мистер… Многосаленко. Вы не против, что гидом у вас именно Бригитта? Нет? Очень приятно, она у нас на хорошем счету. Как наш город, жители? А достопримечательности? Ого? Угу? – в такт произносимым словам дергал бровями мэр.
   — Да, мне очень нравится. Приятная атмосфера, люди хорошие.
   — А памятник, памятник Спасителю видели? – нетерпеливо расспрашивал глава города, теребя и без того растрепанную бороду.
   — С саквояжиком? Видел. Даже успел в торжественной церемонии поучаствовать.
При этих словах Бригитта двинула меня локтем в бок, и стала переводить самостоятельно.
   — Так вот. Это – мой прапрадедушка. Ого? Угу? Сколько он сделал для нашего города… Только не спрашивайте, что в чемоданчике, это все стремятся узнать. Я вам как-нибудь расскажу в спокойной обстановке, а сейчас столько дел – борода отваливается. Бригитта, проводите гостя…куда-нибудь.
   — Скользкий такой человечек, – заметил я, когда мы подходили к киноцентру, где должен был проходить форум.
   — Он не скользкий, он скользящий по событиям, одно другого сумасброднее.
   — Да? Кого-то мне это напоминает.
   При входе нам дали листки с повесткой дня, а также с описанием процедуры выборов. Утреннее заседание, на котором, в числе прочего, изберут Президента Лиги, прерывалось торжественным обедом, затем следовало продолжение, как иногда у нас пишут под пунктом «разное», далее пресс-конференция, отдых и вечером бал. Сами выборы складывались из выступления делегатов, рассмотрения их программ с обязательным учетом мнения телезрителей, для которых в прямом эфире готовились встречи с основными претендентами. В общем, как на любой официальной тусовке. Надо же, оказывается, уже определились основные претенденты на трон, а я их в глаза не видел.
   Киноцентр кипел, как большой котел, в котором варилось неизвестное науке блюдо. Все было в движении, в предчувствии грядущего события, и это волновало.
   — Слушай, и чего я сюда приехал? – спросил я у Бригитты, которая то и дело с кем-то здоровалась. – Работал бы себе спокойно…
   — Сижу на пятой точке в уютном закуточке? Гробы шлифую? Ты это брось. Посмотри, с такими данными, как у тебя, никого близко нет. Ты сам-то свою рожу когда-нибудь видел? Или страшно было? Мы их сделаем!
   — То есть? Ты на что намекаешь? Я вообще не знаю, для чего нужна эта Лига, чем мы в ней будем заниматься.
   — Перестань. Потом разберемся. Если уродов «зажигают», значит, это кому-нибудь нужно.
   — А если кто-то на этом погорит? И вообще, откуда ты знаешь, что я к гробам имею отношение?
   — Так ты сам додумался в анкете на сайте знакомств об этом написать. Ну, а я постаралась, чтобы отборочная комиссия обратила на нее внимание.
                ЛОБОДА
   Сегодня состоялись выборы Президента замороченной лиги. Предвыборная машина работала ходко, по всем каналам местного телевидения выступали различные кандидаты, один страшнее другого. Некоего, с какой-то расплющенной головой, с Берега Слоновой Кости, представляли несколько раз, но он так и не смог доходчиво преподнести свою программу даже с помощью двух переводчиков. А огромный негр, людоед с каких-то островов, всю передачу не сводил глаз с молоденькой ведущей, чувствующей себя, видимо, кроликом перед удавом. Плотоядно улыбаясь, он приглашал всех желающих посетить гостеприимный остров, и обещал, в случае победы, пересмотреть все нормы и правила общественного питания, утверждая, что на цвет товарищей нет, а вот на вкус имеются. В конце интервью ведущая дрожащим голосом сообщила, будто польза вегетарианства научно не доказана, а вот мясо (правда, не уточнила, чье) — это полноценные белки, повышающие уровень чего-то там. Затем негр, имевший из одежды лишь подобие короткой цветастой юбочки, достал из мешочка отполированную до блеска кость, принадлежность которой не составляло труда узнать любому, мало-мальски знакомому с анатомией человека, поцеловал ее и произнес на своем языке в камеру несколько фраз, предназначавшихся, по всей вероятности, его соплеменникам с далекого острова, и означавших, надо полагать, что все в порядке. Мол, голодным я здесь не останусь. Если стану Президентом, то и вы тоже. Наверное, на острове после таких слов началось народное гулянье с поеданием стратегических запасов, конечно, если там имелся хоть один телевизор. Вот ведь какая штука. Теперь независимо от того, станет негр главой Лиги или нет, из поколения в поколение соплеменники будут передавать потомкам легенду о том, как Накабуду, сын Будунака, хотел от души накормить весь народ, и тем обессмертил свое имя.
   Переключив программу, я, к удивлению, наткнулся на знакомую, широкую, конопатую, омерзительную, как ни крути, рожу Малосоленко, который в этот момент сравнивал Землю с огромным гробом, сиротливо плывущим во вселенной. Потом он принялся вставать в разные идиотские позы, и при исполнении одной из них свалил вазу с цветами. Ваза разбилась, Малосоленко растянулся в луже воды. Вот кретин!
Шел прямой эфир, а он, раскорячившись в странной позе, пытался выйти из нее, вытаскивая ногу откуда-то из-за шеи. Но нога не поддавалась, ее, видимо, свело. Наконец, не менее оригинальный, чем остальные, кандидат, освободил, сдвинув шею куда-то вправо, ногу, поднялся, и стал более оригинальным. Он собрал рассыпанные цветы в букет, и подарил его незапланированной в сценарии передачи женщине, внезапно возникшей из-за кулис. Бригитта горячо поблагодарила галантного кавалера и, сработав улыбкой на публику, сообщила телезрителям, что только российский претендент исполнит все их мечты по поводу уродства.
Претендент сиял, как медный котелок, который старательно драила Бригитта. Что он там успел наговорить до того, как я переключил канал? Что-то мне вся эта история не понравилась, как и лысая голова большого пса, торчавшая среди других голов в студии. Создавалось впечатление, что на передачу он пришел сам.
   Дальше день проходил спокойно, без происшествий, не считая того, что застал Малосоленко целующимся с вульгарной переводчицей в мужском туалете киноцентра. А когда решил пристыдить его, рыжая потаскушка выгнала меня, захлопнув дверь. Через минуту она вышла, и как с цепи сорвалась: «Ты, аппаратчик! Тебя следить за ним послали? Запомни, это ты при нем, а не он при тебе!». В этот момент откуда-то появились фоторепортеры, и запечатлели нас для светской хроники. Только этого не хватало! Бригитта вернулась в свое уютное местечко, откуда тотчас раздалось пение дуэта, репортеры остались ждать сенсаций, а я поспешил удалиться. И, поскольку до открытия форума оставалось время, зашел в бар, заказал виски. За спиной кто-то делился воспоминаниями:
   — Ты думаешь, я забыл, как моих предков давили? Подумаю об этом – хочется бешенство подцепить, и кусать всех подряд. Над мэром вообще бы поизощрялся. А потом привязал к памятнику, пусть мочатся все желающие. Не пускают к власти, гады! Мол, нонсенс, собаки в начальниках. Но мы же особые собаки, псы, так сказать, цивилизации. Поэтому в Совет Лиги край надо попасть, за уродов вполне прокатим. Если потребуется, я себя гениально обезображу, как на маскарад в доме умалишенных.
   — Ах, ну зачем это тебе, Спиро? Ты и так не пропадешь. Степень научную имеешь, в ветеринарной Академии преподаешь…
   — Я директором Академии хочу быть! И при существующем раскладе мне эта должность никак не светит. До людей туго доходит, что эволюция может повернуться к ним спиной, точнее, задом, и остановить свой выбор на ком-то другом. Человечество деградирует, и добром это, естественно, не кончится. Клык даю! Я в последнее время исследую умственную деятельность насекомых, пауков, в частности, тут такие горизонты открываются! Уроды, видишь ли, почувствовали себя ущемленными, каких-то привилегий добиваются. Но это возня вокруг одного вида! А все остальные? Кукиш лижут, а, Соня?
   — По-моему, ты утрируешь. Пауки как двигатель прогресса! Хм. А насчет человеческого эгоцентризма не все так плохо. Во всех странах есть законы, охраняющие животных, заповедники создаются, появились больницы и парикмахерские для собак, кстати.
   — Всего лишь? Какая ты умная, Софа! Подай-ка виски. Ты уж скажи, что думаешь: «Ну, как это корова за компьютером будет сидеть?» Да? Может, и не место буренкам за компьютером, но зачем же их резать и жрать?! Друг друга жрите, один кандидат, между прочим, предлагает всем жителям города стать взаимновостребованным резервным питанием. А вот нам кусать никого не полагается, и придет мэру в башку смешная идейка, всех собачек в городе очень просто передавят.
Вдруг до меня дошло, кто мог разговаривать на такие темы. Я обернулся, и встретился взглядом с пьяными собачьими глазами, дерзко расстрелявшими меня в упор зарядом презрения. Рядом с бритым псом сидела сухонькая девица с огромной волосатой родинкой на щеке. Одной рукой она машинально теребила волосы на бородавке, а другой руки… не было по самое плечо.
   «Уж не ты ли, случаем, откусил?» — спросил я глазами борца за равноправие в природе.
   — «Своих не трогаем!» — спокойно сморгнул он в ответ, и продолжил голосом:
   — Что-то непохожи вы на урода, господин хороший. В сопровождающих будете?
   — А почему, собственно, вы по-русски изъясняетесь? У меня происхождение на лице написано?
   — Да нету там ничего. Просто ваш благообразный вид наводит на определенные мысли, например, о том, что служите по совместительству «топтуном» в какой-нибудь охранке, имеете по 50 долларов суточных, но пользуетесь исключительно отечественными презервативами. Кондовый, точнее, кондомный патриотизм.
   — Могу одолжить, чтобы такие, как ты, не размножались. А то гавкаешь не по теме, – раздраженно заметил я. — Какие-то устаревшие представления о России, из книжек про шпионов 20-летней давности.
   — Ну, не обижайтесь, дружище, – усмехнулся пес, подмигивая подруге. – Эта тема как раз моя. А ваша тема – старая система. Вы ж примазались к своему уроду, дивидендов захотелось с чужого, можно сказать, несчастья. Ведь могли ради демократии сразу двух некондиционных послать, но нет, один нужен, как у вас говорят, для порядку. Поэтому нет в Росиии до сих пор ни демократии, ни порядка. Так что пользуйтесь своими резинотехническими (они что, сразу технике обучены?) изделиями сами. Выдавливайте в них из себя по капле раба. Хотя, нет, у вас даже этого сейчас не производят, всё отечественное шлёпают и штопают в Китае…
   — Браво, Спиро! – просипела Софочка, почесав пса за оттопыренным ухом скрюченными пальцами. А затем, наклонившись к этому зашевелившемуся от удовольствия уху, добавила:
   — Ты сегодня такой сексуальный…
   От такой наглости я некоторое время не находил, что сказать зарвавшейся дворняге. Еще одна парочка дебилов объявилась!
   — Ты умный такой, да? В зоопарке грамоту осваивал?
   — Нехорошо. Тыкаете вот. Вы еще в пионерах ходили, а я уже степень бакалавра имел.
   — Вот и имей ее. И получай всю жизнь удовольствие. Официант, кто сюда собаку пустил? – воскликнул я, уходя. – Безобразие, просто безобразие…
                МАЛОСОЛЕНКО
   Внутри зала гудел улей различных мнений о будущей деятельности Лиги. Мы проходили мимо пар, групп и кучек, улавливая обрывки фраз через переводчик: «Тем самым мы вступаем в конфликт с ООН», «Нет, знаете ли, построение гармоничного общества — слишком абстрактный лозунг», «Я вас спрашиваю, откуда финансы? Бордели пооткрываем?».
   Откуда-то возник Лобода, и обратился, будто и не было никакого инцидента, к Бригитте:
   — Пардон, мадам, если вы хотите видеть вашего друга в руководящих органах, нужно постараться. Вы не могли бы как-то подействовать на мэра?
   — Ну, во-первых, мэр в этом деле ничего не решает, а во-вторых, насколько я знаю, мой друг вовсе не стремится в какие-либо руководящие органы.
   — Зато я к этому стремлюсь!
   — Тогда попросите кого-нибудь хорошенько набить вам морду. Желательно, ногами. Может, вас в суматохе и выберут. Мы обязательно поддержим.
   — Так, с вами говорить бесполезно. А ты что думаешь, Малосоленко? Все же надо и ответственность сознавать за порученное дело.
   — А я осознаю. Утром с семи до восьми, а вечером от десяти до бесконечности.
   — Ну, вот, начинаются фиолетовые дела. Родина наделила тебя необходимой внешностью, а ты…- с пафосом затянул Лобода.
   — Ага, вся страна постаралась, — усмехаясь, прервал я его, думая: «Так ты и будешь доставать меня, вражина?» — В общем, изберут куда – не откажусь, но сам из кожи лезть не буду.
   — И на «Гробдревесину» тебе наплевать, и на директора… — не унимался мой соглядатай.
   — …и на тебя, — хором закончили мы с Бригиттой, после чего дотошный бухгалтер замолчал и с тоской стал рассматривать огромную хрустальную люстру на потолке:
   — Вот прокатят тебя, и поедешь обратно доски стругать...
   Пока ожидали начала, подошли еще несколько участников форума из разных стран, знакомились, говорили добрые слова, дарили визитки, в ответ на которые я дарил клочки бумаги с нацарапанными наспех реквизитами. Хорошо еще, что рыженькая ангел-хранительница подобрала мне в «секонд-хэнде» вполне приличный костюмчик. Последним был людоед в юбке, которую уже давно не стирали. Видимо, хозяин после обеда пользовался ей, как салфеткой. Негр галантно полизал руку Бригитты (на вкус пробовал, что ли?), и пригласил нас вечером на чашечку кофе. В это время, прервав все разговоры, объявили начало церемонии, и мы, выбрав места примерно в середине, расселись таким образом: я в центре, Бригитта справа, Лобода слева. Неугомонный начал что-то шептать про мое выступление по телевидению, но я отмахнулся.
Сначала приветственное слово взял мэр. Поздравив всех присутствующих со столь знаменательным событием, он, под одобрительный гул зала с сияющей улыбкой сообщил, что видит в лице собравшихся цвет различных наций, и пожелал долгих лет жизни.
   — Ну, а какие именно направления деятельности будут выбраны, — решать только вам, дорогие гости. Угу! – на высокой ноте закончил Шлюхенморг, прощально мотнув, как лопатой, передаваемой по наследству бородой.
Затем инициативная группа из числа делегатов начала представлять программы претендентов. Интересного было много, вплоть до завоевания близлежащего космического пространства. А вот одно выступление меня озадачило. Некий кривоногий-криворукий малый долго и красочно расписывал необыкновенные достоинства меня и моей программы, выступая в духе американских пасторов: « Поверьте в него, и будет вам счастье». Я недоуменно посмотрел на Бригитту. Ее лицо было спокойно, а в глазах метались черти.
   — Зачем?
   — Хочется! Может, я в тебя влюбилась. Думаешь, легко было телевидение устроить? А с этим соловьем полегче, он недорого стоил. Просто я вкладываю деньги в прибыльное, считаю, дело. Победишь – отдашь с процентами, — и засмеялась загадочным смехом.
   — Но я не помню такой программы, в студии другое пели.
   — Телезрители – одно, там элементарный популизм требовался, личное обаяние, а здесь конкретика нужна, и покруче. Ты лучше думай, что скажешь людям, если…вдруг…
Лобода
   Когда объявили результаты голосования, мне чуть плохо не стало. Оказалось, подавляющее число голосов было отдано за Малосоленко. Дурацкий президент дурацкой лиги стоял, и растерянно улыбался (урод, урод!), а Бригитта (стерва) прямо из зала выпрыгнула на сцену, и кинулась ему на шею. Не поймешь, как к этому относиться. С одной стороны, это было нам на руку, но с другой, — этот пролетарий раздражал, как селедка на столе с деликатесами, как камень на дороге, который хотелось пинать и пинать... Я подумал, что надо встать и раскланяться, что и сделал, соображая, как в лихорадке: лучший урод-то наш! Ура! Затем подбежал к новоиспеченному Президенту, обнял его одной рукой, поднимая другой плакат с рекламой «Гробдревсины». Все плыло в розовом тумане. Из мира грез вернула Бригитта, прооравшая в ухо «Ты что примазываешься, кретин?» Ничего себе! Кто из нас примазался-то? Но высказать возмущение не успел. Вильнув мощным задом, она выкинула меня со сцены.
                МАЛОСОЛЕНКО
   Рехнуться можно! Всемирной Лиги! Президент! Я, конечно, потяну, но, но, но… То-то Лобода запоет: теперь раз, и в свите оказался, а ведь себя, наверное, мнит пупом земли. Ну да ничего, ему в шестерках быть не привыкать. К трибуне просят пройти, слово сказать. А что говорить? Бригитта машет рукой… Привет! Ноги – как ватные. Эх,
   — Уважаемые господа! Я польщен, я счастлив, и постараюсь оправдать высокое доверие, оказанное вами, исполняя обязанности Президента организации, представители которой есть во всех без исключения уголках планеты. Позволю себе напомнить присутствующим слова классика о том, что мир спасет красота. Вполне возможно, но только не одна, а в союзе с противоположностью. В самом деле. Если принято считать, что красивые люди помечены знаком избранности, то вполне логично будет звучать утверждение о том, что таким же знаком помечены, гм, и уродливые. Мы находимся на двух полюсах, на которые поделила человечество природа, и во многом дополняем друг друга. Не будь этого разделения, не было бы отправной точки для оценки красоты, но, к сожалению, красивые, забывая об этом, часто подчеркивают неэстетичность уродливости, хотя уроды, если мы договорились так себя называть, в подавляющем большинстве поклоняются прекрасному, стремятся к нему, а это свидетельствует о высокой духовности. В истории человечества есть сколько угодно примеров, как под маской красоты скрывалось нравственно уродливое чудовище, и как, наоборот, под скромной, неприхотливой внешностью прятала свой действительный облик нежная, легкоранимая красoта. Всем нам светит из глубины веков образ незабвенного Квазимодо, утверждающий в наших умах простую и вместе с тем мудрую истину, гласящую, что духовное всегда выше материального. Друзья мои! Давайте же рассматривать уродливость, как всеобъемлющее, глобальное явление общественной жизни, общественной мысли, объединяющее людей гуманистических взглядов. Давайте перестанем стесняться себя, ибо все, что создано природой, чудесно, незабываемо и неповторимо!
                ЛОБОДА
   Тут началось невообразимое. Я и так сидел, как на иголках, а теперь будто по залу пустили мощный разряд тока, и он пошел гулять но рядам, будоража безобразную публику. На кресло посреди зала вскочил, размахивая огромным бумерангом, самый страшный вождь Австралии и запустил от радости этот снаряд прямо на сцену. Бумеранг пролетел в сантиметре над головой побледневшего Малосоленко, и вернулся в руку вождю. Вдруг представитель маленькой народности севера Багамских островов (по виду прямой потомок великого звонаря) разорвал на себе рубаху, и утробным голосом проорал: «Даешь Лигу, мужики!». Мужики взвыли в ответ, подчеркивая полное согласие с его словами. А Малосоленко тем временем окружили репортеры — еще те уроды, стараясь побольше узнать о первом Президенте. Один из них, кривя и так не в меру кривую физиономию в гаденькой улыбке, спросил:
   — Господин Малосоленко, это правда, что вы работаете рядовым сотрудником на фабрике по изготовлению гробов?
   — Да, но зато я имею личное клеймо. В гробах, изготовленных моими руками тепло и сухо, клиентам хорошо лежится.
Кривого тут же оттер другой, горбатый, в огромных очках:
   — Мистер Президент, подвергались ли вы репрессиям за свою внешность со стороны российских властей?
Тот открыл было рот для ответа, но тут третий влез с более провокационным вопросом:
   — Как вы относитесь к идее создания Лигой собственной армии?
Малосоленко проорал ему прямо в микрофон:
   — Так же, как к бельму в твоем глазу!
Бригитта чувствовала себя в своей тарелке, умело направляя разговор в нужное русло:
   — Господа, Петру Петровичу неоднократно предлагали сделать пластическую операцию за счет заведения, то есть предприятия, но он не захотел поступаться принципами. Более того, фотографию господина Малосоленко демонстрировали учащимся начальных классов, объявляя представителем переходного от животного к человеку вида. Публичное унижение, невозможность получать достойную зарплату и продвигаться по служебной лестнице... Но он все вынес, достойный член нашего сообщества!
   Я решил подойти поближе, принять участие в общении с прессой, но объявили перерыв на обед. Сотрудник центра показал нам, куда пройти, посадил за столик, где стояли цветы, шампанское, закуска. Подлетевшая официантка быстро обслужила и исчезла. Бригитта стала учить Малосоленко пользоваться ножом и вилкой, а я с законным возмущением спросил:
   — Слушай, у тебя совесть есть? Мы, как-никак, делегация, а ты себя пупом земли возомнил...
   — А то как же? А ты теперь — пупок...
   — Отвянь, — встряла Бригитта. — Он теперь при исполнении. Нам нужно еще галстук научиться завязывать.
   — И попку вытирать, — не удержался я. — Член нашего сообщества! А вы, девушка, здесь причем?
   — Оскорбляешь, — проурчал с набитым ртом ваньковатый выдвиженец, — Я что, расписку давал здесь делами фабрики заниматься? Нет, я ехал участвовать в Лиге, что и делаю. Если у тебя есть персональное задание, ты и выполняй. У меня теперь дел хватит. Шампанского изволите?
   После обеда стали выбирать замов, и когда обсуждение было в самом разгаре, произошло очень примечательное событие. Миновав каким-то образом охрану, в зале появился не кто иной, как песик Спиро. Взобравшись на трибуну, он стал убеждать присутствующих в том, что место вице-президента по праву должно принадлежать ему. Уроды, не знавшие, кто раньше руководил городом, конечно, были в шоке. Они смеялись и ругались. Назревал скандал.
   — Кто пустил сюда собаку? — негодовали в первых рядах.
   — Какой идиот ее говорить научил? – возмущались в последних.
   — Не ее, а его, — ответствовал наглый пес. — Я, ваше свинство, известный ученый, между прочим. Имейте в виду, говорящих, умных животных скоро появится очень много. При взаимной заинтересованности мы могли бы стать одной командой.
   — Но поймите, — взял диспут в свои руки Малосоленко, — мы-то тут уроды. А вы каким боком?
   — А я что, не урод? Вы лысых собак когда-нибудь видели? И потом, у меня патология половых органов. Давайте играть по-честному, господа, не замыкайтесь в узких видовых рамках. Даже в этом, нашем с вами оригинальном общем деле, должна быть демократия.
   Господа поупирались, и... сдались. Дурдом сплошной. Вторым вице-президентом избрали негра-людоеда. Видная троица получилась: островитянин будет съедать филейные части недовольных, пес кости им перемелет, а Малосоленко смастерит гробы для того, что останется. В это время сообщили, что вечером состоится бал-маскарад и торжественный ужин. Присутствующие потянулись к выходу, мы, разумеется, тоже, и в фойе столкнулись с озабоченным мэром:
   — Поздравляю, поздравляю, господин... Много... Мало... Президент. Какие планы? Какие мысли? Да, как же вы это пса проглядели? Спиро — опасный экстремист, с ним хлопот не оберешься. Как воспримут Лигу международные организации, если среди ее руководства – вы только подумайте – теперь имеется домашнее животное!
   — Что я мог поделать, большинство высказалось «за». А вдруг он, действительно, окажется полезен?
   — Сомневаюсь, сомневаюсь... Ну да ладно, надо нам как-нибудь посидеть, поговорить, есть кое-какие идеи. До вечера. Ого?
   — Угу!
   Мы с трудом отбились от набежавших репортеров и заскочили в машину. Уже в окно Президент прокричал, что не допустит представительства в Лиге каких-либо партий, включая либеральных анархистов, гомосексуалистов и сатанистов. Какой ужас! Директор фабрики был настоящим анархистом, хотя благодаря своим выходкам вполне мог быть зачислен в сатанисты… А тут какой-то выскочка, плебей, забыл о том, кому обязан. В гостинице у нас состоялся серьезный разговор, плавно перешедший в перепалку. Тут в наш номер, не постучавшись, ввалились двое: австралийский вождь с бумерангом под мышкой, и жиденький старичок с маленькими прыгающими глазками.
   — Драч, русский интеллигент, — представился старик, и представил приятеля:
   — Шелстри, абориген.
   Пришлось пригласить их сесть.
   — Польщен, весьма польщен, что Президентом избран соотечественник. Давно своих не встречал, — заявил нежданный гость, открывая виски, непонятно откуда
очутившийся у него в руках.
   — А чего абориген всюду с бумерангом шатается? — спросил посуровевший Президент, вспомнив недавнее происшествие,
   — Это память о неудавшемся вторжении, да, Шелстри? — старик хлопнул улыбающегося вождя по макушке, усеянной редкими кудряшками. — Вы не слышали? Слушайте. Однажды вымирающие аборигены, надеясь на взаимовыгодное сотрудничество, пробили бумерангом окно в Европу, чем немало удивили почтенную публику. Европейцы сразу засобирались на деловые контакты в Австралию, а там, готовясь к встрече, вовсю резали крокодилов на угощенье. Весь старый континент занялся изготовлением экзотического спортивного снаряда. Уже намеревались провести международные соревнования, когда в одной маленькой стране подвела совершенствуемая изо дня в день техника: от возвратившихся бумерангов полегла вся сборная метателей. Тренеров-аборигенов быстро выгнали, и накрепко заколотили окно, предварительно выкинув в него летающие с убийственной точностью снаряды. В общем, это гнутое дерево ждет своего лучшего применения.
   — Пусть гвозди заколачивает. Или собак пугает, может, выть начнут, а то разговаривают.
   — Ага. Но тут, в другое, всеми забытое окно залетел валенок, пущенный с печки. Он вообще поверг всех в изумление! — развел руками старик. — Европейцы подумали, посмотрели, надкусили продукт, и, наученные горьким опытом, закинули обратно. Но валенок, как бумеранг, тотчас вернулся с приклеенной биркой, на которой было начертано «Превосходит лучшие мировые образцы». Публика, глубоко задумавшись, зачесала цивилизованные лысины...
   — Это уже из другой оперы, — прервал я откровения Драча.
   — Правильно. Сейчас уже не валенки летают, а гробы. Вы ж обещали капитализм похоронить, вот обещание и выполняете. Правда, пока здесь развернетесь, он вас дома похоронит. Придется один большой гроб на всех мастерить.
   — Да какое вам, в общем-то, дело? — раздраженно спросил я у старикашки.
   А тот, сделав кроткое лицо (его глазки прыгнули раз-другой, и затаились), успокоил: — Да вы что, шуток не понимаете? Вы ж «ящики» рекламируете, вот Шелстри и заинтересовался. Аборигены-то раньше своих мертвяков сжигали, да вот недавно главный вождь христианство принял, соответственно, пересмотрел взгляды. В общем, ежели что у вас выгорит в виде поставок продукции, то мне, извиняюсь, процентики. А то, что происходит сейчас на родине, я горячо приветствую. Вы с коммунизмом бороться недавно начали, а я еще в 41-м, когда с оружием в руках перешел на сторону противника. Уже тогда предвидел!
   Тут зазвонил телефон, просили спуститься для уточнения паспортных данных. Когда вернулся, в комнате раздавался какой-то шуршащий свист, тяжелый Малосоленковский мат и тонкий прерывистый визг. Вождь сидел один, что-то возбужденно бормоча по-своему и показывая рукой в сторону туалета. Я открыл дверь, увидел, что Малосоленко сует визжащего старика головой в унитаз, оторвал их друг от друга, поставил Драча в нормальное положение и приготовился объясниться с Президентом. Раздался звонкий щелчок, затем глухой стук, и свист мгновенно прекратился... Это устал кружить в поисках цели бумеранг, запущенный пьяным вождем. Цель нашлась, ей оказался Драч, и теперь они лежали рядом, ни свиста, ни визга. Вождь подошел, засунул за пояс снаряд, взвалил на плечи старика, и выкатился из номера.
   — Он подданный другой страны, — заметил я Президенту.
   — Русский, же, сволочь! — ответил он.
                МАЛОСОЛЕНКО
   Ужин был просто великолепен! Блюда подавали не то, что в нашей столовке, где иной раз в супчике вместо фрикаделек можно обнаружить парочку крупных тараканов. Правда, потом выяснилось, что и здесь нам подносили гигантских тараканов с Сейшел, но мне показалось, что это дичь. Моим соседом был суетливый карлик с длинным носом, который мешал ему нормально питаться. Он оказался бизнесменом из Италии по фамилии Блондини, и все время приставал с расспросами:
   — Дело, которым вы занимаетесь, процветает? — допытывался он после очередной рюмки бренди.
   — Умеренно. Люди по-прежнему, почему-то, не торопятся умирать, — отвечал я после рюмки водки. — И потом, я не владелец и даже не акционер фабрики, и этими вопросами не интересуюсь.
   — Может, тогда стоит открыть маленький семейный бизнес, кооперативчик по производству гробов? — нацелился он на филе из тихоокеанской акулы.
   — Тогда параллельно придется открыть кооперативчик по производству покойников,         — попробовал я салат из морского ежа.
   — А мне кажется, нужно просто тщательнее работать над дизайном, спрос обязательно увеличится. Вот мы недавно коллегу хоронили. Сказка! Горный хрусталь, насквозь все просматривается. Костюмчик, обувь... Я бы сам в таком в последний путь отправился.
    — Ну так, попросили бы коллегу подвинуться.
   — Ха-ха... Коллегу уже попросили подвинуться, — задрожал нос от смеха. — А в принципе, в конечном счете, форма не так уж и важна, главное не средство утилизации, а его философское наполнение, — закурил он сигару.
   — Согласен, наполнение должно быть соответствующим, а эксперименты с формой не могут продолжаться до бесконечности, иначе все превратится в торжество абсурда, — опять налил я водки. — Один наш мастер, например, чтобы вывести предприятие из кризиса, предложил делать гробы круглой формы, и даже нашелся клиент для сигнального образца. Но родственники, увидев готового к утилизации покойника, уложенного в форме бублика, поняли, что совершили большую ошибку.
   — Да, традиции — это святое... Вы, я вижу, в этих вопросах консерватор, — итальянец уничтожал взглядом крупную муху, приземлившуюся на кончик его изумительного носа.
   — Не совсем. Зачем, к примеру, носить гробы, если их можно катить на колесиках, — сбил я ее метким щелчком прямо в тарелку Драча, пристроившегося напротив. — Хватит народ утруждать. И потом, закапывать их нужно вертикально! Земли-то свободной все меньше остается...
   — М-да. Оригинально. Вертикальный, скажем так, консерватизм. Что касается свободной земли, это да, проблема. Я смотрю, везде реклама вашей фирмы, хотите местный рынок захватить? Демпинг наказуем... Да и стоит ли начинать? В деловом мире всем уже понятно, что русские ничего не умеют делать хорошо, если над ними никто не стоит, — карлик встал из-за стола.
   — Зато они сами хорошие, — сказал я, и опять налил водки. — И вообще, я не знаю, что такое демпинг. Я тут по своим делам, а продвижением товара занимается господин Лобода.
   — Чего он хотел? — спросила отлучавшаяся куда-то Бригитта.
   — Да так, ничего конкретного. Познакомился.
   — Итальянец — человек влиятельный, он давно, между прочим, знаком с директором вашей конторы, я сама факсы отправляла. Что-то они совместное задумали, и даже Лигу, по-моему, каким-то боком хотят притянуть. Вот и приглядывается к тебе, узнает, как цветешь и чем пахнешь.
   — Опилками!
   — Не только. Ты ж потом уже весь провонял. Вы что там, на фабрике, раз в неделю мылись? Тебе теперь нужно быть содержательным и привлекательным. Все-таки вокруг и женщины встречаются.
   — Содержательным я был всю жизнь, между прочим, а привлекательным… Это ты пошутила? И потом, какие женщины? — рассмеялся я, поводя рукой вокруг.
   — А я что, не женщина?! – возмущенно воскликнула моя собеседница, метнув испепеляющий взгляд.
Вот черт. Опростоволосился. Пусть Бригитта по общепринятым меркам не тянет на красавицу, но сколько в ней шарма, обаяния и темперамента! Я уже люблю её!
   — Еще какая! – сказал я, целуя ей ручки, и шикарная прическа, ставшая было взъерошенной гривой рассерженной львицы, улеглась на место. — Слушай, а ты можешь представить меня в хрустальном гробу?
   — Могу, в белых тапочках. Эти крутые туфельки до твоей кончины не доживут. Ты что, на симпозиум как в последний путь отправлялся? Нужно срочно купить новые! Kстати, представляешь, какой праздник сегодня на душе у Шлюхенморга? Идея создания Лиги именно его, а Спиро раз, и внедрился, – продолжила она беседу, беря меня под руку.
   — Ты знаешь, он разумные вещи говорит, с ним можно будет иметь дело.
   — Что бы он ни говорил, на уме у него будет одно: как скинуть мэра, и взять власть. Это политика. А ты публично обещал в политику не лезть, – затянувшись сигаретой, озадачила меня боевая, можно сказать, подруга. – Лучше сразу загрузить его по длинные уши разными поручениями, допустим, по животным с патологией. Овцебыки, крокозебры… Негр тоже, если присмотреться, левый кадр. Такими выходками, как на телевидении, подобный член Совета Лиги авторитета ей не прибавит. Вон он идет, поговори с ним. И повнятней, а то еле языком шевелишь!
   --- Так у меня в нём занозы после ежового салата!
   Негр подвалил с широчайшей улыбкой, и без вступления предложил тост за сотрудничество. Выпили.
   — Ну, давайте поближе познакомимся, что ли? Меня зовут Акваланге Лимбатуту. Мое племя самое большое на острове, имеет влияние на соседние острова. Вас величают Петро Петрович, а даму, кажется, Брунгильда. Правильно?
   —  Бригитта, — поправил я.
   —  Судя по телепередаче, она не просто переводчица?
   — Но гораздо меньше, чем жена, — кокетливо потянулась моя, исходя из таких рассуждений, любовница.
   — Вот я вижу, вы на мою юбку подозрительно смотрите. А она реликвией является, передается из поколения в поколение. Именно в ней мой дед уничтожил своего главного противника, когда шла борьба за власть на острове.
   — А каким образом уничтожил? — сделала наивные глаза Бригитта.
   — Ну-у... Традиционным, — скромно ответил Акваланге, и перевел тему: — Петро Петрович, как будем распределять обязанности? И чем начнем в первую очередь заниматься?
   — Надо бы всем троим потолковать. Подходите ко мне после бала, в номер, вместе со Спиро. Там и определимся
   Негр отошел, но желающих поговорить не убавлялось. Всем хотелось засвидетельствовать свое почтение, подбросить какую-либо идею, просто соприкоснуться с властью, к которой я еще ничуть не привык. Да и само событие не представлялось чем-то цельным, органично вписывающимся в сложившиеся реалии жизни. Уроды — это не сословие, не тайный монашеский орден, а так, вроде толстых, худых, рыжих, заик... Если, действительно, не взять в свои руки бразды правления, начнут придумывать забавы. А для серьезного авторитета на международной арене нужны серьезные дела. Как мы втроем будем выглядеть где-нибудь на переговорах, — Акваланге, Спиро и я? Трое сбоку – ваших нет? Эхма! Неделю назад я штамповал себе гробы, и думать не гадал, что потенциально — Президент. На фабрике сейчас гордятся, небось, таким-то выходцем. Хм, чуть не подумал — выродком. Витяня, глядишь, гроб с моим барельефом отчебучит. Наверное, придется увольняться, совмещение двух таких разнокалиберных должностей будет выглядеть нелепо. Да и вести себя нужно построже, а то с Бригиттой что-то распоясались. Неужели она и вправду в меня влюбилась? Или тонко играет, почувствовала возможность немного возвыситься над остальными? Утром я разглядывал в зеркало свои отвислые губы, огромные оттопыренные уши, щербатый нос, грубую кожу и эстетического удовлетворения от увиденного не испытал. Ну, подумаешь, высокий, ну, подумаешь, здоровый. А эротические тату — неизвестно, плюс или минус. Спереди еще ничего, а сзади — неопытная женщина в обморок может упасть. Бригитта любит их рассматривать. О! Ее тоже надо пристроить куда-то. Должность переводчицы она переросла, в самый раз быть каким-нибудь пресс-секретарем.
   — А? Бригиттушка? Пресс-службу потянешь?
   — М-м-м... — задумалась моя зазноба. — Потянуть я потяну. Только вот подхожу ли по внешним данным? Как, по-твоему, я уродка? — и она испытующе посмотрела на меня.
   — Еще какая! То есть, нет, что ты! У тебя... У тебя... грудь вне нормы, так что подходишь.
   — Ну, хорошо. Если твои коллеги начнут возмущаться, что я по каким-то параметрам не соответствую, обольешь меня кислотой.
ЛОБОДА
   ... Пока Малосоленко пьянствовал с итальянцем, успевшим посвятить меня в нюансы нашего будущего сотрудничества, я зажал в угол аборигена, который даже здесь не расставался с бумерангом:
   — Гробы брать будете, Шелстри? У нас широкое производство, весь континент похоронить можем. Есть с туалетом, телевизором и подогревом. Со специальной камерой для души. Какие предпочитаете?
   — Вы знаете, господин Лобода, мне нужно с вождями посоветоваться...
   — А может, вам Драч дает советы, а? Имейте в виду, он не ради дела, ради себя старается.
   — Нет, нет, он тут ни при чем. Просто не вы одни гробами торгуете. И вообще, не лучше ли крематорий построить?
   — Ну, некрасиво. Вы ж отказались от старой языческой традиции сжигания на костре. А крематорий-то же самое, не по-христиански как-то получается. Уж лучше своих мертвецов на остров Акваланге отправляйте. Там они долго не залежатся. Кстати, в цену нашего продукта входит годовое сервисное обслуживание.
   — Что это значит? Памятники будете в чистоте содержать?
   — Нет. Просто из гроба отходит маленькая трубка, в которую наши специалисты закачают состав, способный поддерживать тело в сохранности долгое время. В течение года, если возникнет горячее желание, можно «ящик» вскрыть и полюбоваться содержимым.
  — Оригинально. В мавзолее технологию позаимствовали?
   — Это еще не все, по желанию в гроб можно установить устройство, которое сообщит присутствующим о температуре воздуха за бортом, точное время, а при расставании пожелает родственникам «До скорой встречи».
   — А вот это их очень обрадует, — вождь постучал бумерангом по хрустальному фужеру, и наклонил, прислушиваясь к мелодичным звукам, голову, на которой в беспорядке разместились глаза разного цвета, нос картошкой, и раздвоенные, согласно какому-то обычаю, губы. — Давайте отложим этот разговор. В конце концов, я по другому поводу сюда приехал.
   — В общем, когда со своими на эту тему будете общаться, дополнительно сообщите, что в каждом гробу будет лежать бутылка водки «Прости-прощай». Поминальный такой напиток, употребляется в соответствии с христианскими, опять же, традициями. Вы как на тот свет провожаете?
   — Это, раздаем присутствующим по кусочку кактуса определенного сорта, с алкалоидами. Употребим, и танец воинственный танцуем.
   — О! У нас обычно после этого напитка тоже на похоронах танцуют. И потом, зачем же кактусы уничтожать, у вас и так там зелени мало.
   — Я подумаю. Меня лично вы убедили.
   Ладно, думай, парамошка кучерявый. Навестим пока Президента. Я подошел к Малосоленко, когда вокруг никого не было:
   — Здоров же ты пожрать, дядя!
   — Жру не больше, чем вы в профкоме, на корпоративчике. Здесь-то угощают, а там вы погребальные денежки со своими б... ми проедаете.
   — Ай-ай-ай... Зависть — низменное чувство, холопское.
   — Только не надо высокого стиля, здесь же не собрание. Дождетесь однажды, мы всю вашу компанию живьем по гробам рассуем, и похороним. А тебе, за то, что взятки при распределении квартир брал, тяже-е-лый памятник поставим, чтобы выбраться не смог. Чего-то на меня опять икота напала...
   — Ты! Урод! — не выдержал я.
   — Президент уродов! Ты уже директору, небось, отписал, какой я нелояльный, а я плевать хотел. Приеду — сразу забастовку организую.
   — А мы-то хотели тебя ценным подарком наградить, как передовика.
   — Засунь его себе, знаешь, куда? Настоящий передовик — наш директор, на гробах целый монастырь построил. Ничего, когда-нибудь и по нему колокола отзвонят, — и зарвавшийся Президент, увидев в глубине зала Бригитту, бросился за ней.
Ай да страшила мудрый, гад какой. Осмелел, надо же. Вдохновение через свою йогу поймал, что ли, образина этакая? Посмотрим, посмотрим, как там дело обернется. Ты теперь властью обладаешь, попривыкнешь к привилегиям, познаешь вкус нетрудовых, так сказать, доходов, по-другому запоешь, — думал я, сидя за огромным опустевшим столом. Мощным всплеском аккордов грянули звуки музыки, начался бал-маскарад. В усыпанном конфетти, расцвеченном огнями зале кружился сплошной хоровод развеселых уродов, и было не понять, кто из них в маске, кто без. Чем зажигательней становилась атмосфера вокруг, тем тоскливей становилось на сердце. Не мой это праздник…
   — Слушай, чего ты загрустил, чистоплюй? Может, с подружкой тебя познакомить? Она знает в гробах толк. А уж венки какие делает – для тебя самый лучший изготовит, — прогудела мне в ухо невесть откуда взявшаяся рыжая пассия сивого Президента, который в это время счастливо ковырялся в носу поодаль. Я вышел на балкон, сел в мягкое, удобное кресло, и задумался...
   ... Несколько чрезвычайно живописных уродов медленно танцевали, взявшись за руки и сомкнувшись в круг, странный танец. В центре круга лысый толстячок-парикмахер, похожий на одного из мастеров фабрики, стриг клиента, уминающего во время этой процедуры суп из огромной железной чашки. Клиент был так захвачен танцем, что не заметил, как поначалу жидкий суп постепенно загустел от падающих в него волос. Парикмахер был также увлечен исполнением танца, постоянно оглядывался, поэтому стриг не глядя, и уже успел отхватить от головы и ушей несколько кусочков кожи. Клиент не реагировал на это — был голоден. А танцоры так увлеклись процессом стрижки и поедания супа, что не заметили появившегося в дверях слепого нищего, который постоял, прислушался и, не услышав ничего, кроме топанья ног, скрежета ложки и скрипа ножниц, двинулся с протянутой рукой в центр живого круга. Дойдя до клиента, ощупал его лицо, руки, сунул палец в чашку, облизал его и замер с тоскливым и виноватым выражением на грязной физиономии. Ножницы, щёлкнув раз-другой, остановились, танец прекратился, только у одного танцора медленно опускалась вскинутая выше головы нога, опустилась, стало совсем тихо. Слепой тихонько заскулил от пугающей тишины, от тягучей неизвестности, и опять затих. Наконец, клиент громко пукнул (отчего слепой беспомощно забарахтал руками), встал, сунул незрячему бедолаге ложку, чашку, усадил и стал рассматривать себя в зеркало, висевшее на потолке. Парикмахер, смачно просморкавшись и вытерев руку и нос о рубаху пришельца, усердно заработал ножницами, слепой — ложкой, уроды, перемигнувшись, снова затанцевали, а клиент, не обнаружив на положенном месте одного уха, сел на пол и заплакал...
Фу ты, что за чертовщина, задремал я, оказывается. Поднялся и прошел в зал, где только что выбрали «Мисс Лигу». Ну, конечно, ей стала лошадка Бригитта, которой подарили (сена бы, сена) какую-то штуку от известного в Ошалелло ювелира, и теперь ее спешили поздравить уважаемые страхолюды. Но она все искала кого-то глазами, и, заметив в одном углу скопление народа, поспешила туда. Мне тоже стало любопытно — что там? На небольшом диванчике спал, положив руку под голову, Президент, а рядом тщетно хлопотал, пытаясь его разбудить, людоед Акваланге. Вдруг, со словами «Он пьян, ничтожество! Кого вы выбрали?!» из-за спин выбрался Драч с огромной шишкой на голове (память о неудавшемся вторжении) и вылил на голову Малосоленко ведро воды. Тот сразу вскочил, не понимая, чем обязан такому пристальному вниманию, к восторгу толпы снял мокрые рубашку и майку. Носатый карлик, молчаливо стоявший в стороне, мигом преобразился и забегал вокруг Президента, обнюхивая длинным носом непристойные татуировки, густо усеявшие грудь и спину Малосоленко.
   — Вы знаете, пожалуй, с вами можно иметь дело, заявил он, закончив осмотр. Тот наклонился к уху итальянца и что-то прошептал.
   — Но почему именно туда? — вскричал карлик.
   — Тогда… — ещё не очухавшийся Президент наклонился к длинноносому малышу во второй раз, после чего последний заорал, как резаный, и вытащил пистолет, но тут же, оценив ситуацию, спрятал обратно.
   — Что же будет, в конце концов? — запричитала высокая и бесцветная, как застиранное полотенце, жена карлика, мелькавшая всюду его удлиненной тенью.
   — А, в конце концов, — орал вконец отвязавшийся Малосоленко, — будет один большой конец. Большая конечность.
   — Ах, что вы мне предлагаете, негодник, — всплеснула верхними конечностями давным-давно забывшая как звучат плоские шутки, женщина.
   — Сами напрашиваетесь, мисс, или даже фрау. Кстати, уточняю, конец будет не мой, то есть не мне, но тем, кто не с нами. Вот вы с кем пребываете, упрощенно так ответствуйте.
   — Я?? Да я с мужем, между прочим, а вот вы... — разгневанная супруга не вмешивающегося в диалог маленького носатика повернулась к Бригитте, которая откровенно ржала, отвесив нижнюю челюсть. — Вы...
   — Да, ладно, мать, любовь у нас, что ты в самом деле. Будь со своим приложением до второго пришествия, если вдруг носом во сне не проткнет насквозь.
   — Он вам не приложение, а крестный отец, и теперь этот гробокосмический проект ему до одного места.
Тут крестная мать повернулась к Президенту задом, и похлопала по крупному мослу, выполняющему роль задницы.
   — Какой-какой проект? Мне об этом ничего не известно, — напыжился, предварительно икнув, шеф Лиги.
   — Спать будете спокойно! — выпалила защитница маленьких отцов большого семейства, но тут итальянец подбежал к ней, выдал несколько яростных фраз, и увел с поля зрения.
                МАЛОСОЛЕНКО
   В самом конце бала передо мной возникла маска Арлекино, и голосом мэра произнесла:
   — Друг мой! Не от слез ли счастья вы мокры?
   — От них, от них. Сижу, счастьем в уголочке обливаюсь...
   — Этого сумасшедшего старика я приказал вывести. Потом с ним разберемся, — снял маску Шлюхенморг, и сел рядом. --- Ближайшие планы еще не обсуждали?
   — Все времени как-то не было. Вечером соберемся, обсудим.
   — И этот, пес, тоже?
   — А почему без него? Зам все-таки.
   — Не верю я блохастому. Его предки тут делов натворили... В чемоданчике у прапрадеда знаете, что лежит? Угу? Там находятся, как это ни странно звучит, умные мысли.
      — ??
   — Ну, это образно говоря. В средние века жил в нашей местности один безумный старик, одержимый идеей создания гармонии в природе. Задумал он изобрести вещество, способное дать возможность мыслить деревьям, животным, букашкам. И кое-что ему удалось, в частности, с собаками. Вот эти-то собачки, нахватавшись верхушек, потихоньку взяли власть в городе в свои лапы. Выбрали главаря, Спиро Первого (потом даже памятник ему поставили), стали размножаться... Ну, к чему это могло привести? И вот однажды наиболее решительные горожане, обеспокоенные будущим детей, восстановили статус-кво. Собачек разогнали, безумец-гармонист спился и умер, вещество куда-то затерялось. Так что прапрадеда моего «Спасителем» назвали не только за геройское поведение во время наводнения, но и за то, что предотвратил всеобщую анархию среди животного мира.
   — А говорят, что собак просто истребили, — необдуманно заметил я.
   — Будем считать, — мэр надел на лицо маску и плеснул в глазницы острый взгляд, — информация не соответствует действительности. Ого? Угу! В конце концов, Спиро же живой.
   — Теперь далее, — он отбросил маску в сторону, и заговорщицки улыбнулся: — Есть такая вот мысль. Совсем неплохо, если одним из основных направлений работы Лиги станет деятельность в защиту экологии. В этом русле полезно будет подключить фабрику, на которой вы работаете.
   — Каким образом?
   — Мы тут с несколькими специалистами в различных областях решили провести один любопытный эксперимент. Люди гибнут, как мухи, хоронить, в принципе, уже сейчас негде. Почему тогда гробы на орбиту не запускать, в космическое пространство? Места там много, на миллион лет хватит. Загрузим весь этот перигей-апогей. Кстати, директор «Гробдревесины» дал предварительное согласие на участие в проекте и обещал помочь с пусковыми установками.
   — И что? Повезем сюда гробы из России?
   — Зачем? Только первое время, потом филиал откроем! А знаете, сколько желающих полетать после смерти? Не душой, а телом? Очень выгодное дело. В дальнейшем за дополнительную плату можно для родственников устраивать разовые встречи-расставания с порхающими саркофагами.
   Шлюхенморг залился идиотским смехом, проводя, как гребнем, пальцами по бороде.      — В общем, — закончил он, — прямая выгода и городу, и Лиге, и фабрике.
   — На первый взгляд, действительно, привлекательное, хотя несколько необычное предложение. Но осуществимо ли все это технически?
   — Вполне. Ученые из ваших же НИИ все просчитали. Но есть одна просьба. У вас забот сейчас без того хватает, и у меня их много. Пусть этим проектом займутся наши помощники. Курировать строительство будет Хью Пантерас, человек господина Блондини. Вы его уже видели. А куратором с вашей стороны мог бы стать тот малый, с которым вы вместе прибыли.
   — Лобода, что ли?
   — Ну да. Директор ваш попросил. Он ведь ваш коллега, значит, имеет представление о сути вопроса.
   — Какого вопроса? Он бухгалтер по профсоюзной линии, и в технологии производства гробов ничего не понимает. А уж в космических вопросах тем более. И вообще, для меня он — как для вас Спиро.
   — Вот и займите делом, чтоб не мешал. Я долго разрабатывал свою доктрину о помощниках. Правильно, когда помощники работают, а шеф помогает, контролирует, а не наоборот, когда шеф работает, а помощники подсиживают. Ладно, на сегодня все. Поехал домой. Подвезти? Остаетесь? А с Бригиттой вы уже того, ого-го?...
Так вот о каком проекте заикнулась жена итальяшки. Вообще, надо следить за своим поведением, грубовато, по-хамски с ними обошелся. Кругом теле, фото, а я как-никак великую державу представляю. Целая страна — колоссальное уродливое явление в мировой истории. Уродливая политика, членистоногие политики... Ба, совсем забыл. Аркашка, милый друг, тоже, небось, вещества хватанул, о котором мэр рассказал. Точнее, кто-то из его предков. Значит, интеллект по наследству передается. Мощная штука! Когда нудный алкоголик заведет очередную пустобрешь, надо будет напомнить ему, что без вещества он дурак дураком.
   Ночью в гостинице, строго за чаем, состоялся содержательный разговор. Присутствовали Акваланге, Спиро, Лобода грел уши поодаль. Бригитта ухаживала за гостями.
   — Давайте, мужики, определяться — начал я, когда все расселись.—Послезавтра последний день работы форума, после чего делегаты разъедутся. Они должны знать, что собирались не зря, что мероприятие не превратилось в дешевый междусобойчик. Лига есть, есть Совет Лиги, в который входим все мы, плюс мэр. Нужен устав. Его разработкой, с учетом мнений и пожеланий делегатов, займусь ночью, а утром будем обсуждать, уточнять, принимать. Теперь говорите, чем бы хотели заниматься вы?
Акваланге встал, одернул юбку и заходил по комнате, что-то бормоча себе под нос.
   — Наверное, спорт, туризм, здравоохранение, — разродился он, наконец.
   — А подробнее?
   — Деятельность любой организации упирается в финансы, поэтому целесообразно, для накопления средств, создание сети коммерческих предприятий, туристической фирмы, например. Маршруты можно разработать интересные, в частности, в места компактного проживания уродов...
   — Извините, что вмешиваюсь, но мне кажется, вы не с того начинаете. Есть очень важный вопрос, который нельзя обойти вниманием, — оторвалась от чая Бригитта. — Нужна, скажем так, эталонная карта для определения уродства. Иначе не исключена неразбериха. Может быть, придется, исходя из величины изменения внешности у каждого конкретного индивидуума, ввести градацию: урод первой степени, второй, третьей...
