«Если бы взвешено было страдание мое и бедствие мое на весы положено вместе с ним, тогда было бы оно тяжелее песка морского – оттого слова мои рвутся из горла» (Иов. 6:2-3).
Глава 1. Жизнь в раю.
Близкий мне человек, от которого я знаю все подробности этого дела, не может оставаться безымянным. У него обычное, популярное в середине прошлого века в стране Советов имя. Пусть будет Георгием.
Георгий был уже не молод. Все в его жизни происходило с переменным успехом: не лучше и не хуже чем у других. Родился и воспитывался он в атеистической семье и среде, потому и крещен не был, и от церкви какой-либо далек, как далека жизнь русской деревни от богемной тусовки какого-нибудь Парижа. Обычный человек новой формации советских людей, усиленно воспитываемой и насаждаемой властями.
Но подошло время, и озаботили его извечные вопросы бытия: кто он? Откуда пришел? И куда идет? Что называется: петух жареный в одно место клюнул. И заметался он туда-сюда. И побежал креститься. И молитвы утренние и вечерние выучил, и в церковные храмы различные города своего хаживал, а вот, чтобы к церковной жизни православной пристать, как-то не сподобился. Не воцерковился, значит.
Прошло много лет. И вот однажды в одном спальном районе города, недалеко от места его жительства появился ржавый железнодорожный вагон, переоборудованный в православный храм. Обычное дело, нужно сказать, для нашего города.
Ходил Георгий мимо него изо дня в день, ходил, а потом взял да вдруг и зашел. Службу вел обычный православный батюшка, не толстый и не истощенный, не коротышка, но и не верзила, аккуратная бородка, и волосы забраны пучком на затылке. Батюшка, как батюшка. Постоял Георгий, послушал, попереминался с ноги на ногу, и тут ему что-то внутри или кто-то сказал: ну что ты все маешься, Жора, посмотри на него: ну, чем не хорош? Что тебе еще нужно? Что ты все ищешь, никак не найдешь?
Все решило имя батюшки. Он также оказался Георгием. Это не может быть простым совпадением, подумал наш герой, это явно знак свыше. Может быть, время пришло и нужно определиться окончательно, стать, что называется, образцовым прихожанином и примерным православным христианином. Но в душе-то он и раньше себя считал примерным христианином, хоть и грешил, как все, помаленечку, а каяться не ходил.
И сразу как-то спокойно стало на душе у Георгия и радостно. Приняв решение начать православную жизнь в этом убогом вагончике, хотя православный храм не убог, естественно, пусть он даже в подвале будет непотребном, наш герой рассуждал примерно так. Приход новый, и дел, просто невпроворот. Вот тут можно и себя проявить и доброе дело сделать. И наконец-то избавиться от последнего комплекса, снедающего его: почему другие люди как люди – ходят в «свой храм» и радуются. А он, куда не придет – везде чужой.
И отец Георгий оправдал все его ожидания. Как раз подоспел праздник Богоявления, и батюшка вел службу Великого водоосвящения. Погода была на редкость крещенская: мороз, ветер и снег лепил в глаза. А шапки, как принято, долой. Стоял наш Георгий внимал Георгию-батюшке и думал с радостью, что вот он и уши готов отморозить, ради красоты такой.
Целы уши остались. И полетел наш герой по жизни, словно на крыльях, выросших у него за спиной. Но летать случилось не долго и о земь шмякнулся так, что и по сей день все «косточки трещат».
Приложение: Из письма Георгия Александрова Управляющему делами Московской Патриархии Его Высокопреосвященству Преосвященнейшему Митрополиту Варсонофию:
«Было это довольно давно. В Энске (1) тогда были доступны всего несколько православных церквей, по пальцам одной руки можно пересчитать. У воспитанного в атеистической среде, не крещенного с детства, естественно, не было потребности церковной жизни. С большой опаской, тыкались мы как слепые котята, заходя в храм по какому-то смутному и едва различимому велению чего-то внутри нас, наблюдая за другими, что и как нужно делать.
По жизненному регламенту таким храмом, куда я с любопытством иногда ходил, оказался главный Собор Энской епархии. По большим праздникам служил преосвященнейший Владыка. Служба заканчивалась, и большинство присутствовавших разбегались по своим делам, но самые верные и знающие оставались проводить Его Преосвященство. Как раз в то время, с которого начинается мой рассказ, Главой энской епархии был митрополит Владимир Котляров (Санкт-Петербургский и Ладожский). Самые «продвинутые» прихожане его невзлюбили, жидовствующим за глаза называли. Но мне он очень нравился. От него веяло необыкновенной душевной теплотой и добротой, простотой и доступностью. Ни малейшего налета звездности. Переодевшись после службы, он выходил, говорил какие-то простые, теплые и сердечные слова и благословлял абсолютно каждого, сколько бы времени это ни заняло.
Но вот епархию возглавил архиепископ Пантелеимон. Не помню на какой праздник, остался я среди прочих, проводить нашего «владыку». Ждем, переминаясь с ноги на ногу. Красные дорожки постелены, все чин-чинарем. Открывается дверца алтарная, и появляется в черном одеянии архиепископ. Стремглав и чуть ли не вприпрыжку, со стеклянным взглядом поверх голов собравшихся, проносится Пантелеимон по красной дорожке и исчезает в темноте. Я рот буквально открыл. Повеяло чем-то до боли знакомым: наиболее отвратительная порода советского чиновника на лицо. Заносчивая, горделивая, очень довольная собой и ужасно боящаяся простого народа. Многих таких повидал я на своем веку. Что ж, решил я для себя, такая наша доля. С тех пор архиепископа я видел только в ящике телевизионном, и мнение мое о нем только укреплялось».
Иллюстрация: Тот самый ЖД вагон переоборудованный в храм.
(1) Название города я также изменил, на всякий случай. К.Б.
Глава 2.
http://www.proza.ru/2014/11/14/1358