   — А это уже простор для махинаций, — не вытерпел Спиро, лязгнув крепкими зубами. — Придется создавать комиссию... Уроды, допустим, третьей, самой тяжелой степени, захотят каких-нибудь привилегий, и пошло-поехало. Хотя, насчет документа с основными определениями я согласен. Наверное, для спорных случаев потребуется экспертный совет. Извините, Акваланге, продолжайте.
   — Ничего, вы оба как раз по теме. Дело в том, что, говоря о здравоохранении, я хотел затронуть тему медицинского страхования членов Лиги, и здесь, действительно, без основополагающего документа не обойтись, тем более, что для совсем уж тяжёлых случаев нужно предусмотреть какие-то льготы, преференции. Ну, а под разделом «Спорт» имелись ввиду различные массовые шоу, карнавалы, фестивали.
   — Спасибо. Возражений не будет? Тогда вы, Спиро.
   — Я давно определился. Это, в первую очередь, программа «Гармония во имя мира», то есть проекты интеллектуализация животного мира и отстаивание прав уродов, независимо от видовой принадлежности, во всех международных организациях. Для этого нам потребуется штатный юрист.
   — Как я понял, вы собираетесь заняться повышением интеллекта только уродливых животных? — полюбопытствовал Акваланге.
   — Согласитесь, что у Лиги могут быть Программы, не обязательно связанные с жизнедеятельностью уродов. Если направление перспективно, повышает авторитет организации, приносит ей дивиденды, то, как говорится, Бог в помощь?
   — А насколько оно перспективно? — вступил в разговор молчавший до сих пор Лобода.
   — Тут нужен маленький экскурс в историю. Вы уже знаете, что в средние века городом управляли собаки, ибо они были вполне разумны. Философ один, добрейшая душа, в результате применения вещества собственного изготовления наделил их интеллектом, соответствующим интеллекту доктора наук. Но некоторым шестеркам во главе с прапрадедом нынешнего мэра, это не нравилось. Однажды они заживо сожгли бедного мыслителя и перебили всех собак. Почти всех, — голос Спиро дрогнул. — Разрушили памятник Спиро Первому и перечеркнули историю. А вещество куда-то пропало. От отца мне достались кое-какие записи этого гения, формулы. Попытаюсь воссоздать. Вот такое дело. Ну и второе, чем бы мне хотелось заняться, — отвлекся он от грустных мыслей — освоение дна мирового океана. Это направление чревато научными и даже финансовыми, как это ни парадоксально звучит, открытиями.
   — То есть? — спросил я, удивляясь стереофоничности интересов Спиро.
   — На дне морей и океанов, в трюмах затонувших кораблей лежат огромные сокровища. Пора найти им применение.
   — Сокровищами интересуются многие, но пока никто не достал ни монеты. Зато на дне остались многие.
   — Есть кое-какие соображения. Пока рано говорить, время покажет.
   — Ну, что же, я доволен услышанным. Работы непочатый край, от всех нас потребуется терпение и... умение, такое вот банальное напутствие. Теперь, что касается Бригитты. Если возражений не будет, я хочу назначить ее пресс-секретарем Лиги, с приданием функции менеджера по рекламе. Ведь штат пока содержать не на что.
   — Спасибо за доверие, шеф, — заявила Бригитта, уверенно глядя мне в глаза.—Но мне хотелось бы отметить, что реклама предполагает показ товара лицом, поэтому есть такая просьба к руководству Лиги: критичнее оценивать свой внешний вид, высказывания, поведение...
   — Знаю, в чей огород копье полетело, — нахмурился Акваланге. — Хорошо, в будни буду носить цивильную одежду. А вот Спиро, например, лысый.
   — А я что, я ничего, — шмыгнул мокрым песьим носом, как деревенский подросток, искатель затонувших сокровищ. — Просто поклялся, как формулу вещества восстановлю, так начинаю волосы отпускать. Да и не такой уж большой это криминал. Вон, Петро Петрович, вообще уснул во время бала.
   — Устал с дороги, то, сё… Давайте не будем заострять внимание на негативе, просто с пониманием отнесемся к сказанному. Действительно, на нас должны равняться остальные, иначе толку не будет, – от смущения я готов был провалиться сквозь землю.
   — Очень своевременная мысль, — закинул ногу на ногу Лобода.
   — Извините, Петро Петрович, вы сказали, что господин Лобода также член Совета, но он нигде в дебатах не упоминался. И вообще, ему пора в салон красоты, наводить дальнейший лоск, что он тут делает? — развел руками Спиро.
   — Нет, это я оговорился. Господин Лобода, если он не возражает, становится координатором коммерческой программы, основанной на запусках на орбиту гробов с усопшими. Естественно, под моим общим руководством. Эта идея принадлежит мэру, и он довольно логично доказывает ее прибыльность.
   — Но... Я... Так неожиданно... — занервничал, зло посмотрев на меня проглотивший горькую пилюлю бухгалтер.
   — Директор фабрики в курсе, — подмигнул я ему. — А если не согласны, счастливого пути, потому что больше вы Лиге никаким боком не светите. Рожей не вышли. Для определения первоочередных задач и подготовки производственного цикла при работе в новых условиях вы завтра же отправляетесь в Россию. Возражений нет? — окончательно добил я его.
   После минутной тишины, в которой звенели, сталкиваясь, мыслеобразы проклятий Лободы, слово опять взял Акваланге:
   — Извините, господин Президент, но мне кажется, в данном случае вы используете в корыстных целях служебное положение.
   — Ну, спасибо, уважаемый Акваланге, под статью подвел. Лично я ничего с этого иметь не буду. Вся прибыль, после вычета расходов, поделится между «Гробдревесиной», мэрией и Лигой. Почему в партнеры выбрана фабрика из России? Потому что сотрудничество с ней обойдется дешевле, чем с западными фирмами. Тем более, что и космическая техника будет российской. Ребята, давайте доверять друг другу, — такое дело начинаем! Мы же открываем человечеству, которое давно топчется на месте, новые горизонты на пути к будущему. Нравственная основа всех наших начинаний послужит магнитом, притягивающим светлые, красивые идеи для построения нового общества. Ура!
                ЛОБОДА
   ... Когда расходились, Спиро, который только что после провозглашённого Малосоленко «ура» взвыл даже не по кобелиному, а тупо по свинячьи, фамильярно похлопал меня по плечу:
   — Вот и увиделись, вот и поговорили.
   — По-моему, нам лучше держать дистанцию. Я с детства собак не переношу.
   — А меня носить не надо, попрошу, когда потребуется. Как ни дистанцируйся, теперь мы в одной упряжке, — усмехнулся он.
   — ... с мэром, — добавил я. – Вы, я слышал, большие друзья?
   — Мэр — понятие относительное, выборное. Сменяемое, в общем, или удаляемое. Кстати, Шлюхенморг — он еще тот Трупенсук, не зря это дело затеял. Президента мы в обиду не дадим, а вот кто за вас хоть ломаный грош даст?
   — Хм, меня что, на распродажу выставили? Это на собак торги устраивают. А ещё вязку производят с породистыми суками. Но судя по очаровашке Лизе, ваше уникальное лысоговорящее потомство ждёт ближайший пруд. Соседи утопят, чтобы дети не пугались. Но-но, убери лапы, поцарапаешь…
Ночью Малосоленко удалился куда-то со своей мадам, а я долго лежал на кровати, глядя в потолок. Я начинал ненавидеть этого упыря. Нет, ничего неожиданного в том, что придется заниматься летучими гробами, не было, Нестор предупреждал об этом. И все, что говорил гадкий пес, — ерунда. Но где справедливость? Что за перемена обстоятельств?
   Утром в день отъезда на родину решил походить по городу и случайно зашел в лавку, на витрине которой красовались сувениры, журналы, прочая мелочь. К моему изумлению, хозяином лавки оказался Драч, и торговал он в этот момент не чем иным, как фотографиями, на которых в неприличном виде и в неприличных позах были засняты Малосоленко и Бригитта. Маленькие глазки Драча судорожно заскакали, и сам он растерянно залепетал:
   — Не ваше дело... Это частное предпринимательство. Будете бить — заявлю в полицию.
   Я в раздумье походил по лавке, прикидывая, как поступить, затем отобрал у начинающего обрастать мхом старика пачку фотографий, и отправился обратно в гостиницу. Вот и все, господин Президент, остались вы в дураках. Мы вас из профсоюза исключим, и с позором уволим за недостойное поведение. Фотографии в Интернете разместим. В цирк пойдете, народ смешить, вместо того, чтобы его баламутить. А гробы можно запускать и без участия Лиги, хотя если назначить верховным жрецом всех квазимод Шелстри, допустим, то он споёт нужную песню. Скинуть цену на гробы для соплеменников, и квазижрец посыплет пеплом покорности кудрявую головёшку.
   ... Самолет тихо урчал, неся в своем вместительном брюхе всего с десяток пассажиров. Я принял прямо из рук улыбчивой стюардессы бокальчик вина, и уютно устроился в кресле...
   ... По степной, краями в цветах, утоптанной дороге неслась пятерка лысых собак, которой весело погоняли я, мэр и носатый итальяшка. Мы снисходительно отпускали шуточки, изредка постегивая кнутами псов по впалым бокам, хотя они и так неслись резво. На полу кэба, несущегося неизвестно куда, в изобилии валялись бутылки с горячительным. Уже изрядно подпитый мэр стоя, с развевающейся бородой, кидал подальше вперед куски мяса, но поскольку никакой возможности подхватить их с земли не было, псы могли уловить только скребущий пустые желудки аромат.
   — Держись поближе ко мне, — кричал городской голова, передумав бросать очередной кусок на дорогу и засовывая его мне в рот, — не пропадешь. Тут сильно качнуло на повороте, и, чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за нос карлика, выгибая длинный отросток кверху. Тот что-то замычал по-матершиному, и дал пинка мэру, свалившемуся за борт нашей повозки вместе с поводьями в руках. Собаки резко дернули в сторону, и кэб перевернулся. Когда я очнулся, псы, скаля зубы, стояли вокруг нас троих, оставляя, впрочем, узкий проход, куда нам следовало направляться. А направляться нам следовало к сбруе, как стало понятно чуть позже.
   — Мама миа, — причитал итальянец, — какой вы болван, Шлюхенморг, я ведь даже не знаю, как это одевается, — и потирал расцарапанный нос.
   — Сейчас научим, — проявил готовность помочь один из плешивых кусак.
   — Имейте ввиду, я хотел вас покормить, просто времени остановиться не было, — заискивал мэр, заглядывая в глаза псам, еще тяжело дышавшим после длительной гонки.
   — Мы отблагодарим, — учтиво сказал тот, кто запрягал итальянца и, подняв с земли кнут, оскалил в улыбке зубы.
   Они собрали разбросанные вокруг бутылки и пакеты с едой, уселись в кэб и один, давая старт, выпалил в небо из отобранного у носатого пистолета. Собачки разумно рассудили, что в полный рост мы сможем бежать гораздо быстрее, чем на четвереньках, и приготовились хорошо, с ветерком позабавиться. Первый раз пили, как было сказано, за фортуну, пили, видимо, из горла, по кругу, так как рюмки разбились при нашем падении, а увидеть все в действительности не было никакой возможности. Происходило это в тот момент, когда мы, спотыкаясь, одолевали небольшой подъем.
   — Ну-ка всыпь тому, кто в центре. Сачкует, ублюдок, — с ужасом услышал я, находясь именно в центре. В следующее мгновение кнут ожег мою спину, и пришлось, скуля во весь голос, поддать ходу. Очередной тост (за собачье братство) прозвучал на конечной точке подъема, после которого начался спуск. Под свист и улюлюканье мы перешли на галоп, ибо теперь кэб мог наехать на нас и раздавить! Борода Шлюхенморга опять развевалась по обе стороны щек, но поправлять ее было некогда, а итальянец, изнемогая, рыл носом землю. Я, протерпев сколько мог, закричал: «Ссать хочу», и услышал в ответ добрый голос стюардессы:
   — Мистер, туалет в конце салона.
   Не дай бог, это вещий сон, — думал я, пробежавшись по самолету туда-обратно. Вообще, мне почему-то частенько снятся такие нелепые истории, хоть книгу пиши. С чем это связано? Или у всех так? Главное, хорошо запоминается, со всеми подробностями. Я запросто могу перечислить все цветы, растущие вдоль дороги, по которой мы неслись. И вспомнить, сколько было тостов. Если бы не мэр, оболдуй, не нами, а мы до конца погоняли. Увы, как изменчивы обстоятельства.
Фабрика встретила открытыми воротами, из которых вывозили целую машину (как потом выяснилось, для сгоревшей по причине перепоя бригады пожарников) гробов. А за воротами уже раскрыл объятья незабвенный Нестор Северьяныч.
   — Что ж ты подводишь, гаденыш? — горячо дышал он мне в левое ухо.
   — Все нормально, шеф, все нормально, — не менее горячо дышал я ему в правое.
— Что нормально? — вопрошал он уже в кабинете. — Вот это? — и стучал пальцем по    газетной фотографии, на которой мы с Бригиттой объясняемся у двери в туалет.
   — В любом деле накладки случаются, а с этой рыжей сучкой и подавно можно пролететь. Как она Малосоленко в оборот взяла! А ведь простая переводчица.
   — Уже не простая. По «ящику» их вместе показывают, а тебя рядом не видно. Ну ладно, давай прикинем, что получается. Уродец наш стал Президентом, это скорее хорошо, чем плохо. Теперь, глядишь, гробы продвинем по Европам. Как раз новое оборудование закупили. Только вот не уйдет ли он в свободное плавание?
— Да уже ушел. Говорит, что плевать на всех хотел, а я из старшего группы в адъютанта его превосходительства превратился. Хорошо, что мэр уговорил его поручить ведение «гробокосмического» проекта мне.
— А это главное! Хотя, конечно, не мешало бы его на какой-нибудь крючок поймать, чтобы если зарвется — приструнить.
— Ну что ж, взгляните, эти фотографии пока в газету не попали, — не без гордости сказал я, показывая отобранные у Драча снимки.
— О-о-о! Лучше, чем в «Плейбое». Сам, что ли, снимал? Да ладно, не смущайся, мне без разницы. Теперь вот что. Нужно подготовить перечень оборудования, необходимого для открытия филиала, и список сотрудников, желающих по контракту работать в Ошалелло. Пусть их возглавит лучший мастер, как его, Витя, с розочкой. А сейчас отдохни пока, пообщайся с людьми, мы тебе тут премию выписали. Вечером — банька...
— Нестор Северьяныч, — обернулся я у порога, — вы свои сны помните?
— Что? Сны? Ну, ты даешь! Некогда, дружок, некогда, планов опять разных много. Фотостудию вот организую прямо на фабрике. Прежде, чем в гроб жмурика уложить, друзья и родственники смогут сфотографироваться с покойником, поставленным в сидячее положение. Даже глаза будут открыты: веки специальным составом опыляют, и они каменеют. Потом стамеской закрывать приходится. Зато, какая радость для близких, — взрослые с боку поддерживают, дети на коленки усаживаются... Эх, все-таки по жизни мое предназначение приносить людям счастье.
Шеф самодовольно зажмурился, а я тихонько покинул кабинет. Это, наверное, родовая травма ему такую патологию обеспечила. Интересно, сам бы он захотел таким образом осчастливить семейство, или пожелает быть замурованным в стену собственного дома? В принципе, даже в таком желании нет чего-то особо аномального, так ведь захочет, чтобы на улице осталось пол руки или пол ноги. Вечером, в бане, я поинтересовался у директора на этот счет.
— Помнишь, как там, в песне: «Есть только миг между прошлым и будущим... ?». Миг! Проживи его весело! Не смотри на других, идиотов много. Любая ханжа из тех, кто осуждал поведение... ну, например, Мэрилин Монро, с удовольствием бы отдала 10 лет жизни за одну ночь с американским президентом. Не все решаются уйти от обыденности и рутины повседневности, но каждому дается такая возможность. А творческой личности вообще жить в плену условностей губительно. Поддай-ка пару. А-ах! У-ф-ф... Меня... даже... деньги... сейчас не так интересуют. Что мы тут имеем-то, в конце концов? Так, мертвецкие чаевые. Замочи веник. Так вот, умру я очень необычно. Я умру никак! Оказывается, в Америке давным-давно существует компания «Трансвремя», специализирующаяся на добровольном замораживании людей, которым грозит неминуемая смерть от неизлечимых болезней. Дело в том, что при температуре минус сто пятьдесят три градуса человек постареет в таком состоянии на одну секунду за миллион лет. Вот и лежат они, голубчики, ждут часа, когда человечество сможет лечить эти болезни и найдет, наконец, рецепт вечной молодости. И я рядышком пристроюсь.
— Так можно и у нас где-нибудь в Магадане закопать, там все минус двести будет, ещё лучше сохранитесь. А вдруг разбудить, то есть разморозить, некому будет?
— Меня разбудят! Оптимистом надо быть, господин помощник главного урода.
После этих слов господин главный оптимист бухнулся с разбега в бассейн, а вынырнув, закончил:
— И хватит об этом. Пора переходить к следующему вопросу. Запускай девочек. Я тут уродок из одного московского салона пригласил, чтобы ты не отрывался от ошалелой действительности. Думаю, в каком месте у них не хватает, они другим местом восполняют.
Наутро с тяжелой головой я знакомился с документацией на линию, осматривал ее саму, отбирал рабочих. Техника была, что надо. От сканирования эскиза до выхода готовой продукции проходило ровно 15 минут, а это 32 гроба за 8 часов. При круглосуточной работе — 96. На первых порах хватит. Доукомплектование изделий различными системами жизнеобеспечения (так было написано в инструкции) по желанию заказчика. Да, пришли другие времена, теперь вместо плотников, резчиков, обивщиц нужны были дизайнеры и наладчики электроники, то есть на фабрике, по всей видимости, намечались сокращения. Слава богу, не моя проблема. Мне надо доставить груз до места назначения, и как можно быстрее начать выдавать такую необходимую человечеству тару для утилизации определенной его части.
— А вот и руководитель филиала, — услышал я голос шефа, и обернулся. Он стоял рядом с высоким военным в очках.
— Познакомьтесь. Эдуард Лобода, наш миссионер в Ошалелло. Генрих Иванога, командир одной из космических частей, который раздобыл стартовый комплекс для запуска наших изделий в околоземное пространство. Пока все складывается замечательно. Вся техника поплывет одним транспортом, а большего и желать грешно. Только одно беспокоит, генерал. В документах полный порядок? А то с таможней возникнут большие сложности.
— У военных всегда порядок! Гуманитарная помощь от правительства —правительству. Кто ж проверять будет? Честь имею! — откозырял вояка и направился к стоявшей неподалеку машине.
— Видал? Честь он имеет, и все тут, — развел руками шеф. — Откуда ей взяться? Даже предоплаты не потребовал, говорит, потом рассчитаетесь. А ведь не швейная машинка, стартовый комплекс, такой же, как и для запуска спутников. Интересно, с какого космодрома сняли? Ты представляешь, на какой уровень выходим? Ну ладно, смотри сюда. Вот факс пришел от Малосоленко. Как раз мастера этого, моего зятя-неудачника, требует прислать со всей его коллекцией гробов. Ну и пусть себе грузится на здоровье. Образцы на выбор будут, верно? Так, что-то еще... А! Слушай, забери мою дочь с собой. Какую-нибудь должность придумай, к примеру, почетной запускающей назначь. Сидит она дома без дела, чахнет. И два ее диплома пропадают, и все таланты. Может, там встряхнется, себя найдет.
Я попытался образно представить себе, как встряхивается эта высокомерная, флегматичная толстушка, сутками дремлющая в отделе кадров, но ничего не получилось. Не в папашу пошла, без полета мечты.
— Теперь самое главное, — прервал мои мысли заботливый отец. — Итальянца там заприметил, шнобелистого?
— Уже переговорили.
— Сеньор Блондини является основным спонсором проекта, поэтому нужно с вниманием относиться к его замечаниям и пожеланиям. Правда, его жена малость чокнутая и везде свой нос сует, как будто его носа не хватает. Постарайся с ней не конфликтовать.
— С ними обоими уже Малосоленко конфликтует.
— Что?! Вот еще новости! Ты там смотри за ситуацией. Н-ну что, по срокам выходит, техника прибывает в порт назначения через две недели. Готовить и обслуживать ее будут двое прикомандированных вояк. Твоя команда вместе с ними поплывет. А вот тебе (и Лизе) нужно отправляться прямо завтра. Площадку готовить, с Лигой состыковываться. Попробуй убедить Малосоленко, что им хватит одной моральной, так сказать, прибыли с этого проекта. А мы за аренду помещения под представительство Лиги будем платить. Ну, а если не выгорит, тогда... будем думать.
— А мне показалось, что всем рулит тамошний мэр, — высказал я свои соображения.
— Шлюхенморг? Нет, он просто денег хочет, потому и цену себе набивает. Над ним покруче ребята сидят, но это уже не наше дело.
МАЛОСОЛЕНКО
... Весь прошлый день оказался забит до отказа. Ночью мы с Бригиттой корпели над составлением Устава из двадцати пунктов, где указывались цели и задачи Лиги, закреплялись права и обязанности ее членов, определялась сумма ежегодных членских взносов и т. д. Утром перед делегатами были озвучены основные направления, которые мы выбрали ночью в гостинице. Им предлагалось по желанию участие в любом из них, а также не запрещалось вносить свои идеи на рассмотрение Совета. Единогласно избрали Ошалелло штаб-квартирой Лиги, а мэра почетным уродом. Спешно созванный экспертный совет изрядно попотел над созданием эталонной карты уродства. Действительно, трудно определить, начиная с какой позиции уши, глаза, рот и прочее являются нестандартными, какова должна быть оптимальная разница в длине ног, рук, их кривизне и укомплектованности. А бородавки, прыщи, родимые пятна? Косоглазость, кособокость, горбатость? Споры, например, разгорелись вокруг лысины, и в результате плешь, если на ней не имелось язв и шрамов, в число признаков уродства не вошла, а вот гермафродиты прошли на «ура». Инвалидность также рассматривалась со всех сторон, и решили причастными к уродству считать только тех, у кого имеются явные признаки изменения внешности, в частности, обширные следы ожогов на лице. Уроды с умственной отсталостью, отклонениями в психике членству не подлежали, но находились под покровительством Лиги. Для выработки окончательного варианта документа была создана рабочая группа, которой предстояло заниматься этой темой еще неделю. В заключение я поблагодарил всех присутствующих и огласил содержание первого проекта, который уже начинал претворяться в жизнь. Возражений против заполнения околоземного пространства гробами не последовало, и на этом стали прощаться. Я смотрел в зал, заполненный коллегами и друзьями, которые разъедутся по домам окрыленными. У них теперь есть Лига! Год, отпущенный мне до переизбрания, начался. Конечно, всё ещё сыро, над всем ещё надо работать, но начало положено!
После обеда мэр пригласил членов Совета посмотреть место, отведенное для строительства гробометательного», как он выразился, комплекса.
— Здесь будет расположен модуль «А» — стоянка, ритуальный зал с органом, морг, ресторан для поминальных трапез с условным названием «Звездный скиталец». Отсюда по плывущей дорожке покойник направляется к модулю «Б», техноцентру погребальной тары, где состоится окончательное прощание с телом и помещение его в заранее заказанную модель. Дальше он на специальном конвейере перемещается уже один-одинешенек, к модулю «С», то есть стартовой площадке. Там гроб помещают в капсулу, которая после запуска сама раскроется в точно заданном участке околоземного пространства, катапультирует гроб и возвратится на землю. Предполагается, что гробы для удобства и порядка будут размещены на одной орбите, друг за другом, под порядковыми номерами. После просмотра запуска и получения видеокассеты с этим памятным событием друзьям и родственникам предложат на выбор посещение дискотеки или казино.
— А без них нельзя обойтись? — мрачно спросил у меня Спиро, демонстративно не разговаривающий с мэром.
Шлюхенморг, все это время бегавший по огромной площадке и махавший в разные стороны руками, возбужденный и окрыленный, остановился как вкопанный, и враждебно посмотрел на пса:
— Господин Президент! Казино ладно, бог с ним, и так прилично потратятся, но на дискотеке я настаиваю. Люди по-разному отмечают такое событие. Одни радуются, что человек избавился от мучений, другие радуются, что избавились от человека… Что думают остальные господа?
Акваланге неопределенно пожал плечами, закованными в цивильный костюм, и заковырял землю ботинком сорок девятого размера:
— У нас тоже, в общем-то, ритуальные танцы исполняют...
— В любом случае, это демократично. Новый взгляд на старую проблему условностей при переходе живого организма из одного состояния в другое. Захотят танцевать — пусть танцуют. А казино, действительно, уже слишком, — подытожила Бригитта, также одетая по такому случаю в строгую двойку. Она была особенно хороша сегодня, и ее рыжая грива переливалась в лучах яркого солнца, явно с насмешкой наблюдавшего за всем происходящим.
«Господи, прости нас, если ты есть. Какое кощунство задумали, и в каких масштабах! Еще неизвестно, как отреагирует мировое сообщество, деловые круги, связанные с авиаперевозками... Хотя, в космосе и так разного дерьма навалом, и никого это не беспокоит. В крайнем случае, можно будет продумать вариант с уничтожением гробов после столетней, скажем, вахты, или предусмотреть их складирование, в случае затоваривания, на одной из ближайших планет». От этих мыслей мне стало почему-то смешно. Ишь, зарассуждал, как государственный муж. Планетарные проблемы решаем, ядрена морена. Верхом на гробах к далеким звездам, к высокой мечте!
— Дорогой! Дорого-ой! — очнулся я от того, что Бригитта дергала меня за рукав. Все высокопоставленные члены глядели на Президента, который быстро заменял беззаботную, шире варежки улыбку на глубоко озадаченный вид за все ответственного человека:
— Ну, что же, посмотрим, что из этого получится. Лишь бы освоению космического пространства не помешать…
— А это и есть высокотехнологичное освоение космического пространства! Более того, в этом деле присутствует морально-этическая составляющая: мы не ставим крест на наших близких, они и после смерти участвуют в глобальных процессах по изучению и освоению всех этих внеземных проблем. Да, мы по трупам пойдём в наше великое и высокое будущее, и я не думаю, что кто-то из них будет против такого постпродажного продвижения своей судьбы и своего тела к дальнейшей эксплуатации.
— Что значит «постпродажного»? Человек умирает, кто кого при этом продаёт? — в недоумении поглаживая плешивый лоб, поинтересовался Спиро.
— Ну да, ещё и собаки будут рассуждать о судьбах человечества. Ого! Я так думаю, что в момент смерти сам покойник заключает сделку с потусторонними силами, и неизвестно, кто в данном случае остается в выигрыше, поскольку детали соглашения остаются неизвестны иным заинтересованным лицам. Ну, вдруг они в последний момент о чёт-то договорились? Другая сторона вопроса – отношения между родственниками усопшего. Они также решают зачастую спорные вопросы погребения в том или ином месте, в том или ином виде, статусе, за ту или иную цену… — мэр размял в руках комочек земли, пропустив его сквозь пальцы тем движением, которое символизирует пересчёт денег, и продолжил: — А деление наследства? О-о! Это и есть распродажа частей тела покойника по взаимной договорённости или по причине заранее оговорённых условий. Так что, господа, мы занимаемся именно постпродажными услугами, но за определенную цену.
В этот момент из-за поворота показался первый экскаватор. Да, в хватке мэру не откажешь. Быстро быка на рога насадил. Далее все разъехались по своим делам: Спиро в Академию, в свою лабораторию искусственного интеллекта, Акваланге — в будущий центр туризма, а пока маленькую комнату в здании издательства. Шлюхенморг — в мэрию, осиротевшую без него на время форума, а мы зашли покушать мороженного «а-ля Президент» (!) в ближайшее кафе, построенное в стиле 17 века, с башенками, переходами и даже рыцарем с огромным мечом и открытым забралом, в отверстии которого свили гнездо ласточки.
— Слушай, Петь, а зачем тебе теперь возвращаться в Россию? — задала мне Бригитта вопрос, над которым я еще не думал.
— Это ж родина моя, лапочка. Там наши представительства надо создавать. И потом, на одном месте сидеть все равно не получится, поездить придется, особенно в первое время, — ответил я, и нащупав в кармане какой-то предмет, вытащил его наружу. Предмет оказался тем самым сувенирным гробиком, игрушкой для взрослых детей с эротическим скелетиком внутри. — На-ка, полюбуйся.
От хохота пресс-секретарши Лиги даже ласточки покинули свое надежное убежище, и встревожено зачирикали, летая над нашими головами.
— Знаешь что, — отдышавшись и вытирая выступившие слезы, сказала Бригитта, — Ты дай мне его на время. Мысль одна мелькнула, — и закинула гробик в сумочку.
Вечером мы, сидя на балконе номера, во время заката занимались медитацией, изредка прерываемой поцелуями. Потом медитации стало меньше, поцелуев больше, в какой-то момент времени для нее не осталось совсем, она свершилась в наших умах, уступив место другим мыслям и желаниям.
С утра Бригитта умчалась по каким-то делам, а я, поднявшись, решил проделать пару упражнений. В тот момент, когда голова моя оказалась между ног, поставленных мостиком, открылась дверь, и в комнате материализовалось убогое и ветхое существо, по лицу и одежде которого невозможно было определить, мужского или женского оно рода. Существо, поправив заштопанное, в разноцветных пятнах нечто, притулившееся на голове, с достоинством проскрипело, что оно является не кем иным, как дочерью святого мученика Григория Распутина, и протянуло (видимо для поцелуя) морщинистую лапку. От такого известия стало сводить левую ногу, поэтому пришлось выйти из позы, и предложить существу, по-прежнему державшему перед собой конечность, присесть.
— Мне нужна помощь, и вы должны мне помочь. Ведь вы не откажете одинокой несчастной женщине, умирающей от тоски на чужбине?
— Да, да, конечно, если вы имеете в виду ту помощь, которую оказывает населению моя фабрика, то вам, — доброжелательно потрепал я старушенцию за дряблую щечку, — вам мы окажем ее бесплатно.
— О чем вы?? Я пришла к вам, как к русскому человеку, способному понять боль чистой души, вынужденной метаться в поисках выхода из лабиринта интриг смутного времени, чтобы сознание освободилось от горьких мыслей, мешающих сосредоточится на самом главном деле жизни... — титулованная наследница отчаянно высморкалась, не менее отчаянно мотая при этом головой.
— Что-то не пойму, — прервал я ее откровения, — в поисках какого выхода, говорите?
— ???... Странно. По-моему, я говорю достаточно понятно. В то время, когда в России идет процесс восстановления полной исторической справедливости, на поверхность общественной жизни всплывает мутная пена измышлений различных инсинуантов и лжепророков. Подлинные же герои многострадальной отчизны по-прежнему остаются в забытьи, — на высокой ноте закончила поборница справедливости, вытаращив бесцветные глаза фанатички.
— Гришку имеете в виду? Распутного?
— Да вы знаете, какое большое значение для страны имела его деятельность при царском дворе? Сейчас ведь всеми признано, что революция была не нужна, так вот, он сделал все, чтобы эта трагедия не свершилась.
— Скорее, Распутин и компания стали одной из ее причин.
— Что вы! То, что ему приписывают, разврат и тому подобное, — ложь. Это был скромный, добрый, искренне верующий человек, который, выполняя особое задание подпольного комитета, пошел на связь с царицей. Только для того, чтобы, получив доступ к власти, мирно строить социализм. Какие открывались перспективы! Но не довелось, инородцы убили.
— А-а-а. Ну да. Страна потеряла великого революционера. Так какая вам помощь нужна?
— Я написала мемуары об отце и о себе, необходимо как можно скорее опубликовать их на родине. В них приводятся очень интересные факты. Например, как еще в юношестве отец мечтал воздвигнуть ДнепроГЭС и задумывался о постройке Останкинской телебашни, а в зрелые годы дворцовые интриганы помешали ему открыть шестой закон Ньютона. Я, кстати, принимала непосредственное участие в боевых действиях во время гражданской войны, в кавалерии воевала, а после оказалась за границей, где тоже выполняла особое задание.
— Подпольного комитета?
— Нет, вождя и учителя. Знаете, как мы обезвредили несколько шпионских групп, действующих на территории Советского Союза? Подбрасывали сведения о некоторых лицах, занимавших высокое положение, вражеской разведке. Та, проверив их, информировала нас о том, что сведения достоверны, а мы — руководство. Почитайте-ка газеты 37-го года, процессы над наймитами, поймете, какое осиное гнездо мы разворошили. А сколько у меня благодарностей от самого Сталина! Только почему-то с печатью рейхсканцелярии.
— Значит, разведка — семейное, так сказать, хобби Распутиных? А вас инородцы не пытались убить?
— Нет, бог миновал.
— Тогда я тебя сейчас прикончу, ведьма старая. Тут уже один русский интеллигент пострадал, вы с ним не знакомы?
— Я... Я... имею титул графини, и не позволю так со мной разговаривать, — дернула руками наследница блудливого царедворца.
— На передовой титуловали? А я днями Президентом стал, и графьям теперь не товарищ. Мемуары советую подарить какому-нибудь образцовому публичному дому, пусть посетители знакомятся с методами вражеской разведки.
Престарелая фемина исчезла, а я продолжал занятия, раздумывая о том, что лучше бы наследница Распутина представилась дочерью Остапа Бендера, он более популярен в массах. Через час позвонила Бригитта:
— Дорогой, мне есть, чем тебя порадовать. Я на фабрике игрушек, и почти договорилась о массовом производстве сувенирных гробиков. Нужна только твоя фотография.
— Зачем?
— Скелет в гробике мы заменим просто трупом с твоим лицом, вот зачем. Шикарная реклама.
— Ты с ума сошла! Кому нужна такая реклама! Люди должны меня знать с другой стороны. Давай договоримся: ты сначала сообщаешь о своих планах, и только потом берешься за реализацию.
— Ну, ладно, не обижайся. Больше не буду. А они так ухватились за это предложение! Все-все, пока.
Никаких срочных дел не было, и я решил проведать Спиро, съездить к нему в Ветеринарную Академию, благо машину мэр уже выделил. По дороге я думал о том, как бывает переменчива судьба, еще вчера не позволявшая мне выглянуть из-за штабеля гробов, а сегодня разрешившая глядеть на многое сверху. Сверху, но не свысока. Зазнайство ко мне не прилипнет, и к деньгам особой тяги нет. Итак, уже навсегда первый Президент. Хочется, как не по-советски это звучит, что-нибудь для людей сделать. А вот интересно, во имя чего живет Лобода? С простым людом ему неуютно — на фабрике он вечно работяг сторонился, будто от них трупами пахло. Зато к начальству держался поближе, старался угодить. Проблемы Лиги ему до лампочки, будет ради личной выгоды из кожи лезть, да ради выгоды Нестора, но это во вторую очередь. А тот ради чего оптимистично и энергично землю топчет? Странный человек, одержимый фантастическими идеями, Северьяныч ради исполнения одной мог поставить на карту свое благополучие и даже свободу. Только вот мечты эти ни достойной цели, ни духовной чистоты не имеют, оттого и похожи они на мыльные пузыри, лопающиеся в самом начале подъема прямо в глаза, вызывая жжение. Так и он когда-то лопнет пузырем, растворится в пространстве, оставив у окружающих чувство недоумения от свидетельства досадного недоразумения. Спиро, например, совсем другой, не для себя старается, ради всех ползающих, летающих и грызущих. Тоже фантазер, но самоутвердиться пытается не за счет других, а за счет своей настойчивости, любознательности и собачьего нюха на интересные темы. Кажется, мы с ним сработаемся.
Спросив у пробегавшей мимо студентки, где лаборатория генетических исследований, я направился в ту сторону, куда она махнула рукой. Спиро в белом халате сидел за столом, и вглядывался в глазок микроскопа. За соседними столами сидели помощники: миловидная девушка лет двадцати, и два пса. Я тихонько покашлял.
— Петро Петрович? Добро пожаловать! — Спиро встал из-за стола, протянул лапу. — Вот познакомьтесь, мои помощники: Патриция, Ник, Дино.
Каждый из названных склонил в знак приветствия голову.
— А это, друзья мои, господин Малосоленко, Президент Лиги, под патронаж которой переходит наша лаборатория. Кстати, сегодня я подготовил сообщение в ЮНЕСКО о том, что данный проект теперь курирует ваша организация. Ну, показать, чем мы занимаемся?
— Давайте. Только вы оговорились. Данный проект курирует наша, наша с вами организация. А теперь показывайте, очень интересно. Правда, боюсь, ничего не пойму.
— Да нет, все не так сложно. Надеюсь, вы знакомы с теорией фотосинтеза межклеточных структур гипофиза?
— Увы... — смущенно почесал я затылок.
— Ну, а с концепцией трансцендентальной проекции молекулярных зарядов с правого на левое полушарие? — Спиро внимательно посмотрел на Президента, готового провалиться сквозь землю.
— Кхм. Кое-то читал, но давно, многое подзабылось, — попытался я удержать равновесие.
— Что вы, ее только-только разработали, но все равно она состыкуется с исследуемым нами способом двойного биоэнергетического воздействия на ПСИ-активные поля подкорки. Пойдем, посмотрим, — и он на четвереньках засеменил по лаборатории. Я уже успел заметить, что когда Спиро не торопился, был не у дел, он ходил на двух лапах, а когда спешил, для удобства опускался на четвереньки. Было немного смешно смотреть на волочащиеся по кафелю полы халата и потертые джинсы с заплатой на заднице, облегающие тело обыкновенной умной собаки. Мы прошли в соседнюю комнату, где в это время двое мужиков мрачноватого вида колдовали над стеклянным колпаком, под которым находились несколько мышей.
— Это экстрасенсы, — шепотом сообщил Спиро, поднимаясь на задние лапы, — и как раз сейчас они проводят двойное биоэнергетическое воздействие. Суть эксперимента в том, что все люди заряжены, положительно или отрицательно. Они, — кивнул пес на мужиков, совершающих замысловатые пассы руками, — разнополярные. Так вот, попеременное воздействие этой энергии на мозг испытуемых дает, при применении кое-каких катализаторов, большой положительный эффект. Давайте подойдем поближе. Прислушайтесь.
Я приложил ухо к сфере, и вместо ожидаемого попискивания уловил тихое щебетанье: «мама», «гулять», «кушать», «бай-бай». Спиро, взглянув в мои широко раскрытые от изумления глаза, снисходительно улыбнулся:
— Да, да, это все наяву, Петро Петрович. Научно-технический взрыв мирового масштаба готовится именно здесь. Хотя не все гладко, последнее время мы топчемся на месте: дальше трехлетнего развития дело не идет.
— М-да... — протянул я в раздумье, когда мы вернулись в первую комнату, и отхлебнули по глотку кофе, заботливо поданного Патрицией. Спиро поблагодарил ее, нежно погладив запястье, отчего девушка покраснела. — М-да! Взрыв, говоришь, а Спиро? Взрыв бомбы, подложенной подо все человечество?
— Ну, зачем вы так? Я и думать не думал об этом.
— А если подумать? Ты вообще представляешь, что произойдет? Животные, птицы и тому подобные, кого вы наделите разумом, захотят создать свою инфраструктуру жизнеобеспечения. Это колоссальное количество проблем, в данное время и в данных условиях не решаемых. Но если раньше их никто решить не требовал, то теперь потребуют. И если не дождутся, начнут действовать сами. Мы же в тупик зайдем, дружище. Представь себе, к примеру, съезд каких-нибудь собачьих блох.
— Почему именно собачьих? — отвлекся от мыслей, в которые все больше погружался, посерьезневший после моих слов Спиро.
— Ну, к примеру, к примеру.
— Извините, нельзя же все-таки тормозить прогресс, — осторожно заметила прислушивавшаяся к разговору Патриция, — все равно это однажды случится.
— Да поймите, девушка, милая, не готовы мы сейчас к этому. В таких-то случаях и нужно тормозить прогресс. Иначе вполне может получиться так, что все обернется хаосом с большими вытекающими последствиями. Вы почувствуете это в ту минуту, когда одна из мышей с привнесенным интеллектом захочет с утра шампанского.
— Это она, стерва, с утра шампанское жрет! — раздалось у меня над ухом. — Мышки до этого не додумаются.
Однорукая женщина неполных тридцати лет, видом напоминавшая террористку, вышедшую из схрона, стоя рядом со мной и уперев по-базарному руку в бок, пожирала глазами сразу сникшую Патрицию.
— Соня! Что за выходки! Врываешься в рабочее помещение, оскорбляешь сотрудников... — засуетился Спиро, вставая между женщинами.
— Тебе что, одной меня мало, кобель куцехвостый? — перевела свой гнев на подающего надежды научного сотрудника его давняя, видимо, подруга, повернув голову и демонстрируя огромную волосатую бородавку на щеке.
— Успокойся! Петро Петрович, познакомьтесь, это моя подруга, гм... Жизни, — нейтрально выразился приблудивший, очевидно, пес.
— Да-да, очень приятно, — улыбнулся я мрачно стоявшей в той же позе Соне. — Ну, я пойду, пожалуй, пора. Подумайте, Спиро, о чем я говорил.
«А Спиро-то орел. Успехом пользуется у баб-с» — сдерживая смех, думал я, шагая по коридору.
— Петро Петрович! — догнал меня пес у самого выхода. Вы уж извините, эти женщины...
— Ничего, ничего, бывает.
— Вот что еще. Через три дня я отбываю в экспедицию по изучению морского дна. Уже есть договоренность, что для исследований предоставят, на короткое время, батискаф. Вы не хотели бы составить компанию?
— Интересное предложение, но на все требуется время. Мне в первую очередь нужно думать, где достать деньги для Лиги, пора с городом рассчитываться.
— Ну, хорошо. Раз в три дня к нам на судно будет прилетать вертолет. Когда подойдет время эксперимента с погружением, я дам вам телеграмму. Вы прилетите утром, а вечером обратно. Эта поездка может оказаться очень полезной.
— Договорились. Да, не оставляй их один на один.
Спиро, вспомнив о подругах, бегом бросился в лабораторию.
Теперь, пожалуй, можно было заглянуть к Акваланге. В тесной комнатушке, временно выделенной под туристический клуб Лиги, все стены оказались увешаны картами. Над одной из них, лежащей на столе, склонился с фломастером и линейкой мой черный зам, по привычке шевеля о чем-то губами.
— Вот, посмотрите, патрон, один маршрут уже вырисовывается, без вступления забормотал он, будто мы и не расставались. Это станет прекрасным путешествием для тех, кто любит приключения. Джунгли Амазонки сменятся песками азиатской пустыни, затем рискованный спуск на плотах по горной реке, и окончанием станет знакомство с моим островом, где гидом поработает моя теща.
— И как ты с ней уживаешься? Находите общий язык?
— После того, как она в первый раз хипеж подняла, я предупредил, что скоро приглашу гостей на жаркое. С тех пор души во мне не чает, — расхохотался негр, заговорщически подмигивая мне хитрым глазом.
— Скажите, Акваланге, после экскурсии по острову поголовье туристов не уменьшится?
— Обижаете. Зачем мне тот самый стул пилить, на котором сижу, — еще раз улыбнулся он, обнажая крепкие белые зубы. — Честно говоря, битую человечину всего один раз и отведал, по необходимости. Так себе, слоны повкуснее будут. Хорошие традиции или плохие традиции — это исторический опыт, и легко с ним не расстанешься. Здесь вон, тоже оказывается, жители на памятник писают по обычаю. Как к этому относиться?
— На памятник? Странно, — удивился я, будто впервые услышал о подобной традиции.
— Вот, вот! И это в центре цивилизации! Что уж говорить о нашем, богами забытом уголке, где все живут одной семьей, одновременно друзья, супруги, любовники и соседи. Где дети — общие, дела — общие, и один изъятый из основания элемент может разрушить всю нехитрую конструкцию.
— Тогда зачем вам на острове туристы? Они эту конструкцию по кусочкам разнесут.
— Нет, не думаю. Мы не выпуклые, в пространство не выдаемся. Мы впуклые, зацепить извне трудно. Вот я и хочу на старое основание постепенно нарастить новые элементы.
— Используя, как вы выразились однажды, служебное положение? — подначил я, вспомнив недавний разговор.
— Нет, интересы Лиги для меня на первом месте. Просто они могут стыковаться с другими интересами, как в вашем случае.
— Согласен. Кстати, могу подкинуть адрес еще одного маршрута. Спиро собрался в научную командировку по изучению морского дна. Поговори с ним, если представится возможность арендовать какую-нибудь посудину, можно подводную экскурсию организовать.
— Здорово! Обязательно с ним свяжусь. А вы Бригитту не видели? Она этажом выше расположилась.
— Да? Тогда пойду, проведаю, как там пресс-служба функционирует. До встречи.
Подойдя к лифту, я нос к длинному носу столкнулся с воинственным итальянцем Блондини, крепко удерживаемым под руку супругой. С минуту мы смотрели друг на друга, соображая, здороваться ли, пока не раздвинулись дверки. Тогда я сделал пригласительный жест рукой. Блондини гордо взглянул на сохранявшую неприступное выражение лица жену (мол, видела!), и задрав кверху нос, шагнул в чрево объемного лифта. Но, зацепившись за порожек, не удержался и рухнул, воткнувшись носом в пол. Я поспешил помочь и, участливо подавая руку, заметил:
— Так ведь и пистолет может выстрелить.
Весь короткий путь наверх крестная мамка верещала, как обычная торговка, превращая мелодичный итальянский язык в набор отрывистых, вероятно, ругательных фраз. Крестный папик, ощупывая разбитый орган своего обоняния, сокрушенно качал головой:
— С этим носом одни неприятности, укоротить его, что ли.
— Зачем же, — возразил я, — это ваше достояние, подарок судьбы. — Сейчас вы отличаетесь от остальных, а в противном случае сольетесь с ними. Это очень бьет по самолюбию.
— Может быть, и верно, — согласился Блондини, делая уже сам приглашающий к выходу жест.
— Я так думаю, — продолжил он, когда мы благополучно покинули лифт, — мы все направляемся к одному человеку, к Бригитте.
— Ну и прекрасно, — озадаченно воскликнул я, прислушиваясь к скрипу, издаваемому костями его сеньоры при передвижении.
Пресс-секретаршу окружала кучка молодых людей, что-то оживленно обсуждавших.
— Всем привет! — помахала она рукой, — идите сюда. — А вы, — обратившись к молодежи, — пока идите отсюда.
Мы с итальянцем сели на стулья, расставленные вокруг овального стола, сеньора осталась стоять рядом с мужем, положив руку ему на плечо. — Петь, ты как раз вовремя. Мы тут один совместный проект подготовили, вот и обсудим сообща, — доверительно сказала Бригитта, присаживаясь на край стола.
— Какой проект? — встревожился я, вспомнив историю с гробиком.
— Ты же не станешь отрицать, что Лиге нужен свой печатный орган? Чтобы его издавать, требуются средства. Сеньор Блондини готов финансировать газету, но с одним условием, — здесь Бригитта сделала паузу, и затем как в воду нырнула. — В ней наряду с нашими проблемами должны освещаться проблемы сексуальных меньшинств.
— Что-о-о? — одновременно протянули мы с сеньорой, взглянув с двух сторон на заерзавшего сеньора.
— Диабле бисексуале! Ты позор семьи Блондини. Сколько раз тебе говорила: не высовывайся со своими наклонностями, — выговаривала мужу «железная» супруга.
— Так это я просто в струю попал, — оправдывался Блондини, шаря по карманам в поисках сигары, но натыкаясь то на пистолет, то на пачки долларов. — Эта тема ближе господину Малосоленко.
— Что за ерунда? — нервно рассмеявшись, спросил я у Бригитты.
— Хоть убей, не знаю, почему, но геи и лесбиянки избрали тебя своим лидером, и попросили через меня открыть при Лиге одноименную секцию, — пожимая плечами, ответила она.
— Да с чего ты взяла? Какие лесбиянки?! — забегал я кругами от такого известия.
— Сам посмотри.
Бригитта включила стоявший в углу телевизор, и отошла к окну. Именно в этот момент оператор со знанием дела снимал небольшую группу пестро одетых людей с явными признаками «голубизны». Над головами мужеподобных женщин и женоподобных мужчин был натянут транспарант с надписью: «Петюнчик — наш Президент». Вглядевшись, я заметил среди этой публики довольную физиономию Драча, рядом с которым пристроилась сумасшедшая дочь Распутина. «Ах, подлюга! Вот как ты мне накакал» — подумал я, а вслух сказал:
— Это полный бред, и духу их в Лиге быть не должно. Все потянулись, кому не лень, как на представление. Сеньор Блондини, извините, писать мы о них не будем, проект не состоится.
Итальянская парочка подалась к выходу, но у самой двери сеньора остановилась и, не поворачивая головы, вымолвила:
— Он даст деньги, господин Малосоленко. Пишите, о чем хотите, — и вышла, волоча коротышку за собой.
— Дорогая моя, — стараясь не сорваться, начал я, когда мы остались одни, — почему тебя кидает из крайности в крайность? У тебя вообще есть план работы? Или, может, на подходе совместный проект с буддийскими монахами? Или организацией «Гринпис»? Хотя с ней-то, как раз, сотрудничать можно. Дело не в этом. Нужно осознавать свою ответственность перед Лигой, представлять, каковы могут быть последствия реализации того или иного проекта.
— Я же хотела, как лучше. Что за пресс-служба без собственного издания? Между прочим, многие известные деятели не считают зазорным поддерживать сексуальные меньшинства.
— Известные! А я еще не известный, еще ничего пока не сделал, и начинать с этого не собираюсь.
— Если бы ты знал их проблемы, — вздохнула Бригитта, вычерчивая пальцем по столу узоры.
— Хватит того, что ты их знаешь.
— Знаю. Я ведь, дорогой, раньше мужчиной была.
 Если бы в сей момент ударила молния, она поразила бы меня меньше, чем это признание, сделанное почти шепотом. Я сел на пол рядом со стулом, и засвистел «Венгерский танец соль-минор» Брамса. Ни хрена себе.
— Бригитта, как это можно? — ощупывал я подошедшую подругу за бедра и грудь.
— Сейчас все можно, — стеснительно говорила она (он?). — При желании на лбу кое-что вырастят. И на лобке.
— Так с кем же я, извиняюсь, любовью занимался? С мужиком? Вот почему извращенцы меня за своего приняли. Может, тебя специально подослали, господин хороший?
— Да женщина я, женщина. До сих пор не почувствовал? Видишь, никаких следов. Только материться иногда хочется. В жизни всякое бывает, просто иначе я сейчас бы в демонстрации принимала участие, а теперь нет необходимости. Давай-ка мысли приведем в порядок, помедитируем, — и мое ненаглядное уселось рядышком на пол.
ЛОБОДА
— Послушайте, Эдик, что вы сидите, как пень, развлекайте меня как-нибудь, — заявила Лиза, капризно отвесив нижнюю губу.
— Помилуйте, как можно развлекаться в самолете? В прятки, что ли, поиграем? Или на крыло прогуляться вас вывести? — язвил я, не зная, что придумать, чтобы заставить замолчать упертую дочь директора. — А пни вообще не сидят, кстати, они растут.
— Как же они растут, их же спилили? — отвесилась губа еще ниже.
— Во всяком случае, никого не развлекают.
— Ну и пусть. А по крылу гулять опасно?
— Если ползком, то не очень. А сто я -птички мешают. Бодаются с разбегу, — раздраженно бросал я фразу за фразой, как бы стараясь залепить несмолкающий репродуктор. Но замазка никак не приставала, и сползала, не задерживаясь.
— А уроды, они все психи, да?
— Не все, некоторые.
— Я буду ими командовать?
— По какому случаю? Ими уже командует Малосоленко, с нашей, между прочим, фабрики.
— Это большой такой, противный? Фи, я его слушаться не буду.
— А кого вы будете слушаться? Никого?
— Никого. И вообще, я влюбиться хочу. Уроды, они красивые?
— На подбор! Один к одному! Глаз не оторвать! — в крик сорвался я.
— Не ведите себя, как мужлан. Здесь вам самолет, а не фабрика.
  Девица по имени Лиза, наконец, смачно зевнула, и через минуту в летучем помещении, продирающемся сквозь облака на высоте несколько тысяч метров, раздался ужасный храп. Слушая убийственную музыку, исполняемую, видимо без нот, на память, я проклинал директора, сплавившего такое чадо куда подальше. Однажды он попытался пристроить ее в фабричный салон. Наблюдая целый день, как изощряется косметичка, возвращая привлекательность подвяленным и подпорченным клиентам, бедная Лиза никак не загорелась такой работой. «Фи, они такие скучные», заявила она к вечеру, будто танго с каким-нибудь нестарым мертвецом было ее сокровенной мечтой, и эта мечта не осуществилась. Скорее всего, она, как царевна Несмеяна и сама не знала, из какой области ждать развлечений, потому вечно была недовольна окружающими, которые не ведали, где, в каких краях данный момент витают ее мысли. Директор тоже устал гадать, где применить ее способности. «Мне кажется, она так талантлива, так талантлива, но вот в чем? Жаль, что нашим делом не интересуется. «Работа с покойниками так развивает творческие способности» — сокрушался он иногда. И, слава богу, что он не дал ей воображения, иначе вдвоем они такого б наворочали...
В этот момент храп на секунду прекратился, Лиза подняла голову, подозрительно, будто прочитав мои мысли, вгляделась в лицо, и вымолвила сакраментальное «Фи!». Через секунду мощный храп опять сотрясал наше ограниченное пространство.
— Извините, — тронул меня за плечо пассажир, сидевший по другую сторону прохода, — я слышаль, что когда очшень сильно дышать во сне, то кладут э-э... носок.
Я представил Лизу с портянкой на лице, и засмеялся:
— Нужен вонючий носок, очень вонючий. Солдатский, например.
— Жаль, что я не есть военный, да. Могу поспорить, что фройляйн безмужняя.
— Почему вы так думаете?
— Муж бы давно сбежаль, или пуф! Застрелился.
Теперь мы заржали втроем: сосед, я, и стюардесса, остановившаяся рядом.
Прибыв в Ошалелло, я первым делом устроил Лизу в гостиницу, и направился к Шлюхенморгу.
— С прибытием, господин Лобода, с прибытием. Какие новости? Все в порядке? — обнял он меня рукой за плечи, провожая к креслу, — Как здоровье Нестора Северьяныча?
— Вроде бы все складывается нормально. Техника уже в пути, вместе со специалистами, от директора большой привет. Он как всегда, полон энергии и планов. Дочку вот свою послал на стажировку, куда-то определить надо.
— Определим. А мы тут уже строительство полным ходом ведем. Все будет устроено компактно, модульно, с большим, как рассчитываем, КПД, и, главное, на высоком уровне культуры и сервиса. Покойники останутся довольны. Мы, надеюсь, тоже. Ого? Угу!
— Вот-вот, кстати, Нестор Северьяныч просит узнать, как там с прибылью будет раскладка.
— Прибыль сначала получить надо. Пока одни расходы, в основном, за счет Блондини. Поэтому первая прибыль пойдет на покрытие долгов плюс проценты. А ведь еще Лигу приходится содержать, из городской казны. Тоже возвращать придется.
— А Лига, извините, в этом деле не пятое колесо? Зачем она нужна?
— Я думаю, если ее признают экологической или правозащитной организацией, это сулит большие льготы в налогообложении. Ну и вообще, как мне кажется, уроды быстро развернутся. Уже туристические маршруты придумывают, которые начинаться будут здесь! Важные персоны туда-сюда, глядишь, заснуют. Раньше кто об Ошалелло знал, где мэром Шлюхенморг, а памятником его прапрадед? А теперь...
Мой собеседник сладостно поглаживал пышную бороду, думая, видимо, том, какая слава ждет его впереди.
— Хорошо, но вы как-то сказали, что уже имеются клиенты в космосе поплавать. Может, авансы на первые нужды собирать?
— Клиенты были на тот момент, когда я говорил. Они же не могут потерпеть. Товар скоропортящийся. А ждать в морге или земле не каждый согласится. Вот, цех со стартовой площадкой пустим, тогда и до авансов очередь дойдет. Там потянем из кошельков! Даже места на орбите станем перепродавать.
— Как это? — не понял я смысла последней фразы.
— А так! Это на кладбище место не перепродашь, улегся он там, и ни гугу, не убрать, не подвинуть. А в небесах все по-другому. Захочет кто-либо из новопреставленных плыть рядом с какой-то знаменитостью, — нет проблем. Заплати больше того, кто за ним плывет, мы его попридержим, пока передние чуть оторвутся, и в образовавшийся проем поместим везунчика. Пусть отдыхает в свите. Это я сейчас придумал. Угу. Прошелся по вдохновению, — удовлетворенный самим собой, закончил мэр. — Да, вот еще что, — встряхнулся он. — Мне тут надо городскими делами заняться, позабросил все с последними событиями, поэтому пока будете работать в паре с одним молодым человеком. Его зовут Хью. Сейчас он подойдет.
Мэр поднялся, нажал кнопку вызова. Через минуту в кабинет быстрыми шагами вошел коротко стриженый молодец в расстегнутой на груди рубахе и со шрамами на всех видимых частях тела. И на невидимых, видимо, тоже. Особенно густо следами чьего-то недоброжелательного отношения было покрыто волевое лицо Хью, лицо наемного убийцы, какими их показывают в фильмах. Он протянул руку для крепкого рукопожатия и пристально взглянул мне в глаза, словно забив в них по гвоздю. Затем с готовностью исполнить любое приказание, повернулся к мэру.
— Хью, дружище, проводи гостя на площадку. Он станет руководить комплексом, когда тот заработает. Думаю, вы подружитесь с господином Лободой, — Шлюхенморг поднял обе руки вверх, как бы показывая, что уже свободен от нас. Мы вышли.
На улице Хью направился к темно-синему мерседесу последней, очень дорогой модели и, еле дождавшись, пока я сяду, резко тронул, быстро увеличивая скорость. Мы неслись, как на крыльях, обгоняя попутные машины и уворачиваясь от встречных.
— Извините, нельзя ли потише?
— Я тише не умею, — процедил сквозь зубы Хью, и прибавил газу.
Когда мы приехали на площадку, заканчивался перерыв на обед. Выйдя из машины, Хью взглянул на часы, подошел к кучке отдыхающих рабочих и без слов ударил одного из них. Из ближайшего вагончика выскочил мастер и поспешил за объяснениями. Когда он приблизился к моему помощнику, тот также молча свалил ударом и его. Рабочие быстро потянулись на площадку. Опережая мои вопросы, он постучал пальцем по часам:
— Минуту пересидели.
Глядя в стальные, не несущие даже проблеска мысли глаза моего компаньона, точнее, подельника, я отчетливо понял, что за две минуты простоя он запросто прикончит. А работа шла. В котлованы устанавливались бетонные блоки, непрерывно подъезжали машины с раствором, собирались стальные конструкции, и, прикинув, во что все это обходится, я задумался над тем, стоит ли овчинка выделки, не впустую ли бухают (или отмывают?!) сюда огромные деньги? Значит, надеются-таки получить прибыль? Бессловесный Хью на обратном пути выжал из машины все, что можно, и только остановившись у гостиницы, произнес:
— У нас считают, что страх смерти — лучший стимул для работы.
— Где у вас?
— В Колумбии.
И испарился, оставив на прощанье запах вырвавшегося из топки мотора облачка газов и чувство тяжести на сердце. Вспомнив, что с самого утра ничего не ел, решил пообедать в ресторане на первом этаже. В полупустом зале выделалась разношерстная компания, облепившая совершенно пустой стол.
— Господин Лобода, пожалуйте к нам, — махнул рукой не кто иной, как Драч. Его вечный спутник Шелстри был уже пьян, и вместо руки протянул изрядно побитый бумеранг.
— А это дочь самого Григория Распутина! Графиня! — представил старик гордо нахохлившуюся особу в разноцветной от пятен шляпке.
В этот момент подошел официант, и недовольно вопросил:
— Кроме минеральной, будете что-нибудь заказывать?
— Будем, будем, — обрадовалась голодная компания возможности пожрать на халяву. — Господин Лобода, надеемся, вы нас угостите чем-нибудь?
«Хана моей премии» — с тоской подумал я, а вслух, сохраняя достоинство, проговорил:
— Да, принесите нам чего-нибудь закусить.
— И выпить, — захлопал осоловелыми глазами Шелстри, — и выпить.
Все, что принес на подносе официант, было мгновенно сметено двумя бешено жующими стариками, так что ни я, ни высокопоставленная особа даже не поняли, что нам принесли. Наглецы не притронулись к приборам, и орудовали просто руками. Абориген, правда, пользовался вместо ножа своим снарядом, громко стуча по тарелке. Когда они отвалились перевести дух, Драч, пряча то разъезжающиеся в стороны, то бегающие по кругу глазки, вздохнув, горестно вымолвил:
— Бедная графиня! Она так голодна... — и занял выжидательную позицию.
Второй поднос я перехватил на подходе, и, сунув одну тарелку графине, глотавшей до сих пор голодные слюни, приналег на еду сам. Старики времени не теряли, и налегли на спиртное. Когда дело дошло до отрыжек, мало-помалу завязался разговор.
— Что-то бифштекс жестковат, не правда ли, — первым нарушил молчание Драч, ковыряясь в зубах длинным грязным ногтем.
— И выпить, и выпить, — очнулся совсем уронивший голову Шелстри.
— Все разъехались, Шелстри, а вы здесь околачиваетесь. Так ведь сопьетесь. Дома, небось, жена, детишки.
Абориген поковырялся в кармане цветастой рубашки и достал фотографию, на которой были сняты женщина и трое ребят, мал мала меньше, с такими же редкими кудряшками и, конечно же, с бумерангами.
— Ну вот, прекрасная семья. Возвращаться надо. Региональное отделение создавать.
— Вот отделением мы как раз и собираемся заниматься. И вообще, надо сменить Президента, он нас не устраивает. Много на себя берет, — заявил Драч, заворачивая остатки еды в салфетку, и засовывая в карман.
— А-а-а, так вы сепаратисты, — усмехнулся я.
— Согласитесь, у Малосоленко вульгарные манеры, чувствуется плебс, — промолвила дочь Распутина, по-крестьянски из стороны в сторону вытирая жирные губы.
— Ну, он не голубых кровей родом. Кого же вместо него мыслите?
— Как кого? Конечно, Шелстри. — потрепал Драч того, пустившего слезу над фотографией.
— С уродами советовались? А то ведь по шее можно схлопотать. Его избирали явно, всенародно.
— Народ — это толпа, — опять вмешалась графиня, — куда скажешь, туда и пойдет.
— Ну, не скажите. Он, бывает, соберется в одну сторону, а идет совсем в другую. По пути вождей своих казнит, между прочим.
— Но нас совершенно не устраивает создавшееся положение. Нахватали должностей, все теплые места позанимали, а простым смертным опять фиг с маслом? За что кровь проливали?
— А вы-то какое отношение ко всему этому имеете? С тем же успехом можете апеллировать к руководству НАТО, — резонно возразил я Драчу, впавшему в патетику.
— За Шелстри обидно. Хороший он человек, душевный, даром что дикарь. Может, ему тоже после смерти на орбиту хочется.
— Я так думаю, что членам Лиги на верху местечко забронировано.
— А родственникам?
— Ну, я не в курсе, может за полцены.
— А мне?
— Вот где собака зарыта. Посмертных почестей захотелось? Поезжайте в Россию, там вас торжественно расстреляют. Грешков-то много за душой?
— Ну, ладно, ладно вам. Сами-то тоже Малосоленко недолюбливаете. Фотографии зачем забрали? По ночам любоваться? Вы хотя бы графиню устройте, билеты в этом комплексе продавать. В историю попадете.
«С вами точно в историю попадешь» — подумал я, и словно в подтверждение, Шелстри, до того спокойно мотавший в такт завываниям ресторанного саксофона головой, вдруг вперил хищный взгляд в спину проходящего официанта, приняв его, наверное, спьяну за кенгуру. Затем, не глядя, с полоборота, метнул в эту самую спину бумеранг, поймал обратно (профессионал!) и оглядел, в ожидании поздравлений с хорошей добычей, присутствующих. Вместо поздравлений раздались крики: «Полиция! Полиция!». Я быстро встал, бросил деньги на стол, почти бегом вылетел из ресторана, мельком взглянув на поверженного официанта, и направился к Малосоленко. Президент пребывал в невеселом расположении духа, сумрачно сидел за столом. Я, обладая адекватным расположением, молча сел на кровать:
— От Нестора привет.
— Да пошел он...
— Я хотел спросить...
— Да пошел ты...
— Ты можешь нормально разговаривать? Звездная болезнь, что ли? Он дочь свою прислал, просил пристроить.
— Да пошла она... Хотя, подожди. Есть куда пристроить, на время. Она же институт рыбного хозяйства, кажется, закончила?
— Кажется.
— Я завтра улетаю на море, там Спиро исследования проводит. Могу взять ее с собой, вдруг пригодится.
— Тогда и меня за компанию.
Из номера Лизы раздавался храп, и тревожить ее в этот момент, как русскую медведицу в берлоге, очевидно, не стоило. Тогда, после недолгих размышлений, я решил использовать время подобным же образом. Снилась всякая дребедень:
... По центру города, пугая прохожих и задевая машины, шло нечто о трех головах. Левая голова была моя, правая — Драча, в середине — Хью.
— Знаешь, Хью, Лобода какой-то левый, чужой нам человек. Кто знает, какие мысли у него в голове? Вчера, когда ты уснул, он смеялся над твоими ушами. Стукнуть его хорошо по темечку, чтоб вообще соображать перестал. А то вечно со своим мнением лезет, — нашептывал на ухо среднему вредный старик.
— Я тебе стукну, придурок! Манией величия страдать начал? Кто вчера вправо идти уговорил, когда домой возвращались? Из-за тебя в темноте ноги чуть не переломали. А кто на днях заявил, что хочет в морг мойщиком трупов устроиться? Я формалином дышать не желаю! Еще будешь стучать, головенку никчемную оторву.
— Я вам обоим головы поотрываю, — тоном авторитета изрек Хью. — Не пора ли горло смочить, а, недоделки? Куда пойдем?
— Пиво пить! С рыбкой, — облизнулся Драч.
— Фу! Потом неделю вонять будем, — поморщился я. — Давайте шампанского!
— По водочке ударим, — подвел Хью итоги голосования, и направил ноги в ближайший бар.
— По сто, — шепнул я официантке, стараясь свести дело к минимуму.
— По двести, — влез подхалимствующий Драч.
— По триста, — поставил точку наш центряк.
Чуть попозже появились две девицы, и обе старались забраться к нам на одни колени. На старого отщепенца никто не клюнул, и он стал визжать, что, мол, тяжело держать их. Одна была в моем полном распоряжении, а ко второй, которая страстно целовала шрамы Хью, потянулся Драч, захотевший интима, и что-то зашептал ей на ухо. Ответом была звонкая оплеуха, после чего тот демонстративно отвернулся. В конце концов моя, не выдержав тесноты, слиняла, а Хью сообщил своей, что придет навестить ее сегодня ночью.
— И я, — сказал я.
— И я, — заулыбался Драч.
Обескураженная подружка сказала, что ей надо подумать, и потерялась.
Хью потащил нас к выходу:
— Слушайте, вы, оба: мне надоело это триединство, с бабой и
то нельзя побыть одному. В гости идем таким образом. Затыкаю вам уши и завязываю глаза. Хватит ощущений.
— Я тогда не пойду, — возмутился старик. — Что мы, евнухи? Ну ладно, ладно, давайте еще по сто, — сник он, увидев, как побагровел шрам среднего.
Сто вылились в длительное застолье, которое старательно поддерживал Драч, доставая последнюю мелочь и подливая Хью из своего стакана. Из бара мы вышли затемно, неся на себе уснувшую середину. Уже дома, в кровати, Драч стал осторожно забрасывать удочку.
— Ох-хо, совсем мне стало тяжело с вами, молодыми. То туда, то сюда норовите залезть. А ему так и слова не скажи. Получается не усредненность мнений, а их узурпация. Вот утром, мы с тобой хотели телевизор посмотреть, а он вперся в газету, и ни гу-гу! В результате футбол пропустили.
— А ты бы сам хотел покомандовать, да? — прощупал я почву под ногами старого провокатора.
— Зачем мне это нужно? Просто вдвоем бы мы быстрей договорились. Он же чужой нам, сам видишь. Опять нажрался, как свинья. Ты вспомни, сколько раз нам из-за него попадало. Уродливый, в общем, отросток.
Он на минуту замолчал, затем, решившись, вытянул шею мимо спящего Хью, и прошептал мне в самое ухо:
— Давай от него избавимся!
— С ума сошел, маразматик! — ужаснулся я, — Вот утром ему все расскажу.
— Не поверит, — хихикнул потенциальный убийца. — Еще на тебя стрелки переведу. Точно! Если не решишься, так и скажу, что подговаривал. Соглашайся, я ведь уже и пилу припас.
— Ну, мразь старая. Что ж мы людям-то скажем?
— Под поезд попал, и все тут. Свидетелей не было.
— Хорошо же мы будем выглядеть с обрубком посередине.
— Ну, смотри сам. Я-то скоро помру, а ты всю жизнь в
шестерках ходить будешь. Зато, представь: куда захотим, туда и пойдем, чего захотим, того и найдем. И все девочки наши. А то ведь жизни нету, хоть вешайся.
Помолчали. Конечно, старик был прав, Хью надоел. Его
бесцеремонность и безапелляционность в сочетании с тупостью и
жестокостью доставили нам много неприятных минут. Никуда же не спрячешься, не хлопнешь дверью. А эта поганая привычка жрать чеснок?
— Слушай, дед! — нарушил я молчание, — Делай, что хочешь. Я отворачиваюсь и сплю.
— Ишь ты, умник какой! — дрожащим от гнева голосом прошептал Драч. Он, видите ли, спать будет. Грех на себя одного не возьму. Ты рот затыкаешь, а я того... Можно даже сказать, что пьяные спать легли, а утром глядь, его и нет.
— Заткнись. Подай полотенце. Готов? Давай! — я глубоко вздохнул, засунул в рот спящему грязный комок, ощутив, как его голова стала дергаться из стороны в сторону по мгновенно намокшей простыне. И тут в дверь постучали.
... Я вскочил и какое-то время приходил в себя, ощупывая голову и оглядывая кровать. Эти дурацкие сны! В дверь опять постучали. Открыл. На пороге, широко улыбаясь, стоял Акваланге.
— С приездом! Отдыхаете? Что-то вид у вас какой-то испуганный. Или мне кажется?
— Кажется.
— Знаете, господин Лобода, у меня к вам будет одна просьба. В этом комплексе, который сейчас строится, нельзя ли будет предусмотреть помещение для туристического агентства? Нынешнее маленькое, никуда не годится. Тем более, туда народ со всего света станет прибывать.
— Я посоветуюсь с мэром, а пока ничего не обещаю.
— И за это спасибо. Всего хорошего, — раскланялся было негр, но в этот момент дверь открылась, и в комнату вошла Лиза:
— Эдик! Здесь ужасно шумно! За стеной все время кто-то храпел. А это кто? Негр? Он все время черный? — разглядывая Акваланге, спросила она.
— Да нет, что вы, — усмехнулся тот, разглядывая, в свою очередь, Лизу. — Просто меня гримируют.
— Я где-то читала, что все негры — людоеды, — глубокомысленно изрекла заумная папенькина дочь.
— Какой там, — махнул рукой Акваланге. — Мы, в основном, бамбук жуем. И росой запиваем.
— Лиза, — прервал я диалог, — Президент Лиги, Петро Петрович, хочет взять вас с собой присутствовать на научном эксперименте, в море. Вместе, если не возражаете, поедем.
— Это в гости к Спиро? Я бы тоже не отказался, — заметил Акваланге, не сводивший глаз с Лизы.
— И здесь я ничего не решаю. Поговорите с Малосоленко.
— О'кей! До завтра.
Вечером мы с Лизой вышли прогуляться по городу.
— Я не понимаю, — разглагольствовала она — если гробы будут из пушки выстреливать, ему же больно будет.
— Кому?
— Содержимому.
— Ему уже будет совсем не больно. Ему будет все равно.
— А Спиро — это кто?
— Ученая собака.
— Тоже негр?
— Почти. Местами. Зато говорящая.
— Как здорово. Я ее потом домой увезу, подружкам показывать. А этот дядечка почему в юбке? Может, это женщина такая?
— Чтобы это узнать, надо слазить под юбку.
— Опять вы хамите! Папе расскажу.
Утром мы все собрались у входа в гостиницу, и в тот момент, когда подошла машина на аэропорт, появился Акваланге:
— Я с вами, ребята!
Вертолет пестрой окраски поднял в небо пеструю компанию, где один Малосоленко оставался задумчив, а остальные веселились, разгадывали кроссворды. Акваланге рассказывал Лизе анекдоты и истории из жизни своего народа:
— ... И когда лев почти догнал меня, щелкая зубами у самого уха, я схватил за хвост большую...
— Корову! — завизжала Лиза, увлеченная рассказом.
— Нет, обезьяну. А она, затащив меня на самую верхушку, перепрыгнула на другое дерево. Лев не отставал, он тоже лез вверх по дереву, и теперь стало почти невозможно убежать от него. Вдруг я увидел между веток огромного питона и понял, что выход найден! Шаг за шагом я шел по...
— Льву!
— ... по питону, приближаясь к огромной пасти, в которую можно было загнать машину. Лев и обезьяна внимательно следили за мной. И тут я сорвал с ветки банан и помахал перед носом...
— Обезьяны! — Опять попала пальцем в небо толстушка.
- Питона! А львы так любят бананы! Он не выдержал, прыгнул и упал прямо в пасть змеи. Я забросил туда же банан, чтобы он не достался обезьяне, и защелкнул рептилии гараж.
— Чем же все закончилось? — захлопала ладошками от нетерпения Лиза.
— Питон подавился, — развел руками еле сдерживающий смех Акваланге.
— Львом?!
— Бананом!
Тут не выдержал даже Малосоленко, и дружный хохот потряс салон вертолета. На палубе огромного лайнера, борт которого облюбовали ученые из нескольких стран, нас встречали Спиро с симпатичной помощницей, представившейся Патрицией, и два мужика, оказавшиеся в последствии экстрасенсами и не представившимися никак. Мы познакомились с капитаном корабля и позавтракали в уютной кают-компании. Во время простой, но сытной трапезы, Спиро рассказал нам, что долго искал это место, сверясь по старым картам. Именно здесь в 1678 году затонул фрегат с грузом золота на борту.
— Правда, дно очень илистое, но кое-какие задумки есть, — с хитрой улыбкой закончил научный пес.
— Так вот в чем заключается эксперимент, Спиро? Я думал, что-то серьезное, а вы тут иголку в стоге сена хотите найти, — недовольно высказался Малосоленко.
— Серьезнее не бывает, Петро Петрович! Нужны Лиге деньги? Нужны! При желании иголка отыщется, если с умом искать.
Мы опять поднялись на палубу, увидели капитана, с тревогой всматривающегося в горизонт.
— Сегодня я не советую вам опускаться на дно. Батискаф старенький, а на небе тучки нехорошие, как мешки с дерьмом. Как бы не заштормило, — поделился сомнениями старый морской волк.
— Я так долго ждал этого дня, капитан, — сокрушался Спиро. — Коллеги только до вечера прилетели, неужели никак нельзя?
— Попробуем, — коротко ответил тот. — Но я ничего не гарантирую.
Места в батискафе как раз хватило на всех, включая Патрицию. Не без чувства страха мы рассаживались в изрядно побитой и потертой посудине, построенной, по всей видимости, где-то между первой и второй мировой.
— Ничего, ребята, мне мэр телефон в дорогу сунул, если что, скорую помощь вызовем, — подбадривал остальных Президент.
Акваланге сидел с торжественным видом, будто присутствовал при презентации необычного древнего ритуала. Лиза нервно сказала:
— Фи! Я плавать не умею.
Я делал вид, что море по колено, а в душе проклинал себя за дурацкую привычку попадать в истории. Скорую помощь, видите ли, он вызовет. А труповозку? Эта керосинка подводная того и гляди рассыплется.
Экстрасенсы замерли с закрытыми глазами, наверное, настраивались. Спиро и Патриция (зоофилка юная) томно смотрели друг на друга. Видать, тоже настраивались. Матросы задраили люки, кран поднял батискаф с палубы, и опустил на воду. Стали погружаться.
— Не беспокойтесь, посадка будет мягкой, — сообщил Спиро, сидевший за допотопным пультом управления. Через минуту после его слов нашу консервную банку с научным содержимым так тряхнуло, что погас свет, и дружно лязгнули челюсти.
— Сейчас, сейчас, все будет в порядке, — бормотал лысый подводник и, действительно, свет быстро зажегся, но прикушенный язык болеть не перестал. Когда рассеялась мгла от ила, поднятого нашим приземлением, стал виден окружающий подводный мир.
Мы, затаив дыхание, вглядывались в иллюминаторы и переднее обзорное стекло, удивляясь тому, до чего красиво и спокойно протекает жизнь обитателей глубинки. Мимо проплывали мелкие рыбешки, какие-то морские букашки, лениво шевелили листьями диковинные водоросли. Вдруг к самому стеклу подплыли две огромные рыбины, разглядывая снаружи содержимое незнакомой сферы.
— Ой! Кильки! — обнаружила глубокие познания в области рыбного хозяйства наша Лиза.
— Это мы для них килька, — заметил Малосоленко. — Вот, думают, как до нас добраться.
Спиро нажал на одну из кнопок, и рядом с рыбами появилось маленькое облачко какого-то вещества, которое они очень быстро заглотнули. Тогда пес-командир подозвал экстрасенсов:
— Давайте, ребята.
Ребята сосредоточились на рыбах, глядя в их немигающие глаза и посылая, по всей вероятности, какие-то сигналы. Подводные жители замерли по лежке смирно, даже хвостами шевелить перестали.
— Как в лаборатории? — шепотом спросил Малосоленко у Спиро.
— Да.
— Мыши еще могут чего-нибудь пропищать, а вот с рыбами как? Что ты из них вытянешь?
— Пусть соображают. Им сейчас передают, чтобы они рассказали, где затонувший корабль находится.
— Они отвечают, — заговорил один из сенсов, — что без главного не могут.
— Пусть зовут главного! – распорядился постановщик подводных трюков.
Рыбы удалились и скоро вернулись, как упыри с Вием в старом фильме, с огромной замшелой особью, которая тут же схлестнулась с руководителем эксперимента глазами.
— Чего приперлись? — переводил Спиро молчаливый диалог.
— Кто-то должен быть первым.
— И первой должна быть собака? — рыбий шеф тяжело шевельнул плавником.
— Какая разница-то? Хорошо, не крокодил.
— Ну, с тем бы вообще разговаривать не стали. Слухи идут, золотишком промышляете? Много намыли?
— Да нет, пока. Может, чем поможете?
— А эти двое, зачем моих шантажируют? Не надо насильно грамоте обучать.
— А тебя кто научил?
— Лет триста назад кто-то что-то в море бросил, остатки научного эксперимента, моя прабабка проглотила и говорить начала мыслеобразами. Так до меня и докатилось. У тебя курить нет?
— Чего??
— Чего, чего... Ты закуришь, а я покайфую. Обмен эмоциональных ощущений. Сам знаешь. А с золотишком вы пролетели. Тут любителей много шастало, некоторые в итоге насовсем остались. У тебя какие? О, «Мальборо»? Только сильно не затягивайся, а тот у меня в последнее время жабры барахлят. Фантомные боли. Ух, хорошо. Так вот, по поводу сокровищ дна морского. Недавно двое водолазов, из разных экспедиций, древнюю монету здесь не поделили. Как гладиаторы бились, а мы со смеху помирали: монета фальшивой была. Ты, кстати, гаси уже сигару, а то дымина, ничего не видать. Твоим корешам покашлять не хочется? Да, ты по жизни чем занимаешься? Подопытный кролик? — чуть помолчав, спросил главный умник морского дна.
— Провожу опыты по повышению интеллекта животного мира.
— На себе, видать, тоже проводил? Дело благородное. Значит, лягушки скоро по-английски квакать начнут... Рыбаки, прежде чем сети забрасывать, у нас разрешения станут спрашивать... А если получат категорический отказ, в международный суд обратятся? Крайне проблематично. О! Какие дамы мне улыбаются из вашей нелепой консервы. Передай им особый привет. Между прочим, конструкции, подобные этой уже давно не используются. В прошлом году у такого же аппарата шов от сильного давления разошелся, так всю честную компанию по стенкам размазало. Почему нахмурились дамы? Неужели их никто не предупредил о возможности такой концовки? Не под одеяло все же залезли, под сотню метров воды. С вашего разрешения я продолжу растекаться по ней мыслью. Как ты думаешь, дружище пес, он же кролик для опытов, не назначат ли коровы (которых я, к сожалению, никогда не видел), научившись думать и говорить, отпускную цену на производимый продукт? Подожди, подожди, ежели копнуть поглубже, что получается? Да захотят ли они, чтобы их самих, уже не бессловесных тварей, в пищу употребляли?
— Да я уже сам об этом думал. Будут коровы говорить или нет, они должны иметь право на жизнь, — и Спиро вопросительно оглядел присутствующих.
— Ну, если ты такой хороший, то и про нас, в случае чего, не забудь, хотя я уверен, что пока ничего не получится. Возникнут слишком большие волнения, подводные течения... Межвидовые трения... Сам понимаешь: волки и овцы, курочки-несушки, даже глисты зашевелятся. В общем, не готово каждому зайчонке по шапчонке. Тем более, как мне говорили, у зайцев уши — длинные.
В этот момент к подводному гиганту мысли подплыла совсем маленькая рыбешка, мельтеша туда-сюда перед его глазами.
— Вот мне тут с верхних этажей передают, что шторм начинается, лучше вам подняться. А теперь, по случаю знакомства, прощальный подарок выдающемуся, почему-то лысому псу современности. Слушай внимательно. Завтра в шесть часов вечера, будь, если сегодня выживешь, на северном побережье, где маяк. Мой приятель, осьминог, кое-что на берег выкинет. Ну, пока, плыву осматривать хозяйство.
В наступившей тишине резко пропищал зуммер аппарата связи. Спиро нажал кнопку, и из динамика зазвучал голос капитана:
- Внимание! У нас начинается шторм. Приготовьтесь к всплытию.
Спиро начал вертеть какие-то ручки, приводя в готовность батискаф, но тут нашу посудину резко дернуло и потащило ко дну. Из динамика донеслось:
— Корабль сорвало с якоря. Кислород подать не могу. Не теряйте спокойствия, мы что-нибудь придумаем.
В эту секунду опять погас свет, и на душе у меня, как, наверное, у всех, стало очень грустно.
— Тут в НЗ свечка есть, сейчас зажгу, — раздался голос Спиро, и вскоре на маленьком столике посреди батискафа затрепыхался робкий огонек. Ситуация была дурнейшая, и в глазах присутствующих, застывших в статичных позах, читалось одно короткое, но емкое слово: «Хана!». Хозяин мышеловки, сцепив лапы замком и положив их на колени, обрисовал ситуацию:
— Чтобы нам подняться, нужно закачать в боковые емкости кислород. Кислорода внутри хватит на час, и еще на час имеется в аварийных баллонах.
— Здесь стало так душно. Откройте дверь, я выйду, — заявила не уяснившая всю сложность ситуации Лиза.
— С рыбкой хотите пообщаться? Она уплыла, — невесело пошутил Малосоленко.
— Тогда дайте мне телефон.
— Пожалуйста.
Лиза старательно потыкала пальцами по клавиатуре, и когда на другом конце ответили, голосом приговоренной к смерти выпалила в трубку:
— Пап, мы тут утонули.
Я выхватил у нее аппарат, мгновенно соединивший с далекой Россией.
— Здравствуйте, Нестор Северьяныч!
— Здорово. Слушай, что это такое Лиза сказала?
— Извините, я сейчас не могу разговаривать. Посетителей много. Может, она их имела в виду, — и дал отбой ничего не понявшему папочке. Живы останемся-замнем, а если на корм рыбкам пойдем, то тогда все равно, как он к этому отнесется.
— Спиро, у тебя там в НЗ ничего больше не имеется? — поинтересовался Президент.
— Имеется, Петро Петрович, как раз по стопарику выйдет, русским языком выражаясь.
— Ну, тогда давай проведем дискуссию. Разберем текущие и пока ни во что не выливающиеся вопросы. Ага, это спирт. Надо же такому случиться. Люди, занимающиеся «гробокосмическими» делами, по крайней мере, мы с Эдуардом, сами оказались замурованными на глубине. Душа стремилась ввысь, а грехи на дно затянули, получается. Есть великолепная возможность почувствовать и продумать то, что в будущем почувствует любой из посланцев на орбиту. Мысли неуютные, и в теле холод. Может, господа экстрасенсы воздействуют на наши поникшие умы, и мы придумаем гениальное решение? Увы, они также отчаялись, и их биотоки в беспорядке спасаются поодиночке. Что же делать? Патриция, станцуйте нам эротический танец. Глядишь, мы в запале осушим море.
— Петро Петрович! — с укоризной в голосе сказал Спиро. — Что вы заупокойную читаете? Еще не все потеряно. И насчет Патриции зря...
— Зря, Спиро, зря! Это я не отходную пою, просто язык чешу. Согласитесь, ситуация действительно интересная. Вдруг вы переусердствовали в своих опытах, крыша поехала и подтолкнула на самоубийство? А поскольку одному умирать скучно, решили проделать это вместе с коллективом, и довольно оригинальным способом. Собрали нас, как пауков в банке, и привет уродам. Ну, не обижайтесь. Итак, я пью за его величество Случай. Это он дал, он и взял. Это он вознес к небесам, он и вниз бросил. И он же зачастую казнит, а изредка милует.
В это время оттуда, где находился Акваланге, раздалось задушевное «Снова замерло все до рассвета». Малосоленко, выпив, крякнул, занюхав рукавом, удивился:
— Ага, там дальше замечательные строчки про нашу ситуацию: «Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь». Откуда такая тяга к народной песне далекой страны, уважаемый зам?
— Нравится. Иногда всем племенем поем. Тару не задерживайте, Петро Петрович. Значит, вы считаете, что все определяет случай? Мне кажется, что случайности происходят с теми, кто живет случайно. У кого есть цель, есть воля, тот не зависит от обстоятельств, а подчиняет их себе. Сильно сказано, ха-ха-ха? Спиро оказался здесь не вдруг, он к этому стремился. В общем, я хочу сказать: давайте откроем люки и выплывем на поверхность сами. Я пью за волю, которая приведет к цели! — при этом вице-президент попытался вскочить во весь рост, и ударился головой о металлическую поверхность батискафа.
— Тише, Акваланге, — остудил его пыл Спиро. — Нас, действительно, вдавит в стенки, если произойдет разгерметизация. Лопнут глаза, внутренние органы. Представляете, в каком виде мы предстанем перед спасателями? Хватит ли у них воли, чтобы собрать наши останки и дотащить их до цели?
— Где там стаканчик? — пошарил я рукой по столу. — Мне кажется, ни воля, ни случай ничего не решают там, где все предопределено, где главенствует судьба. Рок. Мы копошимся, чего-то выдумываем, к чему-то стремимся, напоминая при этом мух на навозной куче. Но было суждено вырасти этой куче, суждено нам на нее слететься... Слишком ничтожен человек перед стихией природы, перед вселенскими законами, которые раз и навсегда определили порядок земного бытия. Каждый день расписан, каждый поступок рассчитан, даже расстройство желудка приходит по расписанию. То, что мы здесь оказались, что начался шторм – это история с концом, нам неведомым. Жаль, нет возможности заглянуть в книгу судеб, прочитать эпилог, хотя, наверное, это и не нужно. Ибо у одних совсем исчезнет страх перед будущим, другие станут бояться его вдвойне. Первые начнут совершать несвойственные им поступки, вторым придется доживать в смятении. Пусть все идет, как идет. За рок.
Горло обожгло, и горячая волна быстро докатилась до желудка. Как будто на изнанку вывернулся со своим фатализмом, расчувствовался. А впрочем, что еще делать? Возможно, это наши последние откровения, дышать становится все труднее. Интересно, нас всех вместе похоронят? Уроды ладно, а я вот ради чего? И сенсы, молчавшие, как воды в рот набравшие, почему они зашифровались, шарлатаны?
— Так, ну теперь моя очередь, — пододвинул к себе невидимый в темноте стакан Спиро. — Очень интересный разброс мнений получается. Случай, Воля, Судьба... А я так больше склоняюсь к тому, что все определяет божье предначертанье. Человек без веры — путник во тьме, он превращается в животное, ибо живет, не соблюдая заповедей. Возлюби ближнего своего, ибо Бог есть любовь. Вроде бы простые слова, а сколько в них смысла. Согласитесь,  воля, судьба, случай, — понятия неодухотворенные, рациональные, а вера, любовь — проходят через сердце. Я люблю вас всех! Я пью за веру! А теперь давайте помолимся.
— Значит, за веру? Прекрасно! Мы наблюдаем яркий пример фарисейства среди говорящих и будто бы верующих собак. Спиро, ты же хоть умное, но животное, так? Вот ты и есть путник в окружающей нас тьме, который не верил и поплатился, — излил я яду в без того ухудшающуюся атмосферу батискафа.
— Нехорошо так говорить, — раздался голос негритоса, защищающего своего приятеля. — Это вы фарисействуете. Причем здесь внешние признаки, все мы, в конце концов, немного животные...
— Ну, вы-то — без сомнения. Давно по лианам скакать перестали, наперегонки с обезьянами? А вы больше с ними ни чем не занимались? Спиро, вон, с человеческими особями опыты проводит, возлюбляет ближнюю и нарушает при этом законы природы. Слушайте, куда я попал? Вы настоящие уроды, господа!
— Петро Петрович, давайте его утопим? — гневно выкрикнул, сверкая в темноте белыми зубами, Акваланге.
— Ну вот, еще и ритуальное убийство хотите совершить, накормить мной умных рыбок. Прости их, Господи! Жаль, не могу вознести за вас, грешных, молитву, так как молиться не умею.
— И я, — произнесла тихонько Лиза.
— Спасибо на добром слове, дорогой товарищ по несчастью, — помолчав немного, протявкал задетый не то за живое, не то за животное, пес, и обратился к женщинам:
— Патриция? Лиза? Как вы насчет снятия стресса народными средствами?
Патриция отказалась, Лиза махнула рукой:
— Наливайте! Вы так интересно говорили, что мне тоже хочется сказать. Вообще, все так романтично, как на Новый год. Я хочу выпить за моего папу, он скоро приедет, и всех спасе т. Он столько раз меня спасал! Слушайте, Эдуард, постучите по стенкам, может кто-нибудь нас услышит. Как вас там, животное, куда ваш приятель уплыл, почему не помогает? Умные слова мы все можем говорить. А почему воздуху не дают? И-и-и, — взвыла она во весь голос.
Акваланге стал гладить ее по голове, и что-то шептать на ухо. А дышать, действительно, стало совсем трудно. Свечу погасили, чтобы не крала последний кислород. Меня так и подмывало крикнуть Спиро: «где твой Бог, пес паршивый?».
И вдруг, мигнув раз-другой, зажегся свет. Ура! Прости, меня Господи. Зазвучал сигнал связи, и динамик взорвался голосом Сони:
— Да я вас хоть под водой, хоть под землей найду! Что вы там без света делаете, а? Патриська, мать твою, отвечай! Одной рукой обоих придушу, не хуже Отелло. Ну-ка, поднимайтесь.
Малосоленко, хлопнув по загривку сникшего двоеженца, сказал:
— Держись, брат. Ты ей вот что скажи. Если хочет узнать, чем мы тут занимаемся, пусть после нас на дно опустится, на себе ощутит. А то она, небось, думает, что у нас состоялось стриптиз-шоу с погружением.
Тем временем связь перешла к капитану:
— Все живы, здоровы? Кабель электропитания порвался, а кислородный перекрутился. Корабль, как поплавок, мотало, ничего не могли сделать. Ну, поднимаю.
В боковых емкостях зашумел подаваемый кислород, и вот, под наши дружные крики батискаф оторвался от вязкого дна, и устремился наверх. Когда открылся люк, и мы, пропустив вперед женщин, ступили на палубу, нас окружило множество людей: репортеры, ученые, Шлюхенморг, и даже Бригитта. Оказывается, вместо двух часов мы продержались под водой целых пять. Как быстро пролетает время за светскими беседами...
МАЛОСОЛЕНКО
Когда Бригитта бросилась мне на шею, мне стало все равно, из кого ее там слепили. Баба как баба, эрекцию вызывает, и к тому же любит меня. Не важно, что это было, случай, рок или божье снисхождение, главное — спасены, будем жить. Шлюхенморг мотал бородой перед объективами, рассказывая, как отважно он вел себя на спасательных работах. Бригитта, смеясь, комментировала:
— Ох, и заливает. Скоро выборы, вот и старается, профура. Как ты себя чувствуешь? Я так волновалась, если что, думала, сама утоплюсь. Уже телеграммы отовсюду шлют, тревожатся уроды по начальнику. Да, а чем вы там занимались, на дне-то?
— Как сказать... Спиро проводил эксперимент, мы наблюдали. Вполне обнадеживающие результаты.
Перед отлетом я подошел к герою дня, по бокам которого замерли две его женщины. Обе были решительно настроены, у Сони волосы на бородавке просто дыбом стояли.
— Она летит вместе со мной, — твердила ревнивая инвалидка, указывая пальцем на Патрицию.
— Ты пойми, мы работаем, ерундой некогда заниматься, — увещевал ее бедный пес. — Ты просто преследуешь меня, так же нельзя.
— Для ерунды всегда можно время найти. Соблазнил честную девушку, и в кусты? Я ведь в суд могу обратиться. Определят тебя в зоопарк на место жительства, будешь там эксперименты с посетителями проводить.
— При таком обращении как вы можете рассчитывать на ответное чувство? — не выдержала юная лаборантка.
— Что-о? Да ты знаешь, из какого дерьма я его вытащила? Он на мусорке жил, грязный и вонючий, и Маркса читал по туалетным бумажкам. Представляешь себе, кто-то специально Маркса нарезал для туалета, а он потом собирал, и аккуратно складывал. Библиотеку решил таким образом составить. А кто его учиться уговорил? Зато теперь герой нашего времени, Нобелевскую диссертацию пишет, вице-урод.
— Соня, Соня, вы сегодня особенно прелестно выглядите, — решил я сбить накал разговора. — Я читать немного умею, а вот пишу, как курица лапой. Куда вы мне посоветуете идти учиться? Как вам идет это платье. И прическа просто класс. Мне кажется, вы не откажетесь выпить со мной шампанского.
Соня тупо уставилась на меня, проглотив язык. И накал был сбит, и она сбита с толку. Я прощально помахал Патриции рукой, показывая головой, чтобы исчезла куда-нибудь с глаз, и отвел Спиро в сторону:
— Надеюсь, ты не забыл о подарке, какой золотая рыбка обещала?
— Нет, конечно, завтра буду на берегу дежурить.
— По поводу продолжения опытов ее мнение можешь иметь ввиду. То же самое, что я говорил. Ну, давай, успехов тебе.
Я вернулся к Соне, взял ее под руку и, провожая к вертолету, рассказал, что ее бородавке очень идут волосы, что однорукие женщины очень сексапильны, и что, в конце концов, на одном Спиро свет клином не сошелся, собак в городе хватает. В следующий раз лучше выбрать не говорящую. Следом за нами загрузился Акваланге с Лизой. Шлюхенморг укоризненно цокал языком:
— Господин Президент, нельзя вот так, с бухты-барахты, все бросать, и на дно отправляться. А то может получиться, первым клиентом нашего комплекса станете.
— Первый клиент — тоже почетная должность. Наши-то с вами выборные, а эта нет. Так что вы очень интересную мысль подкинули. Как ты думаешь, Бригитта?
— Ну, если оклад приличным окажется... Или, точнее, пенсия, — поддержала дама моего сердца игру.
— Первого, действительно, уже не переизберут. А вот лучшего голосованием определять придется — продолжил мэр.
— По каким критериям?
— Ну, чтобы правила во время плавания не нарушал, уступал место старшим, имел красивый дизайн вместилища. Раз в год все заинтересованные лица смогут проголосовать, и высказать свое мнение по этому поводу.
— О! У меня мысль родилась! — радостно воскликнула начальница пресс-службы. — Чтобы родственников не только ради голосования собирать, может, устраивать розыгрыш? Гробы-то будут лежать под номерами.
— Ну, конечно! Молодец, Бригитта! Как я раньше до этого не додумался? — схватился за бороду неутомимый фантазер. – Главный выигрыш-место на орбите для следующего члена семьи или экскурсия на Землю. Участие в лотерее, конечно, платное. Угу!
— И так наши услуги недешево будут стоить, еще и за это сдирать, — воспротивился было я. — Следующим шагом станет появление налога на место, потом плата за защиту от метеоритов...
— И над этим подумаем, — успокоил мэр. — Вся затея для богатых, а у них свои причуды. Многие, умирая, так и оставляют деньги в кубышке, не хотят никому отдавать, а теперь появится возможность тратить на себя, посмертно.
— Надо вот еще над чем подумать, — вмешался в разговор Лобода, только что открывшийся нам еще одной своей нехорошей стороной. — Не пострадает ли при запуске содержимое? Какая вообще допустима температура на борту при выходе объекта за заданную скорость?
— Ну-у... Для чего сюда военные едут? Пусть ломают головы, — отмахнулся мэр. — Шашлыки на орбите нам, конечно, не нужны. Теперь вот еще что. Не пора ли подумать о душе?
— Мы под водой как раз о ней и думали, — улыбнулся я, вспомнив наше приключение.
— Нет, я не это имею в виду, — мечтательно произнес Шлюхерморг, глядя в потолок вертолета. Если уж создавать покойницкую индустрию, надо разные варианты рассматривать, и одним из них стало бы общение с душами попавших на тот свет. Привлечь известного специалиста по связям с потусторонним миром. Пусть дарит родственникам радость встречи с покинувшими их близкими, выслушивает жалобы, пожелания. Оккультная служба «Родные голоса». Зимой и летом с большим приветом. Если дальше заглянуть, то для особо обеспеченных мог бы состояться выход в астрал, на свидание. У кого это: «... И душа с душою говорит»?
— Я бы сначала хотел заняться делам Лиги. Пусть эти вопросы прорабатывает Эдуард, тем более, что комплексом он заведует.
— Вы все же не устраняйтесь, вдруг это станет основной деятельностью Лиги.
— Да не хотелось бы... — огорчила меня такая сомнительная перспектива.
— Ну, а что вы сможете предложить миру, по большому счету? Как ни крути, все уроды подчиняются законам стран, где проживают, являются, если соответствуют предлагаемым критериям, членами всех существующих организаций, защищены, в конце концов, Декларацией прав человека. Ну, подумаешь, иногда их, эти права, нарушают, дискриминируют по внешним признакам. С кем не случается? И туризмом своим вы Америку не откроете. Ради чего огород было городить?
— Вы меня спрашиваете? — удивлено посмотрел я на мэра. — Кто вообще это все придумал?
Открывший рот собеседник так и оставил его открытым, понял, что заехал не туда, и поспешил дать задний ход:
— Действительно, что это я, в самом деле? А? Ага! Организация существует, уроды высказались «за» ее существование... Думайте, чем заниматься. Кстати, как там дела у ученой собачки? Рыбки кукарекают, и клопы поют? Угу?
— Ну... Работает... — неопределенно высказался я, пресекая нездоровое любопытство Шлюхенморга.
Долетели к вечеру, и сразу направились в гостиницу, отдыхать. Акваланге на ступеньках распрощался с Лизой, поцеловав ей руку, отчего не избалованная вниманием мужчин пампушка вприпрыжку бросилась наверх.
— Цель нашлась? — подмигнул я довольному островитянину. Он неопределенно помотал в воздухе рукой, что должно было означать «клевая телка!», и, оглянувшись по сторонам, прошептал:
— Петро Петрович, клянусь, у меня с обезьянами ничего не было, мы красивых женщин с соседнего острова привозим...
Когда мы с Бригиттой проходили по фойе, подкалывая измученного дорогой Лободу, из ресторана выскочил официант и, почтительно наклонив голову, попросил его рассчитаться за обед.
— Я же оставил деньги на столе, — развел руками наш спутник.
— Господин Драч сказал, что вы ничего не оставляли. И графиня подтвердила.
Расстроенный Эдик стал шариться в карманах, а мы пошли дальше.
— Вот так помощник у тебя, с кем обедает. Славная получается компания, — возмутилась Бригитта. — Он что, понимание и поддержку ищет в этой среде? Я его сразу невзлюбила.
Действительно, от этой сцены на душе остался неприятный осадок. Мне, конечно, наплевать, о чем они говорят там за обедом, но сам обед с таким ублюдком, как Драч, говорит о многом. Ладно, посмотрим, что дальше будет. В одну историю с ними он уже влип.
В номере было сумрачно и тихо. Я открыл шампанское и вылил целый фужер на голову Бригитте. Она измазала мне всю грудь шоколадом. Я тихонько укусил ее за ухо. Она впилась мне в губы. Потом мы выбрали подходящую позу и занялись медитацией.
— Слушай, а почему ты ни разу не пригласила меня в гости? — спросил я, когда мы уже поймали просветление.
— Скоро у меня день рождения, вот и приглашу. Ты мне вот что скажи. Шлюхенморг был отчасти прав, когда говорил о Лиге. Рекламировать мне пока нечего, на туризм могут и не клюнуть, Спиро в море подался... На гробах будем выезжать?
— Да мы только начинаем еще, ты подожди, — вскочил я с кровати и голый забегал по комнате. — Акваланге — парень головастый, не подведет. И о Спиро ты еще услышишь. Если его Соня, действительно, не придушит. Мой приятель Витя едет сюда с коллекцией гробов для музея. Вот его в первую очередь и прорекламируешь. По-моему, таких в мире пока нет. А самое главное — скоро будут деньги! Должны быть! Надо ликвидировать зависимость от финансов итальяшки. Кажется, он их здесь отмывать собрался. Ну, конечно, нужны еще идеи. Как ты, например, отнесешься к мысли создать косметическую лечебницу высочайшего класса?
— Да ты мне уже рассказывал эту фабричную историю. Покойников переделывать?
— Зачем? Уродов! Возможно, кто-то из них тяготится своей внешностью. Не все же в Лигу захотят вступить.
— Ну, ты молодец! Президент называется! — Бригитта вскочила с кровати и тоже заходила по комнате. — Ты ж как вражеский разведчик рассуждаешь. А на открытии распинался: внешнее — ничто, внутреннее — все...
— Так. Представь себе ситуацию. Кто-то из уродов влюбляется в красавицу, а она отвергает.
— Переделать ее в уродку, и все дела.
— Вот ты загнула!
— Вот ты загнул! Если при Лиге суд учредят, ты с такими мыслями под расстрельную статью попадешь. Учти, я свидетельницей буду.
— Ну, ладно, права. Давай тогда дальше думать.
— А в какой позе?...
Несколько следующих дней прошли в напряженной работе. Я связывался с разными странами, узнавал, где открылись представительства, много ли желающих вступить в Лигу, и вообще, знают ли в мире, что она создана. С мест сообщали о неадекватной реакции властей, отсутствии программных документов, планов работы. После разговора с Акваланге Бригитте дано было указание растиражировать необходимые документы, подготовить проспекты. Тут спохватились, что у Лиги до сих пор нет печати, логотипа, прочих бюрократических необходимостей. Пришлось еще больше взвинтить темп работы. По всем каналам связи объявили конкурс на лучший проект по защите экологии Земли и Космоса, об учреждении под эгидой Лиги Гуманитарного университета и создания из ее членов международного отряда спасателей... И вдруг, как первая ласточка, пришло известие о предстоящем визите нам посла одной вшивенькой, но европейской, все же, страны. Вот те и на! А у Лиги нет своего помещения, и Президент живет в гостинице. И однажды, в один из тихих летних вечеров мои размышления на эту тему прервал осторожный стук в дверь. После разрешения войти в проеме показался Спиро, волокущий с Патрицией через порог позеленевший от времени сундучок. Сердце мое отбило несколько тактов «Свадебного марша» Мендельсона, ведь в этот момент происходило венчание с удачей. Хотелось пуститься в пляс, но с превеликим трудом сохраняя суровое выражение лица, я спросил:
— Что это за старье вы притащили, ребята?
— Унести обратно?
Вместо ответа я подбежал к ним, стал тормошить, толкать, обнимать, выражая свою радость.
— Осторожней, Петро Петрович, Патриция, как бы это сказать, понесла. И так сундук тяжелый тащила.
Это было уже слишком. Я оторопело посмотрел на выгоревшую, как старая кепка, и обветренную морду беспредельного пса. А он, отведя глаза в сторону, невозмутимо изрек:
— Подумаешь, одним уродом больше будет. Кто-то должен продолжать наше дело. Вы откройте крышку-то, там кое-что интересное находится.
Кое-что, действительно оказалось интересным. В сундучке, заполненном более чем на половину, находились золотые монеты двухсотлетней давности, об этом свидетельствовала отчеканенная на них дата производства.
— Я даже экстрасенсов не взял, дело такое щепетильное, — нарушил мое созерцание любитель подводных приключений и кладоискатель по совместительству.
— Весьма щепетильное. Теперь надо выяснить, что с этим делать, и кого посвящать.
— Что делать, я знаю. Есть ювелир знакомый, он их оценит, и посоветует, куда определить. Кого посвящать, тоже ясно. Тех, кто был в батискафе. Они, в принципе и так знают.
— Нет, дружище, круг нужно сократить. Во-первых, сенсы. Затем Лобода...
— Согласен. Мерзкий господинчик. Шлюхенморг, конечно, а то он все приберет к рукам...
— ... А также Лиза. Эта — просто идиотка. Для них, и для всех, кто слышал звон, никто ничего на берег не выбрасывал. И нам нужно твердо помнить: если в дальнейшем откроется такой сомнительный источник финансовых поступлений, Лига приобретет дурную репутацию. Деньги придется оприходовать, как... скажем, добровольные пожертвования и личные сбережения. Ну, Спиро, молодец, весомый вклад делаешь. Да, слушай, тут такая проблема: к нам уже первая делегация едет, а принимать, увы, негде. Ты возьми горсть монет, пока хоть их поменяй у своего ювелира, надо срочно помещение под офис купить. А завтра соберемся все вместе, обсудим, что делать дальше.
На следующий вечер мы собрались вчетвером, Патриция плохо себя чувствовала. После объявления приятной новости Акваланге и Бригитта стали скакать и кричать, а также поздравлять друг друга. Когда, наконец, все расселись, Спиро дал раскладку по монетам:
— Золото высочайшей пробы. Монеты, кроме номинальной стоимости, имеют также коллекционную ценность, поскольку их было выпущено очень ограниченное количество. В результате, 20 штук потянули на 100 тысяч евро. Утром я уже присмотрел подходящее здание под офис, в стиле ретро, по цене 300 тысяч и заплатил аванс. В сундучке 500 монет, то есть 2, миллиона евро, не считая драгоценностей. А они могут потянуть и больше. Какие будут предложения?
— Мне кажется, нужно в первую очередь рассчитаться с мэрией, — взял слово Акваланге. — Шлюхенморг не простой человек, не хотелось бы попадать в зависимость от него.
— Вот это верно, — заметил я, — но нужно смотреть дальше. Теперь, когда появилась такая возможность, Лиге необходимо принять участие в строительстве комплекса, раз уж этот проект вовсю набирает обороты. Мне кажется, это очень перспективное направление. Вряд ли, конечно, Блондини, Шлюхенморг и директор «Гробдревесины» обрадуются этому, скорее, наоборот, но это наше право. Здесь надо тонко сыграть, разработать стратегию. Все согласны?
— Все, — ответила за присутствующих Бригитта. — Добавим сюда оргтехнику, мебель и пару машин.
— Ну и хватит на первое время. В банках ничего хранить не будем? Тогда еще хороший сейф потребуется. Кстати, Спиро, вам на проведение опытов, научные исследования ничего не требуется?
— Так, по мелочам, я же не атом расщепляю. Хотя маленькая подводная лодка бы не помешала.
В дверь постучали, я открыл.
— Здравствуйте вам, — оглядел Лобода всю нашу компанию. — Что, совещание проводим?
— Вроде. Прикидываем, что к чему и почему, — хмуро высказался Акваланге.
— А-а-а... Ну, как, Спиро, не обманула рыбка насчет подарка? Есть улов?
— Да, какой там. Видно, из-за шторма планы сорвались. А может, и не было ничего. Не судьба, в общем.
— Понятно. Я там, в батискафе погорячился немного, вы уж извините... Господин Президент! Получен факс: прибывает судно из России с грузом для нас. Я поеду встречать, руководить погрузкой в вагоны для дальнейшего следования. Здесь встретит Хью. Но вот какая проблема: где разместить людей? Обратиться к мэру или вы решите?
— Теперь это не проблема, — важно заметила Бригитта.
— Теперь? — внимательно посмотрел на меня Лобода.
 Я, обматерив про себя подругу, кое-как выкрутился:
— Э-э-э... Один Европейский экологический банк дает нам большую беспроцентную ссуду. Так что с финансами станет полегче. Устроим.
— Вот и хорошо. Тогда я отбываю, всем привет, — и отставной козы барабанщик (если под козой иметь в виду Лизу) покинул номер.
— Еще одна проблема появилась, — сказал я, с укоризной глядя на Бригитту. — Нужна своя гостиница, в которой будут размещаться и родственники кандидатов в гробонавты, и наши гости. Хотя по поводу родственников пусть думает Блондини…
Следующие несколько дней опять прошли суматошно, в хлопотах. Спиро продвигал дела с ювелиром, обналичивая монеты, Бригитта готовила документы для открытия счета, мы с Акваланге делали покупки и обустраивали офис, очень уютный домик с балкончиками и фонтаном во дворе. Сундучок постепенно пустел. После посещения автосалона я на новеньком «БМВ» направился в мэрию. Пришлось немного подождать, пока Шлюхенморг закончит совещание с руководителями различных служб города:
— Почему у памятника всегда мокро? Это же главная достопримечательность города. Установите дежурство полиции, в конце концов. Я не позволю мочиться на святыню!
— Это, как-никак, тоже традиция, — оправдывался директор коммунальной службы.
— Что-о? Хорошо, чтобы не нарушать традицию, всех желающих будут направлять под ваше окно. Уверен, эта вонь покажется вам ароматом истории. Вопросов нет? Все свободны. Угу!
Шлюхенморг мотнул бородой в сторону выхода, и мимо меня с понурыми головами прошел весь цвет города.
— Обленились, бюрократы, работать не хотят, зато оклады требуют большие. А с кого народ спросит? С меня! — все еще потрясал воздух шеф Ошалелло. — О? Господин Президент? С чем пожаловали?
— Разговор один есть. Даже не знаю, с чего начать.
— С чего-нибудь, все же, начните. Ага?
— Я хотел узнать, сколько на сегодняшний день Лига задолжала городу? За аренду помещений, транспорта... Ну, в общем.
— А что случилось? Пока сумма не настолько внушительная, чтобы можно было беспокоиться, городской бюджет выдерживает, забеспокоился, однако, мэр.
— Дело в том, что у Лиги появились кое-какие средства, и теперь мы в состоянии расплатиться с долгами.
— Мне сообщили, что вы купили помещение, кое-что другое... Значит, средства не кое-какие, а кое-приличные. Всемирный банк тонну золота в виде благотворительной помощи выделил?
— Нет, организация «Террористы за мир» передала часть полученных от шантажа средств. Ну и «Проститутки за безопасный секс» долю от продажи партии презервативов отстегнули. Они их по всему миру собирали, потом в химчистку, и по новой.
— Так вы бы часть товаром взяли, на презентациях раздавать. Нынче модно.
— Да некоторые штопанные, вот беда. Вдруг важной персоне достанется. Это ж мы ему кота в мешке подсунем.
— Ну, а если серьезно? — мэр накрутил на палец бороду, испытующе глядя мне в глаза.
— Серьезно? Пенсионный фонд организуем, первые взносы пошли. Многие отдают свои сбережения. Один безымянный даритель прислал сразу 200 тысяч. Представляете? Акваланге продал небольшой именной остров. Так вот, по капле...
— Хорошо. Я дам указание, все подсчитают. Хотя, большой надобности, по-прежнему, не вижу.
— Согласитесь, жить взаймы не очень-то приятно, — гнул я свое. — Долги иногда спрашивают и, как правило, в самый неподходящий момент.
— Ну, что вы! Господин Малосоленко! Петро Петрович! — хитрый бородач пересел из кресла напротив на диван рядом со мной. — Город тоже будет что-то иметь от туристов, от комплекса...
— Кстати, по поводу комплекса. Мы хотели бы стать совладельцами пакета акций.
Мэр сделал движение горлом, будто подавился, и вытаращил на меня глаза:
— По капле, говорите? Густо накапало. Тогда здесь без Блондини не обойтись. Знаете, сколько он вложил в это дело? По новейшей технологии строит, все автоматизировано. Уже корпуса стоят, и даже котлован под стартовую площадку почти готов.
— Ничего, еще есть, где приложить усилия.
— Ах, ну зачем вам все это нужно. В любом случае получали бы какие-то проценты, проект же проходит под эгидой Лиги, — недовольно ворчал мэр, упорно стараясь прочесть в моих глазах дополнительную информацию.
— Правильно. Именно поэтому Лига не хочет оставаться в стороне.
— В этом деле пока два равноценных партнера, «Гробдревесина» и Блондини. Все будет зависеть от того, как вы с ними договоритесь. Я, то есть город, с бока припека, но по договору имею один процент с прибыли. Не себе лично — в казну.
«Кто знает, сколько ты имеешь на самом деле», — думал я по дороге, ведущей к строительству, — «Не зря же впутался в это дело, итальяшку нашел. Кто там, кстати, у них главный, карапуз или супруга?» Да уж, Шлюхенжук был еще та птица. Конечно, мне лично мэр ничего плохого не сделал, более того, придумал Лигу, предоставил место для проведения форума, и вообще, был лоялен к Президенту, но, если образно обрисовать ситуацию, он был для меня, словно айсберг для «Титаника», когда на поверхности ничего не видно, и доброта его могла быть сравнима с добротой хозяина мышеловки, положившего для приманки большой кусок сыра. А моя дружба со Спиро привносила дополнительные обстоятельства в наши отношения. Бригитта и вовсе относилась к своему начальнику с презрением: и за памятник, возведенный истребителем предков Спиро, пса, которому она теперь симпатизировала, и за то, что он по-хамски относился к подчиненным, и за многое другое. Она рассказала, что мэр, будучи в городе фигурой номинальной, как какой-нибудь почетный парашютист, почти ни за что не отвечал, а был хоть и свадебным, но генералом. Страна, в состав которой входил Ошалелло, являлась демократической республикой с очевидным уклоном в монархический парламентаризм и, в то же время ярко выраженной симпатией к парламентской монархии. Почти как у нас, в общем. Пока эти уклоны не нашли золотую середину в реальной жизни и политике, страной управлял премьер-министр, а министры из его правительства — правительствами на местах. Так вот, всеми городскими проблемами занимались эти дяди, а Шлюхенморг со своей командой принимал делегации, устраивал, если давали денег, различные праздники, во время которых часть денег уводил за рамки их предназначения. Однажды он затеял день благотворительности. Горожанам предложили собрать гуманитарную помощь для России, и когда помощи набралось несколько тонн, ее благополучно, с приветами от ошалельцев (ошалян) отправили целевым адресатом прямо на «Гробдревесину» (да, да!), Нестору Хитрованычу. Насколько я помню, никто на фабрике (из рабочих, естественно) не только не видел заморских подарков, но даже и не слышал о них. В другой раз плодовитый на идеи градоначальник решил провести День разбитых горшков. Взбрело в бороду. Предварительно закупив на деньги мэрии глиняную тару и разрекламировав сие предприятие, он, по случаю огромной любви к горожанам, разрешил им разбивать горшки за минимальную плату. Почти на халяву колотить эти нехитрые изделия гончарного ремесла пришли несколько тысяч человек. Деньги потом оказались неизвестно где, а горшки обозначили в графе расходов на ликвидацию стихийных бедствий. Короче, он был достоин своих прибамбасов, но я хотел скушать сыр, предварительно разобрав мышеловку.
... Блондини, как маленький Наполеон, наблюдал за завершением строительства с ближайшей возвышенности, победно вздернув нос. Рабочие напоминали роботов, совершающих только целенаправленные движения без единой задержки. Приказания, выполнявшиеся с молниеносной быстротой, отдавал шрамоголовый Хью. От одного вида его бесстрастной и жестокой физиономии становилось неприятно на душе и холодно в сердце, как бывает, наверное, в состоянии клинической смерти. Своей внешностью он подчеркивал, что готов обеспечить такое состояние. Блондини, увидев меня, молча протянул ладонь, показав другую, с зажатым в ней телефоном. Я понял: он уже знает, о чем будет разговор.
— Господин Малосоленко! — карлик засунул руку за обшлаг пиджака и выставил вперед ногу. — Я в курсе.
«Ах, ты, недоросль сицилийская! Кто ж тебя в отцы-то произвел?» — хотелось мне подарить комплимент итальянцу, но вслух пришлось сказать:
— Прекрасно. Значит, вступления не потребуется.
— Не потребуется, — эхом отозвалась из-за спины маменька, не оставлявшая без присмотра папеньку.
— Скажите мне одну вещь. Лига обязуется защищать и поддерживать уродов по всему миру?
— По всей вселенной! — не удержался я от прикола.
— Вы можете повести дело так, чтобы в последний путь они уходили через ворота нашего комплекса? Тогда я не стану возражать против передачи вам двадцати процентов.
— Тридцати.
— Двадцати пяти, — подкорректировало, нарушив законы природы, эхо.
— Но вам еще нужно договориться с руководством фабрики.
— Постараюсь, — уверенно сказал я.
— Постарайтесь, — снисходительно разрешило эхо.
После прощания со странной парочкой пришлось ехать в офис, обдумывать текст факса. И вдруг, как всякой гениальной личности, снизошло озарение, нашелся выход.
— Акваланге, зайди ко мне, — поднял я трубку телефона. Через минуту он был.
— Итальянец не возражает, мэр ничего не решает, остался только директор моей фабрики. Нужно поработать с Лизой, понимаешь?
— Понимаю, — заулыбался негр. — Я уже работаю.
— Плотнее, дорогой, плотнее, а то я с ее папочкой не очень... Скажи, что на ответственную работу назначим.
— Да она ж тупая, как сибирский валенок.
— А ты валенки-то когда-нибудь видел?
— Не-а, наверное, на лапти похожи?
— Что ж ты около нее увиваешься?
— Мне именно такая нужна. Почему обязательно умная должна
быть? Я сам умный. Зато какая задница! Слушайте, Петро Петрович, а не пропустить ли по рюмашке? Что-то настроение подходящее.
— Да не могу, Акваланге, через час должен посол с визитом прибыть, из Ква... Блю... не помню откуда. Вдруг целоваться полезет. Ты лучше разыщи Бригитту, пусть кофе сделает.
Посол прибыл через час, минута в минуту. Ну и рожа зарисовалась, классика! Мало того, что вся физиономия была в коричневых пигментных пятнах, похожих на пятна у беременных, одно ухо находилось выше другого, так еще и рот расположен вертикально. Он, на радостях, действительно, полез целоваться, и мы, как неумелые любовники, долго примерялись, как поудобнее это сделать. Наконец, я пригласил его пройти в помещение и рассказать о цели визита. Что это был за разговор! Ненормальный рот при открытии закрывался, оставляя узкую щель и пропуская гласные, а при закрытии просто сплющивался, скудно выдавая согласные.
— Мнамконецтом мы мпознакомилисись, — прошамкал он, войдя в мой новый, еще не обжитый кабинет. — Многмго наслышнс о Лиегеге.
— Познакомиться, кстати, мы не познакомились. Меня зовут Петро Петрович. А вас?
— Лхепощлбд Шеллопст, послм по осбым порчнм.
— Шеллопут? Где-то я слышал вашу фамилию. Леопольд Шеллопут! Звучит. А по каким, если не секрет, особым поручениям?
Из последующей абракадабры стало ясно, что миссия посланца, осуществляемая по линии демографической программы ЮНЕСКО, заключается в сборе информации о том, как, каким способом происходит захоронение (или иное отправление человека на тот свет путем избавления от тела) в различных регионах земногошара.
— Какх толлмко спеосбв не сщствут. Кхтом на чхтом горзд, — щурился ртом культурный деятель, умудряясь при этом еще и курить.
Меня осенило: как-никак Бригитта-переводчица.
— Акваланге, — набрал я номер своего зама. — Давай Бригитту, и сам заходи.
Бригитта появилась с подносом в руках, на котором разместились три чашечки кофе, сахар, и для чего-то бутылка коньяка. Подходя, она так загляделась на посла, что чуть не растянулась у его ног. Так же как на какую-нибудь красавицу на балу смотрят во все глаза молодые офицеры, стараясь впитать в себя неземной образ, так и она собралась впитать почти неземное уродство, да видно, дурно стало. Дипломат на эту помеху не обратил никакого внимания. Он взял одну из чашек, понюхал содержимое и выплеснул его под мой стол. Затем открыл коньяк, налил до краев опустевшую тару, достал трубочку с нагубником по форме рта и присосался. Все молча. Одновременно с выцеживанием ароматного напитка (где его откопала Бригитта?) он рассматривал кофеносицу, одетую в платье, изображавшее ночное небо в звездах.
— А вы, нгнаверно, самгмо Слнце? Вы мгреете? — вопросил посол, оторвавшись от трубочки.
— Грею. Но не все могут согреться, — просто ответила Бригитта, глядя ему в глаза.
Затем разговор пошел в переводе, что значительно облегчило взаимопонимание.
— Да. Кто на что горазд. В Индии сжигают на костре, случается вместе с живыми же нами, в некоторых странах пустынной части Африки оставляют на солнце, а в Европе хоронят и жгут, но уже в крематории. Иногда пепел рассеивают с самолета. Кое-где спускают на воду, топят, проще говоря. В зоне вечной мерзлоты последнюю пристань устраивают во льдах. Случается, мумифицируют, — закинув ногу на ногу, перечислял начинающий косеть гость.
— Бывает, едят, — не удержался Акваланге.
— Ну, там я еще не бывал. Это то ли на Амазонке, то ли на каких-то островах. Ну, и потом, людоедство-это начальная стадия похорон. Затем кости все равно закапывают.
— Нет, иногда, когда в охотку, еще на бульон используют. А потом могут крокодилам скормить, — со знанием дела рассказывал негр, входя в роль. — Если хотите, я могу вас свозить в те места. Впечатления на всю жизнь останутся.
— Спасибо, я охотно принимаю предложение. Да, а почему вы ничего не пьете, господа? Я не привык в одиночку.
Мы взяли свои чашечки с кофе, а Шеллопут снова наполнил свою и захрюкал трубочкой. Бригитта уже полностью избавилась от обаяния дефективного субъекта, начинающего кидать на нее игривые взгляды, и изображала лицом полную скуку.
— И вот совсем недавно попала мне в руки газетная статья с добрыми словами о Лиге. В ней давались определения, приятные для руководства любой организации: «демократический институт», «светлые идеалы», «высокие цели» (переведя это, Бригитта подняла указательный палец вверх: знай наших!), и упоминался один очень интересный проект. Вы мне скажете, свободное парение мертвецов в космическом пространстве — правда? — вытаращил осоловелые глаза посол. — Это же будет лучшая страница моих исследований.
— Правда, правда, — успокоил я посла. — Скоро состоится открытие комплекса и, возможно, будут проведены показательные полеты. Если задержитесь, сможете увидеть.
— Мне трудно переводить, уже ничего не разберешь, — доложила Бригитта. — Ему и трезвому логопед нужен, а теперь...
— Я не разобрал, что вы сказали, — хрюкнув последний раз, оторвался от трубочки знаток похоронных мероприятий. — Но то, что вы придумали —  гениально, хотя и патология. Конечный продукт в бесконечном путешествии... Склады на Луне... Межгалактические гроболеты...
— Засыпает, — иронично подвела итог беседы переводчица.
  Действительно, старый армянский коньяк сделал свое дело. Изо рта посла вырывались нечленораздельные звуки, где звонкие согласные чередовались с шипящими, а гласные, видимо, уже заснули. Но вдруг, наверно спьяну, вертикальный рот приобрел на минуту несвойственное ему горизонтальное положение. Тогда его обладатель с усилием встал и, показывая пальцем на пресс-секретаря Лиги, довольно членораздельно произнес:
— Консьержку ко мне в номер.
Мы с Акваланге согласно кивнули головами, бережно развернули Леопольда, подхватили его под руки, вывели во двор и погрузили в машину.
— Гхрспсфью — проскрипел он на прощанье из отъезжающего лимузина, но мы ничего не поняли.
— Интересно, на каком языке он будет делать доклад? — смеялся мой зам, махая рукой на прощанье. — Надо, надо его свозить к своим на потеху. Ну, что, теперь и нам можно расслабиться?
... Через три дня, на вокзале, мы встречали фабричных рабочих, сопровождаемых Лободой. Мне было приятно видеть знакомые лица, общаться напрямую, а нес помощью переводчика или машинки, хотя, в общем-то, в нашей команде все говорили по-русски. Мы обнялись с Витяней, слегка помяли друг друга. Одна из женщин, по имени Настя, смущаясь, проговорила:
— Вы такой важный стали, Петро Петрович...
— Да, — степенно выговорил я, — как-никак Президент. И вытащив реквизированный у Бригитты сувенир, показал Насте знакомый гробик. Грянул хохот.
— Как там директор поживает?
— Все в баньке моется. А по вечерам, говорят, на звезды смотрит. Ждет — не дождется, когда гробы полетят, журавлики черные.
— Скоро полетят. Эх, ребята, так вдруг изменилась жизнь моя, что не передать. Но теперь опять вместе поработаем. Поехали устраиваться, — пригласил я их в автобус.
Лобода вместе с военными остался, чтобы смотреть за разгрузкой и сопровождать затем груз до места, а мы отчалили. Было отчего-то легко на сердце, и я попросил молчавшего все это время и не реагирующего на любопытные женские взгляды Акваланге:
— Спой что-нибудь наше, душевное.
Бабы вначале обомлели, услышав в исполнении негра «Парней так много холостых», но потом дружно подхватили. Мы сидели вместе с Витяней. Он, оказавшись впервые за пределами родной сторонки, с удивлением глазел по сторонам. Все-таки Ошалелло был довольно приличный по европейским меркам город, хотя и маленький.
— Ничего, привыкнешь, — похлопал я его по плечу. — Вместе английский станем изучать.
Тише ты, розу сломаешь, — поправил он свой покосившийся цветочек. — Коллекция моя зачем понадобилась?
— Да чтобы клиенты выбирали понравившуюся модель, а заодно музей организуем. Будешь долю иметь.
— А не посадят? — поинтересовался засовкованный мастер и напомнил в этот момент меня вчерашнего.
— Здесь если и посадят, то в камеру с видом на море, телевизором и баром. Ночами ты будешь выходить на балкон и любоваться свободным парением в небесах довольно примитивных изделий, содержащих в себе довольно примитивные существа. И сразу на душе станет легче: каждый свою задачу выполняет. Между собой не ругаются. Тихо плывут, тихо лежат...
— Ну, ты поехал, — прервал мою околесицу Витяня. — И я прослежусь, а потом кину свою розу прекрасной незнакомке, сиротливо стоящей внизу и давно мечтающей об этом. А она, махая рукой вслед удаляющейся стае, с печалью и нежностью в голосе скажет: «Как красиво летели»... Да? И мы долго будем стоять опять вдвоем, смотреть заворожено в опустевшее небо, думая при этом, что все в мире — ничто по сравнению с этим парением.
— Слушай, а если серьезно, — теперь я прервал его околесицу. — Обычно-то покойнички лежат себе тихонько в земле, полеты им только снятся. А тут приходится выполнять, как ни крути, определенную работу. У живых может произойти смена давно устоявшихся представлений о роли смерти в жизни человека.
— Какая была роль, такая и осталась. Жизнь отобрать.
— Да это понятно. Но в связи с вышесказанными обстоятельствами она отходит на второй план, на первый выходит роль человека в смерти после жизни.
— Ну, нет, тогда, скорее, роль жизни в смерти человека. Или, даже, роль человека в смерти жизни.
— Хорошо, давай вот так: роль человека в жизни смерти.
— О! Это подходит, — согласился Витяня, и мы оба рассмеялись.
Акваланге в дороге чувствовал себя прекрасно, подпираемый с двух сторон фабричными товарками. Песня следовала за песней, уже добрались до репертуара Аллы Пугачевой. Хоть Лиза ему и никто и он свободен в выборе кандидатуры на роль хозяйки острова, лучше бы он отвез туда именно её. Я уже загорелся стать совладельцем комплекса. Не лично, а как Президент Лиги. У каждого свои интересы. Как ни смешно от такой мысли, но многие люди, действительно, захотят летать после смерти, ведь оттуда им будет казаться, что жизнь продолжается.
Сидевший напротив наладчик станков с программным управлением, Слава, прервал мои размышления:
— А как Лобода при этом деле оказался?
— Нестор посодействовал, естественно.
— Ходил он тут по фабрике, говорил, что ты мешаешь ему продвигать наши гробы на европейский рынок.
— Какой европейский рынок? Нужны мы там со своими гробами. Хорошо, хоть в космос сплавим.
Гости отправились в гостиницу, размещаться, и наконец-то, между всеми делами и заботами, тусовками и презентациями, на которых я был когда один, когда с Бригиттой, выдалось несколько свободных часов, появилась возможность прогуляться по городу. Неплохое, все же, местечко выпало на мое президентство. Маленький городок с маленькими, тихими улочками. Спокойные, доброжелательные жители, которые вполне толерантно воспринимали происходящие на их глазах события. Они принимали посильное участие в мероприятиях, проводимых последнее время, но без особого задора. В момент начала форума многие из них толпились у входа, стараясь узнать как можно больше о происходящем, об участниках происходящего, как, например, жители провинциального городка, случайно оказавшиеся свидетелями и зрителями международного кинофестиваля, разродившегося у них под носом. Но со временем у входа стало свободно, если бы не регулярно передаваемая по телевидению информация о Лиге и комплексе, никто бы и не знал, чем мы занимаемся. Комплексом, кстати, интересовались больше: он, все же, затрагивал их конкретные интересы и заставлял взглянуть на смерть, загробную жизнь по-новому, с другой стороны, а что ни говори, в городе, как и на всей земле, каждый день кто-то умирал. По привычке горожане обращались с возникающими вопросами в мэрию, но там никто, кроме Шлюхенморга, никогда не принимавшего рядовых посетителей, ничего не мог объяснить. Секретарши просто советовали копить деньги и записываться в очередь. Ну, а уроды, да еще объединившиеся в Лигу, были чем-то вроде анекдота, услышанного утром и забытого вечером. Возможно, то была реакция на активность мэра, приложившего немало сил для пропаганды и того, и другого.
Городского голову в его родном городе не шибко любили и, отметившись у памятника, многие старались написать на постаменте какое-нибудь ругательство, не от любви к собакам, а из чувства справедливости. Тем более, что журналисты одной из городских газет, узнав о начале строительства комплекса, написали про связи высокопоставленного бородача с итальянской мафией. Встречные прохожие вежливо улыбались, узнавая меня, но никто не делал попыток заговорить, познакомиться. Значит, еще не так знаменит, не так интересен. или просто обычная европейская ментальность?
ЛОБОДА
Когда мы с грузом прибыли на полигон, я глазам своим не поверил. Модуль для нашей техники был готов! Сколько народу расстрелял Хью, чтобы добиться такого результата? Вот с кем коммунизм надо было строить. А у нас стреляли, стреляли, да все как-то неэффективно. Поздоровавшись, я попросил его моими людьми не командовать, тем более не бить. Он ответил, что его миссия уже заканчивается, и теперь дело за мной. Расставить станки, подключить их, настроить оказалось не так трудно. На стартовом комплексе по праву стали командовать военные, а свою работу «пускачи» тоже знали четко. И хотя через два часа после прибытия один был в стельку пьян, команды он подавал членораздельно. Когда огромную конструкцию, самое сердце комплекса, начиненное всевозможными механизмами и приборами, четырьмя мощными кранами на пятый день установили в бетонную коробку, косой капитан хлопнул меня по плечу:
— Порядок в танковых войсках! Самое главное сделано, через неделю можно будет выстрелить, начальник. Для почина есть кто-нибудь?
— Что-то уж очень быстро. Я думал, подготовка месяцами тянется.
— Подготовка-то, действительно, иногда месяцами ведется, особенно у нас, но этот Хью — головастый, видимо, прораб. Молодец. Нам остается самая малость. Протестировать все системы, обеспечить подачу топлива. Потом, в конце, вычисляется мощность необходимого взрыва, выбор орбиты, апогей, перигей... Дело знакомое. Мы до того насобачились, что однажды за сутки сразу у нескольких генералов мини-комплексы для выброса мусора поставили. Ученые построили, чтобы с голоду не подохнуть. Им же зарплату выдают, когда космонавты благополучно возвращаются, а те иногда по полгода в космосе бултыхаются. Ха-ха-ха!
— Вы бы не пили пока, глаза вон закрываются. Что-нибудь не так подключите, — раздраженно заметил я, думая, что русский Ванек неисправим ни при каких обстоятельствах.
— Проблема! Глаза закрываются! — капитан покатился со смеху. — Да я с закрытыми глазами все, что надо, соберу. Еще так рассчитаю, что «пассажир» с американским «Дискавери» в аккурат в заданной точке состыкуется. То-то обрадуются янки русскому гостинцу!
— Вы думаете, они обрадуются? — сказал кто-то у меня за спиной. Я обернулся. Со своей верной спутницей сзади пристроился Блондини:
— И вообще, гробы долетят до места назначения? По пути не развалятся?
— Да ты че, носатый? — обиженно сощурился капитан. — Тютелька в тютельку доставим. А чтоб не развалились, пусть на земле крепче сколачивают.
— Сколотят крепко? — уже ко мне обратился итальянец, у которого на голове творилось полное безобразие, словно кто-то пучками, как редьку из земли, выдёргивал из него волосы — А то ведь знаю я вашу высокую технологию.
— Да это и не наша технология, — успокоил я дотошного выходца с Аппенин. — В Европе закупили. Все будет о'кей, компьютеры просчитают, роботы изготовят составные части конструкции и соберут его, как пазл. Люди нужны только на конечном этапе.
— Я лично проверю, — вдруг подала голос сеньора, изображавшая, видимо, сегодня смерть под парусом. Парусом служила шляпка дестабилизирующего воображение вида.
«Да, пошла ты» — ругнулся я про себя, а вслух сказал:
— Брак в этом деле не выгоден никому. Если так хотите, проверяйте, синьора.
— Ладно, господин Лобода, я вам верю. Скажите, вы от уродов ещё не начали уставать? – Блондини вопросительно задрал вверх длинный нос, и улыбнулся.
«Сам-то ещё тот красавчик», подумал я, но вслух сказал нейтральную фразу:
—   Конечно, многовато их здесь, будто  на съёмки фильма ужасов понаехали. Но к Малосоленко я, например, дома привык, а остальные по сравнению с ним мальчики-мажоры.
— А я вот никак не привыкну. Сегодня зашёл в парикмахерскую, а там несколько членов Лиги танцуют какого-то чёрта, взявшись за руки. Только сел, один из них сунул в руки тарелку со странным месивом.  Вдруг понимаю —  мастер-то слепой, да ещё и на них отвлекается. Как начал ножницами махать, чуть ухо не отхватил…
— Да нет, слепой ведь потом появился, —  решил я напомнить, как всё было на самом деле в моём сне, но итальянец возмущённо завопил:
—  Откуда вы знаете, кто там появился, вас там не было!
Парочка удалилась. Из бункера, в который поместили комплекс, поднялся наверх исчезнувший было, еще более пьяный вояка:
— Слышь, начальник? Че еще за явление святых? Партийный контроль?
— Народный. Ты вот что, капитан, с любыми проблемами — ко мне. За комплекс я отвечаю.
— А с Хью можно посидеть, поговорить? Кажется, он из военных в строительство перешел.
— Как раз с Хью сидеть не надо. И некогда пока, в общем, рассиживать.
В гостиницу я добрался поздно ночью. В номере уже сидел Драч. Первой мыслью было выкинуть его в окно.
— А вот это уже хамство, — еле сдерживаясь от физических действий, заорал я ему в лицо. — Малосоленко фотографируешь, в мой номер пробираешься... Ты что гадливый такой? И во сне такой же, иуда.
— Вам тоже этот сон приснился? — и глазом не повел жующий курицу, приготовленную мной на ужин, старик. — В реальной жизни скоро Хью нам обоим голову оторвет. Слышал, крут.
— Кому ты нужен, отставной поручик?
— Да не подлый я, просто жизнь заставила. А вам нужен.
— Короче, чего надо? Я устал, как собака.
— Как Спиро? На всю эту команду равняетесь? Строительство закончится, и останетесь не у дел, — Драч достал дешевую сигаретку, и запыхтел в потолок.
— Да куда я денусь? Назначен руководить комплексом, и все.
— Под руководством Малосоленко, — уточнил настырный дед. — Не лучше ли побольше своих пристроить в космические структуры?
— Кого это своих? Тебя с графиней?
— И Шелстри.
— Этого я вообще видеть не хочу. Охотник долбанный.
— Бумеранг у него отобрали. Предупредили.
— Кстати, что это за фокусы в ресторане? Кто деньги забрал?
— Надо же было графиню на такси посадить, — на секунду растерялся престарелый мошенник, погасив окурок о тарелку с костями. — Между прочим, я уполномочен передать вам приглашение на ее день рождения. Это будет пятница, тринадцатое.
— Классика. Бал упырей! У кого кровь будем пить? Графиня-то сухая.
— Не обособляйтесь, глядишь, чем-то поможем.
— Там видно будет. Сейчас исчезни, или обслугу вызову. И в дальнейшем не смей сюда нос совать.
Драч испарился, а я лег, не раздеваясь, на кровать. Может, и впрямь эта компания чем-то пригодится, но дружбу водить с ними не хотелось бы. Это ж будет означать прямую оппозицию Малосоленко. Придется работать. Да еще Лиза, головная боль, внимания требует, носись теперь с ней...
Особо возиться с Лизой мне теперь не придется. Этот вывод я сделал буквально на следующий день после того, как встретил Лизу и Акваланге у входа в салон эротического фильма, где сам собрался скоротать пару часов. Ничуть не смутившись, они пригласили меня присоединиться, но директору комплекса не подобает заниматься ерундой.
— Зря-зря, — во всю рожу улыбался негр. Отвлекает. Расслабляет. От порнушки вянут ушки. А эротика — для сердца экзотика, — молол он чушь перед млеющей от восторга толстушкой.
— Вы все-таки не забывайте, Акваланге, что Лиза — дочь моего начальника.
— Ну, школу она довольно давно закончила, не так ли? Пора продолжать образование. К моему огромному сожалению, вы оказались не любитель поэзии. Вам ближе проза...
— Проза — поза, —  радостно выпалила наивная старая дева, открыв для себя законы стихосложения.
— Молодец! Молодец! — воскликнул пройдоха Акваланге, старательно разыгрывая изумление: — А ну-ка... Гроб!
— Хлоп! — подхватила игру Лиза.
— Чашка.
— Ложка.
— Нет, не то, дорогая. А если вот так. Эдик!
— Педик! — заорала, привлекая к нам внимание прохожих, Елизавета Несторовна, подпрыгивая от переполнявших ее чувств.
— Лиза! — не унимался Акваланге.
«Шиза», подумал я, поспешно удаляясь от упражнявшихся в построении рифм идиотов. Первым, кто встретился мне у комплекса, был капитан, волочивший петляющей походкой ящик защитного цвета.
— Куда путь держим, товарищ капитан? Стройматериалы потихоньку продавать начинаете?
— У Хью продашь, пожалуй, — скинул веревку с плеча бравый пускач и, усевшись на ящик, обиженно закончил, разя вечным стойким перегаром: — хотел с ним выпить, как с человеком, а он сразу нож к горлу приставил.
— Я же сказал, чтобы к нему не подходили. Хотите по частям домой возвратиться? Что там, в ящике?
— Взрывчатка, — просто ответил любитель задушевных разговоров. — Мы ж все объекты оснащаем системой самоуничтожения. На всякий случай.
— На какой случай?! Это же не военный объект, — опешил я от такой откровенности.
— Положено! — Упорно мотнул головой в сдвинутой набекрень фуражке, капитан.
— Здесь я решаю, что положено, а что нет. Перепьешь однажды, и все на воздух взлетит.
— Ну, так туда и собираетесь, — хлопнул себя по коленке спец по поле там, заливаясь громким смехом. — Ладно, шутю. Придется рыбу глушить, коли так.
Я прошелся по цеху, где осваивались прибывшие со мной рабочие. Они уже пробовали запускать станки, устанавливали программы, то есть входили в ритм. В отдельном помещении разместился музей гробов. Там суетился хозяин коллекции, дебильный Витя. Тихо сдвинутый на покойниках, жил он, как белая мышь, спокойно и незаметно, пока не додумался посвататься к Лизе. Нестора тогда всерьез возмутило это предложение, хотя его дочь отнеслась к происходящему довольно равнодушно. Получив отказ, этот бедолага еще больше сник, пришибился и сдуру завел дружбу со сторожем-некрофилом. В результате всех событий он почти даром работал в нашем особом фабричном цеху, и возможность выехать в Ошалелло стала для него спасением. Что-то насвистывая себе под нос, он бережно вытирал пыль с экспонатов и развешивал таблички с указанием стиля, материала и прочей информации. Мы немного поговорили ни о чем и, между прочим, я спросил:
— Слушай, у тебя же есть основная работа. Как в двух местах сразу станешь управляться? Надо будет тебе кого-то в помощь дать. Да?
Витя не возражал:
— Вам виднее.
— В этот момент подошел Малосоленко:
— Что, себе присматриваешь? Вот этот выбери, в стиле Людовика тринадцатого. Хорошо смотреться будешь.
— А ты вон тот, с прозрачной крышкой. Случись, кладбищенские мародеры на орбите появятся, так если на тебя наткнутся — сразу инфаркт заработают, — парировал я. — Или у вас будет семейный, один на двоих?
Президент не сумел ничего ответить, ибо появился Спиро с саквояжем в лапе. Небрежно кивнув мне, он протянул свободную лапу Вите, потом Малосоленко.
— Ну, надо же, какая красота! — восхитился он, оглядев экспозицию.  —Кстати, почему нет гробов для животных?
— Интересная мысль, — задумался мастер. —  Надо  бы разработать пару образцов, для кошек и собак... Лишь бы для слонов заказов не было.
— Да там места всем хватит, Витек! Эдакий плавучий мертвецкий зоопарк получится. Глядишь, инопланетяне на экскурсию заглянут, — иронизировал, подмигивая Спиро, Малосоленко. А тот, утоляя жажду исследователя, тем временем пытался забраться внутрь огромного ящика, но задев стоявшую рядом и пришедшую в движение крышку, прыгнул вниз, на четвереньки, сбив при этом саквояж. Следом, прямо на куцый хвост, хлопнулась массивная крышка.
  Я поморщился, ожидая истошного собачьего визга, но по скромному залу культурного назначения прокатился, отдаваясь эхом по пустым гробам, банальный русский мат. Малосоленко бросился поднимать своего горе-заместителя, Витя — крышку из ценной древесины, а я с изумлением рассматривал содержимое саквояжа. При падении он раскрылся, вывалив из нутра толстые пачки евро. Однако!
— Никак, Нобелевскую премию получили? — спросил я, когда пес немного отошел.
— Да это еще с Ленинской запоздали, была такая, если помните. Только что подвезли.
— М-м-м... А! Знаю! Рыбка-таки объявилась?
— Да ну, что вы? Неужели я на рыбака из сказки Пушкина похож? Кто тогда злая старуха?
— Видимо, Соня. У разбитого корыта она же осталась.
— Не суйте нос не в свое дело, ладно?  Между прочим, я совершенно случайно узнал, что вы вошли в оргкомитет некоего движения за очистку города от бездомных животных. Имейте ввиду, если тронете моих ребят, — пожалеете. Хью уже пробовал одного застрелить, чуть голову ему не откусили. У меня вообще большое желание запрячь вас вместе с Блондини и Мэром в повозку, да и прокатиться по городу, от души. По-русски. С батогами, чтобы всю дурь выбить.  А деньги не мои, просто передать надо, — раздраженного приговаривал Спиро, складывая разноцветные пачки обратно. Малосоленко, сохраняя невозмутимое выражение лица, дождался, пока саквояж захлопнется, взял его обладателя под лапу и повел к выходу, что-то шепча на ухо. Пес виновато мотал серьезной мордой и вилял опухшим хвостом. Проводив соратника, Президент вернулся, и развел руками:
— Вот, пришлось поучить, как себя вести в единственном на свете музее гробов. Эту крышку Витек делал три месяца, а тут такой казус. Хорошо, дерево крепкое. Ну, ладно, ты не желаешь к нам в гости? У Лиги теперь свой офис имеется. Хочу похвалиться.
— Собака обнаглела совсем, угрожает. Может, кастрировать? Что плохого в том, чтобы очистить город от бродячих животных? Если у него документы в порядке, пусть не волнуется.
— Ты бы дома проблемой бродячих животных озаботился. А здесь, всё же, другими делами нужно заниматься, - косо посмотрел на меня Президент.
По дороге я раздумывал над тем, откуда деньги в саквояже. Неужели Шлюхенморг расщедрился? Почему?
— У Лиги появился могущественный покровитель, — ответил на мой мысленный вопрос главный урод современности, с важным видом крутивший баранку. — Мы ему уже многим обязаны. Да, конечно, не мое дело, но какие у вас дела с Драчом? Или просто обнаружилась духовная близость? Он большой интеллектуал?
— Человек, как человек. Мне ничего плохого пока не делал.
На светофоре к тормознувшей «тачке» бросилась какая-то девица, и протянула для автографа фотографию Урода. Урод размашисто расписался фломастером, и послал девице, через секунду оставшейся в осчастливленном одиночестве, воздушный поцелуй.
— Так вот, по поводу дряного старика. Нестор, думаешь, одобрит посиделки с изменником? Он же патриот, вроде. Глядишь, нас одновременно из профсоюза исключат, большая недостача получится.
— Плевать я хотел на профсоюз. Ты устроился в теплое местечко, я тоже в ше стерках ходить не хочу. Что Нестор? Он далеко. А Драч — просто на работу просится.
— Прими его грузчиком, капитана на тачке возить, а то он ходить не в состоянии. Только пусть молчит о прошлом, а то «пускач» пристрелит спьяну.
— А! Прошлое, прошлое! Все быльем поросло, и все подвиги оказались зря. Памятники посковыривали, память расковыряли как рану, идеалы сменили, и может, к лучшему. Ну, скажи, плохо тебе сейчас живется?
— Лучше, конечно, чем прежде, но я же не голый король, не фигура для забавы, что-то и сам значу. Уж во всяком случае, никогда не забуду о тех, кому живется хуже. Вот такая между нами разница.
Вот ублюдок! Что ты значишь? То, что представляет собой твоя рожа, ничуть не больше. Можно подумать, он будет с рабочими своими привилегиями делиться. Рассуждать на вольные темы мы все хороши, а в случае чего каждый норовит хапнуть.
Кованые ворота, оборудованные фотоэлементом, распахнулись, и мы въехали во двор симпатичного здания, построенного в замысловатом стиле. На пороге, вооруженная шваброй, стояла Бригитта, самка для Урода. Одним, восторженным глазом, она встречала Его, а вторым уничтожала меня. Но все заряды прошли мимо, и я, изобразив милейшую улыбку, учтиво поздоровался. Тут, проявляя сволочной характер, кандидатка на роль первой леди Лиги протянула грязную руку для поцелуя. Я остолбенел от такой наглости. Рыжая стерва нетерпеливо щелкнула пальцами, и неизвестно, чем бы закончилась эта молчаливая дуэль, если бы не Малосоленко. Взяв под протянутую руку свою пассию, он вошел в холл, следом двинулся я, кипя от злости.
— Дорогая, сообрази что-нибудь покушать, — распорядился Президент уже в кабинете, усаживаясь за стол, на котором разместились телефон, факс и компьютер.
— На одного?— Ну-ну, будь погостеприимней, мы все-таки партнеры.
 После непродолжительного обеда, проходившего в полной тишине, мало-мальски завязалась беседа.
— Скажи, Эдуард, с чего ты думаешь начать свою работу в новой должности? — спросил, закуривая, хозяин кабинета. — То есть, я имею в виду тот момент, когда комплекс будет полностью готов к старту.
— Ну, не знаю, выступлю по телевидению, расскажу о нашей затее. Вы же по ходу соображаете, какое блюдо приготовить из Лиги, по мере закипания добавляете компоненты. Тут главное —  не пересолить, ведь расхлебывать самим придется
— С покойниками-то легче договориться, чем с живыми, в этом смысле ваши условия труда предпочтительней, — рассмеялся мой собеседник.
— Хм, — пожал я плечами, — мне-то надо договариваться нес ними, а с Блондини. Он пока живой. А Хью еще живее. Тебе тоже, в принципе, надо с ними общий язык искать, а то уже королем себя, небось, почувствовал?
— Пока принцем. Завидуешь? Хочется, чтобы было все как дома? Там каждый сверчок знает свой шесток, и поет по расписанию. Здесь все по-другому. Исполняй свою партию, только не фальшивь, не тяни на себя одеяло. Простор для творчества огромный.
— Простор... Ты-то, вон, неплохо устроился, а я так и буду в гостинице обитать?
— Это не ко мне. Поиском жилья для бывших бухгалтеров не занимаюсь. Попросись к Шлюхенморгу на постой, он парень простой. Ха! Или к графине. Ну, ладно, не щурься. Вот что. Пока комплекс не запустили, можешь совершить интересную прогулку.
— Под воду? Спасибо за предложение.
— Не, на экзотический остров, родину Акваланге.
— Что я там буду делать? По деревьям скакать?
— Он с Лизой едет, а тебе за ней присматривать надо. Вдруг взыграет инстинкт, и угостится он губошлепкой со товарищи. Нестор тебе уши отрежет..
Да, это было настоящее приключение, черт бы побрал Акваланге с его островом. Пока летели в полупустом, уютном самолете, Лиза без умолку трещала о коллекции слонов, которую она собиралась собрать на острове, о песчаных пляжах, и манго в постель.
— Милый, я стану такой же загорелой, как ты? — жалась придурковатая путеше ственница к путешествующему людоеду.
«Хо-хо» — засмеялся я, про себя представив, как вытянется лицо Нестора, когда Лиза подарит папочке загорелого внука. Вся «Гробдревесина» со смеху помрет. И помешать я уже никак не смогу. А дедушке, видать, не сладко придется. Если черномазый малыш переварит папашины гены, то вместо сосания мамкиной титьки он начнет грызть дедову голову.
... Трясли за плечо. Открыв глаза, я увидел толстогубую физиономию негритянского царька: «Приехали!». Акваланге, предвкушая скорую встречу с соплеменниками, уже облачился в свою вонючую юбчонку и повесил на шею связку зубов. Опять он меня разбудил! Дальше ехали на автобусе, потом на быстроходном катере... При посадке на него к нам присоединился странный господин, похожий на Дуремара, точнее, задницу макаки, имеющую атрибуты головы. Задница, неподражаемо выделывая па непослушными губами, прошипел:
— Шелаппмут.
— Да не жеманься, — заметил мне обернувшийся от руля негр. — Свой парень, научную работу пишет на очень серьезную тему. Посол, кстати.
— Небось, великой державы.
— Да ладно, вам, Эдик, веселее будет, — щебетала Лиза, свесив ноги за борт: «Сафари»!
— Осторожно, дорогая! Здесь акулы-извращенки. Стаскивают за ноги, а откусывают грудь, — шутил черномазый, уже потихоньку начинавший перебирать ногами в предвкушении ритуальных плясок.
На горизонте показался остров. Чем ближе подплывали, тем яснее вырисовывались разнаряженные фигуры на берегу, также нетерпеливо перебиравшие ногами. Катер мягко ткнулся носом в песчаный берег, и началось. Нас поочередно выносили на руках мощные соплеменники Акваланге, и, подплясывая и подвывая, несли вглубь своей ограниченной океаном земли. В глубине звучали барабаны, горели, испуская вонючий дым, большие костры, а грудастые женщины в одних набедренных повязках месили ногами вкусное, видать, угощение. Наблюдать подобное по «ящику» мне было всегда интересно, а быть свидетелем такого скотства не хотелось. Но деваться некуда. Пришлось целоваться с родителями черного урода, его братом, женой брата, детьми брата. Нас разместили в номере из тростника, с видом на джунгли, общим туалетом за стеной и ванной в виде ямы, наполненной водой болотного цвета. Вообще, как оказалось, вода здесь была не в почете, пользовались ей редко и неохотно. Лиза расположилась за символической перегородкой и сразу же начала наводить марафет. Какая-то заботливая кумушка принесла ей повязку на бедра и помогла раскудрявить по-здешнему волосы. Акваланге, весь в хлопотах, сновал туда-сюда. Заглянув на секунду, спросил:
— Ну, как устроились? — и опять исчез. Шеллопут, помочившись в тот угол, где в приличных местах стоит телевизор, восторженно пробормотал:
— Экзонтикафф!
Мы уселись на тростниковые же циновки, и раскинули картишки. К тому моменту, когда пригласили на праздничный ужин, посол продул в «буру» всю свою наличность.
А веселье затевалось то еще! Гвоздь программы — Лиза, под восторженные крики прошла на почетное место рядом с Акваланге, сидевшим в величественной позе с нахлобученным на голову подперденчиком из перьев какаду. Он смаковал обстановку. Мы уселись на знакомые циновки поблизости и, как говорится, с чувством глубокого удовлетворения выслушали проникновенную речь папы нашего жениха. Затем подали угощение, мясо в каких-то листьях, круто заквашенное специями. Вдруг меня словно током стукнуло: «чье мясо?». Подняв глаза поверх пирующей толпы, я увидел на дереве белый, видимо, свежий череп, с презрением взирающий пустыми глазницами вниз. В животе сделалось нехорошо, и к горлу подкатил ком. Первый официальный урод острова, взглянув на дерево, понял мое состояние и стал успокаивать:
— Да не смотри ты на черепок, это дань традиции. Мясо змеиное, честное слово, ну, немного насекомых добавили.
— Эдуард, прекрати капризничать, — добавила Лиза, смачно обгладывая подозрительную кость. — Змея, она и есть змея.
— Тут принесли чан с питьем, замешанным ногами местных дамочек. Блевать захотелось еще больше, ибо я вспомнил, что происходит до топтания. Сколько раз читал! Бабы сидят кружком, хором жуют какую-то траву и с удовольствием сплевывают ее в посудину для брожения. А ногами уже в конце шуруют, в коктейль сбивают. Я решил сделать ход коне м, сбегал в каморку и достал из саквояжа прихваченную на всякий случай бутылочку виски и, думая что никто не обратит на нее внимания, вернулся на место. Наивный. Только я, толкнув локтем чавкающего посла, намерился насладиться знакомым и безопасным напитком, как вдруг стало до неприличия тихо. Папа-негр что-то пролаял сыну, и тот попросил:
— Дай ему попробовать.
Я передал бутылку по соседям. Старик налил, крякнул и расплылся в знакомой широкой улыбке. Тогда я, как обиженный ребе нок, у которого отобрали любимую игрушку, просительно протянул руки, вознамерившись получить обратно заветную бутылку. Но не тут-то было! Старик сделал щедрый жест рукой, и мне подтащили целую емкость жеванного пойла. Подлюги! Обобрали бедного бухгалтера.
— Акваланге! — обратился я в глубоком расстройстве к негру, — не мог папочке ящик чего-нибудь подкинуть? Любит, видать.
— Нельзя. Очень быстро сопьются и вымрут. А от травы вреда мало. Попробуй.
Что делать, попробовал. Вскоре в глазах заплясали веселые огоньки, да и самому плясать захотелось. От души гремели барабаны, все и все кружились в бешеном ритме, даже обезьяны были пьяны, и падали, визжа, как пьяные подростки на дискотеке, прямо на праздничный стол.
Назавтра проснулся в какой-то берлоге, голова гудела, как вчерашний барабан. Рядом, облокотившись на локоть, возлежала полнотелая чернущая матрона, ласково, по-матерински поглядывая на меня большими бурыми глазами, и поглаживала плечо, на котором в бытность службы официантом в офицерской столовой «деды» насильно накололи череп с костями и надпись «не забуду роту мази». Наша рота находилась в подчинении зам. комдива по тылу и занималась подвозом, распределением и растаскиванием добротного солдатского пайка и обмундирования, а масло, которым мы торговали налево и направо, они называли «мазью». Рука матроны была мягкая и теплая, но никаких эмоций в связи с этим не возникало, так как в голове стоял туман, и мысли путались. Постучав, в берлогу засунул голову Акваланге и с укоризной напомнил о вчерашнем:
— Ну, ты даешь, дружок. С чего ты в батьку моего все время пытался копьем попасть?
— ... Да?... Попал?
— Если б попал, тобой бы уже завтракали. А вообще, надо братьям рассказать, как ты подозревал нас в связях с обезьянами, много комплиментов услышишь. Посол тут еще пытался жену шамана изнасиловать. Бабке 98-й годик пошел, а он страстью воспылал.
— В теле, видать, бабка? — пытался я шутить, вставая на четвереньки.
— Ага. В самом соку. Шаман сильно обиделся, с утра порчу на посла наводит. Ты как себя чувствуешь? Сегодня охота на слона. Будешь участвовать?
— Конечно, о чем разговор? — с оптимизмом воскликнул я, вставая с помощью добродушной женщины на ноги.
— Ну, тогда жди сигнала.
Только негр исчез, я опять рухнул на пол. Моя услужливая те тушка подтащила из угла недопитый чан с шипевшим в нем пойлом, — похмелиться. Уже не испытывая никакой брезгливости, как голодный свин сунул голову в отверстие, и залил в себя добрую порцию хмельной жвачки. Следом приложилась моя неожиданная помощница. И опять стало весело. Я чмокнул матрону в полные губы, заметив, что лицо ее усеяно белыми точками, типа веснушек, самостоятельно поднялся и схватил прислоненное к бамбуковой стене копье. Тут она вскочила, и стала отнимать его, дура, думая, что я собираюсь закончить вчерашнее дело. Ха, черномазая, это ж я слона собрался забить. Копье она все-таки отобрала, и потянула опять на пол. Через некоторое время застучали барабаны, что значило: дикари в поход собрались. Хорошо, разомнемся! Вспомним былые времена, услышим зов предков. Прямо на выходе подбежал прыткий юноша и стал мазюкать на лице полосы. Рядом размалевывали посла, стоявшего с тупой застывшей улыбкой. Он, видать, не похмелялся.
Вдруг к Шеллопуту подскочил расписной больше всех, визжащий от ярости шаман, и также мазнул чем-то по голому животу. Акваланге, заметивший это, прокричал грозную фразу и показал местному волхву кулак. Тот завизжал еще сильнее и затопал ногами, видать, знал себе цену. Что там за жена у него, в самом деле, не помню. Такие страсти, прямо сюжет для Шекспира. М-м-м-... А ведь шаман ритуальной кровью, насколько я разбираюсь в африканских обрядах, посла намазал. Если так, то славный собиратель смертей оказался в большой опасности. Если, конечно, шаман стоящий.
И вот мы тронулись, провожаемые многочисленной челядью и благословленные отцом Акваланге. Человек двадцать воинов, «Аквася», посол и Лиза.
— А ее зачем взял? Главный снайпер? — спросил я у вождя.
— Уж очень просила. Говорит, будет, что вспомнить, — ответил тот и принялся объяснять, как обычно проходит охота. Заранее выбирается полянка, куда заманивается слон. На ее краю с помощью лиан поднимается наверх огромное бревно, и когда разъяренный укусами стрел слон врывается на поляну, бревно опускают, оно, пролетая в метре над землей, перебивает бедному животному ноги. Обездвиженный исполин валится на бок. А уж потом в дело идут длинные копья. Беседуя, мы чуть отстали, а посмотрев вперед, увидели вот что: смелая Лиза, одетая в короткую юбку-шорты, выступала в авангарде, а за ней, завороженная белыми ляжками топала, шаг в шаг, вся охотничья команда. Хмель еще не выветрился, и ради смеха я крикнул: «Лиза, посмотри, нет ли следов слона?». Лиза наклонилась до земли, встав в классическую позу, и ближайший охотник от такой картины упал в обморок. Я заржал, а Акваланге недовольно нахмурил брови. Лиза, пошарив по траве глазами и руками, сокрушалась:
— Не видать пока. Может, они ползают?
— Они летают, моя Амазонка, — успокоил ее негр, и толкнул меня вперед по тропинке:
— За такие шутки надо бы в твой номер паука ядовитого подбросить. Хотя, неизвестно, кто из вас более ядовитый.
Вскоре дошли до конспиративной поляны, и дневальный доложил, что слон находится поблизости. То есть можно засылать тех, кто станет дразнить животное, доводить его до бешенства криками и копьями. Бревно уже ждало наверху роковой минуты. От нашей группы отделились пятеро охотников, и рысцой перебежав поляну они почти исчезли за кустами, когда вдогонку бросился всю дорогу не проронивший ни звука Шеллопут. Мы и охнуть не успели, как он петляющей походкой скрылся из глаз. Потекли минуты ожидания. Лиза, перевернув бинокль на удаление, осматривала окрестности. И вот послышался шум, крики, на поляну выскочила великолепная пятерка охотников, но тут же выскочила с не е. Следом, с искаженным от ужаса лицом, без копья, высоко подпрыгивая и оглядываясь, несся протрезвевший посол. А за ним – о Боже – уже трещали кусты, и раздавался мощный рев потревоженного великана. И вот он появился. Мама! На хрена мне эта охота! Посол промчался мимо нас не останавливаясь, а глаза его, казалось, неслись немного впереди. Слон, мотая хоботом, направился за ним, то есть в нашу сторону. Лиза, убрав, наконец, бинокль, завизжала от восторга, тыча пальцем в надвигающуюся гору: «Бегемот! Я читала!»... Тут Акваланге подал сигнал, и сверху со свистом пронеслось бревно. Обманутый слон упал, как подкошенный, и тут началось! Вереща, как шакалы, из-за деревьев выскакивали черномазые ковбои и, взявшись по двое за копь е, с разбегу вонзали его в распросте ртое тело того, кто минуту назад мог передавить их, как блох. Смотреть на это было противно до тошноты, и я направился узнать, много ли наложил в штаны Шеллопут. Метров через пятьдесят поиски были прерваны, так как чья-то рука зажала рот. Под нос сунули что-то очень вонючее, и я отключился от действительности. Когда очнулся, то ощутил себя подвешенным за руки-ноги к палке, которую несли, оживленно переговариваясь, какие-то совершенно голые ублюдки. Я затрепыхался и заорал, но подбежавший ублюденок лет десяти уперся копьем в горло, стараясь проткнуть его. Когда это не получилось, он, не обращая внимания на мое мычание, сунул палец в ранку, облизал с него кровь и радостно запрыгал, распробовав такое лакомство. Примерно через час путешествие закончилось, и меня бросили рядом с бедным послом, также лежащим привязанным к шесту.
— Фхрпривемт! — просвистел он радостно, будто мы оказались на светском рауте, и впереди ожидалось большое развлечение. Я ответил длинной фразой, состоявшей из русских, немецких и английских матов, после чего посол обиженно запыхтел. И решил, наверное, прервать дипломатические отношения. Но ноту протеста послать было не с кем, а людоеды ( по всем признакам) тем временем занимались своей будничной работой, — разжигали костер. Очевидно, в это время они обычно обедали. Да что же это такое творится! В самом конце двадцатого века быть сожранным на каком-то вонючем острове, закончить свой недолгий жизненный путь в желудке грязного дикаря!
А костер уже вовсю разгорелся, и толпа нехороших дяденек окружила нас, чтобы развести на первое-второе. И тут посол повел себя, как проститутка. Он начал скулить, вываливать язык, надувать щеки, трясти завязанными руками и кивать в мою сторону. Наверное, хотел дать понять любителям свежатинки, что уже старый, а я -ничего. Да и малец, стоявший рядом, показывал на меня пальцем, а как ребенку откажешь? Здоровый детина, встав над головой, уже занес для удара каменный топор, как один из людоедов сделал останавливающий жест рукой, и стал снимать с меня штаны. Снял, встряхнул и вдруг из кармана что-то выпало. Это была забавная безделушка, купленная неизвестно зачем в киоске Драча. Стоило свистнуть или крикнуть в нее, и в ответ раздавалась веселая мелодия. Я мотнул головой, приглашая мародера подойти поближе, и когда он приблизился, крикнул что есть силы. Ура! Батарейки еще не сели! Музыка для дикарей прозвучала, словно гром среди ясного неба. Они застыли в изумлении, уставившись на безделушку. Когда мелодия закончилась, новый владелец крикнул в нее сам, и при первых звуках пустился в пляс. Остальные поддержали. Стоило шарманке заглохнуть, раздавался крик, и снова начиналась дискотека. Наконец, они выдохлись, и тогда я решил использовать ситуацию, закивав в сторону посла. Довольный диджей утвердительно мотнул головой. Ну вот, подольше поживем, а там, глядишь, и наши подоспеют. Обиженный ребенок заплакал, а взрослые дяди собрались приступить к приготовлению пищи, лишая тем самым залетного посла возможности дописать свою научную работу. Но тут со всех сторон раздались для кого угрожающие, а для кого спасительные крики. То прибыла команда Акваланге. По-видимому, ребята на охоте проголодались, поэтому, выскочив на поляну, разогнав противников и освободив нас с послом, решили также отобедать. Несчастным кандидатом на жаркое оказался диск-жокей. Подозвав меня, он что-то залепетал (мол, я же тебя пощадил) и протянул музыкальную игрушку, надеясь на пощаду. И наказать гада хотелось, и есть его желания не было, поэтому, немного поразмыслив, я обратился к разгоряченному Акваланге:
— Слушай, слона же на всех хватит. Зачем жрать эту вонючку?
— Традиция, Эдик! — хохотнул тот в ответ. — Они ж нас уважать перестанут. А ребята могут подумать, что мой боевой дух упал.
— Как Лиза на это посмотрит? Лучше скажи, что гости, то есть мы с Шалопаем, — кивнул я головой в сторону приободрившегося посла, — попросили помиловать. Вождь обмолвился со своими парой фраз, и те, легонечко ткнув копьем в задницу, с сожалением отпустили любителя свежатинки, самого чуть не превратившегося в завтрак на траве.
В селение возвращались с хорошим настроением, загруженные слонинкой. Лиза щебетала: «Сафари! Сафари!». Посол свистел что-то под нос, а я покрикивал в игрушку. Через пять минут после прибытия по нашим следам отправилась группа женщин.
— На консервацию, — заметил Акваланге и, ущипнув Лизу за ляжку, спросил ее:
— Смогла бы такую тушу на зиму заготовить?
— Ну... — замялась та, — надо посчитать, сколько банок потребуется...
— Как раз вагон и маленькая тележка, дорогая. Кстати, зимы здесь не бывает, поэтому туши просто вялят, и закапывают в землю.
— Но там же змеи! То есть червяки.
— Да нет, их уже всех повыманивали. Мы ж из них квас делаем.
— А-а-а... Дорогой, чего-нибудь бы пожевать поскорей. Кушать хочется.
— Сейчас организуем. Папочку попрошу — сам приготовит. Вкуснятина! Тем более, что у нас сегодня праздник, день «Большой отрыжки». Этот квас из червячков способствует частому и сильному отрыгиванию, и когда однажды в древности наши предки гадали, кого и за что избрать вожде м, какой-то оригинал подбросил эту смешную идею. Кто громче выдаст, тот и король. Говорят, первый победитель издал такой звук, что разбежались все звери в округе. Видать, хорошо квасок настоялся!
— А если кто-нибудь, — начала Лиза, обходя растянувшегося от моего щедрого пинка посла, — кто-нибудь сегодня икнет сильнее тебя, его выберут главарем?
— Скажу тебе по секрету, громче меня ни у кого не получится.
Пока готовилась пища, все разбрелись по своим углам, а меня, чинно взяв под руку, до родного крыльца проводила конопатая зазноба.
Посла поселили в другой хижине, и мы теперь обитали вдвоем. Через некоторое время принесли обед, и представилась возможность по достоинству оценить кулинарные способности старого вождя. Насладившись слонятиной, приготовленной с разными пряностями и корешками, я прилег отдохнуть, а соседка по номеру, положив мою голову себе на колени, тихонько запела красивую песню на непонятном языке. На секунду прервавшись, она ткнула, представляясь, себя пальцем в грудь: «Тутуна». Я также назвался. «Эдик» — с умилением повторила она, и многочисленные белые пятна на черной физиономии потемнели от смущения. «Славная простушка» — решил я, и тоже замурлыкал что-то тарабарское. В конце концов, можно остаться на острове, и пусть, Акваланге, наделив меня соответствующими полномочиями, дует отсюда в Ошалелло. Хотя нет, что это я? Там же комплекс осиротеет. Комплекс, комплекс... Послать бы все подальше. Вон, эта, как ее, Тутуна, от души исполняет арию любви, и голосом, и всем остальным. Только ради этого останешься. А может, взять ее с собой?
— Тутуна, хочешь поехать в город? — прервал я тихое пение туземки.
— В нашем племени только мужчины ездить в город. Женщины дома сидеть, — ответила одна из невыездных.
— Что за глупость? — удивился я. — На-ка, говори в эту машинку, и протянул ей переводчик. Электронная штуковина с трудом стала выдавать:
— Да нет, это не глупость. Просто у нас с давних пор такая проблема. Мужики уезжают и возвращаются, а женщины теряются. Раньше хоть пузатые обратно являлись, а теперь вовсе отмораживаются. Вот потому и не пускают, чтобы на острове паритет сохранялся, — и моя экзотическая красотка стала целовать меня экзотическими поцелуями в районе шеи.
— И нет никакого способа смотаться? — удивился я такому положению вещей.
— Можно, конечно, убежать, но здесь остаются родственники. Их не тронут, но им будет стыдно... — упражняясь в районе груди, терпеливо объясняла она.
— Ой, да поговорю с Акваланге, решим вопрос.
— Нет, с Акваланге говорить не нужно. Его нужно победить. Сегодня вечером у нас праздник, на котором мужчины будут соревноваться, кто сильней отрыгнет. Для победителя исполняются любые желания. Несколько лет подряд победителем становился Акваланге, — приводя пупок в состояние экстаза, продолжала Тутуна. — Победи его.
— Ну, ты придумала! — млея от мысли, что последует за пупком, старался я увернуться от неведомого испытания. — У него какой опыт? Кстати, как это вообще отрыгивают? После чего?
— После квасу. Квасу. Квасу.
— После квасу? Ай! Квасу? Ой! — не понимал я сути проблемы. —Н у, я попро-о-о-бую... — И умиротворенно заснул.
…Ночь ослепительна в своей красоте. Луна подавляет. Банально бьют барабаны. Пошло намазаны рожи аборигенов. Даже задницы обезьян причудливо блестят, отсылая этим местом блики на землю. В центре сидят двое, я и акваланге. Вокруг взбивает пыль цепочка темных, мокрых от пота тел. Пьяные дикари подносят чан с уже привычной жвачкой. Пьем. Слушаем призывы в нашу честь (точнее, в честь соперника), выкрикиваемые его соплеменниками. Первым в круг выходит отец-вождь, старый и морщинистый, чем-то похожий на бродягу Шелстри негр в грязной юбке. Что-то долго бормочет о древних духах и о том, чтобы звук был похож на ре в разъяренного тигра. Затем из-за голых спин выпрыгивает полуголая чумичка Лиза и, тряся перед нашими глазами мощными телесами, поет пылкую песнь любви. Следующим появляется Спиро, который надевает на Акваланге почетную ленту, а потом, расчувствовавшись, лижет развесистым языком щеку напыжившегося от такой поддержки кента. Меня никто не подбадривает. Наконец, между распаленных танцем и питьем хмырей проползает невесть откуда взявшийся Драч, и дает совет:
— Ты их видом, главное, испугай. Рот пошире открой, глаза вытаращи. Станешь вождем — мы с графиней в гости к тебе приезжать будем.
Я посылаю подальше мерзкого старика, но он, раз пятнадцать хлебнув из чана горсть месива, изрекает:
— А ежели в отрыжке победить не получится, то какой из тебя, понимаешь, начальник комплекса. Подостойнее надуйся.
Настает час испытаний. Я оглядываю враждебную толпу и, осознав весь дебилизм происходящего, кричу:
— Да на фиг мне все это нужно! — и просыпаюсь.
— Нужно, нужно, — ответила недремлющая подруга. — И я тебе нужна. Ты же такой одинокий. А пятна иногда проходят, если тебя это смущает. Вечером все было не так. И Луна освещала туземную ночь, и всеобщий экстаз присутствовал. Говорили речи, но Драча, естественно, не наблюдалось. Зато наблюдался большой облом. С чего мне показалось, что квас готовят из жвачки? Днем, слоняясь в поисках новостей по селению, я попал на кухню и увидел, как пожилые женщины процеживают напиток, в котором плавают крупные черви. Акваланге не шутил! С тошнотворным комком в горле я поспешил к Тутуне.
— Ну, какая тебе разница, из чего? Квас, он и есть квас. Зажмурься и пей. Выпить много надо, — опять уговаривала она меня.
... Уже второй час мы пьем червивную настойку, и перед глазами все плывет и качается. Десяток претендентов, среди которых также неугомонный Шеллопут, пьют рядом. Через час начинается прослушивание, и напоминает оно некое вульгарно-спазматическое шоу, такое примитивное поддержание на плаву абсурдной традиции. Двое участников состязаний настолько изгаляются в своем желании победить, что многочисленными потугами вызывают у себя сильную рвоту. Друзья провожают их из круга сочувственными возгласами: не смогли раскрыться молодые таланты. И вот остаемся мы втроем. Акваланге отрыгивает так, что действительно, на соседнем острове отзываются тигры, на голову сыплются бананы, а его брат отрывается от сосредоточенного созерцания Лизиных прелестей. Кстати, не помню, какие у них обычаи на это счет? Все смотрят на меня, гадая, будет ли достойный ответ, но мне абсолютно не можется отрыгивать. Совсем. Тут поднимается криворотый дипломат, собравшийся повысить свой социальный статус званием вождя и, сделав страшное лицо, выкатив от натуги глаза, издает, вызывая маленькое землетрясение, звук, перед которым меркнет соло чернокожего урода.
Островитяне обалдело таращились на торжествующего и свистящего победителя, а я громко хохотал, так как по запаху понял, что посол спел не тем местом. И откуда только у этого языковерта сила взялась? Даже у меня головной убор из перьев подпрыгнул. Увы, Тутуна остается на острове, и в перерывах между моими частыми отлучками по поводу поблевать после кваса, мы вместе горюем в шалаше. В последний день разнеслась весть, что колдун хотел лишить себя жизни. Теперь новоявленный вождь мог затребовать его чумазую дивчину в любой момент, а такого позора импульсивный знахарь пережить не мог. Акваланге с Лизой не видно, где-то справляют траур. Седой негр-папа выглядит подавленным, ибо ему теперь уготована незавидная участь. Ни лучший кусок с охоты не перепадет, ни лишний жбан настойки. Никто не станет прислушиваться к его советам, и девственницу раз в год не приведут, как полагается папаше вождя. Посол с важным видом обходит свои владения, радостно сипя что-то сквозь зубы. Вот счастье привалило. Только колдун может внести свои коррективы. Говорят, порчу напускать у него хорошо получается. В принципе, гори они все синим пламенем, охотники-неандертальцы. Надоели размалеванные рожи. Слава Богу, завтра отвалим. Но ночью происходит примечательное событие. Когда все уснули, колдун попытался грохнуть непутевого посла, да промазал в темноте, и попал только по ноге. Дикий крик разбудил всю деревню, и когда народ собрался вокруг скулящего Шеллопута, колдун еще раз попытался достать его по голове. Но тут не сцене объявилась супруга местного шамана и решительно встала на сторону обиженного. Шаман плюнул и направился к чану со жвачкой, заливать свое горе. А древняя женщина подошла к послу, и погладила его по голове. Он испуганно моргал, проклиная, наверное, себя за несдержанность в первый день. Постепенно все успокоилось, и дальше ночь прошла без эксцессов. Назавтра, в обед, уезжали, но перед этим Акваланге организовал на острове первичную ячейку уродов и объяснил ее членам, как совершенствовать свое уродство. Я же решил пройтись по острову, недалеко, опасаясь голодных соседей. И вдруг, уже собираясь возвращаться, заметил расположенное за густой листвой тропических кустарников небольшое здание современного типа, подошел, толкнул дверь, и очутился в светлой комнате с кондиционером, в которой в этот момент на симпатичном диванчике сидел Акваланге и работал с ноутбуком. Рядом валялось с десяток уже пустых пивных банок. Я тупо смотрел на эту картинку из жизни современных островитян, вскипая от возмущения:
— Т-а-ак… А ты хорошо устроился. Сам в шоколаде, а гости – в шалаше.
— Не могу же я нарушать традиции. И потом, как ты ощутишь аромат дикой, свободной, полной романтики жизни, если попадешь из городской обстановки в ту же самую?
— Да помыться даже негде! Лизу хоть бы пожалел.
— Лиза! – повернул голову вправо любитель сладкой жизни, — тут тебя спрашивают.
Откуда-то из-за занавески появилась в домашнем халате, с мокрыми, уложенными в пучок и по-русски завернутыми в полотенце волосами, подруга не пойми теперь кого, и, размазывая какой-то крем по физиономии, спросила:
— Вы по какому поводу, Эдуард? У Акваси, оказывается, ангина перед соревнованием случилась, вот и не смог спеть победную песню. Хоть бы вы отрыгнули, а то этот... Иностранец...
— Да мы все здесь иностранцы, дорогая Елизавета Несторовна. И уж если так нужно, отрыгнули бы сами. А теперь можете даже друг на друга.
«Вот сволочи», — обиженно думал я, удаляясь от офиса благ и удовольствий, — «Но ничего, зато по заслугам получили!»
Тот же самый катер мчал нас обратно. На борту четверо: я, Лиза, Акваланге и вездесущий посол. Он не захотел остаться править островом, хотя имел полное право: островитяне успели провести церемонию возведения его в ранг вождя.
— Я оставнфил умгправляющемгося, — заявил он, важно чмокая губами. — Мгмое дело.
Кто ему мог возразить? Акваланге, потерявший титул, делал вид, что занят Лизой, а мне было до лампочки, кто примет остров в свое подчинение. Просто хотелось уязвить залетного губошлепа.
— Так ты, говоришь отрыгнул, задница? — спросил я Шеллопута, щурившего губы на горизонт.
— А что, не слышно было? — из нейтрального прищура губы хитро перещурились. — Все слышали.
— Ты в Ошалелло мне не попадайся, падла косоротая. Чеши там по своим делам, по покойницким. Пиши диссертацию. А то скормить хотел, — бросая хлеб чайкам, отстраненно заметил я.
— Нтак вы мже тогже темперрь по пофкойнмкам. Найгдем омбщий ямсзык.
— Я всегда был по покойникам. Но с тобой трудно общий язык найти. Не поймешь, на каком языке разговариваешь.
— Значит, мы, как старые друзья, переходим не ты? Хорошо, — после некоторой паузы произнес посол, отстраненно глядя за корму. — Вот ты не любишь меня, а ничего, в сущности, про меня не знаешь. То, что ты жрал на острове, еще ерунда. Иногда такое приходилось жрать, — от одного воспоминания кишки выворачивает. И к смерти готовился не раз. Одно племя, обитающее на верхушках вулканов (вокруг верхушек) и имеющее стойкое преступное влечение похищению и уничтожению пришельцев, однажды захватило меня в плен. Здесь-то убивают, когда есть хотят, а там просто так... – в этом месте рассказчик сделал раскривую рожу, беззвучно шлепая губами, и тут же заело переводчик, который он включил, чтобы можно было понять суть разговора. Видимо, Шеллопут обматерил безвестное племя, живущее в столь опасном месте. — Эти извращенцы дожидались, когда проснется вулкан, и закидывали жертвы, как у вас в России с размаху кидают бревна, внутрь разбуженной огненной бездны. Некоторым везло. Они умирали естественной смертью, не дождавшись извержения. Я умудрился бежать в тот день, когда над вулканом появился первый дымок. Это все  к чему? Пока я жил у горных изуверов, занимался по ходу дела статистикой. Оказалось, чаще других попадали в огонь никчемные типы вроде тебя.
— Никчемные, вроде меня?! — опешил я от такой наглости. – А ты кчемный? Кому ты нужен со своей диссертацией?
— Мировому сообществу, дружок. Ты сдуру попадаешь в опасные ситуации, а я сознательно. Рискую ради науки. В Австралии, например, тоже пришлось туго. Конечно, там кроме крокодилов никто не покушался, но они давали жизни. Им нет-нет для кормежки кого-нибудь из мертвецов скармливали, поэтому зеленые зубастики стали конкретными любителями человечинки. Однажды, когда я проводил этнографические исследования среди соплеменников Шелстри, на берег выбрались две огромные особи и погнались именно за нами. Они неслись, как лошади, а уж мы!... Но все кончилось благополучно: двух людоедов затоптали страусы.
— Ну да. И курицы заклевали. Заврался ты совсем.
— Да у них пасть побольше крокодильей!
— Знаю я одного научного работника с ненаучной внешностью, Спиро кличут. Тоже прилично куролесит, вот с ним ты обязательно найдешь общий язык.
— Естественно, не то, что с тобой.
Я не стал ничего отвечать, сплюнул и пошел к Акваланге, спросил, можно ли забрать с острова Тутуну. Тот был не в духе и отрицательно мотнул головой.
— Так ты уже ничего не решаешь.
— Это решили духи. — жестко ответил он.
— Слушай, какое твое дело? Может, ты ее проклянешь?
— Женщины остаются на острове! — рассвирепел низложенный вождь.
— Тогда, на телефон, позвони папочке Лизы и сообщи, что вы уже близкие родственники.
— Не лезь, сами разберемся, — на полтона сбавил муж одной дурехи.
— Так он меня все равно спросит. Ну, не хочешь общения, давай держаться в отдалении. На интересующие вопросы ответит мой помощник Хью. А-а! Вот и сюрприз, — вскрикнул я, увидев на берегу конкретного Нестора Северьяныча, как с неба брякнутого.
— Папа, я тебе объясню, — запорхала вокруг него смущенная Лиза. — Мы отдыхали у родителей Акваланге, вместе с Эдиком. Собирали грибы, ягоды... Ты чего такой потный? Квасу хочешь?
Шеф «Гробдревесины», метнув испепеляющий взгляд на негра, до сих пор не снявшего перья, закричал:
— Лобода!
— Так и я о том же, здравствуйте. Вопреки воле уговорили. Категорически.
— Она тонула? — топнул ногой рассерженный папаша.
— Да нет... Живая же. Добро пожаловать, дорогой вы наш. Как погодка?
— Поговори у меня! Где Малосоленко? — по-совковски запел шеф, не осознавший перемену в окружающей действительности.
— Малосоленко там, где ему полагается. В Ошалелло. Но...
— Что??
— Он не любит нынче, когда на него кричат. Какой ни есть, а Президент.
— Хм. Лиза, ты сегодня же летишь домой.
— Что ты, папочка! Что мне дома делать? Гробы твои считать? А Акваланге хороший, он заместитель Малосоленко.
Через час вся наша компания летела в Ошалелло. Нестор решил посмотреть, что из себя представляет комплекс.
МАЛОСОЛЕНКО
... Звонил Акваланге:
— Петро Петрович, мы возвращаемся. С нами отец Лизы.
— Ну и ладно. А ты чего такой унылый?
— Сдал полномочия на острове. Обидно.
— Когда прибываете?
— Через два часа. Встретите?
— Не могу. Скорее всего, будет Бригитта. Отдохни, вечером встретимся.
Еще до обеда заявился Нестор, такой же сумасбродный, как и раньше.
— Как растут люди! — воскликнул он, пожимая мою руку. – И неплохо растут.
— Однако с фабрики уволили, — напомнил я очевидные обстоятельства.
— Восстановим, что за беда. Меня Лобода не так сориентировал. Нам же друг за друга держаться надо, русские, как-никак. А то всякие черномазые примазываются. Акваланг правда твой зам? — резко сменил он тему.
В этот момент я вспомнил, на кого похож Нестор и, перебив его, торжественно произнес:
— Не хотите ли познакомиться с мэром этого города? Господином Шлюхенморгом?
— Это резюме такое? Морг для проституток. Чтобы кавалеры и потом могли их навещать. Дамам с этой мыслью умирать будет приятнее... Да, а как со всеми делами? Надо обсудить. Документы посмотреть.
— Какие документы? — провожая его к выходу, спросил я. – Я же Президент Лиги, сбоку припёка, типа смотрящего. Комплексом занимается Лобода, а Лободой занимается Блондини.
— Ах, да... Итальянец-малышок резво лезет на горшок. Ха-ха- ха. И к нему такой вопрос: ну зачем вам длинный нос?
— Вот и спросите у него.
— Хорошо. Но сначала к мэру, как ты советуешь.
К вечеру подъехали Акваланге, Лиза и Бригитта. Только расселись у камина, появился Спиро с бутылкой виски и очаровательной Патрицией. Мы весело общались.
— Что ж ты, дружище, не мог посильнее отработать? Какой-то посол обошел. Слышал, он решил отдать остров в аренду под военно-морскую базу, — подколол я заместителя.
— Если он появится на острове, его колдун сразу грохнет. Да что об этом. Давайте выпьем кваску с моей родины, отец передал. Тонизирующий, расслабляющий напиток.
Разливала, по-детски дурачась, Лиза. Разлив, заявила: «Чур, я не участвую», и уселась в выжидательной позе.
Когда потихоньку жбан с квасом почти опустел, я почувствовал странные позывные. Бригитта и Спиро также вели себя неадекватно, а негр с Лизой умирали со смеху, потягивая при этом виски. Тут на пороге возник Шеллопут, не ожидавший, вероятно, застать такую компанию.
— Прошу вас, господин посол, присаживайтесь, — пригласил я его, уже осознав, каким пойлом напоил нас Акваланге. — Не желаете выпить чего-нибудь?
— Можно, — скромно ответил через переводчик посол.
— А что, — поинтересовалась Бригитта, — машинка и с вашего наречия переводит?
— Пришлось внести кое-какие изменения.
Я вылил остатки кваса из жбана в большую кружку, и передал ее по назначению. Прежде, чем выпить, тот понюхал, удивленно взъерошил брови и весь передернулся:
— Нашли, чем угощаться!
— Пейте. Уже все пили. Сейчас начнется. Вы же хотите подтвердить свою репутацию?
Отступать послу было некуда. Я закрыл дверь на замок, и выключил везде свет, чтобы кто-нибудь не заглянут на огонек, благо хватало уличного освещения. Мы отрыгивали, Акваланге смотрел фильм, Лиза определяла, кто громче. Наконец, все трое замолчали и вопросительно уставились на посла: он не издал ни звука. Но вот косноязычный дипломат сильно напрягся, еще напрягся и издал смешной хлюпающий звук. Затем испуганно посмотрел по сторонам. Наступившую тишину нарушил хлесткий подзадник и последующее падение тела. Тяжело дышащий Акваланге с укоризной говорил поднимающемуся с пола Шеллопуту:
— Так ведь и обкакаться можно.
Патриция спросила:
— Он не вредный?
— Кто? Посол? Или квас? — переспросил Акваланге, — Нет, они просто пахучие.
Посол, скособочив рожу, долго вертел всеми частями своего оригинального лица, а затем обиженно выдавил:
— Вот вы какие! А я хотел в Лигу вступить, и в качестве взноса собирался подарить ей остров, вместе с неграми. Идите вы…
И исчез. Мы опять сели у камина, и выпили уже виски.
— Дай ей что-нибудь поиграть, — посоветовал я Акваланге, когда Лиза принялась о чем-то спорить со Спиро.
Он встал, взял телефон, сунул его Лизе и повел ее в другую комнату, приговаривая:
— Пожелай папе спокойной ночи. Спой ему колыбельную...
— У кого есть что сказать? — обвел я взглядом друзей.
— Туристический маршрут на остров можно открывать, — горячо начал негр.
— Остров уже не твой.
— Что ж, мне теперь и гостей туда нельзя пригласить? – развел он руками.
— А кто теперь гарантирует гостям безопасность? И вообще, что ты за туризм ухватился? Дело, в принципе, хорошее, но тут вот Лига становится, скажем так, попечителем комплекса, так что желательно найти точку приложения в плане потусторонних делов.
— Какие потусторонние дела могут быть на острове с населением 500 человек? — недоуменно заерзал экс-вождь в кресле.
— С миру по нитке. Главное, кто-нибудь согласится?
— Один точно согласится. Когда умру — запускайте. Только положите кого-нибудь рядом.
— Лизу положим, — смеялся Спиро, — на завтрак. Если вдруг оживешь — чтоб с голоду опять не умер.
— Кстати, — заметил я, — итальяшка уступил часть акций довольно спокойно, но зачем ему это нужно?
— А сейчас на Лигу станут выходить разные люди. Покупать будут. Это ж такая поддержка в момент выборов. Шлюхенморг не зря все придумал. Кстати, Петро Петрович, можно одну монету на нашу свадьбу потратить?
— Что вы все жениться кинулись, ребята? Так бы пожили...
— А Соня согласна? — прыснула Бригитта. — Спиро, каким это местом ты сильно сексуальный, что женщины ищут твоего внимания?
Блудливый пес смущенно пожал плечами и ответил:
— Понимаете, Бригитта, наверное, я аморальный. Но вы же знаете, что некоторые женщины неравнодушны к собакам...
— Насчет сексуальности не знаю, но он очень умный, — скромно заметила Патриция.
— Это точно. Все мышки об его гениальности знают.
Я почувствовал легкий укол ревности в сердце – рыжая флиртовала. Хотя, что может быть общего между переделанным в бабу мужиком и лысой собакой? Только обоюдознакомый урод.
— Кстати, Акваланге, расскажите, как там на острове. Слышал, вы славно поохотились.
— Да уж, вас не хватало. Копченой слонятинки не желаете, между прочим? Из собственных запасов.
— Спасибо, уже угостили. Как Лобода себя проявил?
— Нормально. Правда, их с послом чуть не сожрали плохие парни из соседнего племени, но обошлось. Он ведь тоже нашел себе подругу. Тутуной звать.
— Ну и дела. Эдик и Тутуна. Акваланге и Лиза. Сплошная экзотика, — мне стало смешно.
— Ага. Бригитта и Петя, — рыжей стало еще смешнее. – А теперь послушайте. В пятницу прошу пожаловать ко мне на день рождения.
— Почему в пятницу? Это же тринадцатое число! – удивился Спиро.
— Что, мне повеситься, если тринадцатого родилась? Именно в пятницу выходит первый номер нашей газеты. Тебе, дорогой, еще надо «слово» к народу написать. Я думаю, прямо в газете дадим объявление о том, что желающие стать членами Лиги могут обратиться по такому-то адресу для освидетельствования приемной комиссией. Нам всем по очереди, кроме Президента, придется на ней присутствовать. Кстати, чтобы не было разнотолков: уродство с рождения и приобретенное   —  равнозначны?
— Наверное, да? Все согласны? — спросил Спиро.
— Позвольте, я выскажусь, — вступила в разговор Патриция. — Если речь идет о лице — конечно. Но что касается тела, то в большинстве случаев патологию строения тела следует считать, как мне кажется, инвалидностью, и только в исключительных случаях уродством.
— А что? — согласился Акваланге. — В этом есть резон. Голосуем?
— Подожди, подожди. Мы затрагиваем тонкие материи, — задумался я. — Все же до создания Лиги уродство, как понятие, существовало только в бытовом плане, в виде субъективного суждения, а теперь мы закрепляем его юридически. Но четкого определения, кто может считаться уродом, не существует. Нужно срочно создавать юридический отдел и предусмотреть, чтобы среди членов приемной комиссии обязательно присутствовал авторитет в области медицины. Именно он должен в спорных случаях решить, что является уродством, а что инвалидностью. Ибо человека, у которого отсутствует, к примеру, ухо, молва назовет уродом, а медик — всего лишь лицом с недостаточным развитием ушной раковины.
— Что же получается? Придет этот человек без уха, а мы, на основания мнения медика, ему откажем? — возмутилась Бригитта.
— Ну, человека без уха трудно назвать уродом, если к этому ничего не добавляется, — рассудительно заметил Спиро. – Просто многие люди мнительны, кто-то из-за прыщиков может к нам прибежать. Так что в комиссии, друзья, должен быть и психолог. Иначе мы дискредитируем саму идею. Человек, вступающий в Лигу, может рассчитывать на ее помощь тогда, когда подвергается дискриминации за свою внешность по месту работы, учебы и в личных отношениях. Поэтому безухие и беспалые пусть себе идут в общество инвалидов, а с огромными ушами и восемью пальцами на каждой руке — к нам.
— Нюансов выплывает множество, — вздохнул Акваланге. — Будем смотреть на комиссии, а последняя инстанция-Президент. Ну, что, расходимся?
Заварив крепкого чая, я принялся за статью для газеты. Примерно через час в ночной тишине прозвучал голос, который мог принадлежать лишь одному существу на свете.
— Слушай, важная птица, а вино здесь имеется?
Я поднял голову от стола, и увидел перед собой раскачивающегося на паутине Аркашку, уже изрядно навеселе.
— Гляжу, большим человеком стал, совещания проводишь, — сказал он, закуривая в висячем положении. — Ну, что смотришь? Я же твое отражение, тоже в начальство выбился. Да-да, это «Мальборо», братки, которые в «Филипп Моррис» работают, угостили. Представь себе, на днях избран Президентом «Лиги защиты насекомых». Я всячески сопротивлялся, но, в конце концов, это же почетно. Там знаешь, какие пауки были среди претендентов? И вот теперь, — он спустился к самому носу, — может, объединим усилия? Во-первых, среди пауков тоже есть уроды, а во-вторых, защита земной фауны, ее сохранение, большой плюс любой конторе. Хотя, в данном случае нужно со Спиро разговаривать. Быстрее поймет.
— Ну-ну, философ. Везде успеваешь.
   — Да ладно, старина, я же знаю, что ты мне рад. С Бригиттой познакомишь?
— Если хамить не будешь — познакомлю. Вообще, что-то много стало говорящих всяких. Спиро широко развернул деятельность, а теперь еще паук на голову свалился.
— Да к нему скоро, как к гению станут относиться!
— Я знаю, куда ты гнешь. Из говорящих пауков тебя одного на земле хватит, не надо открывать при Лиге курсы разговорного языка.
— Вот сатрап! Тебе-то чем хуже? Мы же, как тараканы, везде есть. И всегда будем. Откроем кружок йогов. Ты по совместительству будешь проводить занятия. Ну, ладно, ладно, давить не буду. Созревай. Сейчас о другом. Ты знаешь, когда люди попадают в капканы? Когда они не думают о последствиях.
— За Шлюхенморга говоришь? Этого переиграем.
— А Блондини? Хью? Лобода, в конце концов. Тот еще засранец. Нестор как приехал, так и уедет, а вот его, — Аркашка скептически поджал лапки, — отсюда уже не выкуришь.
— Ты с носа уже спрыгивай, а то я окосею. Пить будешь?
— Зачем же я, собственно, пришел?
— Пипетки здесь нет, поэтому в ложку разок капну.
— Что значит, разок капну? Ты же знаешь, моя норма шесть капель.
— Потом ты начинаешь молоть ерунду...
— Ну, ладно, две здесь и две с собой. Я одной дамочке муху в вине обещал. В статье-то про что пишешь? Про братство? Про любовь? Черкани немного про нас. Мы умные. Дело прошлое, однажды я пил с маршалом Жуковым. Крепкий был мужик. И уволили ни за что, считаю. Мы тогда обсуждали план обороны Москвы, и кое в чем он со мной соглашался.
— Ну конечно. А план берлинской операции вы уже со Сталиным обмозговывали. Что-то я не помню, почем пауки живут. По-моему, треплешься, браток, тебя тогда еще не стояло.
— Насчет берлинской операции не в курсе, а Зимний брал. В портфеле у Феликса Эдмундовича. Он уже вовсю готовился прибрать контру к ногтю, и документы соответствующие заготовил. Занятное чтение оказалось! Например, одного бедолагу ретивые активисты расстреляли за то, что он высморкался в сторону прибывающей красной конницы. Однажды на глаза попался мандат, разрешающий арестовать как сочувствующего Временному правительству самого Владимира Ильича. Он с перепугу на броневик залез, и такую речь двинул, что сразу простили. Так я к чему это? Никто не подавляет твою личность, Боже упаси, — мохнатый пьянчужка воздел свои органы наблюдения кверху, перебирая в напускном волнении всеми лапками. — Это всего лишь добрые советы. По всей видимости, в вине тебя захочет поиметь Блондини, имеющий, кстати, виды на остров Акваланге, под острым соусом — Шлюхенморг, безо всякой закуски — Хью, и просто утопит в дерьме Лобода. Да, графиня и Драч на подходе... Кстати, вы на день рождения приглашены?
— Бригитты?
— Графини, сэр, графини! Я приглашен.
— Слушай, может мне вообще удалиться, выдающаяся личность? — раздраженно сказал я, сдунув Аркашку подальше по столу. — Графиня! Какой повернутый архивист приписал ее в знатные особы? По всем показателям она ближе исполнительнице главной роли в постановке драмкружка психбольницы.
— Ну, не надо, не надо. Каждый ищет себе место под солнцем, — подобрался настырный паук обратно. — Я-то помню ее девочкой-дурнушкой при дворе, но ты-то тоже экс-строгальщик гробов при вшивой фабрике.
— Короче, на день рождения меня уже пригласили. Тринадцатого числа.
— Во-во! И у графини тринадцатого. Вот повеселимся! Девочки обещались...
— Ну и жук ты все же, — усмехнулся я, решив, наконец, тоже принять винца.
— О! Одобряю. Меня уже блевать тянет, а ты ни в одном глазу, тут же вставил мой приятель, снова подбираясь к ложке.
— Мы вот тут со Спиро выясняли, чем он баб бере т, так с ним вроде все ясно, а вот ты каким образом их благосклонность завоевываешь?
— Ой, я же не человеческих женщин, как он, соблазняю. Это у людей еще что-то в голове имеется, а у нас одни инстинкты. Посулишь пожрать, и отдаются. Да, ты вот затронул тему долгожительства... В основном, пауки живут мало, как и люди. Но есть выдающиеся. Уринотерапия, и все прочее. Йога. Ты с десяток поз знаешь, а я с десяток тысяч. Так что еще поживем. Резюме! Ты к Бригитте шуруй, а я у графьев столоваться буду. Потом обменяемся впечатлениями.
В пятницу, с утра, я познакомился со знаменитой бабушкой Настей, имевшей по молодости кличку «Стрем». Бабуля выглядела довольно респектабельно: курила трубку и резала штыком от винтовки первой мировой войны ароматное сало. В каждом движении этой старой, но еще привлекательной женщины чувствовались грациозность и достоинство. Она не спеша заварила чай и приветливо начала беседу.
— Что, экстравагантна? А чего мне стесняться? В мои годы можно жить по своему усмотрению. Этот штык я выдернула из своего бедра, когда мы рубились с эскадроном красных под Ростовом. Чем дальше уходит то время, чем ближе мой закат, тем больше я недоумеваю, за что мы так жестоко рубились? Пейте, пейте, чай. С листьями смородины. Так вот, штык этот задействовал один красный дьяволенок. Точнее, черномазый. Умудрились негра в буденновской коннице знаменосцем назначить. Я его хотела полоснуть, но пожалела, совсем был молодой, а он не пожалел. Да что я о себе? У вас такие интересные дела творятся. Бригитта дома почти не бывает, вся в делах, и толком ничего не рассказывает. Вам здесь нравится? — спросила она, смачно затянувшись и закрыв глаза.
— Нравится, — пожал я плечами, поскольку особых оснований не нравиться не было. — Дело интересное. Про таких, как я, раньше говорили «рожей не вышел», а теперь невышедшие вдруг потребовались.
— Значит, появился спрос. Как день рождения отметим, внученька? — обратилась она к Бригитте, возившейся на кухне. – С салютом?
— Да нет, бабуля, какой салют? — скорчила гримаску внучка. — Скромненько так посидим. Ну, споем. Акваланге знаешь, как частушки зажигает.
— Ладно, ладно, дело твое. Просто хотелось узнать, сколько человек будет.
— Ну... Не желательно расширяться. Скажем, не больше десяти. И минимум спиртного.
— Между прочим, — вспомнил я, — сегодня именины у одной графини с революционным прошлым. В одном городе сразу столько достопримечательностей.
— Что касается титула, тут она блефует. А насчет родства с Гришаней — верно. Мы с ней в одно время при дворе представлены были. Но, как говорится, как приставили, так и отставили. Теперь вся такая с комплексами, все неймется. Пенсия приличная, живи – не тужи, все равно в России не признают. Да ну ее, во сколько рандеву? — подвела итог энергичная бабушка, пыхнув очередной раз.
— Примерно в семь.
— Успею. Теперь вот что скажите: меня в Лигу примете? — обнажила в улыбке крепкие зубы старая кавалеристка. — Ну, не делайте круглые глаза, Петя. Не в Президенты же прошусь.
— Понимаете, Настасья... ммм... Как вас по отчеству...
— Просто баба Настя, — подсказала она.
— Понимаете, вы же нормальная. Ну что я людям скажу? Даже Бригитта не совсем соответствует. И потом, зачем вам это нужно?
— Бабуля! — вмешалась Бригитта. — Ты с места в карьер. Можно, если уж так хочется заняться чем-нибудь, просто нам помогать, не являясь членом Лиги.
— Вот и договорились. Вы подумайте, что мне можно поручить.
  Поскольку всю организацию праздника баба Настя взяла на себя, мы решили доделать кое-какие дела. Бригитта намеревалась зайти в типографию, где сегодня печаталась газета. Мне нужно было заехать в офис, поработать на компьютере. Из разных стран поступали сообщения об увеличении числа желающих стать членами Лиги. Это одновременно и радовало, и огорчало. С одной стороны лестно, — дело двигается, но с другой — где брать специалистов для комиссий на местах, тем более, мы сами до сих пор выясняем, кто есть кто. Станут ли эти специалисты первое время работать на общественных началах, ведь в сундучке Спиро осталась всего горсть монет. Пока оставалось занести предлагаемых кандидатов в базу данных.
Выйдя из машины, я было уже зашел в ворота, но почему-то оглянулся. Прямо напротив меня стояли трое. Двое, те, что спиной, держали в напряжении третьего, нерешительно махнувшего мне рукой. Третьим оказался Шелстри. Я направился к честной компании. Те двое были Блондини и Хью. Итальянец кричал и, как всегда, размахивал руками, а его железный помощник впился стальным взглядом в непутевого аборигена. Но вот, обернувшись, первый перестал орать и зачесал длинный нос, а второй впился тем же непоколебимым взглядом в меня, будто скважину бурил.
— Добрый день, господа, добрый день. Вы ко мне? — подал я каждому руку. — Хью, что вы так странно на меня смотрите? Какие-то проблемы?
— Что вы, господин Малосоленко, никаких проблем, — ответил за него карлик, одетый в приталенный плащ и туфли на огромных каблуках. — Прогуливались тут, знакомого встретили. Общаемся.
— Ну, так зайдемте ко мне, там и пообщаемся.
Все трое переглянулись, и Блондини неохотно выдавил:
— Хорошо, зайдемте.
Мы прошли в кабинет, гости расселись, и тут я с удивлением заметил, что австралиец без бумеранга:
— А где ваше орудие, Шелстри? Не по форме получается.
Тот неопределенно махнул правой рукой куда-то влево, отчего офицерская фуражка с российской символикой съехала на бок, оголив начинающую обрастать кудряшками голову. Хью держался подчеркнуто отстраненно, а Блондини, удобно усевшись, задал неожиданный вопрос:
— Скажите, господин Президент, вы не будете возражать, если наш уважаемый вождь станет председателем приемной комиссии у себя в Австралии?
— Почему же, — после некоторого раздумья ответил я, — Шелстри все-таки член Совета Лиги, и должен справиться. Но есть кое-какие нюансы...
— Какие именно?
— Он не должен дискредитировать Лигу. Это касается и спиртного, и бумеранга.
— С этим покончено. Да, уважаемый? — склонился к угрюмому аборигену владелец газет и пароходов.
Уважаемый решительно мотнул головой, показывая свою заинтересованность в данном проекте.
— И еще одно, — продолжил довольный итальянец. — Есть здесь один русский господин, Драч называется. Его можно было бы назначить председателем российской комиссии.
— Драч? Ему же нельзя в Россию. И вообще, он не член Лиги и мерзкий тип.
— Вам не идут такие выражения. Будьте великодушны.
— Зато ему они подходят. С какой стати в России должен председательствовать Драч? Уж с Россией я сам разберусь.
— Не можете же вы все тут бросить и там находиться. И господин Лобода не может: скоро комплекс приступит к работе. Формально все будет по закону. Сейчас старик директор гостиницы при комплексе, а он частично принадлежит Лиге.
— Постойте, постойте, Нестор Северьяныч, может, или его дочь?
— Нестор Северьяныч отказался в пользу Драча, а эту идиотку вы сами вряд ли пошлете.
— Но ему же нельзя в Россию!
— Кто сказал? Можно. Просто он эмигрировал после революции. Документы имеются.
— Надо все же подумать, посоветоваться с заместителями, ведь председатем комиссии должен быть урод…  Да, господин Блондини, а зачем вам остров Акваланге? Если не секрет, конечно.
— Какой секрет? Выгодное вложение денег, вот и все. Построю в центре отель, организую охоту. Дикари в обслугу пойдут. Крутых экзотика очень привлекает... Кстати, все оформлено по закону, даже подпись его отца имеется, хоть уже и не требуется. Более того, мы в этом деле имеем в виду интересы Лиги. Все население острова, на радость Акваланге, запишем в вашу организацию.
— Зачем?
— Но это же все потенциальные кандидаты на прощальный полет. Надо только в договор между Лигой и ее членами внести пункт об обязательном захоронении этих членов на орбите. Узаконенная прибыль.
— Да откуда у них деньги на полеты?
— Мы их бесплатно запустим. Но в целях рекламы распишем, что богатейшие вожди Океании завещали похоронить себя на орбите. Не прямо, так косвенно деньги принесут. В общем, если поток клиентов начнет иссякать, мы, чтобы создать видимость постоянной работы, станем эту брешь в череде покойников неграми закрывать. Я ответил на ваш вопрос?
 И уже в дверях озадачивший меня мафиози добавил:
— В конце концов, это нормальный бизнес, без криминала. Я даже готов пойти вам навстречу, — пусть в России работает кто-то другой. Драч займется гостиницей.
Шелстри тащился последним, и я немного притормозил его:
— Завтра мы должны серьезно поговорить. Хотите сидеть в комиссии на родине — нужно показать себя с хорошей стороны. Кстати, где вы взяли такую фуражку? Там кителя не было?
— А, это один капитан с комплекса подарил, — расплылся в радушной улыбке абориген. — Он научил меня подготавливать старт.
— Старт чего?
— Ну, как же, господин Президент... Этих, гробов, или покойников. То есть покойников в гробах.
— Или гробы с покойниками. Небось, пьете вместе?
— Пьем, — опять расплылся в улыбке старый пьянчужка. – Но так он же еще и учит!
Они ушли. Работать расхотелось. Посидел, подумал обо всей этой кутерьме, и решил, чтобы развеяться, навестить Спиро. В лаборатории, кроме него, находились Акваланге и Лиза. Став вокруг колпака, под которым сновали мышки, они пили шампанское.
 Развеселая компания обрадовалась моему появлению. Акваланге, с галстуком в крупный желтый горошек на ярко-зеленой рубашке, надетой под малиновый пиджак, сообщил, делая многозначительное лицо:
— Это гений, Петро Петрович, и будущий Нобелевский лауреат. Сейчас услышите что-то интересное.
— Ну, про лауреата я уже слышал. Кроме этого, что-то есть?
— А вот!— Акваланге поднес фужер с шампанским к стеклу. Тут же одна мышь остановилась, встала на задние лапки, и до моего уха донеслось еле слышное:
— Хочу шампанское!
— Все-таки добились, Спиро, — укоризненно сказал я псу, стоявшему, как всегда, в дырявых джинсах, и в дыры эти лезла изнутри обыкновенная собачья шерсть. — Вывели породу интеллектуалов.
— Да нет, Петро Петрович, дальше трех годиков дело не двигается, — развел лапами ученый кобелек.
— Так откуда она про шампанское знает?
— Попробовать дали. Это я придумала. Она так смешно пьет! — прыснула от восторга Лиза.
— Выходит, вы споили трехлетнего ребенка, — сказал я, рассмеявшись. Троица также дружно покатилась со смеху, а Спиро поспешил реабилитироваться:
— Только одного. Остальные и так слушаются. Вот, посмотрите. Строимся, ребята, строимся, быстренько, — и мыши, встав в цепочку, забегали по кругу.
— А, ну их, — отмахнулся я, — вы во сколько будете?
— У Бригитты? Как договаривались, к семи будем.
— Тогда до вечера. Продолжайте обучение.
— Я повернулся, чтобы идти, и тут со стороны колпака донеслась просьба:
— Дайте закурить.
Мне, ошарашенному, развернувшись, пришлось встретить такой же ошарашенный взгляд Спиро:
— Курить не давали!
... К вечеру я уже изрядно устал, и Бригитта, появившаяся без четверти семь, выглядела уставшей, но довольной:
— Через два часа первый номер будет у меня на столе.
Баба Настя оказалась на высоте. Стол был отлично сервирован, вкусными запахами пропитался весь дом. Нам уже не нужно было ничего делать, оставалось только привести себя в порядок. Мы быстро приняли душ и переоделись. Стоя у зеркала, Бригитта вдруг хохотнула:
— Признайся, милый, занятия забросил?
— Угу, — ответил я удрученно, — но, кажется, и ты тоже?
— Это временно. В ритм войдем, все наладится, и опять станем совершенствоваться. Обязательно откажемся от спиртного и мяса.
— Слушай, а кто-нибудь еще приглашен?
— Может, Шлюхенморг подойдет... Да Блондини.
— А к графине он не собирается?
— Беда-то какая. Не придет — переживу.
— Я имею в виду Шлюхенморга.
— А. Конечно, по духу ему ближе та компания, но он хитрый подлец. Сюда припрется.
— Что так резко?
— Это прадед только собачками занимался, а правнук и с людьми не станет церемониться, — объяснила именинница, закончив макияж. — Да, приятная новость. Хью сегодня подал заявление о вступлении в Лигу. В принципе, шрамы его здорово уродуют... Я не смогла отказать.
... Компания друзей явилась прямо из лаборатории, прихватив по дороге Патрицию и подарки. Лиза двинулась кормить мышку, принесенную с собой в баночке, Спиро, так и не сменивший драные джинсы, пригласил танцевать бабу Настю, мы с Акваланге, взяв по фужеру с шампанским, вышли на балкон.
— Послушай, — сказал я, сделав глоток, — Блондини купил твой остров.
— Я знаю, — негр невесело усмехнулся. — Шелстри отличился, наводку дал.
— Абориген?
— Оказывается, они с послом давно знакомы. Тот приезжал в Австралию по работе. Там у него и появилась глава о способах умерщвления на зеленом континенте. Шелстри задолжал Блондини большую сумму, вот и сшустрил. Помог по дешевке недвижимость купить. За это ему ящик виски обещали.
— Что теперь с островом будет?
— То. Я ведь успел договориться с несколькими туристическими компаниями о маршруте нам, по морю и джунглям. Люди поедут — а денежки итальяшке? Мне стыдно там показаться, — посла-то сам привез.
... За столом было весело. Подвыпившая баба Настя рассказывала знаменитую историю о том, как в гражданскую брали одну деревню.
— Их разведка только и успела донести, что мы голышом атаковать будем, вот он и решил раздеться, бежать-то поздно было. Ну, я как увидела его большую доблесть, так чуть с коня не упала. Тут Распутина шашку выхватила и, смотрю, хочет его доблести лишить. Я наган достаю и с третьего выстрела выбиваю ее из руки...
Спиро с Патрицией на полный серьез стали обсуждать, кем их дитя будет, собакой или, все же, человеком.
— Если родится с шерстью, то собакой, -подливал масла в огонь Акваланге.
— Ну, уж нет, люди тоже волосатые бывают. Вот если хвоста не будет, тогда точно определим, — возразил я.
— Если говорить будет — человек, а лаять – собака, — мудро рассудила баба Настя.
— А как же Спиро? Он же разговаривает, — вмешалась Бригитта. — Даже анекдоты шпарит...
— Ну, тогда... — задумалась лаборантка, ждущая неизвестно какого приплода, — если заговорит, то...
— Щенок! — радостно влипла в разговор Лиза.
— Да, если заговорит — щенок, — лукаво улыбнулась Патриция, думая, что провела Спиро. — Хотя...
— Я согласен! — вскричал пес, прикидывая, видимо, на каком месяце начинать воздействие препаратом на плод.
Время подходило к полуночи, когда явился чинно-благородно одетый мэр, с огромным букетом в руках и широкой улыбкой в зубах. Вручив его имениннице, он важно произнес:
— Дорогая Бригитта! Ваш праздник-это и наш, мэрии, праздник. Поэтому от всех сотрудников примите такой вот скромный подарок: отныне вы почетный гражданин города. С правом бесплатного проезда! Ого?
— Это за какие же заслуги? — удивилась почетная гражданка, взбивая рукой рыжую копну.
— За прошлые и, конечно же, будущие труды во славу Ошалелло, поставил точку в поздравлении Шлюхенморг и направился к столу.
— Хорошо сидим, — вымолвил он минут через пятнадцать, уничтожив за это время целого цыпленка, пару отбивных и почти все салаты, а также выпив по очереди водку, виски, шампанское и вино.
— Только что-то гостей маловато, Бригитта, отчего так скромно?
— Ну, нынче не до больших гуляний, — дела. Мы уж так, своей компанией...
Мэр шутил, рассказывал всякие истории, не забывая есть и пить, попадая бородой то в бульон, то в соус, при этом ни грамма не пьянея. Мы с грустью посматривали на стремительно пустевший стол, ведь за разговорами как следует не поели. Положение спасла баба Настя. На маленьком подносе, в серебряном стаканчике, она поднесла Шлюхенморгу, похожему на прожорливого Карлсона, «военно-полевую», по ее выражению, настойку. Опрокинув привычным движением стаканчик, тот открыл было рот для очередной словесы, но вдруг, судорожно, как рыба на суше, стал урывать большими порциями воздух из без того душной атмосферы комнаты. Руки его заметались по столу в поисках какой-либо закуски или запивки, и правая, как Брут Цезарю, устроила настоящее предательство. Она нашарила между остатков еды половинку крутого яйца, и затолкала в рот хозяину. Да, Цезарю было, видимо, легче. Его просто убили, а тут происходил мазохизм с отягчающими обстоятельствами. Глаза у нашего обжоры стали медленно вылазить из орбит, а волосы вставать дыбом. Ни охнуть, ни вздохнуть. Смешная ситуация перерастала в трагическую. Мы вскочили и окружили Шлюхерморга, соображая, что делать, и тут Спиро, тряхнув пару раз бутылку минералки, воткнул ее горлышком в рот бедного городского головы. У виновника переполоха брызнуло изо всех отверстий, даже вроде из ушей, но зато пробка во рту рассосалась. Вместо того, чтобы благодарить Спиро, он принялся ругать безобидного пса, брезгливо вытирая рот.
— Кто тебя просил лезть, Спиноза лохматый? Вон шерсть прилипла на бутылке. Небось, покушался? Угу! – прохрюкал осоловевший на глазах мэр.
— Так ведь подавиться могли, — оскорблено рыкнул тот.
— Я? — презрительно оттопырил губу и утерся бородой оправившийся от конфуза градоначальник. — Никогда! Я умру геройской смертью, на работе, весь в заботах. Это ты, устав дрессировать мышек, сопьешься, покроешься лишаями и однажды повесишься, никем не признанный. Про формулу интеллекта можешь забыть. Дело тухлое.
— А что мне ее забывать, когда я ее только сегодня открыл?! — выпалил Спиро, победно взглянув на охамевшего визави.
Мы бросились поздравлять друга, который стоял, сложив лапы на груди, и от волнения стучал хвостом по столу, прямо по тарелке с крабовым бульоном, создавая маленький фонтанчик.
— Ну, теперь ты точно премию получишь, дружище, — восторженно кричал Акваланге, тиская нашего ученого в объятьях.
— И купишь на нее приличное жилье, а то нынешнее на конуру похоже, — заметила Патриция, вытирая ему хвост салфеткой.
— Слушай, — отвел я Спиро в сторону, — ты, конечно, молодец. Но зачем при этом, моргене, брякнул?
— А чего он?...
— Ну, ладно, ладно, ты вот что скажи, только без обиды. Просто интересно. Помнится, я как-то видел тебя без хвоста. Он что, отрастает?
— Да, блин, — великий ученый смущенно потеребил заросший пегой щетиной подбородок. — Как это получается — ума не приложу.
— Ну, ты интеллекту поешь немного и дотумкаешь. Таблетки, небось, уже изготовил? А в лаборатории промолчал.
— Тут и без таблеток можно додуматься. Если узнать, под воздействием чего на месте ампутированных вновь начинают отрастать руки, ноги и прочее, это ж революция в медицине.
— Правильно! — влезла между наших голов третья, рыжая голова. — Революции лучше устраивать в медицине, кобелек ты наш гениальный. А теперь давайте потанцуем! — и Бригитта, подхватив нас обоих под руки, закружилась по комнате.
Все это время Шлюхенморг сидел мрачный, машинально выковыривая вилкой глаз из обсосанной рыбьей головы. Наконец, он извлек его, попробовал на зуб, сплюнул и тяжело произнес:
— Такое открытие нужно бы подарить городу, в котором оно было сделано. Ага?
— Я подарю его всему человечеству, — парировал Спиро.
— Ну-ну... — мэр поднялся и стал прощаться:
— Спасибо за гостеприимство, все было вкусно. А мне пора, пожалуй. Угу!
И ушел, задумчивый.
ЛОБОДА
... Что-то не очень хотелось приходить на этот день рождения. Ну, кто она такая, самозванная графиня? Знакомая Драча. А он кто такой? Отщепенец без роду и племени. Ради приличия, все же, купил небольшой букетик, лосьон для ног и, походив взад-вперед у входа в маленький, неопрятный домик, постучался в дверь, на которой обычной краской был намалеван какой-то вензель. Открыла сама. Боже, что за прелесть эти старушки из прошлого века! Какая дебильная простота в глазах, и простая дебильность в одежде. Какая трогательная томность, и манеры, которые уже никого не трогают. Взяв мою кисть и вытянув наши руки вперед, она ввела меня, как на сцену, в такую же маленькую, неопрятную комнату, единственной достопримечательностью которой являлась кавалерийская шашка, висевшая на голой стене. На манеже, как говорится, были все те же. Корявый Шелстри оделся в приличный костюм. Драч мирно беседовал с Нестором, который, увидев меня, приветливо замахал рукой. Отдельно, с брезгливыми улыбками на чопорных лицах, присутствовали Блондини с женой. Они поздоровались, склонив головы, и получили такой же ответ. Пришли на просмотр активистов?
— Эдуард! Вы прелесть! Какие чудесные духи! Садитесь, где хотите. — Щебетала старушенция, довольная происходящим.
— Давай к нам, Лобода, — пригласил Северьяныч. – Накладывай пельмешек, что ли.
Стол, на удивление, был накрыт прилично и, прикинув, с чьих это щедрот, я понял, что скорее всего, раздобрился итальяшка. Больше просто некому. Не Драч же, в самом деле, сделал широкий жест. Он, кстати, чувствовал себя хозяином положения, довольно потирал руки, хихикал и подмаргивал, словом, совершал оптимистическое шевеление.
— Ну, уважаемые коллеги, — поднялся он с рюмкой в руке, — давайте поздравим дорогую именинницу, которая отныне также в нашем общем деле. Счастья ей, здоровья и материальных благ. Побольше.
Все выпили, кроме высокомерной супруги итальянца. Она, наверное, впервые находилась в такой пестрой компании и не знала, как себя вести.
— Эх, Лобода, проворонил Лизу. Черный за ней так и увивается. Как я дома скажу, если спросят?
— А вы не возвращайтесь домой. — простодушно посоветовал я, Что там делать? В России как всегда — не разбери поймешь.
— Правильно, — вмешался Драч. — Россия-страна непуганых, известно, идиотов.
— Ну, одного там точно испугают, если появится, — заметил я нагловатому старику, отчего его глазки обиженно забегали по диагонали. — Вы займите пока дам разговорами, мы присоединимся.
Драч ретировался, а Нестор поинтересовался:
— Кто это? Толком даже не познакомились. Блондини за него просил...
— Скажем, борец с тоталитарным режимом. Так, для противовеса Малосоленко.
— Хозяйка тоже на весах?
— В общем... Как она на вас вышла, интересно?
— Вместе с Лизой увидела, подлетела, напела, какая у меня прекрасная дочь, и как она обо мне наслышана. Где это она обо мне могла услышать? Если бы итальянец не позвонил, я бы ни за что не пошел эту мышь поздравлять.
В этот момент графиня порхнула к нам, протягивая свои костлявые лапки для поцелуев. Видимо, захмелев, вспомнила приемы в Зимнем дворце в пору своей юности. Пришлось, скрипя сердце, приложиться.
— Ах, господа, я чувствую себя такой молодой! Эдуард, попросите у патрона для меня большую должность. Он не должен отказать... Как вам мое новое платье?
«Новое» платье было сшито из старой портьеры и поедено молью, но алый бархат еще смотрелся, если что-то могло смотреться на кошмарной фигуре знатной особы. Мы похлопали, а Нестор, чтобы отмазаться, сказал:
— Вы там посмотрите штатное расписание. Что-нибудь по хозяйственной части. Гардеробной, например, заведовать...
— Какой гардеробной?
— Ну, надо же покойников во что-то одевать.
— Странно. К нам же не чинариков повезут, а очень состоятельных людей, по крайне мере поначалу.
— А вы правы, господин Накладный, — вмешался в разговор Блондини. — Очень хорошая идея. Мы откроем самый модный магазин для покойников. Все только в одном экземпляре. Или наоборот, — темпераментный итальянец подбежал поближе. – Одеть всех в униформу, с саван, так сказать, единого образца.
— Это вряд ли пройдет, — высказал я сомнение. — Членов Лиги обеспечить единой спецодеждой — куда ни шло, а богатые заказчики — сами подумайте — не согласятся. Вот магазин модный — то, что надо. В любом случае, необходимы маркетинговые исследования.
— И делать их нужно быстрей! — завопил коротышка. — Комплекс уже готов к работе. Более того, встает проблема первого клиента. Самого первого. Тут нельзя ошибиться, ведь это прорыв в истории погребений, об этом будут много писать, показывать по телевидению. Открою вам секрет, один кандидат уже имеется. — Блондини понизил голос почти до шепота. — У меня на родине при смерти один очень известный господин. Семья обещает к моменту пуска довести его до соответствующего состояния.
Выдав все это, карлик подсел к Нестору, положил одну руку ему на коленку и томно взглянул в глаза, выдавая носом замысловатые па. Драч, как всегда подслушивающий, захлопал в ладоши, а Шелстри, с грустным видом попивающий минералочку, непонимающе захлопал глазами.
— Может, у уродов своя кандидатура имеется? – спросил Нестор, убирая руку итальянца со своей упитанной конечности.
— Согласуем. Уродов вообще нужно использовать в своих интересах, для чего на местах будем внедрять преданных людей. Чтобы с течением времени Лига полностью перешла под наш контроль и работала на нас.
— Как это под контроль? Для чего? — поинтересовался я, но ответа не дождался.
Пока мы обсуждали глобальные проблемы, графиня угощала высокомерную итальянскую матрону. Их общение сводилось к вежливому, но настойчивому давлению одной стороны, и вежливому, но твердому сопротивлению другой, с применением светских приемов, ужимок и междометий. Краем уха я улавливал их беседу:
— Попробуйте вот этот салат, голубушка, — уговаривала хозяйка.
— О, нет, нет, спасибо, грацие, — уворачивалась гостья.
— О да, да, да, почему нет? Вам нравится?
— О, да, да, да...
— А мне кажется, что нет, нет, нет.
— Не лукавьте, милая, я постарше. Тогда вот отведайте селедочки. Да? Ну, да же?
— Немножко да.
— Тогда с водочкой, лапочка, с водочкой, — наседала вошедшая в раж графиня. — Ты же меня уважаешь?
— О, нет, нет, то есть да, да... Вы так настойчивы, — не знала, как отвертеться начинающая злиться итальянка.
— Брезгуешь, что ли? Будьте любезны огурчиком закусить. А хотите, погадаю на картах? Правда, дорого будет стоить. — Не хочу. Мой муж и так знает, что будет. Скажите, чтобы
подали кофе.
— Муж, муж... Да я с таким мафиози знакома была, — Махно звался! Он мне вот этой шашкой — подайте сюда – лифчик расстегивал. О, да, да, да!
Когда на всю комнату раздалось «Кобениться изволите, вашу мать?», мы поняли, что разговор вышел за рамки светской беседы, и поспешили спасать ситуацию. Графиня, как ни в чем не бывало, вспорхнула со стула, сделал пируэт, и выпалила:
— А сейчас играем в фанты!
Пришлось наскоро объяснить сицилийской парочке правила игры, и они необдуманно согласились. Я отделался легко: всего лишь полаял под столом. Нестору с Блондини пришлось тяжелее. Им предстояло без закуски выхлебать ложками бутылку водки, вылитую в глубокую тарелку. Нестор филонил и ложку опорожнял не полностью, а итальянец, почитающий традиции и обычаи (с этим, видать, на родине строго) не обращая внимания на шипение жены, честно исполнил свою работу до конца. Правда, хлебнув последнюю ложку, чуть не вывалил все обратно.
Самое интересное ждало Шелстри. Его фанту поручалось поцеловать шипящую особу благородныхх неаполитанских кровей. Абориген медленно поднялся, пригладил кудряшки и, с суровым выражением лица, с которым, наверное, выходил охотиться на крокодилов, боком-боком двинулся в обозначенном направлении. Именинница замерла в предвкушении чуда, сложив кулачки у подбородка. Блондини медленно багровел и опускал руку в карман, Драч на всякий случай отошел подальше в угол, а та, которой предстояла интимная процедура, сидела с каменным лицом, немного бледная. Вдруг она быстро опрокинула в рот полную рюмку водки и опять окаменела. Бедняга Шелстри приближался, и надо было что-то делать. Тут меня осенило, и я из-за спин показал итальянке на кисть руки, она поняла, протянув свою под нос аборигену. Тот с облегчением впился в средний палец, и ситуация разрядилась. Я показал уже графине кулак и пригласил всех к столу. Поели, выпили. Успокоившийся Блондини, еле шевеля языком, спросил:
— Эдик, вы не знаете, откуда у Малосоленко деньги? Они прилично развернулись за такое короткое время, а подразумевалось, что сядут на финансовый крючок.
— Да была одна история, но это так, догадки...
— Честно говоря, мне самому интересно: неужели со дна моря? Там, где песик работал?
— Возможно, но как проверишь? Пойду я, пожалуй.
— Тогда и я с вами, — спохватился также окосевший Нестор.
— А я провожу, — потянулся к выходу и Блондини.
— Ну, что же вы так рано, господа, еще чай, пирог с яблоками, — скакала графиня от одного к другому. — Приходите еще, я гостям всегда рада, — и попыталась обнять итальянку. Та неприязненно отстранилась. Драч, которому выпал фант спеть романс, и который даже проблеял один куплет, как швейцар, подавал у дверей шляпы, помогал одеваться, и даже стряхивал щеткой пылинки, а Шелстри монотонно наклонял голову в разные стороны и бубнил:
— Было приятно... Было приятно...
Выйдя на улицу, Блондини вдруг предложил заплетающимся языком:
— А давайте, господа, немного прогуляемся. Дорогая! — осторожно подкатился он к жене, — Ты устала, тебе надо отдохнуть. Поезжай в гостиницу.
Дорогая, разинувшая рот для скандала, вдруг зевнула и... согласилась. Мы не спеша направились по тихому, ночному городу, поддерживая друг друга физически и морально.
— Какая прекрасная звездная ночь, — заметил Нестор, глядя себе под ноги.
— Чтобы хорошо видеть звезды, нужно удобно лежать на земле, произнес я через минуту спонтанно родившийся афоризм, споткнувшись о камень.
— Лучше удобно лежать в космосе, чтобы любоваться ими, — конкретизировал итальянец, поднимая Нестора, который упал, поднимая меня.
Так, тихо-быстро добрались до центральной площади, где темной глыбой высился памятник, и в скупом свете фонаря у его подножья увидели качающуюся взад-вперед, в стороны, а также переступающую с ноги на ногу фигуру. Стало интересно, и мы подобрались поближе. Фигурой оказался Шлюхенморг. Радость встречи передать невозможно. Минуты три раздавалось всеобщее мычание, пока мэр не набрался сил и не произнес «Добро пожаловать». Тогда началось рукопожатие. Происходило оно таким образом: внук памятника подал обе руки сразу Нестору и итальянцу, Нестор вторую руку подал мне, и Блондини к нему присоединился. Было сказано много теплых слов, и после шестого приветствия мы, наконец, разомкнулись.
— Что я вижу, — вскричал Шлюхерморг, — дорогие гости путешествуют по городу одни, без меня. Нужно же было состыковаться.
— Вот и состыковались, — подчеркнул очевидное директор «Гробдревесины». — Графиня обиделась, что вы не посетили ее скромный уголок. Все дела, дела?
— Угу.
— Конечно, жизнь заставляет каждый день решать новые проблемы, но нам сейчас продуктивнее говорить о смерти. Она, — погрозил пальцем кому-то невидимому пьяный карлик, — является двигателем прогресса.
— Ежели о смерти, — качнулся в сторону памятника неустойчивый мэр, — в городе отходу в иной мир готовы шестьдесят человек, но миллионеров среди них нет.
— Появятся. У меня уже есть кандидат, он первым и полетит.
— А почему ваш первым? Одного я тоже найду, — надменно возразил Шлюхенморг.
— А почему ваш, в таком случае? — завелся не менее честолюбивый Нестор.
Тюлюпающаяся компания призадумалась. Все шло к тому, чтобы кинуть жребий. Вдруг в начале площади послышался пьяный русский мат, и через некоторое время, не замечая нас, мимо памятника прошли Хью и висящий на нем капитан с комплекса.
— Хью, почему ты такой злой? Смотришь на меня, ик, как на жертву. А я простой. Хочешь, еще до официального старта в гробе прокачу? — воскликнул он в безответный профиль напарника. — И даже катапультирую, где захочешь, хоть над Колумбией твоей. Точность приземления порядка, ик, десяти метров. Гарантирую! А могу так гроб запустить, что он, ик, прежде, чем удалится на орбиту, совершит круг почета над комплексом...
Пара удалилась, и все замолчали, озадаченные открывшейся перспективой. Дальше опять пошел разбор поле тов. Я только прислушивался, глядел на них со стороны, точнее, отстраненно, и думал о том, каким на самом деле идиотским делом придется заниматься, и сколько вокруг него, оказывается, можно навертеть. Они спорили, махали руками, и Блондини опять лез за пистолетом:
— С такими кадрами мы, кажется, точно все запустим, господин Накладный, — визжал главный донор комплекса. — У вас что, во всей России ни одного трезвого специалиста не нашлось? Он нам обязательно что-нибудь напутает. А еще говорите о своем кандидате. Ваш самый главный кандидат умирать пока не собирается. К тому же требования о 15% прибыли просто абсурдны. Я вложил «живые» деньги, и должен получить их обратно. А вы всего лишь подвезли готовые гробы, которые окупятся сразу после востребования.
— Какие гробы? А пусковая установка? Самое главное, самое основное! Да я мог бы просто предложить господину мэру совместно использовать ее для избавления от мусора. А? Господин Шлюхенморг?
— У? Идемте гайки откручивать. Надо же куда-то мусор девать.
— Но, но, но! Очнитесь, господа, я вам руки откручу, если сунетесь. Да о чем разговор, Нестор Северьяныч, — сменил тон итальянец, — все равно установка прошла, как списанная. Никто ничего за нее не платил. А генерала мы обязательно отблагодарим. Попозже.
— А как с арендой земли будем решать? — робко напомнил о своих интересах третий участник дискуссии, мэр. — Все-таки три гектара в черте города...
— Еще один! — карлик не сдержавшись, произнес длинную, скорее всего ругательную фразу по-итальянски и воздел, перебарывая приступ ярости, к небу свой выдающийся нос. – Или давайте богатых покойников, или заткнитесь, — наконец вымолвил он. — Хотя постойте, есть еще один вариант. Забирайте остров. Вместе с папуасами и кокосами. Могу титул короля присвоить.
... Похоже, делили шкуру неубитого медведя. Мне же вспомнилась Тутуна. Как не хватало сейчас ее экзотических песен, изысканных ласк... Вот ведь, запала в сердце, и все. Но ход моих мыслей нарушился, ибо под воздействием некоего звука обострился слух. Звук мерно лился в ночной тишине, дробясь на ноты где-то внизу. Да-а. Автором ночной мелодии стала троица, уставшая от разговоров и совершавшая хулиганский поступок, рожденный человеческим, возможно, основным инстинктом. Одного Шлюхенморг, как глава города, добился точно: оригинальная древняя традиция почиталась всеми его обитателями железно. Как последний пес, некий бородатый потомок мочился, вместе с двумя помощниками, на памятник своему бородатому предку. Ну, хоть бы писсуар поставил, что ли, а то каждый день двое мойщиков вонючие лужи из шлангов смывают, и бронзовому прашлюхену приходится на все это смотреть. Что он может подумать? Хм, занятную, все же, новость сообщил капитан. В принципе, в гробик, вместе с мертвячком или без него, можно много чего наложить. По тому, как долго и сосредоточенно застегивал штаны крестный гном, было понятно, что он обдумывает именно эту идею. Возможно даже, в той части, когда и каким способом убирать конкурентов. Но мы с Нестором ему не соперники, да и мэр тоже с радостью отдаст пальму первенства представителю солнечной Италии. Он, конечно, сумасброден, но больше честолюбив. Хочет оставить в памяти сограждан образ человека, который всю жизнь посвятил служению городу. Может, так оно и будет, если Спиро не помешает. Глядишь, придумает что-нибудь выдающееся и затмит династию Шлюхенморгов.
Троица закончила несерьезное дело, и стала распадаться. Все со всеми распрощались: Блондини поспешил к жене, Нестор к Лизе, в гостиницу, я решил заночевать у Драча, и только задумчивый бородач почему-то остался около памятника. Но перед уходом шеф, приблизившийся и схватившийся за лацкан моего пиджака чтобы не упасть, вымолвил:
— Знаю, что ты обо мне думаешь, дурашка. Мол, сумасброд и все такое, — Нестор крутнул свободной кистью в воздухе замысловатую фигуру. – Понимаешь, не нравится мне вся эта компания, а Блондини, глядишь, уже не прочь от нас избавиться. Что, он не найдет, где гробы брать? Поэтому я соглашусь на любые его условия.
— А зачем вы придумали этот прикол с водкой в таре? Мы ж на ней разоримся.
— Она нас озолотит. Помнишь того сторожа-извращенца, которого мы прогнали после скандала? Я оказался в отделе кадров в тот момент, когда он пришел устраиваться. Слышу, кандидат наук, работал в солидном учреждении. Позвонил туда, узнал про его проделки и решил дать от ворот поворот. Вот он и взмолился, а в качестве отступного предложил рецепт той самой водочки, который разработал во внеурочное время. Оказывается, через некоторое время после ее употребления у человека возникает непреодолимое желание покинуть этот свет тем или иным способом. Он отбывает, а в его гробу будет лежать наш подарок. То есть любые поминки автоматически превращаются в анонс следующих, поэтому число покойников будет расти в геометрической прогрессии. Есть две модификации напитка, «Эконом» и «Лайт». Первый будем посылать куда-нибудь к соплеменникам Шелстри, по России опять же распространять. У нас же и так от водки уйма народу гибнет, никто ничего и не поймет. А второй для людей состоятельных, трезво – ха-ха – мыслящих, которые организуют свое самоубийство в виде несчастного случая.
— Все равно однажды вычислят, статистику посмотрят.
— Ну, до этого времени мы половину населения планеты похороним. Самое интересное, что напиток начинает действовать не сразу, а потом, на трезвую голову. Попробуй разберись, отчего потом человек захочет сунуть эту голову в петлю. А в случае чего, — извините, банальная ошибочка в расчетах вышла. Там от обычного рецепта отличия в долях процента, в запятой. Так, мол и так, произошел технический сбой, который привел к нарушению технологии. Злого умысла не было!
— А если кандидат возьмет, и сдаст?
— Не сдаст. После того, как мы его выгнали, я навестил бедолагу, угостил его же напитком, правда, из другой тары, — не такой уж глупый сумасброд прочертил еще раз кистью в воздухе пируэт, многозначительно уперев в конце указательный палец в небо.
Старого иудушки дома не оказалось, и пришлось, чтобы уже не тащиться в гостиницу, поселиться на ночь в кемпинге у дороги, где дородная хозяйка выделила мне роскошную комнату. Лежа на кровати, я обдумывал события последних недель, в частности, стремительное вознесение гробовых дел мастера. Наш Петрушка окончательно освоился, освинел и заматерел, в голосе иногда стали проскальзывать властные нотки, в жестах — нетерпение, а в поступках-желание показать свою полную независимость от кого бы то ни было. Встречались и общались мы теперь мало, но у меня на душе словно пьяные кошки скребли от такого положения вещей. Какой-то ушастый мужлан стал иметь значение и заимел власть, а я, симпатичный, образованный, превратился в пешку, которую могли передвинуть куда угодно и которой вполне могли пожертвовать в большой игре. Поэтому я радовался малейшей возможности насолить Малосоленко и ждал случая крупно его подставить. Конечно, и Блондини и Шлюхенморг больше считались с Великим Уродом, старались поддерживать с ним дружеские отношения, но и я, по всей видимости, был им нужен. А Спиро совсем не дурак, оказывается, в правильную сторону клыки наточил. Говорящие животные могут много рассказать, вон, рыбка, видать, по делу наговорила, если бабло из чемоданов уже сыпаться стало. Они теперь под пытками никому не расскажут свою страшную тайну. Мысли потихоньку тормозились, слипались глаза, — сон начинал свою работу. Вдруг в небе послышалось какое-то шуршание. Я поднял голову и увидел, как по темному пространству неба скользит, как лодка в океане, светящийся необыкновенным светом крупный гроб. Свят, свят! Уже запустили, что ли? Без меня?! Или капитан «левак» кому-то из крутых во дворе соорудил? Расскажи кому — не поверят. Ах да, сегодня же та самая пятница насчет тринадцатого числа. Может, сейчас из-под кровати гады ползучие появятся, а гостеприимная хозяйка обернется злобной ведьмой. Тогда я превращусь в вампира, и выпью всю гнусную кровь из посла...
... К горизонту движется развеселая толпа. На похороны. Гроб на колесиках везут негры с родины Акваланге. В гроб у — я. Вокруг знакомые все лица. Их не видно, зато слышно. Еще слышно оркестр, но выдувает он довольно бодрую танцевальную мелодию. Со стороны моей правой ноги, одетой в тесный башмак, слышится мудрая речь Лизы:
— Я, конечно, к нему всегда относилась с подозрением, но о том, что он мечтает стать вампиром и наброситься на господина Шеллопута, и подумать не могла. Может, ему витаминов не хватало?
— Может, и не хватало, — с той же стороны отвечал Нестор. Но что у посла за кровь такая, если Лобода умер на следующий день. А выпил всего с полстакана.
В области левой ноги две почтенные дамы, графиня и баба Настя, также обмывали мне косточки. Старые кавалеристки иногда забывали, о чем разговор, и начинали материть друг друга за прошлые дела. По обе руки перекидывались фразами Малосоленко и Блондини.
— Нет, что ни говорите, это был просто типичный бюрократ, коптил небо, да и все, — крыл правду-матку Президент.
— Как вы нелояльны к земляку. Это же в России в ходу знаменитое выражение «О мертвых плохо не говорят». Хотя бы первое время. Ну, был бы нормальный начальник комплекса. А вот посол этот — действительно, бесполезный.
— И это веская причина для того, чтобы из него крови похлебать?
— Да мне самому 13-го хотелось кого-нибудь придушить! Кстати, вы до сих пор не извинились за ту сбитую муху, во время первого обеда в честь создания Лиги. Как вы посмели?
— Когда мухи на носу сидят, вам комфортнее?
 Где-то за головой Драч укорял Акваланге:
— Вы бы не послу кровь давали, а Лободе. Глядишь бы, живой остался.
— Да? — отвечал равнодушный негр. — А я подумал, что у него теперь и так много.
Вообще, чувствовалось, что особо скорбящие не присутствуют. Когда меня в «ящик» паковали, успел заметить, что он обит материей в крупный белый горошек. И пара воздушных шаров на крышке болтается. Шутники. Я слушал все эти разговоры и никак не мог вспомнить, когда успел наброситься на Шеллопута, ведь вроде уснул в гостинице...
... Утром, не умывшись и не позавтракав, поспешил на осмотр комплекса. В производственном модуле все станки и люди находились в боевой готовности. Мастер сообщил, что срок выполнения заказа по выбранному образцу будет составлять от двух часов до двух суток.
— И этот за двое? — ткнул я в самый красивый, резной образец из мореного дуба.
— Ну да, — мотнул головой спец по гробам, — резьба не ручная — станок по программе шурует.
— Розочки тоже по программе станете штамповать?
— Нет, это индивидуальное исполнение, — смущенно погладил он свой неизменный атрибут. — А вы, часом, не знаете, когда заказы начнут поступать, а то засиделись без работы. Вон, женщины забаву от скуки нашли, — кивнул мастер в сторону стола, за которым три работницы весело и шумно наряжали крупную рыжую кошку в траурный наряд. — Тут капитан приходил, предлагал по-другому забавляться. Пока терпят.
— Гоните его в шею. Не будет слушаться, сообщайте Хью. Здесь не «Гробдревесина», мигом работы лишитесь.
От стола к нам направилась самая крикливая бабенка, которую я помнил еще по фабрике.
— Доброе утро, товарищ начальник. Планерку соберете, или как? Отчитываться пока не о чем, не загружают. Хоть бы кто-нибудь помер, — и курносая, крепко сбитая тетка, хлопнув себя по ляжкам, громко засмеялась.
— У нас тут спор вышел, — продолжила она, отдышавшись, и воровато оглянулась на двух оставшихся товарок, с интересом наблюдавших за происходящим. — Платить в валюте будут или нашими?
— А зачем вам валюта? На нее семечек не купишь. Станете получать полновесными российскими рублями. А то ведь заказчики из разных стран, а там кое-где до сих пор солью, например, рассчитываются.
— Ну, уж вы прям... Че, мы тут дуры? Какая соль? А, девки? — обратилась за моральной поддержкой к подругам моя собеседница. Подруги молча лупили глаза.
— Чем вам рубли не деньги? Хотите валюты — приедете домой, и обменяете на японские йены. Тем более ежемесячно ожидается премия. Каждый десятый покойник — ваш, распоряжайтесь по своему усмотрению. Так что пока. А работа будет со дня на день. Кошка на столе разочарованно мяукнула, и черный чепчик с ее головы упал прямо на глаза. Женщины кинулись наводить порядок. Дальше по плану шел обрядовый зал, и я уже собрался в него перейти, но решил проверить, как работает конвейер. Попросил мастера продемонстрировать в движении этот покойницкий эскалатор, и тот, прежде, чем перейти к пульту управления, объяснил принцип работы агрегата.
— Конвейер должен двигаться вместе с платформой, на которой из морга через место прощания прибудет вон из того окошка гроб, за ним крышка. Все это поступает в обрядовый зал, где гроб и содержимое обработают противопожарной смесью, выпишут накладную, поставят порядковый номер, для особо дорогих — аппаратуру, поддерживающую микроклимат, запечатают и отправят в пусковой отсек, или, как там, модуль, — вдохновенно объяснял специфику производства деловитый лектор.
«А ну-ка, сыграю роль покойника» — мелькнула у меня шальная мысль. «Узнаю, что он почувствует, отправляясь в последний путь». Перешел из производственного помещения в обрядовый зал и улегся на поверхность отполированной до зеркального блеска платформы.
— Включи конвейер! — крикнул я, и когда невозмутимый мастер нажал кнопку, платформа тронулась в сторону окошка, прикрытого легкой занавесью. Я закрыл глаза и расслабился, думая о том, что однажды на самом деле придется проделать этот короткий путь между земным и вечным, нажмет Всевышний кнопку. Но вот будут ли провожающие плакать, или станут хихикать, как женщины, заглядывающие сейчас в дверь? Занавесь прощально прошлась по лицу и осталась позади. Виртуальное путеше ствие на тот свет продолжалось. Не хватало музыки. Словно услышав заказ, мастер вдогонку послал грустную мелодию, от которой защемило сердце. Стало жалко себя, и захотелось плакать...
Вдруг конвейер остановился, я открыл глаза. По обе стороны платформы в изумлении замерли, как истуканы, капитан, рожа набекрень, с бутылкой в руке, и Драч с соленым огурцом во рту.
Давно я так не смеялся! Пускач, спрятав руку с бутылкой за спину, пробормотал:
— С прибытием.
Старик дожевал, соображая по ходу пьесы, огурец и, усиленно моргая, извинительным, кротким голосом произнес:
— О вечном беседуем. И... улучшении управления.
— Пьете, суки, — улыбнулся я, возвращаясь к реальной жизни. — Вы что здесь делаете, Драч?
— Интересно, как эта штука работает. Пришел посмотреть, — замялся хмельной проныра. — Да и похмелиться надо после вчерашнего.
— Ну, и как же она работает, эта штука? — обратился я к капитану, сев по-турецки на своем железном ложе.
— До конца доезжайте, тогда узнаете, — хмыкнул рубаха-парень.
— Нет уж, спасибо, рановато.
— В общем, когда тележка доезжает до той стены, заслонка поднимается, гроб подается вперед и скользит с ней по жлобу.
— По желобу, видимо.
— Ага. И приземляется аккурат в центре капсулы, которая тут же закрывается. Заслонка опускается, — как добрый сказочник, капитан понизил голос до шепота, и отхлебнул, не стесняясь, из бутылки, — топливо зажигается, и газ, как в двигателе, бросает капсулу по трубе в небо. Когда скорость после этого пинка начинает угасать, в капсуле врубается свой двигатель и она летит до заданной точки, где раскрывается. Вот таким манером.
— Здесь стены не рухнут после старта? — заметил я, оглядывая помещение, по которому катился метров двадцать.
— Да нет, это же мини-комплекс. Здесь, внизу, сгорает экологически чистое топливо, — бравый вояка поглядел сквозь бутылку на свет. — Все вредное — вверху. В помещении только пол малость подрагивает, да дымком тянет, но терпимо, — с этими словами он воткнул прозрачный сосуд в рот, и остаток экологически чистого топлива переместился сверху вниз. Там ему предстояло сгореть.
— Ну, вот что, капитан. Твоя наглость переходит все границы. Хочешь, чтобы Хью постоянно здесь находился?
— А он здесь и находится, — невозмутимо изрек выпивоха, показывая пальцем за плечо. За плечом, в углу, валялся то ли матрац, то ли одеяло, а на нем, беспокойно перебирая ногами, почивал пьяный в хлам грозный помощник Блондини. Видно, снилось, как соратники по нелегкому ремеслу отрезают ему голову. Аж шрамы на лице посинели. Не зная, что сказать при виде такой картины, я сплюнул и пошел к выходу, бросив на ходу:
— Драч, за мной!
 Выбравшись не свет, отвел душу:
— Ты что, отщепенец, вытворяешь? Живым в гроб затолкаю и на орбиту пущу, ангелом работать.
— Да я что, я ничего, — скулил старик, забегая вперед и заглядывая мне в глаза. — Зашел на минутку, а он тут как тут.
— Ума не приложу, на какие шиши он хлебает. Платить-то еще ни разу не платили. Ну, кормят три раза... Сигареты выдают...
— А он того, самогоночку в подсобке варит, на хитром аппарате, — «спалил», выслуживаясь, Драч приятеля.
— Вот оно что... Следовало догадаться. Пора это дело кончать. Первый пуск запорем — не только этого хмыря, но и меня, и тебя выкинут отсюда мгновенно. Блондини деньги на ветер пускать не любит, — поостыв, рассуждал я. — Ладно. Веди в гостиницу. Надеюсь, вы там бордель не устроили?
Гостиница представляла собой двухэтажное здание из тонированного стекла и бетона, где на первом этаже, слева, располагался морг, а справа ресторан. На втором находились номера для гостей. Осмотрев пару из них, довольно приличных, кстати, мы спустились вниз, и тут я обратил внимание на дверь по центру.
— А здесь что?
— Ну, здесь... Этот, как его, дом моделей будет, о котором вчера говорили.
Я толкнул дверь и первое, что увидел, была висящая на стене шашка. Главный модельер с военным прошлым, довольно мурлыкая, сновала по просторной комнате, вытирая пыль с немногочисленной пока утвари.
— Эдуард! — подпрыгнула она на месте. — Как видите, мы не сидим, сложа руки. Кстати, вы нормально добрались домой?
— Нормально.
— Вот и хорошо. А у меня есть, чем похмелиться.
— Спасибо. На работе не пью, и вам не советую. У вас что, здесь запасец имеется? — осадил я старушенцию.
— Ой, что вы... — сразу смекнула она и засуетилась: — Ничего такого и не держим.
— У нас с этим строго, — раздалось у меня за спиной. Драч стоял в позе лакея, преданно глядя мне в глаза.
— А капитан сюда не захаживает? — продолжил я грозную тему.
— Нет, — соврали они оба одновременно.
«Кажется, они поняли, кто здесь хозяин» — думал я, еще раз окидывая взглядом комнату. Какие модели? Как будет проходить примерка? Если намечается богатых обслуживать (а кого ж еще), то этих двух врагов социализма прилично одевать придется. Ну, это уж пусть Блондини решает. Хоть разговора о заработке еще не было ясно, что в число акционеров я не попал, потому и спонсором становиться не собирался. В это время в холе послышались голоса, и через несколько секунд, спросив разрешения, в комнату вошли Нестор и Шлюхенморг. Это было кстати. Поприветствовав их и удалив Драча с графиней, я доложил последние новости.
— Нестор Северьяныч! Капитан и сам пьет, и этих спаивает...
— Ну, графиню еще никто не спаивал, она всего первый день, а вот этого господинчика, Драча...
— Даже Хью запил!
— Что? — вскричал мэр, — Хью запил? Это нужно быстро прекратить. Ого! Но он послушает только Блондини, а тот утром улетел в Италию. Вы хотя бы с капитаном разберитесь, и с...
— ... Со стариками все в порядке, — опередил я расстроенного мэра.
— Скоро пуск, а у нас ничего не готово, — продолжал тот. — Люди нашего итальянского коллеги уже по всей Европе работают на предмет клиентуры, подводить его никак нельзя.
— А что не готово-то? — удивился я. — Как раз все готово. Когда первый пуск планируется?
— Я думаю, где-то через неделю, да, господин Накладный?
— Да, где-то так.
— Понятно. Ну, а вопрос оплаты не обсуждался? Интересно узнать.
— Вы пока побудете на окладе, господин Лобода. — Шлюхенморг взглянул на директора, и продолжил:
— Сеньор Блондини предложил платить вам пять тысяч.
— Пять? — обалдел я. — Передайте ему мою благодарность.
— Думаю, пока и две хватит, да, Эдик? — хлопнул меня по плечу мой шеф, будто деньги были из его кармана. — Нужно еще показать свою компетентность.
Вот козел. Я тут с Лизой нянчился, а он... Впрочем, недоглядел за ребенком, — трахнули девочку, вот и мстит, наверное. Пусть теперь сам с этой дурой возится. Шеф, словно прочитав мои мысли, продолжил:
— Господин Шлюхенморг, а что, если рестораном при комплексе займется моя дочь? Вы не возражаете?
— Да нет, собственно. Она справится?
— Подучим немного, и вперед. Она сообразительная. К слову, я совсем забыл об одной детали. Для полного перечня услуг, которые будут предоставлены нашим клиентам, не хватает нюанса. Салона красоты! Это современная, очень необходимая услуга, и она придется по вкусу заказчикам. Опыт работы в данной области имеется, классная специалистка ждет вызова.
— Вернется Блондини, тогда и обсудим, — трезво рассудил мэр и, взглянув на часы, заторопился:
Извините, но у меня сегодня приемный день. Еще увидимся, и исчез.
Распростившись с двумя отщепенцами и строго пригрозив им, в случае чего, увольнением, мы вышли на улицу. Была прекрасная погода. Люди куда-то спешили со своими заботами, и казалось, никому нет дела до Лиги, комплекса и всех наших бредовых идей.
— Хороший городок! — разомлев, запел Нестор. — В России уже заморозки, а здесь весна. Может, и впрямь остаться?
«Да уж лучше вали» — подумал я, неопределенно пожав плечами. Здесь одной Лизы за глаза хватит. Вот ведь, опять про гримершу вспомнил. Надо Людочке первым позвонить, пусть едет, если совсем не спилась. Мозгами пораскинуть, то и парикмахер потребуется, и массажист...
Так, наслаждаясь природой, мы дошли до газетного киоска, и заглянув из любопытства в его чрево, я наткнулся на огромную морду Малосоленко, напечатанную на первой полосе фирменного издания Лиги. Перевернул пару листов и бегло ознакомился с содержимым. Корреспонденты из разных стран сообщали об открытии отделений Лиги, начале работы медицинской комиссии, о том, какие направления деятельности могут выбрать вновь вступающие.
— Берут? — поинтересовался я у киоскера.
— Последняя осталась, — ответил тот.
Мы отправились дальше, и Нестор спохватился:
— Надо бы посетить Президента.
— Не велика беда. Не обидится.
— Величина все- таки. Нет бы, с ним Лизу свел.
— Ну, опять вы про Лизу. Он с прилету с Бригиттой свелся, не разведешь.
— Это та рыжая, с фотографий, которые ты прислал? Несколько лет назад за такие картинки... Здесь, конечно, другие нравы. Честно говоря, — сменил он тему, — что Блондини, что ****ен... то есть Шлюхенморг какие-то скользкие, до конца не раскрываются. Кстати, фамилия мэра в переводе что означает? «Смерть проституткам?» — озадачил меня директор дурацким вопросом.
— Да нет, что-то вроде холодной женщины.
— А... Я тебе говорил, с этими холодными блондинами надолго связываться не стоит. На определенном этапе отколемся, и все. Лишь бы продукцию нашу, двойного назначения, брали. А на то, что я скосил зарплату, не обижайся. Будем поначалу скромными, нужно произвести на партнеров нужное впечатление.
«Ты-то не очень скромничаешь» — возмущался я про себя, поглядывая на невозмутимую физиономию шефа, степенно вышагивающего по тротуару. Завернув за угол, мы наткнулись на маленькое уличное кафе, где за одним из столиков целовались Лиза и Акваланге. Нестор выпучил глаза и стиснул челюсти.
— Папа! — одновременно вскричали молодые, оторвавшись друг от друга.
— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил растроганный милой сценкой родитель у сладкой парочки, в которой «она» была белотелой блондинкой, а «он» чернее ночи, из самых закопченных негроидов.
— Мы? Мороженое кушаем, — начал Акваланге, вставший в почтительной позе.
— И виски пьем, — добавила Лиза.
— А вы, молодой человек, я слышал, из людоедов будете? – с гримасой отвращения обратился Нестор к экс-вождю, скромно потупившему глазки.
— Родителей не выбирают, — развел руками тот.
— Вы тоже того? Шашлычок предпочитаете или отбивную? Каковы вообще гарантии безопасности моей дочери?
— Папка, ты что? Аквася хороший, и при том – вегетарианец, — сердито топнуло ножкой великовозрастное дитя. — Эдик, что вы молчите? Правда же, ну?
— Да, конечно, — неохотно протянул я, не зная, как себя вести в подобной ситуации, – у него от белых несварение желудка.
— Хм, — буркнул заметно повеселевший папаша, садясь за столик, — надо же все по-людски делать.
— Так мы же и хотели, — сел рядом потенциальный зятек, — ждали вас, чтобы все чин-чинарем.
— Слышал, вы что-то вроде вождя, или как там?
            — Ну, вроде...
— И островом владеете?
— Да совсем маленький островок, — не хотел углубляться в детали банкрот из далекой Океании. — Опять же заливает его постоянно...
— Ничего. Увидим. С родителями я все равно должен познакомиться. Лизок, доченька, а ты чем сейчас занимаешься? — перешел любящий отец к своему чаду.
— Ничем. Вот, хочу к милому в Лигу записаться, вместе работать будем. На днях операцию сделают, для соответствия, и начну, — поделилось чадо приятной уху отца информацией.
— Какую операцию? — недоуменно взглянул Нестор на Акваланге.
— Понимаешь, папуля, Лига-то уродская, и быть ее членами могут только настоящие эти, индивиды. Вот я и заказала заячью губу и расплющенный нос.
— Это она сама додумалась, я ничего не знаю, — открестился от такого греха чумазый индивид.
— Так. Значит, от жира бесишься, — заключил папаша, показывая горячо любимой дочери кулак. — Иди сюда. Садись. Я договорился со Шлюхенморгом, — будешь заведовать рестораном при комплексе.
— Их что, перед запуском еще и кормить надо? – искренне удивилась Лиза, садясь за столик.
— Кого их? — не понял Нестор. — Ресторан для родственников покойника. Чтобы могли посидеть, обмыть, то есть помянуть.
— А! И потанцевать. Я так люблю, чтобы было шумно, весело...
— Шумно, может, и будет, но весело вряд ли. Основная музыка — Бетховен.
— Тогда я не хочу. Это ж придется соболезновать, делать вид и говорить «Все там будем», — заупрямилась любительница легкой жизни.
— Вот этого говорить не нужно. Хотя, нет, намекай, что, действительно, все там будем, на орбите. С месяц поработаешь, не понравится   —  что-нибудь другое найдем.
— Ну ладно, — согласилась кандидатка на работу в общепит.
  Аквася утвердительно мотнул головой, и Нестор, довольный собой, стал прощаться. Я вскинул ладонь к виску и сделал прощальный жест обоим.
  Пошли дальше. Шеф иронично рассуждал:
— Додумалась! Свою же рожу изгадить. А вдруг они через месяц разбегутся, куда Я ее потом пристрою? Ты что же, и об этом не знал?
— Первый раз слышу. Видите, даже милому не удосужилась. А милый, между нами, никаким островом уже не владеет. Разорился. Как раз его Блондини вам вчера предлагал. Соглашайтесь, хороший подарок на свадьбу.
Мы стояли друг против друга, и вдруг откуда-то с ветки между нами возник довольно большой паук и закачался из стороны в сторону на своей паутинке. Мы стояли и смотрели, а он качался, а когда понял, что сейчас с ним сделают что-то нехорошее, быстро пополз вверх и исчез с поля зрения... Было в нем нечто странное, необычное, как будто даже сигарета миниатюрная где-то в глубине мохнатых членов показалась, оставляя едва уловимый запах дыма...
МАЛОСОЛЕНКО
... Бригитта сошла с ума! В конце праздника она сообщила, что намерена создать свою партию, и приобщиться к выборам мэра шального городка в качестве кандидата.
— Зачем тебе это нужно, дорогая? — удивленно спросил я. — И так делов хватает. И редактор, и пресс-секретарь Лиги.
— А если еще и мэром стану? М-м-м?
— Да выборы столько денег стоят. Со Шлюшкеном собралась тягаться? Ему светлый брюнет в любом случае не даст упасть.
— Испугались мы их! — осушив с ходу бокал шампанского, понесла моя подруга. — У Лиги тоже деньги есть!
После этих слов возникла неловкая пауза, прерываемая лишь звуками, издаваемыми чайной ложечкой, виновато бьющейся о чашечку Акваланге. Он попытался что-то сказать, но промолчал, а вот Спиро, все же, высказался:
— Я вам симпатизирую, Бригитта, но партия, выборы, это ваше личное дело, при чем здесь Лига? Ну и потом, у нас осталось не так много денег. И нужны они на самые насущные нужды. Командировки, зарплата, исследования и газета. Да-да, мы не можем пойти на то, чтобы газету Лиги финансировал итальянец. — Да, ПетроПетрович?
— Ну, конечно, об этом и речи идти не может.
— Ну хорошо! — уперла руки в бока Бригитта. — Почему Лига не может выставить кандидата на выборах мэра?
— Извините, дорогая именинница, можно я скажу? – решился деликатный негр, кормивший Лизу мороженым и одновременно, пока она жевала, прихлебывающий чаек. — Нам это, действительно, не нужно. Существует никем, кроме нас, не занятая ниша для осуществления любых желаний и демонстрации любых возможностей. Я, как большой юморист, тоже хотел создать Партию Любителей Юмора и, объединить ее с Всемирной Лигой Уродов. А какая аббревиатура получалась, — ВЛУПЛЮ! Есть такое словечко в русском языке? А потом понял, что Лига-сама по себе, собственно, партия. Полный вперед! Что касается выборов, насколько я знаю, Спиро тоже собирается в них участвовать. Надо понимать, мы станем свидетелями предвыборной гонки внутри организации?
— Ты не утрируй, дружище, — вильнул хвостом политически озабоченный пес, — я же денег не прошу, и причины участвовать в выборах у меня есть. А в общем, ничего страшного, если один из членов нашей конторы, если можно так выразиться, станет одновременно управлять городом.
— Да хрен с ним, с мэрством, — поостыла фантазерка, — Тогда я возглавлю твой предвыборный штаб.
— Если не открою полную формулу, ни в каких выборах участвовать не буду. Поторопился малость, хотелось похвастаться перед Шлюхенморгом. Дело в том, что полная формула состоит из четырех компонентов. А у меня есть только три.
— И что это значит? — спросил я у нашего ученого, сделавшего кислую морду.
— Что значит? Вы это уже видели. Высокий уровень интеллекта держится недолгое время, потом спадает. Нужен закрепитель, так сказать.
— Ой, что вы такие скучные, — капризно пропищала Лиза. — Акваланге, спой что-нибудь родное, русское.
— Баба Настя сориентировалась, сбегала в другую комнату и вернулась со старенькой гармошкой. Пошло веселье. Еще через некоторое время Лиза опять перевела стрелки и стала уговаривать всех сыграть в фанты. Мы поотнекивались, но затем согласились. Бабе Насте досталось рассказать анекдот, Спиро — полаять, что он и сделал с большим удовольствием, едва не вскочив на четвереньки, Бригитте пришлось пить водку из стакана без помощи рук, и она это сделала довольно умело, словно долго тренировалась. Я завертел сальто, и чуть не вывалился из окна, а Акваланге танцевал, жонглируя вилками. И вдруг неугомонная именинница села на любимого конька:
— У меня есть хорошая идея, которая принесет деньги и нам, и городу.
— Какая идея? — заинтересовался я.
— А вот такая, — нахлобучилась на край стола милая авантюристка. — Вы прекрасно знаете экологическую обстановку на нашей планете.
— Знаем, — мотнул мордой Спиро. — Вы хотите узнать экологическую обстановку на Луне?
— Да нет, я серьезно, — махнула рукой Бригитта. — Дело в том, что питьевая вода во всем мире грязная.
— Ну, и что же делать? Вы предлагаете заняться производством бытовых фильтров? — спросил Акваланге.
— Не то. Не доходит до вас, что ли? Надо продавать чистую воду!
— Гдее е взять? Давай что-нибудь конкретнее, замки на песке строить нет времени, — разочарованно сказал я, разливая присутствующим кофе.
— Где? В Антарктиде! Там чистейшая на свете вода, в виде льдов и прочих айсбергов. И очищать не надо.
Публика озадаченно задумалась.
— Правильно, внучка! — заметила бабуля. — Срочно покупаем ледокол.
— Да ладно, тебе, бабушка. Я серьезно. Как ее добыть – вопрос технический.
— А что? — пораскинул мозгами Спиро. — Здравое зерно, так сказать, присутствует. Но все же, на кой ляд нам это нужно?
— Ах вы, тугодумы этакие! — спрыгнула со стола рассерженная нашим непониманием идейная женщина. — На данный момент у Лиги нет ни одной работающей программы, кроме, несомненно, извращенческой идеи выбрасывания на орбиту мертвых тел. С покойниками много проблем, но вы не сомневаетесь. Я же предлагаю, действительно, экологическую программу.
— Хочу в Антарктиду! — заявила Лиза, любительница далеких путеше ствий.
— Ну, давайте подумаем. Еще вернемся к этой теме, — подвел я итог обсуждению сумасшедшего проекта.
... Пока две женщины занимались уборкой, я решил заехать на часок в офис, поработать с бумагами, но услышанное вновь всплывало в памяти, и мешало сосредоточиться. При всей абсурдности выдвигаемого прожекта, в нем что-то, действительно было. Но с какой стороны подобраться к осуществлению? Просить помощи у Блондини? Исключено. Нужна для начала разведывательная экспедиция. Кстати, кому принадлежит Антарктида? Она вообще кому-нибудь принадлежит? Скорее всего, такое добро никому, кроме России достаться не может. А ведь, действительно, зацепить айсберг за крюк, отбуксировать к какой-нибудь заморской фене, да и спихнуть целиком... Хотя, нет, это дилетантизм, надо думать, если серьезно, о линии по розливу воды. Это уровень. Это целая индустрия. А какая реклама для Лиги?
— Расчувствовался? — прервал мои размышления хриплый голос старого обломщика Аркашки. — Небось, видишь себя в белом халате среди льда, во время отоварки белыми медведями фирменной продукцией? Давка, очередь... Может, лучше чем-то другим заняться? Например, такое дело: таракан один знакомый рассказывал. Говорит, насекомых в качестве наркокурьеров стали использовать. На одну дозу любой муравей в заданную точку доставит. Если по дороге не уколется.
— Спасибо за предложение. Внимательно рассмотрю. При поимке курьеров просто давят или как? Ты где пропадал, кровопийца, спиваешься потихоньку? — обрадовался я вездесущему пауку.
— Да где там, столько дел. Только что, например, конгресс закончился, «За глобальное выживание», в свете обнищания озонового слоя. Оказывается, ультрафиолет каким-то образом влияет на качество нити. Под его воздействием она становится тоньше и менее прочной. Пауки падают и разбиваются. Приняли по этому поводу резолюцию. Это тебе не пингвинов смешить Еще заглянул на съезд собачьих блох. Тоже права качают, фракции создают, нервно скачут, дерутся и кусаются. Импичмент собакам объявляют. Ну и в конце концов, на дне рождения побывал, масса впечатлений, — разглагольствовал философ-пройдоха, расхаживая по компьютеру, заложив за спину две лапки.
— Приятных?
— Всяких. Эти вот, голубых кровей недоделки, могут в комплексе таких делов натворить, повзорвут все спьяну к чертовой бабушке. Я со всей ответственностью заявляю: «Лига защиты насекомых» против засорения околоземного пространства мертвечиной. Во! Чую, хорошим коньяком пахнет.
— Подожди, подожди, — остудил я пыл зарвавшегося паука. — Что ты с пятого на десятое скачешь? Вам-то какое дело? Ковыряйтесь себе на Земле, размножайтесь и плетите сети. Или дивидендов захотелось?
— Просто у нашей Лиги есть собственная экологическая программа. Не хотите объединяться — делитесь. Не захотите вместе работать — весь комплекс застопорим.
— Ах ты, балабол шершавый. Вконец обнаглел. Шантажировать собрался? Чем с тобой прикажешь делиться? Теперь даже выпивки не обломится, шуруй отсюда по ниточке. Мне этот комплекс вообще до одного места.
— Ну, не обижайся. Это у меня мания величия проявляется. Сам, небось, знаешь, каково чувствовать себя Президентом, — подобрался шантажист поближе. — Хочется, чтобы к тебе прислушались. Да, все хотел спросить, как день рождения Бригитты? Все путем? Стекла не били?
— Нет. Пару насекомых раздавили.
— Небось, закусить ими хотели? Уроды — большие извращенцы. А я в тепленькой такой компании побывал. Все твои знакомые хорошие, даже носач с женой присутствовал, и Шелстри ее страстно целовал. Наш скромный Эдик мало пил и мало ел, умом и ухом был на стреме. У него же неопределенный статус. Позовет Нестор в Россию, и конец карьере бюрократа. Графиня самопальная была хороша, даже я спьяну чуть не соблазнился... А теперь главное. Ночью я один неприличный разговор услышал, неприятный, скажем, для моих слуховых органов и в моральном плане, и в плане опять же засорения атмосферы. Кое-кто кое с кем живенько так обсуждали, как использовать комплекс, точнее пусковую установку и гробы для транспортировки наркотиков.
— Что-о?! — воскликнул я, вскочив с кресла. — Может, тебе это спьяну показалось? Иногда бывает, мерещится...
— Ага. И «глюки» одолевают. В виде образов со шрамами, — язвил Аркашка, укоризненно мотая передними конечностями. — Я на учете пока не состою. Капсула раскрывается в нужном месте, из тайника в гробе вываливается посылка, и снаряд движется дальше, на орбиту или обратно в Ошалелло.
Значит, вот в чем соль «гробокосмического» проекта. Вариант, конечно, идеальный, ни один умник не додумается. Похороны, и все. Надо же, никто, кроме посвященных знать не будет, что на орбите что-нибудь отстрелится. Или того хлеще. Ночью, внепланово, глядишь, посылочку забросят килограмм на пятьсот. До востребования. Так что же, Нестор знает?
— Нестор знает? — спросил я у сидевшего со скорбным видом паука.
— Нет. И Шлюхен, и Морген в неведении. Зачем лишние рты?
— Все в тайне сохранить не получится, как ни старайся.
— Правильно, уродец ты мой. Сейчас начнется обработка капиташки без фуражки. Головной убор он нахлобучил на бестолковую голову крокодиловода. Так что ты подумай, как будешь выкручиваться из этой ситуации. Теперь наливай, надеюсь, заслужил?
«Ах, вы, обормоты, Лигой, как щитом, загородиться хотите?» — думал я, выставляя на стол закуску и выпивку. — «Ладно, устрою я вам облом».
— Молодец, Аркаша, важную новость рассказал.
— Ну, наконец, хоть раз похвалил. Хлебнем чуток по такому случаю.
Мы «хлебнули». Мне пошло, а вот Аркаша закашлялся, аж слезы из каких-то его отверстий выступили.
— Да-а... — вымолвил он после продолжительной паузы. — Занесла нас с тобой нелегкая. Может, потому что мы с тобой романтики? Сидел бы я сейчас в своем цеху, нюхал стружку и не помышлял на своей роже карьеру сделать. А теперь столько проблем. Нестору теперь, как ни крути, по гроб жизни обязан тем, что вылез из навозной кучи.
— Так уж и обязан. Это случай. Или судьба, — возразил я. — Отказался бы, и ничего не было.
— Тоже верно. Но поговорить с ним, выпить надо. Не наживай лишних врагов. Между прочим, знаешь, чем занимается вечерами твой приятель Витек? Представь себе, строгает из куска дерева протез для Сони. Как они снюхались, ума не приложу.
— И не надо его прилагать, твой маленький ум сыщика. Пусть строгает себе, и нюхается, с кем хочет.
— Не положено? — как говорит один наш общий знакомый. — Честно говоря, мы, «совки», к демократии никаким боком не подходим, при ней начинаются разброд и шатания, мордобой междупартийный, то ли дело диктатура или, по крайне мере, монархия. У нас к этому генетическая предрасположенность. Ведь Соня —экстремистка с манией преследования. Задумала, например, организовать в городе службу отлова бродячих собак и нашла в мэрии полное понимание.
— И пусть себе. Спиро не бродячий, под защитой Лиги находится.
— Что значит под защитой? Кто владелец собаки? – грозно пропищал, куражась, Аркашка. — Угу? Ха-ха-ха... Владелец собаки-Патриция. Небось, сидя у телевизора в свободные часы, она выщипывает у него блошек, и мечтает, как будет растить неведому зверушку, воспитывать из нее второго гения. Я хорошо, кстати, отношусь к кобельку, и не раз об этом заявлял, даже проект один совместный разрабатываем. Отлично он устроился. А ко мне тут одна из местных стала клеиться, паутину вокруг плести, мол, всю жизнь хотела стать женой президента, да потом наклюкалась и раскололась про свои меркантильные интересы. К тому же, оказалось, она из той породы, что после родов самцов съедают. Меня, значит, извести, а малолетнего наследника на престол возвести, и управлять, как водится. Мы это уже проходили. Ты, собственно, Бригитту на вшивость проверял? Вдруг того? Не зря же она из мужика переделалась. Может, по заданию разведки?
— Да, конечно. Чтобы узнать сокровенную тайну, в каких подпольных лабораториях уродов производят. Что для закваски используют. А, проныра? Не сомневайся, она любит.
— Естественно, мужчина видный, — ехидничал паук, раскачиваясь, словно на качелях, на своей паутине. — Хочешь узнать самую страшную тайну современности? —  продолжил он, глупо ухмыляясь.
— Ты же ее рассказал уже.
— Это цветочки. Как тебе известно, Спиро нашел только три составных формулы интеллекта. Осталось найти четвертую, но в том-то и дело, что искать ничего не нужно. Она давно существует, лет, эдак, триста...
— Ну-ну, — прервал я, — это тоже известно, просто четвертая составная где-то затерялась.
— Так вот! — торжествующе закончил Аркашка, спрыгивая с качелей на стол. — Она нигде не терялась. Она, сопровождаемая письмом к потомкам, ждала своего часа в чемоданчике Шлюхенморгинского деда, или прадеда, кто там у них?
— То есть памятника предку? Так?
— Ага. Местные ребята в нем испокон веков обитают, но в чемоданчик забрели впервые, и прочитали письмо. А вот в формуле не разобрались.
— Необходимо срочно сообщить Спиро, извлечь формулу! Он так обрадуется!
— Обрадуется… Пьяный Шлюхенморг после дня рождения полез на памятник целоваться с обоссаным дедом, отломил ему руку с чемоданом, который упал и разбился, ну и... Сам понимаешь.
— Черт! Какая нелепость, — вскочил я с кресла, расстроенный услышанным. — Мэр никогда не отдаст ее Спиро.
— Естественно. Ну, ладно, что-нибудь придумаем. Отдать не захочет — может, продаст? Давай еще по одной хлопнем, и баеньки.
Аркашка удалился, а я опять было настроился на работу. Но тут мое внимание привлек факс из Америки. Прочитал и удивился. В Вашингтонское представительство явился человек, представившийся порученцем господина Блондини, и заявил, будто последний является одним из руководителей Лиги и в случае чрезвычайных обстоятельств общее руководство переходит к нему. Ни больше, ни меньше. Порученец также сообщил, что господин Блондини является кандидатом в члены Европарламента и вся Лига должна голосовать именно за него. Ни хрена себе веночки! Развернулись. Он что, боевиков себе собрался из уродов набирать? Готовая организация, со своей структурой, только приказывай, так что ли? Пусть идет подальше, в сторону Европарламента.
Примерно в два часа ночи позвонил Спиро и растерянным голосом поведал, что в его лаборатории кто-то побывал. Побили банки с реактивами, растоптали все что можно, разогнали мышей и выкрали результаты последних исследований, то есть составные формулы:
— Конечно, я все восстановлю, но не понятно, кому это нужно...
Я не стал огорчать его еще больше, успокоил, как мог, и отправился спать. Но сразу уснуть не получилось. Выглянув в окно, чтобы подышать перед сном свежим воздухом, я увидел, как по небу летит весь какой-то светящийся гроб. Батюшки мои. Комплекс уже втихаря работает? Пока по ночам? Или нечистая сила объявилась? По такому случаю, как вознесение на небо не души, а тела, вполне может. Сегодня 13-е? Значит, все правильно. Где-нибудь сейчас шабаш начнется. Графиня, небось, на подле те. Если Нестор или Блондини увидели сейчас «ящик», то срочно придумают подвозить чертей на такси. Пару пустых запустят, с шашечками...
Утром, в машине, я все время пытался вспомнить ту дребедень, что приснилась ночью. Про съезд собачьих блох показывали, очень занятно. Дома Бригитта занималась упаковкой теплых вещей. Она, действительно, собиралась в Антарктиду.
— Я ждала, ждала, ты что же, уснул там, на работе? — укоризненно сказала она.
— То одно, то другое. Да еще Аркашка объявился...
— Это тот паук, про которого ты рассказывал? Он действительно существует? Или это паучиха?
— Что ты, я вас как-нибудь познакомлю. Слушай, может не надо, дорогая? — кивнул я на сумки. — Давай здесь, в конце концов, искать применение своим способностям.
— Ты опять кое-что забываешь, Петенька. Антарктида — великолепная возможность замораживать умирающих. Во-первых, это конкурент, единственный и главный для комплекса, а во-вторых, это конкурент просто смертельный, убивающий всех соперников наповал. Согласись, желающих не просто умереть, а еще потом и возродиться, будет побольше. Ну, что ты так смотришь? Думай молча, не вслух. Давай лучше поцелуемся...
... Это выглядело, как сцена из фильма Хичкока. Акваланге в своей дремучей юбке, сопровождаемый Лизой в какой-то немыслимого оттенка шубе, Шелстри в валенках, подаренных бабой Настей, (старый абориген в последнее время старался больше общаться с нашей, хоть и прикольной, но конструктивной кучкой. Видимо, идеология противоположной стороны ему, все- таки, была противна. К тому же, австралиец от природы оказался веселым человеком, а веселые редко становятся подлыми, а может, просто окончательно проникся духом Лиги, поверил в бескорыстные отношения между людьми и обнаружил страсть к плодотворной деятельности. Он, конечно, испытывал неудобство за посредничество в деле с островом, но говорить об этом не хотел, и при любом упоминании о Блондини виновато опускал глаза. Бригитта в зимнем камуфляже, а также Лобода и приглашенный негром Шеллопут, косорожий посол по особым поручениям. Впечатление было такое, что они собирались на завоевание далеких, неизведанных земель, где могло состояться любое экстремальное событие, вплоть до нападения туземцев. Может, это после экскурсии на родину Акваланге? Мне вдруг захотелось составить им компанию, но возможности такой не было, на сегодня намечено собрание по текущим вопросам среди членов Лиги, живущих в Ошалелло. Их всего-то было двадцать человек, кого приняли экспромтом, без комиссии, но все энтузиасты. Некоторые оставили работу, чтобы полностью посвятить себя любимому делу, определению и отстаиванию прав уродов. Среди нас был даже один банкир, который по такому случаю прикрыл свой банк, чем озадачил клиентов. Бригитте приходилось легче: она спокойно могла оставить газету на свою молодежь. Бойкие ребята уже организовали ее распространение по всей Европе, правда, пока маленькими партиями. Я сердечно попрощался со спасителями человечества, особенно, с одной из них. Оказывается, у Бригитты где-то на полярной станции работал сокурсник по университету, и на самолет, который летает туда раз в месяц, она умудрилась устроить всю компанию.
— Жди посылочку с водой, Петро Петрович, — заверял, прощаясь, Акваланге.
— Что посылочка? Давайте уж трубопровод прокладывать сразу.
— Конечно, трубопровод, — шутила Бригитта, — чтобы в обе стороны работал. Хотя, овощи для морозильника можно будет с помощью метательного комплекса доставлять. Одна проблема, печь нужна большая.
— Так мы что, сжигать их там будем? — напрягла умишко Лиза.
— Да нет, это айсберги растапливать, дорогая, — успокоил ее негр.
— Гндействигтельнмо, в Анктмаркнтиде шпокойнлинков не сжингмают, — внес справку ученый посол, который своим неизвестным диалектом окончательно вывел из строя переводчик.
— Да, там просто в прорубь заталкивают, — не удержался Лобода, неприязненно глядя на Шеллопута.
— Дружнее, дружнее, господа, вы не на Багамы отправляетесь. Прилетите — как-то дайте знать.
... Самолет оторвался от земли и исчез в направлении далеких северов, надеясь без проблем и без приключений пролететь двенадцать долгих часов, как-то уместив в просторном брюхе партию продуктов для полярников и партию добровольцев для претворения в жизнь довольно оригинальной идеи...
Собрание проходило бурно, а поскольку из руководства Лиги остался я один, было несколько трудно управлять массами. Люди, можно сказать, рвались в бой, но воевать оказалось не с кем. — Господин Президент! — взял слово рослый альбинос с руками- корягами. — Что это за комплекс такой построили? Слухи разные ходят. Лига имеет к нему какое-то отношение?
— Имеет. Этот комплекс построен для того, чтобы появилась альтернатива заполнению земли покойниками. Выходит, это, отчасти, экологический проект, а подобные программы нисколько не противоречат нашему уставу и даже соответствуют ему. Хотя он проходит под эгидой Лиги, комплекс принадлежит другим физическим и юридическим лицам, мэрии, в частности. Мы просто имеем долю акций.
— А что, — поднялся другой, с головой, словно огромная кегля и маленьким тельцем, — иных проектов нет? Сомнительное дело.
— Чем плоха сама идея? Да за таким комплексом будущее, если мы хотим ходить по земле, не спотыкаясь о чьи-то кости. Других проектов масса, кстати. Многие публикуются в нашей газете для обсуждения. По некоторым направлениям я отчитаюсь в конце квартала. Сегодня, например, все мои заместители вылетели в Антарктиду, для апробации и экспертизы одного интересного предложения. Кратко, суть его такова. Первое: добыча, поставка и продажа идеально чистой питьевой воды. Второе: замораживание, гм, гм, умирающих от неизлечимых болезней людей на длительный срок в условиях вечной мерзлоты.
— Как мамонтов, что ли? — спросила кегля. — Извините, господин Президент, но у вас повышенное внимание покойникам и способам ухода из жизни.
На смелого оратора зашикали со всех сторон, а я, сдерживая смех, поспешил объяснить:
— Понимаю вашу обеспокоенность, но ведь я долгое время работал на фабрике по производству гробов и, так сказать, проникся существом проблемы. Но уверяю вас, никакого нездорового внимания к покойникам у меня нет. Всего лишь, все аспекты, связанные с уходом человека в иной мир, мы решили развернуть для пользы живущих. Это наша ниша, никем не занятая, а вы знаете, как трудно нынче найти свое место в устоявшемся, с жестокой конкуренцией мире бизнеса. Но мы же не собираемся этим ограничиваться. В плане работы открытие туристических агентств, создание международных отрядов спасателей и вообще создание для членов Лиги новых рабочих мест, для чего будут создаваться фирмы, сотрудниками которых станут исключительно наши коллеги. Ибо вы прекрасно знаете, что во многих местах нам отказывают в приеме на работу, закрывают доступ в другие сферы жизни, изолируют от общества, лишая тем самым законного права на полноценное образование, отдых, творческую деятельность. Для того мы и придумали Лигу, чтобы чувствовать себя защищенными. Хороших дел много, инициатива приветствуется.
— У меня предложение! — вытянул вверх руку активист с огромными ушами вытянутой, как у грызуна, формы. — Почему бы не сделать серию портретов, точнее, фотопортретов наиболее выразительных членов Лиги. Составить из них передвижную выставку, платную, разумеется, и возить по миру. Думаю, желающих полюбоваться выдающимися произведениями природы наберется достаточно.
— Здорово! — не удержался я от похвалы. — Но почему только фото? Живьем будет предпочтительней. Можно сфотографироваться рядом...
Народ расходился довольный, окрыленный. С такими орлами горы свернем. Мои размышления о том, как они будут сворачиваться, прервал посыльный, передавший приглашение Шлюхенморга посетить комплекс. В холле гостиницы, кроме него, находились Блондини с женой и вездесущий Хью. Наверное, должен был присутствовать и Нестор, но, наскоро попрощавшись с Лизой, он вчера уехал по каким-то делам домой, даже не зная, что сегодня она опять отправится навстречу приключениям. Сухопарая итальянка тепло улыбнулась, но кисло поздоровалась. Что-то она, видимо, ко мне испытывала, но пыталась скрыть. И что волнуется, я ведь не извращенец, чтобы польститься на такое добро. У Блондини был насморк, и его огромный распухший нос походил на некий корявый заморский фрукт, подвяленный и побуревший. Он чинно качнул головой, приложил руку к сердцу и показал на место рядом с собой. Ну, прямо восточный царек. И колумбийский паж, с мешками под глазами и виноватой рожей, имелся. Наверное, получил хорошую взбучку. Мэр, как обычно, засуетился:
— Можно поздравить с новым проектом? Небось, под видом добычи воды пингвинов истреблять станете? Или первичную ячейку из эскимосов создадите? Имейте в виду, они все на одно лицо, будто утюгом гладили. Уж лучше мишку научить говорить, и того, за своего прокатит. Угу? У-гу-гу!
Когда все расселись кружком, итальянец начал свою хитрую речь:
— Господин Малосоленко! Ситуация обстоит таким образом, что, в принципе, никто не мешает начать в ближайшее время запуски, то есть приступить к эксплуатации комплекса.
— Ну, наверное, так оно и есть. Я все- таки за его готовность не отвечаю.
— Само собой, — итальянец звучно высморкался в сторону жены, и продолжил: — Просто я слышал, что вы приглашены на весьма представительный форум, где можно будет заявить об этом. И второй момент касается нашей, точнее, уже вашей газеты. Реклама в ней тоже не помешает. Пусть члены Лиги видят, что пошли конкретные дела, да еще такого масштаба.
— Они уже об этом знают, но особого восторга не испытывают, все же комплекс имеет косвенное отношение нашей организации. Экспедиция вызывает большее любопытство.
— Ну конечно, тем более, там тоже есть покойницкий интерес. Люди говорят о каком-то холодильнике...
— А кто говорит? — спросил я, прикидывая, каким образом произошла утечка информации.
— Да разве это важно? Ваше право заниматься, чем хотите. Вы нам помогите раскрутить полеты, вот о чем разговор.
«Вот лиса!» — подумал я, вопросительно гладя на мафиозку, старательно уничтожающего банан. Он заметил мой взгляд, и протянул мне такой же. Конечно, если я со всех сторон окажусь повязанным комплексом, стану его рекламировать, то в случае чего должен буду смотреть на происходящее сквозь пальцы.
— Поле ты, конечно, штука хорошая... Но, как бы это сказать, есть ли какие-то гарантии того, что такая вот похоронно-летальная деятельность не будет связана с криминалом? Знаете, всяко бывает.
— Как вы можете так думать? — нервно встала супруга хитрого коротышки, укоризненно глядя мне в глаза.
Хм, можно подумать, свои капиталы они нажили, торгуя цветами где-то на Монмартре.
Наверное, этот скепсис она прочитала в ответном взгляде, поэтому молча села.
— Я понимаю, вы дорожите репутацией, — не обиделся Блондини, — но здесь все честно, гарантирую. Зачем нам подкладывать бомбу под перспективное дело.
— Кстати, мэрия тоже может выступить гарантом, — подхватил угодливый бородач. — Мы все делаем одно дело, поэтому давайте доверять друг другу.
— Ну, если и мэрия... — протянул я, понимая, что сейчас не самое лучшее время для обвинений. И затем, все же, решил прощупать почву:
— Доверять, говорите? Прекрасно, но все-таки, давайте уже оформим отношения документально, все равно это придется сделать. И внесем в договор пункт о том, что если одна сторона не ставит в известность другую сторону о действиях, способных нанести... и тому подобное.
— Какие проблемы? Первый пуск спокойно проведем, и все подпишем. Да, еще один вопрос. Так, ерунда, дружеская услуга, — заерзал итальянец на кресле. — Нельзя ли, в порядке обмена опытом, ввести меня в члены Совета Лиги? Ну, ради эксперимента, для разнообразия.
— Что-то последнее время многие с нами стремятся породниться. С чего бы? Вам, конкретно? Тут мне из Америки информация поступила...
— А что в Америке? Я ничего не знаю, кто-то напутал, — заюлил духовный наследник Наполеона, такой же маленький и амбициозный.
— Сомневаюсь, что члены Совета поддержат это предложение, к тому же сам Совет-выборный орган. Разнообразие – необходимое условие существования Лиги, но в смысле уродства. Иначе мы дискредитируем идею, да еще со стороны руководства. Нельзя пилить сук, на котором живешь. Во всяком случае, для меня мое основное дело несравнимо важнее, чем комплекс.
— Я не наста-а-иваю, если все так сложно... Хотите прогуляться по объекту?
— Нет, я все уже видел. С вашего позволения отдохну немного.
«Откуда они узнали про экспедицию?» — подумал я, оставшись один. — «Неужели Лиза успела ляпнуть кому-то?» Кому? Лободе? Блондини сразу поймет, какую опасность для комплекса представляет загородный холодильник. Если найдутся желающие отморозиться (еще как найдутся), то комплекс может попросту разориться, экзотическое ледовое удовольствие, глядишь, будет стоить  дешевле, чем парение в облаках. Тогда наш носатый приятель сделает все, чтобы проект похоронить, или захочет войти в долю. Значит, необходимо пока упор делать только на воду. Надо узнать, кстати, не бывает ли в Антарктиде, в связи с исследуемыми Аркашкой озоновыми дырами, оттепелей, а то к моменту оживления из своих норок поднимутся «восставшие из ада» образцы для фильма ужасов. Куда их потом девать? Да, итальяшка парень не промах. Ишь ты, уже уродами руководить собрался. Хью туда же.. Обойдетесь, господа! Сами с усами. Да, Блондини был интересный кадр, хотя конечно, мы все являлись интересными кадрами, кого ни возьми. И непредсказуемый Нестор, в данный момент озабоченный судьбой Лизы, и «темная лошадка» Морг, старающийся понравиться сразу всем, старый Шелстри со своей летучей палкой, надежный Акваланге, также озабоченный той самой Лизой, бесподобный Спиро, принявший в помощь Патриции на работу еще одну молодую лаборантку, неприятный типок Лобода, ищущий, где и чем подгадить, дорогая Бригитта, готовая поколотить его за это, да и все прочие. Но итальянец при всем своем смешном виде, был, как на это не смотри, настоящим мафиози, поэтому вечно ходил с важной рожей, если не в сопровождении Хью, то в сопровождении жены, которую он слегка побаивался и которая сама, хоть и дохленькое, но живое воплощение супруги крестного отца, также ходила с надменным видом. Однажды, при случайной встрече в городе, я деликатно высказался на тему его пистолета, но он заверил, что больше подобному методу убеждения не прибегнет, а его половина просто нашарила в глубоком кармане карлика аппарат для убийства и выкинула в канал. Блондини будто и не заметил это жест, поинтересовался делами, пригласил (не уточнив, куда именно) в гости и поспешил распрощаться, потянув за руку супругу, до того впившуюся в меня влюбленными глазами, что аж холодно стало. Не, чур меня, пристрелит Хью, и из-за кого? Из-за итальянской красотки с длинными, тонкими, словно деревенский сухостой, ногами, увенчанными головой с пучком жидкой растительности? То, что находилось в середине, вообще не стоило даже случайного, спьяну, намека хоть на что-нибудь, поэтому умная женщина тепло попрощалась и отчалила. Тоже интересный кадр, точнее, кадриль...

ЛОБОДА
(антарктический дневник)
... Третий день мы сидим в каземате, сложенном из кусков льда. Точно какой-то урод сказал: все мечты разбиваются о лед. Или быт. Во всяком случае, с нами это произошло. Рыжую задницу по прибытии никто не встретил. Оказалось,ее знакомый провалился куда-то между льдин и давно госпитализирован. Его коллеги приняли нас сухо и дали понять, что места на всех не хватит, но женской части экспедиции может быть сделано исключение. Островитяне были куда гостеприимнее, и Лиза сразу это отметила. Нестор улетел домой до начала нашей идиотской экспедиции, и мне пришлось опять, чтобы ничего с ней не случилось, по привычке, отправляться куковать в снежном плену. И на что она мне сдалась, есть же, в конце концов, Акваланге. Условный рефлекс сработал...
Утром пришел один из полярников и, отозвав в сторону Бригитту, стал что-то шептать ей на ухо, нетерпеливо мотая густой бородой. В результате, получив увесистую оплеуху, ретировался, уронив консерву, которую тут же подобрал Шелстри. С продуктами вышла промашка, ибо никто с нами ничем делиться не собирался, а сами запаслись, как на пикник. Абориген странным образом не мерз, хотя к такой температуре был непривычен, только временами впадал в некий транс и начинал трястись и скрежетать зубами. Акваланге со знанием дела объяснил, что таким образом, по шаманской методике, достигалось особое состояние пофигизма, при котором человека можно постепенно съесть, а он ничего не почувствует. Охломон, то есть Шеллопут, держится от меня подальше. Короткие вылазки делаются попарно, чтобы не заблудиться в пурге, и когда в последний раз мы вышли вместе, посол получил особого, посольского пинка, отчего воткнулся головой в снег. Когда вернулись, он стал жаловаться негру, но тот ничего не понял. Бригитта старательно перевела, и тот посуровел:
— Не хватает нам еще здесь ссориться. Как люди давайте трудности переживать, а то до топоров дойдем.
— Да вы не знаете, какой он подлый, — возразил я в ответ.
— Знаю. Между прочим, насчет подлостей вы сами мастер, а посол пригодится. В своей диссертации он обещал меня упомянуть.
День четвертый
Бригитта все время берет пробы льда на предмет определения чистоты. Чистоту она определяет специальным прибором, подаренным ей Спиро. Лед в округе идеальный, но как же он надоел! Это безмолвное пространство, описанное еще Лондоном, сводит с ума. Мы тоже писаем, где можем, но умные мысли не идут, замерзают по дороге, отчего доминируют глупые, тоскливые. Лиза резвится, как в пионерском лагере, остальным скучно, ибо самолет пока не ожидается. Чтобы развеяться, пошли прогуляться все вместе по белому континенту. Шумные пингвины замолкали при виде столь экзотической компании, напоминающей одетые в разное тряпье остатки наполеоновской армии, также отрешенно бредущие в неизвестность посреди зимы. И только через некоторое время, когда мы отдалились, пингвиний гомон возобновился. Странно было наблюдать такое положение вещей, при котором в одном месте сосуществовали многокилометровые ледяные массивы, незамерзающая вода и окруженные мелкими льдинами огромные айсберги, плывущие по этой воде. Мы остановились на берегу и стали наблюдать за одним таким, обсуждая сколько из него получится литров продукта... Тут наша Лизонька отмочила номер. Решив, что в нашем лагере настал час игр и развлечений, она необдуманно скакнула на небольшую льдину. Льдина не стала долго сопротивляться танцующей на ней идиотке, и решительным образом перевернулась. Прощально взмахнув руками, пионерка скрылась под водой. В ту же секунду Акваланге, подтянув шерстяные колготки, одетые под юбку, с криком «... твою мать» кинулся за ней. Когда обе головы показались на поверхности, Шелстри протянул брошенное негром копье и подтащил их к берегу. К нашему каземату мы возвращались бегом, не на шутку всполошив пингвинов. Потом растирали двух купальщиков виски и давали им поочередно пить согревающую жидкость. Слава Богу, все обошлось. Малость согревшись, черномазый спасатель попросил нас выйти. Это уже было хамство. Мы мерзли снаружи, а он грелее внутри. Когда решили войти, Лиза, блаженно улыбаясь, спала, а Акваланге натягивал на себя все одежки, попутно объясняя нам правила поведения во льдах, словно всю жизнь провел не в родных дремучих пампасах, а в Антарктиде. Мы молча поели наш скудный ужин и улеглись спать, а Бригитта, сидя за свечой, все подсчитывала проценты чистоты проб воды, взятой в нескольких местах окружающего пространства.
День пятый
С утра варили кисель из пингвиньего меха, собранного по кусочкам вокруг нашего жилья. Оказывается, он содержит крахмал. Сахара нет, только сухари. Опять приходил озабоченный полярник и оглядев всех присутствующих нахальными глазками, направился почему-то к послу, зашептал ему на ухо. Посол в ответ отрицательно замотал головой. Тогда неутомимый зимовщик пошарил за пазухой и извлек на свет божий целое богатство, пачку сосисок. Глотая слюни, косоротый боролся, замерев на минуту, с соблазном, затем медленно-медленно задвигал головой, спасая свою девственность. Сцену прервал Акваланге, который выхватил у бородача сосиски и вышвырнул его за полог, служивший дверью. Каждому досталось по два деликатеса, и это было приятно. Чума по имени Бригитта решила, чтобы окончательно поднять настроение, сказать пламенную речь о наших перспективах. По ее словам выходило, что скоро весь мир, захлебываясь, припадет к чудесному источнику кристально чистой антарктической воды, выкладывая за такую возможность огромные деньги. В ее, сосисками воспаленном в результате голодухи уме, мелькали мосты, трубопроводы, супермаркеты и огромные очереди страждущих испить водички, нацеженной прямо с айсберга. Мы тоже расслабились, представляя себе все это... Тут полог отодвинулся, и в проеме показалась голова крупного медведя. Малость оклемавшаяся Лиза заорала благим матом и полезла на стенку, остальные замерли на месте. Некоторое время незваный гость вертел головой по сторонам, приглядываясь и принюхиваясь, затем полез было дальше, но тут старина Шелстри схватил головешку из нашего скромного очага и сунул ее в нос не ожидавшему такого маневра мишке. Раздался ужасный рев, и медведь отвалил куда-то в сторону.
— Это же еда! Много еды! — вскричал абориген, доставая из глубины штанов свой незабвенный бумеранг и бросаясь в погоню. Лиза сползла со стенки, и мы бросились за ним. Это было сафари во льдах. Шелстри бежал, метая свою деревяшку, за улепетывающим медведем, а наша компания, свистя и улюлюкая, сзади. Куда там охота на слонов: там мы были свидетели, а здесь участники. Но, видимо, без постоянной тренировки старый охотник утратил навыки, и бумеранг бесполезно резал со свистом воздух, летая туда-обратно. Наконец, он воткнулся медведю в загривок, но поскольку тот был все же не страус, то кинулся бежать еще быстрее и скоро оторвался от нас. Выслушав поздравления пусть не с добычей, но с победой, воодушевленный абориген развернул отряд и повел его обратно в ледяной дом.
День шестой
Этот день мне запомнится надолго! Еды не осталось совсем, и мы все вместе вышли на охоту. Пингвины, понимая, что ничего хорошего от нас ждать не приходится, куда-то исчезли, медведи подавно, хоть китобойную флотилию организуй. Потихонечку, забыв об опасности, разбрелись кто куда. Озираясь по сторонам, я не заметил глубокой щели под ногами, оступился и полетел вниз, а пока летел, больно ударялся, особенно головой. Застряв на самом дне природного колодца, я принялся звать на помощь, и через некоторое время наверху показалось чье — о лицо. Проклятье, это был Шеллопут!
— Домпрыгалнсям? — прошипел он, злорадно улыбаясь.
— Помог бы, козел, — попросил я, но наверху раздалось торжествующее хлюпанье, мычанье и топтанье. Паскудный посол в своем неистово-мазохистском экстазе так закрутился, что оступился и упал мне на голову.
... Очнулся я от его же голоса:
— Когдам-то нгужно нахчинмать экексперинмент. Оппынтный омбранзец имеетсямн.
— Он живой, вроде, просто без сознания, — рассудительно заметил Акваланге.
— Вот и уснет потихонечку. А мы через сто лет вернемся и вылечим — умничала неблагодарная Лиза, гладя меня по голове.
— Что мы расскажем начальству? Вдруг полиция разбираться приедет? — осторожничал Шелстри.
— Ну, тогда давайте голосовать, — подвела итог Бригитта.
— Против! — открыл я глаза, и оглядел присутствующих. — Ай да мы! Хоть бы для начала попробовали в чувство привести, потом замораживали.
— Мы пробовали! — выпалила Лиза, огорченная непредвиденной развязкой. — Эдик! Ложитесь обратно. Вы что, не понимаете? Начинается новая эра! Вы будете первооткрывателем. Даже я понимаю.
— С удовольствием уступлю место твоему папочке. Он мечтает об этом. И вообще, дайте чаю.
— Чаю нет, просто кипяток. Лучше вставайте, погоняйте кровь, посоветовал негр. — И скажите спасибо послу. Когда мы подошли, он в одиночку пытался вас вытащить.
— Что-о-о? Это он меня глубже заталкивал, вражина, — возразил я, с ненавистью глядя на посла, скромно потупившего глазки.
— Венчно мгвам вранги меренщантся, — невозмутимо изрек он, убедительно вращая мясистыми губами, словно верблюд, жующий жвачку.
День последний
Мы уже еле ходим, больше ползаем. Возможно, наш скит станет, к тому же, первым моргом в Антарктиде. В обед уполз куда-то Шелстри, и через час приполз обратно, с несколькими сухарями, уворованными на станции. Больше ничего нет. Зато экологически чистой воды — хоть отбавляй. Лиза во сне зовет папу, а Акваланге один раз уже не удержался, и попробовал откусить кусок от ее большой ляжки. Визгу было! Неужели до этого дойдем? Надо ему посоветовать первым съесть Шеллопута... Кой черт меня суда занесло? Как тепло было на острове, рядом с Тутуной…
МАЛОСОЛЕНКО
... Покорение Антарктиды завершилось печально. Едва живых членов экспедиции выгрузили из самолета, как дрова, в полубредовом состоянии. Рыжая даже не сразу меня узнала. Пришлось заказать всем машины, и отправить на лежачий режим.
Дома Бригитта, попив чай с травами, немного отошла, и пока баба Настя готовила легкий, чтобы не навредить, обед, она рассказывала, что да как:
— Лобода, все-таки типичный хмырь, нужно было его там оставить. Хватит его с собой везде брать, — одним своим присутствием действует на нервы. Усыпальницу можно смело строить, с пингвинами договорились, а вот с водой пока не ясно. Трубопровод с термоизоляцией обойдется в миллиарды долларов. Со временем он, конечно, окупится, но где взять столько денег? Транспортировка айсберга, несомненно, значительно дешевле, правда, пока его протащат по всем океанам и морям, он пропитается нефтью с водной поверхности и разной дрянью, содержащейся в нашей атмосфере... И по дороге будет таять, таять… – механически говорила она, глядя в потолок немигающими глазами.
— Да ладно, забудь пока про все это. Сейчас покушаешь, и поспи. Потом поговорим.
«Видимо не все женщины могут жить в тени мужчин, на вторых ролях» — думал я, наблюдая за спящей покорительницей Антарктики, ставшей мне еще дороже и милей. — «Некоторым нужен фиговый листок, а некоторым пальма первенства. Во! Пусть возглавляет женское отделение Лиги, и больше никаких экспедиций. Соню, вон, в помощницы возьмет, бандитку однорукую, которую Аркашка, почему-то, к «совкам» причислил. По менталитету, наверное. И жену Блондини, ха-ха.
Через два дня, когда все оклемались, мы собрались у камина.
— Ну, что, путешественники? Готовить емкости для водички? Меня тут телеграммами засыпали со всего мира: давай, говорят, особенной жидкости, без нее жить не можем.
— Издеваетесь, Петро Петрович? Для первого раза все равно неплохо. Кое-что узнали. В принципе, оба проекта жизнеспособны, — немного смущаясь, оправдывался Акваланге.
— Да, но если мы чем-то и начнем заниматься, то пока только вторым. Хлопот меньше и риску. Все претензии рассматриваются лишь через сто лет. Оживлять не нам придется, потомкам, наша задача сохранить товар в надлежащем виде. Поэтому, — сделал я трагическую паузу, — необходимо уже сейчас искать охрану, которая медведей станет отгонять. Невеселый смех прервал мои слова. Пока их не было, моих помощников, я понял, как привык к ним, даже бестолковой Лизе. Вот под каким соусом, который однажды приготовил Квазимодо, можно найти друзей.
— Ты знаешь, Шелстри нормальный мужик, он нам здорово помогал. В городе он ни к селу, может, его и назначить охранником? — предложила Бригитта.
— Ну, не знаю, он вообще-то должен на родину ехать, отделение открывать. Поговорим, может согласится. Спиро, как там у тебя дела?
Пес, сидевший с унылой физиономией, встрепенулся:
— Я вчера был на научной базе в море, и наблюдал интересные события. Поблизости от нашего корабля бросил якорь странный катер. Точнее, катер был обычный, странными казались его обитатели. Несколько человек в водолазных костюмах весь день ползали по дну, как будто что-то потеряли. Я из батискафа наблюдал, а когда подплыл поближе, они начали кулаки показывать. Короче, стало ясно, что водолазы золотишко ищут. Долго искали, даже лопатами ковырялись. А в конце концов, когда уже собрались отваливать, появился наш приятель-телепат, тот, который сундучком подогрел. Так они, решив хоть что-нибудь со дна урвать, прямо с катера сеть-ловушку бросили и поймали, попутали нашего спонсора. Я даже предупредить не мог, на таком расстоянии мысли, да еще в воде, передать очень трудно. Потом они спокойненько поднялись на катер, да так и отчалили, волоча ловушку за собой, подняв ее метра на три. Тут я и показал им кукиш: у батискафа скорость быстрее, хоть он и старенький. Вывел нож для водорослей и кораллов, разрезал ловушку и освободил коллегу. Он тепло поблагодарил, сказал, что в долгу не останется.
— Значит, золотишко искали. Ясно. Скорее всего, это были блондинистые ребята, и рассказал им про подводный Клондайк не кто иной, как Лобода. Запомнил, однако. Ну, теперь они туда не сунутся, рыбкин шеф осьминогов нашлет. Да, а где Патриция?
— Что-то она плохо себя почувствовала, думаю, на сохранение ее положить.
— А как формула? Восстановил?
— Восстановил, — еще больше опечалился пес, — но ведь кто-то украденым может воспользоваться...
— Да, дружище, мужайся, весь фокус в том, что у тебя шарились люди Шлюхенморга. Но это еще не все. Он откопал четвертую составную, и теперь является владельцем уникальной формулы, способной перевернуть мир.
— Что-о-о? — изумленно воскликнули все присутствующие.
— Пойду ему морду... покусаю, — вскочил Спиро. — Вот гад, я столько лет работал. Откуда у него появилась четвертая часть?
— Успокойся. Сейчас ты ничего не докажешь, — нет свидетелей. А недостающую составную он извлек из чемоданчика, что в руках у памятника находился.
— Так что же, он теперь и авторство себе присвоит? — возмутился Акваланге, — устроим ему проверку перед независимыми экспертами, вряд ли этот жук разбирается в существе вопроса.
— Шлюхенморг может сказать, что в чемодане была вся формула, и выйдет сухим из воды. Пусть где-нибудь с ней засветится, там видно будет. Сколько времени требуется, чтобы произвести этот твой возбудитель мозгов? — спросил я у растерянного, обхватившего в отчаянии длинные уши, гения.
— Времени? Два дня. Если химик под боком имеется.
— Значит, вещество завтра может быть готово. На ком-то он должен его испытать. Кстати, Бригитта, есть у мэра семья?
— Он никогда не говорит о семье, и я никогда не была у него дома. Никто, кажется, не был. Однажды, на какой-то праздник, Шлюхенморг привез свою мать, но не отходил от нее буквально ни на минуту, и вечером отвез ее обратно. Вот и все. А, еще я слышала, что у него есть собака.
— Понятно. Лиза, надеюсь, ты в нашей команде? — обратился я к дочери члена другой команды.
— Конечно. Куда Аквася, туда и я. Приходите ко мне в ресторан, устроим вечеринку, потанцуем, — оживилась Елизавета Безумная.
— Ну, в том ресторане пусть покойники танцуют, если смогут. А повод собраться в комплексе у нас есть. Через день должно состояться его открытие, и Блондини обещал подготовить кандидата. Представляете, какое событие?
— Идите все сюда! — позвала в этот момент Бригитта, отошедшая к окну. Мы подошли и выглянули на улицу. Крадучись, оглядываясь, вдоль улицы шла парочка, напоминавшая Базилио и Алису. Остановившись напротив особняка, они еще раз огляделись вокруг, приклеили к стене соседнего дома белый листок, поочередно  глотнули из бутылки без этикетки и засеменили прочь. Это были Драч и графиня.
— Ничего себе явление, — удивился я. — Спиро, сходи, пожалуйста, посмотри, что они там налепили.
Спиро согласно вильнул хвостом, выбежал на улицу, и через минуту вернулся вместе с листом, на котором печатными буквами было нацарапано: «Очистим город от  шайки уродов!»
— Подпольная ячейка моральных извращенцев. Переворот готовят, — прокомментировал Акваланге. — Нет, что ни говори, духовное уродство опасно для окружающих.
— Хоть бы ночью работали, как настоящие подпольщики, —  заметила Бригитта. — Пусть порезвятся, все равно скоро дуба дадут.
Я все время чувствовал себя, как на иголках, думая, рассказать друзьям о затее Блондини, или повременить. Решил подождать. Когда гости распрощались, рыжая подошла к моему креслу сзади, и стала гладить волосы, приговаривая:
— Петь, попроси Спиро опять на батискафе погрузиться. Может, рыбка еще деньжат подкинет. На все проекты хватит...
— Надо совесть иметь. И так хорошо «подогрела». Ты занялась бы лучше женщинами, создай фракцию или отделение, а то не знаешь, куда энергию направить.
— А что? И займусь! Пойду, напишу для начала статью в газету.
— Только без сюрпризов, дорогая.
Бригитта отправилась писать, а я отправился в комплекс, к Витяне, с которым давненько не виделся. Он, как раз ходил, выискивая недостатки, вокруг великолепного орехового гроба, стоявшего на специальном возвышении.
— Вот, Блондини заказал, — похвалился мастер, когда мы поздоровались. — Номер один будет. Такой смешной этот итальянец, а еще спонсор.
— Смешной, говоришь? Так ты ради шутки сделай увеличенную копию того сувенирчика, только нос длинный прилепи.  На входе поставим, еще смешнее будет. Все покойники со смеху помрут, — подколол я приятеля.
— Хью не даст повеселиться. Через каждый час приходит, осматривает. Они для чего-то двойное дно попросили устроить. Странно, для чего?
— Для запасного белья. Если гробонавт вспотеет при запуске, то всегда сможет переодеться.
— А потом снова лечь, расслабиться, газетку почитать... Да?
 Наше словоблудие прервал скрип открывающейся двери. В музей-мастерскую не зашла, а залетела инвалидка Соня. Поздоровавшись, она обратилась к Вите:
— Слушай, уникум, ты не можешь подшурупить как-нибудь, чтоб хотя бы два пальца шевелились? А то неудобно до ужаса.
— Попробую, — нерешительно вымолвил тот, почесывая затылок.
— Попробуй, — жестко сказала волевая подруга мастера. Затем она залезла здоровой рукой в рукав, где не было руки, отстегнула прекрасно исполненный, с маникюром на березовых ногтях протез, и положила его прямо в гроб.
— И не забудь, вечером идем на дискотеку, — напомнила она, мило улыбнулась и исчезла, предварительно выдернув из Витиного кармана розу.
Я не стал комментировать этот милый междусобойчик, пусть делают, что хотят, если он только переживет существование без цветка. Всё-таки смысла жизни человека лишили в одну минуту, значит, должно нечто взамен появиться. Может, они нашли друг друга...
В готовом, предстартовом состоянии, я видел комплекс первый раз. Было интересно смотреть на всю эту технику, построенную людьми и предназначенную для избавления от людей. В пусковом отсеке возились трое военных. Видимо, не справлялись, поэтому капитан, о котором в городе уже ходили анекдоты, обратился ко мне с просьбой:
— Помогите малость. Кое-что прикрутить надо.
Пока я держал вместе с его помощниками тяжелую конструкцию, он, пыхтя, ворочал ключом и задавал вопросы.
— Вы этот, как его, председатель увечных разных? Ничего, я понимаю. Не всем же артистами быть. А вы родом такой, или под воздействием чего?
— Страшный?
— Да не, страшнее нашего комдива ничего на свете быть не может. У нас в процессе подготовки прыжки с парашютом были запланированы. Чтобы отказов не случалось, он садился в кабину пилота и, когда наступал момент, выходил в этот, трюм, то есть салон. У солдатиков отпадали все сомнения, выпрыгивали, как можно дальше. Так вас, таких, полгорода набирается? Целый кегельбан смертников.
— Нас полмира таких. Не приглядывался? Только с чего ты решил, что в летучий морг, ворон пугать, именно мы первые кандидаты? Как будто без уродов помирать некому. Давай, капитан, быстрее крути, а то тяжело очень.
— Да уж кручу. Сегодня с утра затормошили: давай-давай. Хью не пьет и не разговаривает. Сложный товарищ. Знаете его?
— Знаю.
— Ну, вот и все, отпускайте. Спасибо. Вы как, употребляете? Теперь можно и душу отвести.
— Пока не знаю, в какую сторону ее отводить.
— Куда-куда? В эту, нирвану, прямиком. Ну, дело ваше.
Чумазый «пускач» засунул руку куда-то вглубь конструкции и вытащил початую бутылку с бананом вместо пробки. Глаза его засветились неземным, таинственным светом, и блаженная улыбка расплылась по лицу. Он был на старте в невесомость, и уже ничто не могло его остановить...
Гостиница, судя по всему, также была готова к приему гостей. Я хотел пройти мимо, вспомнив, что ей теперь заведует Драч, но любопытство пересилило. Войдя в холл, осмотрелся и никого не увидел, толкнул от себя дверь вправо и оказался в ресторане. За ближайшим столиком уютно расположилась парочка аферистов-заговорщиков, шумно, по-русски вдувавшая в себя чай из расписных блюдечек. Графиня сидела лицом к входу, а ее идейный вдохновитель — спиной, и как раз в эту минуту разглагольствовал по поводу текущих событий:
— Себе-то местечко точно забронируем. В центре, чтоб по краям не поддувало. Но пока поживем маленько. И Лизку прижмем, узнает, кто здесь хозяин.
Графиня, изобразив невинное выражение лица, пнула его под столом огромным башмаком, украденным, скорее всего, в суматохе при взятии Смольного. Старик обернулся и презрительно вымолвил:
— А вы, собственно, к кому? Приема пока нет, и морг не работает.
— Может, вы костюмчик хотите заказать? – оттопырила нижнюю губу «наследница» Распутина.
— О-о-о! Никак людьми себя почувствовали? В каком месте? — ответил я вопросом на вопрос, ничуть не смущенный таким приемом.
— В том самом. Где думают, — постучала графиня по лбу кулаком. — Да что с вами разговаривать, вы из простых, не пойме те.
— Нет, не пойму. Я другим местом думаю.
— Заполнили город своей неэстетичной братией. Уже тошнит слегка. Вы что, сами не понимаете, что лицам с подобными... лицами следует проживать где-нибудь в отдалении, чтобы не наводить на нормальных людей тоску. Не лишать аппетита.
— А вы с повязкой на глазах жить не пробовали? Аппетит сразу улучшится, прислонился я к стенке, ожидая продолжения разговора. — Что нашарите, то и в рот. Жевать не обязательно. Объявления свои вслепую писать научитесь.
— О чем это вы, странный человек? — попытался изобразить возмущение Драч, но глазенки уже заелозили, выдавая страх, по глазницам. — Так все на грубости и тянет.
— А вас на подлости.
— Перед вами дама преклонных лет, а вы хамите. Своим уродкам хамите в перерывах между уродствами. Здесь люди серьезным делом заняты.
— Подсчитываете предстоящие доходы? Вдруг от огромных цифр крыша поедет, и вместо ресторана клиентов в морг станете приглашать? Вот смеху будет!
— Ах, я устала слушать этот бред, — с пафосом произнесла графиня, вставая со стульчика. Но вставала она неуклюже, словно «простая», поэтому зацепила поднос с чайником. Поднос приподнялся, чайник упал и кипяток, сбившись в наклонную струю, выплеснулся прямо на мотню не ожидавшему такой бани прохиндею.
— Ах, ты курва старая, — забыв про хорошие манеры, заскулил Драч, бегая вокруг стола, — мужское достоинство погубить хочешь!
— Да ты его давно погубил, козел этакий, еще когда в снегу отсиживался при переходе к немцам, — не осталась в долгу шустрая дама.
Я, хохоча во весь голос, поспешил к выходу. Хорошие помощники у Лободы. И сам он хорош. Бригитта рассказала, что когда у них закончились продукты, которые делились поровну, по-братски, из угла, где спал начальник комплекса, ночью раздавалось чавканье. Поскольку прогуливался я пешком, без машины, решил пройти через небольшой скверик, подышать свежим воздухом. Через несколько минут перед моими очами предстала другая парочка. Спиро и Шелстри сидели прямо на траве, хорошо поддатые, и жаловались друг другу на жизнь. Рядом лежали две пустые бутылки, — пили, видимо, прямо из горла.
— Понимаешь, кудрявый, дело всей жизни пропадает. Аж выть хочется, — пес потрепал аборигена за волосы и провел лапой по морде, вытирая набежавшие слезы.
— Да не переживай, мне тоже тошно. Ты-то знаешь, что создал нечто значительное, свое самолюбие утешил, и еще много создашь, а я такой никчемный. Хочешь, пойдем сейчас, залезем к Шлюхенморгу, поищем эти формулы. О! Петро Петрович! Просим к нашему... э... столу. Мы тут беседуем.
— Вижу, — улыбнулся я. — О чем беседа?
— Как о чем? О смысле жизни, — открыл осоловелые глаза расстроенный донельзя пес. — Петро Петрович! Выпьете с нами?
— Ну, что? Прямо здесь? Может, дойдем до офиса? Закуску организуем.
— Идти не хочется. Да и лучше на природе...
— Ну, давай на природе.
Спиро придвинул к себе кейс и достал целую бутылку. Дело пошло. Через час, когда мы, закусывая какой-то травкой, выпили еще одну, я тоже стал жаловаться на жизнь:
— Знаете, какая это тяжелая штука, — ответственность? Шелстри, вы же там, дома, тоже начальник, понимаете меня. Я вот сейчас думаю, не химера ли наша Лига? Не мыльный пузырь, который лопнет при малейшем дуновении ветерка? Наверное, все же нет. Это такая контора, где друзья по несчастью становятся счастливее, где обретают надежду те, кто совсем недавно был в отчаянии. А смысл жизни, Спиро – всё просто – в смерти. Она разная бывает, но бывает всегда. Нас всех уже разыграли по жребию, и каждого ждёт усталая и страшненькая старушка с тетрадочкой. Нас не станет тем или иным способом – вроде бы минус, а у них появится плюсы. Вот такая прискорбная бухгалтерия. Ай, ладно, грустная тема… Извините, Шелстри, я, наверное, пьяный, но все время подмывает спросить, почему у вас глаза разного цвета.
Абориген удивленно взглянул на меня, а хмурый Спиро не выдержал и рассмеялся:
— Ну и вопрос, Петро Петрович. Мамка, наверное, таким родила.
— Нет, теперь уже рассмеялся прикольный в доску австралиец. — Это я в детстве крокодила сильно испугался, вот один глаз с тех пор стал синим, а другой зеленым. А поначалу оба черными были.
— Как это?
— Так. Крокодил очень страшный был.
— Я думаю, Шеллопут тоже кого-то испугался, — заметно повеселело дружественное человеку с давних пор, изрядно захмелевшее животное. — Оттого и окривел.
— Ну, все мы не красавцы писанные, — справедливо отозвался я.
— Зато писанные уроды. А один урод обписаный. Правда, ему все равно. Он -памятник.
— Да зря ты так злишься на кучу металла, — нарезая апельсин как огурец, бумерангом, степенно рассуждал Шелстри. — Поехали лучше ко мне в гости, в Австралию, на рептилий поохотимся.
— Какой из меня охотник? Выследить могу, ну, укусить. Может попробовать научить их говорить?
— Вот этого не надо. Их Шеллопут, когда приезжал диссертацию по смертям писать, наукой достал. Они потом, как его видели, свирепели и начинали буянить. Однажды нас от расправы страусы спасли. Затоптали пару хищников.
— Страусы? Ну, Шелстри, это вы спьяну что-то напутали.
— Да ничего я не путаю. Знаете, какие у них клювы и копыта? Правда, крокодилы им сами помогли, — лежали от смеха без движения. Один, оказывается, посла успел куснуть в задницу. Ну, тот обернулся и захотел что-то сказать. Шипит, губы трясутся. Вот бяки и не выдержали.
— Да бог с ним. У него свои планы, у нас свои. Мы еще так развернемся! Даешь переориентацию цивилизации! Слышите?
Шелстри уже ничего не слышал, он спал, положив под голову бумеранг. Спиро монотонно кивал, но, видимо осмыслить услышанное не мог. Пришлось поднимать их и вести под руки до дороги. Там, поймав такси, я попросил развезти их по адресам, сам, чтобы протрезветь, решил дойти до бабы Насти пешком. Но долго идти не пришлось. Удар по голове чем-то тяжелым, сзади, прервал мои размышления и сознанье погрузилось в темноту.
ЛОБОДА
Ну, вот, дождался, наконец, завтра первый запуск. Теперь моя роль неизмеримо вырастает, как-никак начальник действующего комплекса. Малосоленко нос утру, а то он смотрит, как на пустое место. Правда, выяснилось одно серьезное обстоятельство, которое пролило свет на то, почему Блондини схватился за это дело и вложил столько денег. Он пришел ко мне в гостиницу вчера, вместе с неразлучным Хью, поболтал между прочим и затем перешел к главному:
— Вот что, господин Лобода. Мы не маленькие дети. Жизнь интересна тогда, когда в ней есть элемент игры, риска. Давайте сыграем в подкидного дурачка. Если повезет, в выигрыше останетесь.
— В каком смысле?
Итальянец потер свой носище и прошелся, похожий на гнома в черном пальто, по комнате.
— Подкидной, — это тот, кого завтра в небо подкинут. Он не дурак, он покойник. В дураках должен остаться Малосоленко. Вы же не любите его? Мы решили ограничить Президента в своих возможностях, а то он слишком независимым стал.
— Он-то здесь при чем? — пытался я ухватить смысл разговора.
— При чем? Ни при чем, — простучал пальцами на столе мелодию Блондини. — В общем, слушайте внимательно. На орбиту будут запускаться не только покойники, а кое-что еще, поценнее. Ваша задача — обеспечить бесперебойную, безаварийную работу комплекса. Это и так само собой разумеется, но в данном случае последствия аварии будут самыми серьезными. С каждого, повторяю, с каждого успешного запуска станете получать большие проценты. Согласны?
— Вот оно что... — протянул я в замешательстве. — Это же опасное дело. Чуть что, и крышка.
— Без крышки в этом деле никак. Все должно быть надежно закрыто. А вы хотели, ничем не рискуя, большие деньги получать? Согласны или нет, говорите.
Я задумался, прикинул все «за» и «против», решил, что отказываться как-то нес руки и спросил пристально смотревшего на меня коротышку:
— Проценты, действительно, большие?
— Очень.
— Хорошо. Согласен.
— А у вас просто нет выбора, да, Хью? Ха-ха-ха, — Блондини хлопнул по плечу верного помощника, точнее подручного, у которого уже раздувались ноздри от предвкушения добычи. — Тогда берите на себя капитана. Объясните ему, что груз должен упасть в район Сицилии, точнее место сообщим перед самым запуском.
— Получается «пассажир» обратно возвратится? Как капитану это преподнести?
— Какое его дело? Родственники заказали увеселительную прогулку, и все. Подождите, вы не поняли. После сброса посылки гроб должен отправиться на орбиту. До широкой общественности нужно донести информацию так, чтобы никто ничего не заподозрил.
— Ничего себе! Это же не трамвай. Я даже не знаю, возможно ли такое технически.
— Постарайтесь. Где ваша хваленая русская смекалка? Заложите новую программу, новые исходные данные. И прикажите в день запуска главному специалисту по полетам не пить, иначе мы ему в глотку свинца зальем.
— А господин Шлюхенморг... — попытался я выяснить все до конца.
— Это не ваша проблема, — оборвал крутой владелец комплекса, вставая. — Думаю, все пройдет нормально. И вот еще что, подумайте, как можно нейтрализовать негра, Спиро и Бригитту. Надоели. Своей деятельностью они побуждают людей жить, а нам нужно, чтобы было больше покойников. За это отдельная премия, как у вас говорят.
Да, итальянец медленно, но верно делал свои дела, точнее, быстро и верно. Комплекса маленькому «дону» не хватало, и он искал возможность сунуть свой честолюбивый нос в Лигу. И далеко не по причине ощущения себя уродом. Так легче осуществлять доступ к людским ресурсам, а они, по всей видимости, для чего-то требовались. Как-то я случайно услышал его разговор с Хью, ставшим по объективным обстоятельствам членом организации. Страшноватый помощник отчитывался о проделанной работе. Из этого диалога становилось ясно, что Блондини известны адреса всех отделений Лиги, насколько успешно они функционируют и сколько людей в них числится. «Донья» частенько моталась и по городу и по комплексу рядом с супругом, держалась высокомерно и вроде бы даже, судя по некоторым порывистым движениям ее неказистого тела, была влюблена в Малосоленко. В случае чего, неплохо разыграть эту карту. Горячий выходец с Аппенин закатит скандал и, ежели Бригитта признает соперницей худосочную итальянку, Президент окажется в сложной ситуации. Вот только одного я не понял, — каким образом нужно нейтрализовать всю эту теплую компанию? Неужели он имел в виду… А если потом меня потребуется нейтрализовать? Влип, однако, и никуда не денешься, слишком серьезные, оказывается, эти несерьезного вида люди, да ещё все по-русски разговаривают. Недавно у сицилийской парочки побывали в гостях какие-то неприятные, похожие на Хью типы с далекой родины и осмотрели, оживленно переговариваясь, комплекс, который, насколько я понял, им понравился, ибо уходили они довольные, потирая руки и задирая их в небеса.
... Через час я уже был в комплексе и угрожал капитану, на удивление трезвому, санкциями в случае провала запуска. Затем, объяснив, что от него требуется, спросил:
— Сколько нужно времени, чтобы перепрограммировать полетное задание?
— Да ерунда. Пару часов. Значит, днище капсулы раскрывается всего на двадцать сантиметров, а затем она летит по заданной траектории на орбиту, так? – выстраивая в уме формулы, рассуждал Левша околоземного пространства. – Ага, здесь срабатывает форсаж… Ускорение… Сейчас ребятам команду дам, все сделают.
— Вот координаты места, где должна сработать капсула. Попадешь?
— Разумеется, начальник, — широко разинул варежку главный специалист. — Отклонение составит максимум 15 метров. Только я не пойму, а зачем это надо-то? Проветрить таким образом решили?
— У богатых свои причуды. Кто платит, тот и развлечения заказывает.
— Я б до такого не додумался. Вы в гостинице не были еще? Вовсю готовятся. Графиня бальное платье шьет.
Старые недоноски, действительно, готовились как на парад. Графиня, словно невеста, была в белом платье и такой же белой шляпке с цветочками, а довольный Драч примерял перед зеркалом немецкий мундир времен мировой войны.
Я с недоумением смотрел на этот маскарад, не зная, смеяться или негодовать:
— Вы что, на свадьбу собрались? Это похороны, к тому же не ваши. Чего фраериться?
— Выглядеть-то надо, — бормотал Драч, застегивая верхние пуговицы.
— Дело, действительно, серьезное. Телевидение, скорее всего, нагрянет, а вы в униформе. Думаете в Европе это последний писк?
— Какой там писк? Фуражку вот еще хотел.
— А железного креста нет? Не заслужили? В кадр попадете — все антивоенные организации на вас собак спустят. Глядишь, журналисты что-нибудь пронюхают.
— А что они пронюхают? — спросила, поправляя шляпку, графиня.
Я понял, что чуть не проговорился. И нужно же было Блондини снаряжать свою посылку уже в первый запуск. Наверное, много затрат, пора бабло возвращать, а то братки сицилийские не простят. Тот же Хью и придушит.
— Лучше вообще нос не высовывайте, — буркнул я, махнув рукой, и уже в спину услышал робкий скулеж:
— Но как же так...
Немного постояв на крыльце, я дошел до дороги, поймал машину и поехал обратно в гостиницу. Но проезжая мимо сквера, заметил Шлюхенморга, выгуливающего большую, лохматую собаку непонятной породы. Он сам-то был непонятной породы, мистификатор бородатый, отметил я, выходя из машины. Мэр приветливо помахал рукой и на всякий случай пристегнул поводок к ошейнику. — Куда это вы направляетесь? Лизу охранять? Она взрослая женщина, будущая, гм, мать. У нас теперь другие заботы, — запустить комплекс в эксплуатацию. Я как раз собирался поговорить с вами на эту тему.
«Знает или не знает про начинку?» — думал я, глядя как градоначальник почесывает у своего любимица за ушами, сам жмурясь при этом от удовольствия.
— Первый клиент прибыл! Угу! — заговорщически подмигнул он мне. — Точнее, привезли. В морге были? Лежит, как огурчик. Я под костюмчик глянул, тело как решето. Хо-хо! Но это же не наше дело. Что с моей стороны требуется, я сделаю. Телевидение, духовой оркестр, конечно, естественно, за отдельную плату), стриптиз-шоу и фейерверк. Надеюсь, Блондини будет доволен. У вас там как дела?
— Вроде, все готово. Правда, я сейчас разговаривал с Драчом, он мне ничего не сказал про клиента.
— Он его и не видел. Ночью привезли, прямо к мэрии сначала. Конкретные ребята, все в черном. Ага.
— Так мы что, одного запустим и опять встанем?
— Ну, не знаю, это надо у сеньора спросить. Или сеньорины. Скорее всего, конвейер начнет работать без остановки. Ребята, говорю же, конкретные. Я с запуском помогу, а потом своими делами займусь. У нас теперь тоже новое направление появилось, да, лохматый? — заглянул он в глаза своему питомцу. Тот в ответ лизнул его прямо в щеку и встал на задние лапы, перебирая в воздухе передними.
— Вы маленькую речь подготовьте, — продолжил Шлюхенморг, отрываясь от собаки. — Только вот не знаю, приветственную или прощальную. Надо с родственниками согласовать. Кстати, разослали приглашения Малосоленко и прочим?
— Ну, позвоню сегодня — нехотя ответил я. — Правда, не вижу особой необходимости.
— Что еще за фокусы? Вы пока всего лишь назначенный директор, а Лига – акционер. Как же, как же, обязательно. Только собаку эту, Спиро, приглашать не стоит, у нас собака есть. О!
Я попрощался, и опять направился к дороге, а когда отошел метров на пятнадцать, услышал, как ломающимся подростковым голосом кто-то сказал:
— Папа, пойдем домой.
Я обернулся. Рядом с мэром по-прежнему никого, кроме псины не было. Послышалось?
Затарахтел телефон, и я услышал в трубке радостный голос Нестора:
— Ну, что? Космос распахнул свои объятья, и со всех сторон несется любимая в народных массах песня «И на Марсе будут трупики цвести»?
— Будут, — буркнул я. – На пыльных тропинках далеких планет останутся наши гробы…
— Ну, так. А чтобы тропинки быстрее утоптать, ты завтра водочку на столах размести, когда первенца поминать будут. Работай, Эдик, занимайся маркетингом.
Действительно, чуть не забыл про чудодейственный напиток. Кажется, я знаю, кто самый первый здесь его попробует.
В офисе Лиги собралась вся корявая компания. Хорошо, я уже присмотрелся к ним, а ведь с непривычки человек с неустойчивой психикой может в обморок упасть. Фильм «Чужие» в реале.
— Что все такие скучные? Почему не выполняется график наполнения среды обитания бредовыми идеями? — удивился я, оглядев сидевших с постными физиономиями Спиро, Акваланге и Бригитту.
— Да пошел ты! – грубо ответил негр, а Бригитта, макнув в печальные глаза платочек, разъяснила ситуацию:
— Эдуард, Петро Петрович пропал. На звонки не отвечает, никто его не видел. В гостиницу вчера вечером не приходил. Вы ничего не знаете?
— Я? Нет. Да куда он денется? С какой-нибудь бабенкой с комплекса… То есть, найдется, не переживайте. Давайте я подниму вам настроение. Возвращаясь из командировки в Россию, я захватил бутылочку нашего традиционного напитка, он сейчас кстати.
Бригитта нехотя встала и принесла рюмки, нехитрую закуску. Я разлил на троих, и поставил бутылку, которая долго ждала своего часа в номере гостиницы, на стол.
— А вы? – рыжая женщина недоверчиво взглянула в мою сторону.
— Да у меня этого добра хватает. Давайте сами, на троих, по-русски.
Выпили. Закусили. Спиро занюхал напиток кончиком мохнатого хвоста, и расстроенным голосом проскулил:
— Я же последний его видел! Ну, куда он мог подеваться?
Бывший вождь придвинул к себе бутылку, и по слогам прочитал надпись на этикетке:
— Прос-ти, Про-щай. Это же говорят при расставании, верно?
— В какой-то мере. Подобное словосочетание можно употреблять в разных случаях. Когда расстаются живые, это тактичный и лаконичный способ прекратить отношения, которые более не могут иметь продолжения. Первая часть заслуживает особого внимания. Это своего рода признание неправоты инициатора расставания и одновременно выражение признательности другой стороне. Если оно звучит без второй части, то наоборот, служит призывом к продолжению отношений, но опять же, с признанием собственной неправоты.
На этом месте я остановился и оглядел, прощаясь, своих слушателей, которые внимательно постигали тонкости русского языка. Когда же и как начнет действовать пойло? Ай-яй-яй, это ж я постепенно, рюмка за рюмкой, буду становиться убийцей. Может, не разрывать таким образом отношения, забрать бутылку от греха подальше? От одной рюмки разве что морды друг другу набьют. Нет, поздно. Да и кому нужны эти дефективные? Кому и какой от них толк, по большому счету. Продолжу-ка лекцию, пусть на том свете расскажут, кому надо.
— В случае, когда прощаются с покойником, первая часть также является по отношению к нему признанием неправоты какого-либо рода, но это признание уже не может быть принято и понято, что порой вызывает у оставшихся в живых так называемые муки совести, служит причиной возникновения различных комплексов, является поводом для возникновения мыслей о суициде. Само собой разумеется, первая часть при таких трагических обстоятельствах не может служить призывом к продолжению отношений. Кстати, вторая часть в данном случае имеет более серьезную эмоционально-экспрессивную окраску и несет в себе поистине космический трагизм, поскольку прощание в подобной ситуации абсолютно исключает возможность даже случайной встречи в будущем. Такую возможность может предоставить только наш комплекс, который завтра начинает работу.
— Ну, завернул. А так хорошо начал, — грустно усмехнулась Бригитта. – Обойдемся пока без специфических услуг.
— Ладно, это я отвлекся. Вот вы, Акваланге, послали меня на… То есть, в совершенно грубой форме изъявили желание разорвать отношения. Это, по сути, зеркальное отражение словосочетания, о котором идет речь. Но отражение в кривом зеркале! Так не поступают ни с живыми, ни с мертвыми. Ибо!
— А я тебя не уважаю! – вскочил с кресла негритос, — Уходи отсюда по-английски, не прощаясь, и забирай свою водку. Изъявили, понимаешь. Это ты изъявил, когда рыбе предъявил! С чьей подачи за ней охота началась?
— Да! – навострил уши Спиро. – И вообще, помнишь, что ты в батискафе пел, фаталист несчастный? В судьбу он верит! В людей надо верить, а ты их ненавидишь. Ну, и кто из нас урод?
— Спасибо на добром слове, — едва сдерживаясь от того, чтобы самому послать их всех подальше, вымолвил я. — Разрешите уж закончить. Название водки, если посмотреть, пишется через дефис, что придает ему совершенно особый смысл. Прости-прощай обычно говорят в хорошем настроении, в легком состоянии бытия в полной уверенности в том, что новая встреча состоится в ближайшем будущем, более того, она просто неизбежна. Я ухожу, прощаясь до новой встречи, и прошу меня простить. А водкой, все же, не побрезгуйте, — от чистого сердца угостил.
«Допьют или нет?» — думал я по дороге в гостиницу. Допьют, у них настроение паршивое!
Послали меня? Ничего, я вас дальше послал. Очень далеко. Нужно было как-то снять напряжение, и вдруг я вспомнил, что косметичка Людочка уже прибыла для выполнения действия по наведению порядка на мертвых лицах. Да, мне сейчас была нужна женщина, любая, как тело, как инструмент для исполнения желаний.
И вот он настал, долгожданный денек! Мой Рубикон, который предстояло пройти, преодолеть, переползти. Рано утром позвонил Блондини и распорядился начать церемонию в три часа. Я тут же позвонил на комплекс, и предупредил капитана. К моему великому ужасу он довольно бодро ответил уже НЕТВЕРДЫМ (!) голосом:
— Будет сделано, начальник!
Твою мать!!! Гуляет русская душа. В гостинице телефону подошла графиня и по-военному четко отрапортовала, что родственники, друзья и знакомые заняли, потеснив рабочих с комплекса, почти весь этаж, и даже позавтракали в ресторане. Потом уже не так четко добавила, что среди друзей случилась перестрелка и имеется второй покойник.
— Ничего не побили?
— Нет, нет, Эдуард, они аккуратно стреляли, все же публика интеллигентная.
— Запомни, бабуля, не Эдуард, а господин Лобода. Ясно?
— Ясно.
— Дайте Драча.
Старик долго кашлял и шмыгал, прежде чем взять трубку:
— Слухаю.
— Слушай внимательно. Знаешь, где у капитана самогонный аппарат стоит?
— Осведомлен.
— Немедленно пойди и разбери его. Если обнаружишь самогонку — ликвидируй.
— А... капитан того... не осерчает? Побьет еще.
— Скажешь, я распорядился. И вообще, будь с ним рядом, наблюдай.
— Да меня господин итальянец зачем-то потребовал. Хью сейчас подъехать должен.
— Блондини? На брудершафт хочет выпить?
— Не знаю.
— Постарайся быстрей вернуться, — сказал я, и повесил трубку.
  Зачем Драч понадобился Блондини? Вот еще новости. Я надел свежее бель е, белую хрустящую рубашку, повязал яркий галстук. Новый костюм отлично сидел и смотрелся. Речь заранее записал на листок. Сегодня мой день, мой день! Полетит наш птенчик в облака! Долетит ли? Надо бежать, контролировать капитана, а то, в случае чего, эти друзья-родственники устроят скорый суд.
У гостиницы уже репетировал оркестр, разминались девочки и устраивались телекамеры. Забежав в гостиницу, я увидел в фойе графиню в строгом костюме немыслимого фиолетово-зеленого цвета. Она, как ни в чем не бывало, сидела за столом, на котором были разложены все те же старые интимные фото Малосоленко и Бригитты, также стояла большая бутыль с мутной жидкостью. Ребята в черном, обступившие стол, молча рассматривали пикантные этюды, не торопясь их покупать. Я подобрался к старухе как можно ближе и стал испепелять ее взглядом:
— Откуда картинки?!
— Так оста... остались негативы, — пролепетала дрянная модистка, смахивая их в открытый ящик.
— А это что? — процедил я, показывая глазами на бутыль и стараясь при этом улыбаться присутствующим.
— Вы же сами приказали конфисковать спиртное у капитана. Аппарат разбили, а это вот...
— В разлив? Ресторана мало? — в порыве злости я топнул ногой под стол, прямо по костлявой конечности небольшого, но пакостного размера.
— Ой! — воскликнула обладательница конечности. — Плиз! Битте! — и сделала для группы товарищей пригласительный жест в сторону... морга. Вот тетеря. Пришлось товарищей обежать, встав спиной к мрачному заведению, и обеими руками указать за их спины. Там, в дверях, уже стояла Лиза с официантками по бокам. Гости направились к ним.
Прямо в пусковом отсеке, куда я однажды заплыл на конвейере, вместе с капитаном находился разбитной журналист, которого я запомнил еще по выборам Президента. Он, пуская  дым от длинной папиросы, деловито задавал вопросы, а капитан, скосив глаза куда-то на северо-запад, заплетающимся языком отвечал абсолютно не по теме.
— Я же предупреждал! — чуть ли не с кулаками набросился я на «пускача», но он даже не шелохнулся, и глаза его со своих безумных орбит не сдвинулись. От отчаянья я выхватил папироску изо рта журналиста и, присев на бездвижный механизм, несколько раз затянулся. В голове раздался мелодичный звон, перед глазами поплыли какие-то цветные картинки, мысли спутались, не в силах выстроиться в логический ряд. Я повернул голову, увидел капитана, и до того он показался родным и хорошим, что захотелось ему улыбнуться. Он помедлил, затем улыбнулся в ответ и достал откуда-то из-за пазухи плоскую бутылку. Журналист быстро исчез, а когда вернулся, следом за ним крался (вот смешной) оператор, на ходу настраивавший видеокамеру.
— Прямой эфир! Говорите! — приставал он, но мы допивали бутылку, было не до него.
— Скажите, кто отвечает за безопасность запусков и полетов? — не унимался дотошный телемэн.
Мы подумали, и я показал пальцем на капитана, а он на меня. Стало так смешно.
— Чья это идея, посылать гробы в космос? Господина Блондини?
— Блонди-и-и-и-ни, — умильно протянул симпатяга-капитан.
— Динь-ди-и-и-ни. — погрозил я пальчиком журналисту.
— А вы бы согласились совершить испытательный полет в одном из гробов?
Мы задумались. Стало так грустно. Капитан взял пустую бутылку и запустил ее в оператора. Тот быстро ретировался, за ним наш доставала.
— Давай чего-нибудь запустим, — заговорщицки шепнул я другу.
— Давай, — обрадовался он.
Но этого сделать нам не дали. В дверь ломились трое, такие смешные, красные, с выпученными глазами. Двоих я помнил, одного нет. Но когда он схватил меня за горло и стал душить, вспомнил. Это же Хью, милейший парень. Что он здесь делает? Схватив мою голову за волосы, милейший парень наклонил ее, засунул два пальца в рот и стал ими болтать по горлу. Содержимое моего желудка плескалось прямо на конвейер, что было странно. Затем этот Хью стал бить меня по щекам и обливать водой. Хулиган! Постепенно в голове прояснялось. Двое других оказались Блондини и Шлюхенморгом. Первый стоял со сжатыми кулаками, второй со сжатыми челюстями. Тут появилась четвертая фигура, нелепая жена Блондини, которая сразу запричитала:
— Мама миа! Какой кретин! Полмира видело эту сцену. Кто теперь захочет хоронить себя у нас? Мы разоримся. Пристрели его, дорогой.
Сознание стало возвращаться еще быстрее, и я попросил:
— Не надо.
— Как вы будете говорить речь? — медленно спросил итальянец.
— Пусть ее Малосоленко скажет, он умеет, а?
— Господин Президент задерживается. Надолго.
— Ну, тогда вы, господин... э-э... Шлюхенморг, а? Вдруг я что-нибудь не то скажу.
— Засранец! Угу, —  высказался мэр.
Троица развернулась и направилась к выходу. Бросают? Но нет. Огромный башмак Хью вдавился мне в задницу и отбросил сразу за дверь. Протопав за начальством несколько метров, я услышал позади маты капитана и урчание Хью. Чего пристал к человеку? Ах, да, убить его мало, пьянчужку. Теперь неизвестно, чем дело закончится. Боже, ежели пуск провалился, то могут действительно прикончить. Шлюхенморг, гад, засранцем обозвал. Нужно подготовить речь!
Я пробрался мимо оркестра, стриптизерш с длинными ляжками и длинными сигаретами в зубах, журналистов-сволочей и юркнул в гостиницу, услышав, как одна из девиц сказала подруге:
- Смотри, какой кактус вмазанный прется, а затем крикнула мне в спину:
— Эй, урод! Сексу хочешь?
Это она мне?!.. В фойе вместе с графиней находилась Лиза. Вытаращив глаза, она рассмеялась:
— Эдик, что с вами? В гроб краше кладут.
«Кладут» — подумал я. – «Бывает даже намного краше».
В номере, взглянув на часы (было ровно два), бросился под душ, затем велел графине погладить рубашку и галстук, а также принести всю имеющуюся в наличии косметику. Наводя марафет, по ходу вспоминал речь и вдруг бросил взгляд на пиджак. Что с ним стало! Весь в пятнах, один рукав оторван...
— В ателье есть что-нибудь из готовой одежды? — спросил я затихшую в ожидании приказаний самогонщицу.
— Пока нет. Этого клиента одетого привезли.
— Ну, что-нибудь есть?
— Китель военный имеется, директора гостиницы.
— М-м-м... Тащи!
Конечно, галстук и немецкий китель времен второй мировой сочетать можно было только в дурном сне. Но не выйдешь же в одной рубашке.
— Может, и фуражку наденете?
— Обойдемся без дополнительных пошлостей. Гитлерюгенд, на выход! — скомандовал я сам себе, и отправился на Голгофу.
Торжество было в самом разгаре. Энергичные красотки резво задирали ноги, усердные оркестранты степенно надували щеки, выдувая из своих труб нечто печально-платоническое. Среди немногочисленных гостей топтались Бригитта, Акваланге с прильнувшей к нему Лизой, Шелстри и даже типчик Шеллопут. Блондини с женой стояли чуть в стороне, рядом Хью с синяком (знай русских!), а на импровизированной трибуне Шлюхенморг заканчивал свою речь, обращенную к «черным» ребятам, сплоченной кучкой стоявшим напротив:
— Я надеюсь, что наше сотрудничество продолжится, и мы еще не раз встретимся здесь, все вместе.
В этот момент запела одинокая флейта, створки фасадной двери морга разъехались, и на ленту начинающегося прямо у порога транспортера выкатилась тележка с великолепным гробом, приковавшим внимание всех присутствующих. Это было настоящее произведение искусства, музейный экспонат со всякими фифками, висюльками и прочим. Он доехал до трибуны и остановился. Наступил момент прощания, и я вдруг понял, что остаюсь в стороне от процесса, и нужно срочно что-то придумать. Быстро-быстро добрался до трибуны и тронул за плечо Шлюхенморга. Тот оглядел меня с головы до ног, усмехнулся и вопросительно взглянул на Блондини. Тот переглянулся с женой и нехотя мотнул носом вниз.
— Короткое слово для выступления имеет начальник комплекса, господин Лобода. Угу! — торжественно сообщил мэр и уступил место у микрофона.
— Прямо передо мной, внизу, в деревянной коробке лежал человек, которого я никогда не знал, не знал, как он умер, и кем ему приходились суровые мужчины по другую сторону гроба.
— Господа! Вот он и настал, этот счастливый момент... — выпалил я и ужаснулся тому, что сказал.
Брови у суровых мужчин, как по команде, поднялись вверх.
— ... А счастливый он потому, что наш с вами общий друг становится ближе Богу.
Многочисленные брови опустились вниз.
— Скоро их будет много там, наших друзей. Пусть летят они, летят, и однажды... э... вернутся назад!
Группа товарищей одновременно вытащила пистолеты и, слава Богу, не в меня, а в небо, троекратно выстрелила, словно предупреждая:
— Эй, там, наверху! Без базара.
                МАЛОСОЛЕНКО
... Я очнулся в маленькой комнате без окон, с тусклым освещением, расположенной, скорее всего, в подвале. Руки и ноги были связаны, руки, естественно, — за спиной. Метрах в двух, сидя за столом, на котором стояла ополовиненная бутылка виски, ехидно улыбался Драч. Его глазки не прыгали, а с каким-то умилением смотрели на меня.
— Ну что, большой начальник, прищучили тебя? Жись, она такая, неизвестно, когда и каким боком обернется. Но тебе точно не повезло. Будешь куковать, пока несколько запусков не совершат. Так сеньор Блондини распорядился. Я предлагал Хью убить тебя, будто нечайно. Говорит, нельзя, пригодишься. А я бы убил. Был бы ты, как Лобода, еще куда ни шло, хотя и он дерьмо приличное. Но ты — идейный. На комиссара похож. Помнишь, как в унитаз меня совал? Век не забуду! Пожилого, заслуженного человека... – тяжело вздохнул криминальный директор гостиницы и наполнил стакан.
— Перед кем заслуженного? Точнее выслуженного, а, копоть?
— Ты поругайся еще. Сниму ремень, и придушу. Скажу, напал.
— Меня хоть кто-нибудь вспомнит, а тебя? Сгинешь скоро, и словно не жил.
— А графиня? Душевная женщина.
— Не спорю. С большой душевностью она тебе яйца обварила.
— Счас дождешься у меня! — забегал старик вокруг стола. — Пытать тебя буду! Утюгом!
Заслуженный предатель допил виски и засеменил к двери. Когда он исчез, я провел руки под ногами (вот где йога помогла) и вцепился зубами в веревку, перегрызая волокно за волокном. Через две минуты руки были свободны. Затем освободил ноги, и сел на пол в прежней позе. Драч, возвращаясь, аж пританцовывал от предвкушения большого развлечения. Приблизившись, он плюнул на зашипевший утюг и, довольный, ласково, почти нежно, произнес:
— Рожу я тебе, милок, не трону. Она у тебя и без того страшная. Я тебе другое место прижгу. А почему у тебя ноги развязаны? — озадаченно спросил старый глупый мухомор, оглядывая комнатку в поисках того, кто это мог сделать.
— У меня и руки развязаны, — похвалился я, и сделал пальцы веером.
— А-а-а! — заверещал Драч и кинулся к двери, но я поставил подножку, и встал у выхода. Он на четвереньках облазил все углы и залез, наконец, под стол, думая, что надежно спрятался. Я взял еще горячий утюг, и приложил к его заднице. Дикий вопль потряс помещение, пострадавший пулей вылетел из под стола, воткнулся головой в стену и растянулся на полу. Не хотелось тратить на него время, и я вышел из комнаты, но тут, в предбаннике, заметил унитаз, и решил повторить знакомую процедуру. Старик уже пробовал ползти, увидев меня — еще быстрее.
— Меня заставили, — скулил отщепенец, пока я тащил его на мокрое дело. Дотащил, воткнул головой и спустил воду. Выбравшись наружу, огляделся. Место незнакомое, безлюдное, лучше топать до дороги. Остановилась, к счастью, первая же машина, за рулем которой оказалась молодая девушка.
— Ой, я вас знаю. Вы — Президент. Вам куда? Поедем ко мне в гости?
— Не сегодня. Довезите меня до полиции, и побыстрее, пожалуйста. Телефон в машине есть?
— Есть. А куда будете звонить?
— В морг.
Я быстро набрал номер комплекса, чтобы предупредить капитана об опасном грузе, но там никто не брал трубку. Через пятнадцать минут я несся уже вместе с десятью полицейскими в бронемашине комплексу. Нужно было успеть до запуска! И в газете мы приветственную статью дали, и телевизионщики успели урвать от меня пару напутственных слов. Ой, блин, я ведь и письмо подписал, которое хитрый итальянец подсунул. Докажи потом, что ничего не знал о начинке Дело не во мне даже, — всех уродов подведу, Лигу дискредитирую. Сейчас новоиспеченных наркобаронов повяжут, и все. А вот если опоздаем, скандал будет большой. Мы подъехали к комплексу в тот момент, когда гроб с содержимым тронулся по дорожке в последний земной путь до помещения, где его законсервируют и отправят в пусковой отсек. Крышка плыла следом. Увидев меня, Блондини стал озираться, Бригитта и Акваланге замахали руками, а Лобода, похожий на фрица, замер на трибуне. На наших глазах гроб заплыл в окошко. Полицейские не знали, кого хватать, тем более, что вещественное доказательство исчезло. Я бросился в пусковой отсек, но дорогу у
самой двери преградил Хью. Мы схватили друг друга за грудки, и стали кататься по полу. Откуда ни возьмись, появилась Бригитта и с диким визгом вцепилась в волосы сидевшему на мне бандиту. И в этот момент затряслась земля, раздался гул, над нами сверкнуло пламя. То был пуск! Все пропало...
Мы подняли головы вверх, наблюдая за тем, как с воем и скрежетом разрывает воздух капсула со спрятанным в ней гробом. Но что это? Взлетев метров на тридцать, она раскрылась, выпустив из себя содержимое. Катапульта сработала! Ну и капитан. Спьяну напортачил или насолить кому хотел, неважно. Важно то, что через пару секунд гроб воткнулся рядом с итальянской парочкой, крышка отлетела, и покойник, который так и не стал первенцем в историческом списке гроболетчиков, упал на грудь жене Блондини, обхватив ее руками. Не зная, что делать с таким подарком, она оттолкнула расположенное ней тело обратно в ящик, стоявший, как вкопанный рядом, и тот, получив обратно своего постояльца, хлопнулся на землю. От удара задняя стенка раскололась, и все вокруг оказалось усеянным белой пылью.
  Полицейские оживились, встали кругом, взяв под прицел всех сразу. Группа провожающих достала пистолеты, и стала пятиться по направлению к Блондини, который озирался, как затравленный зверь. Вдруг он что-то пробормотал по-итальянски, и двое в черном, забежав на трибуну, сдернули за бороду Шлюхенморга, затащили в центр кучки и, уже вместе, стали пятиться за комплекс, к дороге. Полицейские, развернувшись цепью, шли за ними, а уже за полицейскими бежала забытая в суматохе жена потерпевшего крах мафиозки. К нам с Бригиттой подбежали Акваланге, Лиза, Шелстри, появился Спиро...
— Что за шутки, Петро Петрович? Где вы пропадали? — взволнованно спрашивал негр, пожимая мне руку. — Видите, что происходит? Вы знали об этом?
— Знал. Предупредить не успел.
— А гроб как бухнется! — радовалась Лиза.
— Лизонька, срочно позвони папе, чтобы сюда пока не приезжал. Тут вава, — ласково сказал я ей. Вот и отдал Нестору должок, о котором говорил Аркашка.
Счастливая Бригитта, нежно прижимаясь, шепнула на ухо:
— Ты с кем-нибудь там медитировал, что ли?
— С Драчем. Он в астрал вышел.
— А Шлюхенморг, интересно, в курсе начинки? – задумчиво вымолвил Спиро. — Вот бы его расколоть.
— Да зачем он нужен, пусть с собой заберут. Теперь будет валенки в Австралию поставлять, если самого не обуют, – рассмеялся Шелстри.
Дверь пускового отсека открылась, и на публике показался капитан с повязанной головой и бутылкой в руке. — Ну, как, здорово я отстрелялся? — орал он, размахивая сосудом. — Будут знать космические войска!
... Лобода, как истукан, одиноко стоял на трибуне, переживая свое фиаско. Его карьера рухнула вместе с гробом, и будущее было покрыто туманом. Журналисты, попрятавшиеся кто куда, оклемались и стали осаждать нашу группу:
— Как вы прокомментируете случившееся?
Бригитта быстро сориентировалась и, мило улыбаясь в камеры, сообщила:
— Благодаря Президенту Всемирной Лиги Уродов, господину Малосоленко, раскрыт заговор международной наркомафии. Виновные понесут ответственность.
Один подкрался к Лободе и спросил у задумчивого бухгалтера, как он относится к происходящему.
— Так же, как к бельму в твоем глазу! — заорал тот, очнувшись.
  Отсняв крупным планом гроб и тело, репортеры удалились. Тут приехали еще полицейские, скорая помощь... Мы дали первичные показания и попросили санитаров занести ни в чем не повинного виновника торжества обратно в морг, где уже суетилась косметичка, наводившая марафет жертве поминальной трапезы. Договорившись встретиться вечером, все разошлись по местам проживания. Приняв душ, я собрался прилечь отдохнуть, но в этот момент, постучавшись, в офис зашла взволнованная баба Настя.
— Петя, тут такое дело, уж не знаю, как сказать.
— Говорите, как есть. Садитесь. Ничего, что я в майке?
— Понимаете, час назад произошла такая сцена… Сижу я, чайком балуюсь, вдруг прямо на стол спускается крупный такой паук, и начинает говорить странные вещи. Я еще очень удивилась, как это паук может разговаривать?
— Да что удивляться? Вон, Спиро своим красноречием любому фору даст. А это Аркашка, мой старый приятель. Так что он?
— Он сказал, что некто Лобода угостил Бригитту, Спиро и Акваланге водкой, привезенной из России, но вроде бы все, кто ее употребляет, потом хотят покончить жизнь самоубийством. Я даже не знаю, верить или не верить? У этого, Аркашки, одна лапка была оторвана.
— Где сейчас Бригитта? – спросил я, быстро одеваясь.
— Она вышла куда-то за пять минут до его появления.
Рыжий абонент был недоступен, и я сразу же стал звонить членам городского отделения Лиги с просьбой срочно прибыть в офис. Через полчаса собралось человек двадцать.
— Ребята, — обратился я к ним, – наши коллеги в опасности. На звонки они не отвечают. Дорога каждая минута. Делимся на группы по два-три человека, и прочесываем город.
— Что предпринимать при обнаружении? – деловито осведомился пожилой активист, покрытый с головы до ног наростами, похожими на кору дерева.
— Вежливо, но настойчиво окружить вниманием, не давать возможности совершать какие-либо физические действия, постараться доставить в офис.
— Вы объясните, в чем дело, господин Президент? Странно все это выглядит, — развел руками кегля, приехавший одним из первых.
— В общем, их отравили. Действие отравы таково, что может привести к суициду. Еще есть вопросы? Одну машину отдаю вам, на второй сам еду.
Через полчаса, проезжая мимо комплекса, где уже было тихо, я заметил капитана, сидевшего на ступеньках и пристально всматривающегося в небо, словно ожидающего чего-то.
— Бригитту не видел? — резко тормознув, спросил я его.
— А? – отвлекся он от созерцания облаков. – Она зачем-то в морг пошла.


Выпрыгнув из машины, я бросился в морг. Как раз в этот момент Бригитта, стоящая на анатомическом столе, просовывала голову в петлю, а косметичка, бегая вокруг, недовольно высказывала свои требования:
— Вы скажите хотя бы, какую прическу хотите, ведь потом уже ничего не сможете сказать. Внешность у вас нестандартная, работы будет много.
В ответ еще одна кандидатка на тот свет повернула голову в мою сторону, взглянула мутным взглядом и шагнула со стола, затянув тем самым петлю на шее. Но шагнула она уже в мои объятья.
Подоспевший капитан помог освободить не осознающую реальность женщину от веревочных пут и цыкнул на косметичку, которая мгновенно испарилась. Мы уложили тяжело дышащую Бригитту на стол.
— Чего это она? – бравый пускач недоуменно поднял плечи, и вытер пот со лба. – Полетать захотелось? Под первым номером?
— Понимаешь, какой-то гадостью напоили под видом лекарства от бессонницы. Слушай, тебя как зовут-то, а то неудобно.
— Володя.
— По-хорошему, Володя, нужно вызывать «скорую». Слухи пойдут, но делать нечего, — достал я телефон.
— Да не нужно никого вызывать, у меня противоядие имеется. Вот! – достал он из глубоких штанин початую поллитровку. – Космическая самогонка, изготовлена с применением нанотехнологий. Любую дурь выгонит.
— Ну, куда ей сейчас? Еле дышит. Только хуже станет.
— Не станет, ты уж поверь. Сейчас задышит!
Проворный капитан пошарил взглядом по помещению, в котором на двух соседних столах лежали временно выбывшие из отряда космонавтов граждане, и, заметив на столике с инструментами мензурку, плеснул в нее наносамогонки.
— Подними-ка ей голову, — скомандовал он. – Да не сомневайся, клин клином вышибают.
Затем вылил в приоткрытый рот моей любимой содержимое мензурки. Бригитта судорожно сглотнула, закашлялась, привстала на одной руке, и огляделась:
— Где это мы?
— Сейчас, сейчас, все поймете, подождите минуточку, — попросил Володя, и через минуту она, сев на край стола, спросила меня:
— Петь, что мы в морге делаем? Зачем ты меня сюда привез?
Ура! Вот это самогоночка!
— Дорогая, водка, которой угостил вас Лобода, была целенаправленного действия. Ты повеситься хотела.
— Что?! Петя, Акваланге и Спиро тоже пили!
— Знаю. Ищут.
— Поехали! Я в порядке!
— Позвони бабушке, она с ума сходит.
Капитан поспешил за нами, приговаривая:
— Лекарство от бессонницы, видите ли. Чего скрывать? Дело житейское.… Спиро активисты, узнавшие, что пес отправился на базу, вытащили из батискафа, в котором он хотел утопиться. Наш учёный друг даже успел написать записку, в которой просил прощения у всех своих женщин. Доставленный на большую землю кандидат наук кусался и царапался, отказываясь употребить внутрь Володино противоядие, но коллективный разум победил, и через минуту пес, к которому вернулось сознание, спросил как персонаж из старого фильма:
— А че это вы тут все делаете?
Акваланге решил погибнуть под поездом. Он шел на приближающийся состав с палкой, как с копьём на слона, когда двое уродов помоложе, пробежав в бешеном темпе метров пятьсот, столкнули его с колеи. В мощного негра влили всю оставшуюся чудодейственную жидкость, грамм сто, и он тут же пришел в себя.
— Спасибо, братцы. Выручили, — благодарил я единомышленников, стоявших дружной кучкой и готовых, судя по настроению и блеску в глазах, к любым испытаниям.
— Да чего там, своих спасали, — за всех ответил кегля. – Урод урода в беде не оставит, так, ребята?
Шестипалые и горбатые, сплюснутые и безносые, кривые и скособоченные, «на лицо ужасные и добрые внутри» ребята одобрительно зашумели.
Когда мы все пятеро разместились в машине и тронулись, я спросил членов клуба самоубийц, что будем делать с Лободой, который превратился в обыкновенного преступника:
— В полицию сдадим?
— А вы напоите гада его же водкой, — предложил капитан, – а противоядия больше нету, он сам приказал сломать эксклюзивный самогонный аппарат.
Уже темнело, когда мы добрались до комплекса. Выбравшись из машины, размяли косточки, похлопали друг друга, удостоверившись, что все живы. В это время из ресторана вышла Лиза, и поспешила к нам.
— Аквася, ты куда пропал? Сам просил вкусный ужин приготовить…- укоризненно причитала она, а негр, усмехнувшись, оправдался:
— В командировку на тот свет собрался. Да вот, сорвалось.
— Слушайте, я жутко есть хочу. Давайте уже где-нибудь приземлимся, — предложил я, когда страсти улеглись. — Лиза, веди в свой ресторан!
— Да! — воскликнул капитан. — Веди, Лиза!
Мы, обмениваясь впечатлениями, дружною гурьбой направились в заведение, где с утра звучали речи за упокой, а к вечеру, по всей видимости, прозвучат за здравие.
Вдруг из кустов, прямо перед нашими носами, на тротуар выбрался ни кто иной, как Леопольд Шеллопут.
— Ребьягта, я тамк и не домпишу срвою дисмертацию. Польот сорвнмался, — прошамкал он, вызвав дикий хохот присутствующих.
— Пойдемте с нами. А если нужны впечатления, капитан вас живьем на орбиту забросит — подмигнул ему Акваланге, приглашая ко входу.
— Шеф! — остановился Спиро, когда мы поднимались по ступенькам. — Мы тут в лаборатории получили сигналы с одной недалекой звезды. Какие-то разумные уроды прознали про Лигу. В гости приглашают. Нужно организовать экспедицию...
— Организуем! Все только начинается!
Застолье было в самом разгаре, то и дело за столом раздавались взрывы смеха. Было весело без спиртного, просто так. Лиза чувствовала себя в роли хозяйки вполне комфортно, угощала фирменными блюдами с подобающими статусу заведения названиями. Супчик «Вечный покой», салатик «Смерть под парусом», котлетки «Веселая вдова»… Именно веселые котлеты напомнили о грустном.
— А на поминках гости что из горячительного употребляли? – спросил я Лизу, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Лобода привез ящик водки, и заставил выставить ее на столы по случаю презентации комплекса, — протараторила беззаботная простушка. – А что такого?
Некоторое время в помещении сохранялась тишина. Наконец Акваланге, погладив по голове женщину своей мечты, с кислой физиономией оглядывавшую присутствующих, вздохнул по поводу:
— Петро Петрович, мы же не виноваты, в конце концов. Да и публика та еще собралась, стрелять начали сразу же. Сначала одного из своих отправили на тот свет, и только потом приступили к трапезе. Может, выживут еще. Все там будем, чего горевать?
В этот момент в ресторан вошел посыльный с объемным пакетом в руках, заставил негра расписаться в бумажке, оставил пакет и удалился.
— Вау! Квас! Папаша прислал! – затанцевал мудреный танец потомок древнего рода, размахивая Лизой, как копьем.
— Ну что, реабилитируешься? – подколола Бригитта, все это время не сводившая с меня влюбленных глаз.
Казалось, Акваланге захлебнется, опустошая жбан, извлеченный из пакета. Наконец, он отвалился, воздел очи к потолку, обратившись наверное, к своим богам за помощью, и выдал такое произведение искусства, что закачалась огромная люстра, освещающая зал, а затем распахнулись ведущие в него двери, сбив с ног подслушивавшую графиню. Та проворно поднялась, но в этот момент прозвучал последний аккорд червячной какофонии, и остатки закуски покинули тарелки, уносимые мощным ураганом прямо в дверной проем. Не сказать, что в результате графиня стала похожа на веселую вдову, скорее, на смерть под парусом.
— Понгмздравляю! Вы по праву помнгбендитель! – восторженно тряс руку вождю Шеллопут.

От избытка эмоций милейший Шелстри, тряхнув седыми кудряшками, выхватил бумеранг, размахнулся, но, увидев мой кулак, спрятал орудие дальнего боя и чинно сел на место. Но зачем же лишать человека удовольствия? Я подмигнул аборигену и кивнул в сторону огромного торта, который в этот момент подвозила на тележке Лиза. Он зачерпнул ложкой маленький кусочек, и пульнул его в сторону Спиро, попав тому прямо по сопатке. Бригитта, сразу же включившись в игру, подбежала к трехэтажному десерту, схватила третий этаж и запустила его в посла. Через пять минут кутерьмы мы добрались до подвала красивого строения. Лиза изумленно-восторженно хлопала глазками, хлопала ладошками и топала ножками:
— Вы что?! Вы как дети! Вы с ума сошли!
Конечно. Кем могут быть чумазые уроды, которых судьба свела в нужное время в Ошалеллом городке? Только счастливыми сумасшедшими.
                ЭПИЛОГ
Шлюхенморга итальянцы отпустили в обмен на право беспрепятственного выезда, но на свободе он погулял недолго. Спиро довел дело до конца. Подкараулив собаку мэра, он убедил ее сознаться в приеме препарата. Они вместе пришли в полицию, и та, поскуливая и вытирая лапой сопли, рассказала, что мэр лично приготовил препарат, смешав все четыре составляющих, и готовился продавать его через Блондини по всему миру. Когда запыхавшийся градоначальник прибежал в полицию, было уже поздно.
— Угу! — только и вымолвил он, отправляясь в камеру. — Из-за грязной беспородной собаки погибла великая династия.
Начальником комплекса назначили Витяню, чему несказанно обрадовалась Соня. Вместе с капитаном, который закодировался от алкоголя, они запустили уже четверых голубков. Все прошло нормально. Графиня попросила прощения, и ее оставили работать в гостинице, но директором теперь там стала баба Настя. Лобода сумел доказать, что ничего не знал о последствиях употребления водки и быстренько отвалил на далекий остров, к своей чернокожей женщине. Акваланге и Лиза сыграли, наконец, свадьбу, и дорогой папочка издалека отметился скромной телеграммой. Шелстри стал командиром международного отряда спасателей при Лиге, и бумеранг сдал мне в сейф на хранение. Горожане восстановили историческую справедливость, выбрав Спиро мэром, и у них с Патрицией родился сын. Трудно определить, на кого больше похож, но хвост становится все длиннее. По общему решению, Драча не стали отдавать полиции, но примерно наказали. Капитан запустил его вместе с маленьким домиком на орбиту надсмотрщиком над гробами. Там некому пакостить.
... Мы сидели с Аркашкой на балконе офиса и любовались звездным небом.
— Ну, че, урод, счастлив? Оргазм поймал? — доставал он меня, — Все мечты сбылись, все враги испарились. Бригитта грудастая под боком...
— Хватит прикалываться. Ты ведь так до сих пор и не рассказал, чем занимался в тот день, когда был первый запуск и где потерял одну лапу.
— Банальное покушение. Свой Лобода объявился, только техник-взрыватель, блин. Лапу ампутировали, поэтому сил хватило лишь до бабы Насти добраться. Теперь тоже урод или инвалид, как там по-вашему?
— Соберем комиссию, разберемся.
— Мне вот ребята передали, Блондини тайком зачем-то с Нестором встречался. Что за неугомонный народ? И Спиро тоже не сидится... Кажется, чего еще нужно? Внедряй свою формулу, учи блох, как правильно кровь сосать, а он к другим планетам собрался. Между прочим, к совместным полетам он готовит новую лаборантку, — Патриция в отставке. Аморальное животное твой друг, не находишь? Да, – затянулся он сигаретой, — ты мне по блату местечко на орбите выделишь? Друзья мы или нет, в конце концов? Что-то устал я от этой грешной жизни.
Я смотрел в бескрайнее небо на подмигивающие звезды, и думал о том, что где-то там, далеко, живут, возможно, такие же люди, кипят такие же страсти, и уроды, наверное, есть, и словно границей между нашим и тем миром служит цепочка гробов, свободно парящих на орбите под присмотром старого мудака.