АВТОР – МИЛЭШ – Конкурсант
Заявка предшественника:
Автор - Генератор случайных чисел - 776 зн.
Количество знаков (включая заявку) – 31 248 зн.
***
Письмо упало с неба на Землю в стеклянной колбе.
Хрустально прозвенели осколки, мелодично, точно музыкальная шкатулка…Ключик, ключик повернись…
«Здравствуй, милая девушка. Именно девушка, так как в руках кого-нибудь другого письмо это растает, и прочесть его будет невозможно. Так вот мною задумано. Потому, что только девушка может спасти нашу цивилизацию.
Итак, если ты дочитала до этих слов, не пугайся и читай дальше. Поздно уже пугаться. Механизм уже запущен, и твоя, я надеюсь, чистая душа всё равно окажется на нашей планете. Твоё же прелестное тело погрузиться в глубокий сон. Когда же ты проснёшься на своей родной планете, если этому суждено случиться, то не будешь ни в чём нуждаться.
Да, путешествие предстоит опасное. У нас идёт война и боеприпасов осталось всего на несколько суток. Но я тебя задержу не более, чем на час, и совершу всё возможное, чтобы ты вернулась обратно. До скорой встречи»
Письмо упало с неба.
***
Её назвали Кассандра, ах какое чудесное имя, она вырастет необычным ребенком, она будет покорять сердца миллионов, …Все мамы тогда бредили балетом и фигурным катанием. Но Касси не знала, чем бредила её мама – мама с отцом строили БАМ. И девчонка росла у деда, в мире волшебных книг и музыкальных шкатулок. А дед хотел, чтоб она была писателем.
– А-на тебе – сказала судьба и продемонстрировала неприличный жест…
– А мне хватит! – ответила Кассандра Валинец и стала Мариной Александровной, вычеркнув при смене паспорта и дурацкое имя, и не состоявшуюся славу русского писателя. Из неё вышел неплохой журналист. И незаменимый заместитель редактора.
От неё ждали большего, но вышло большое…большое тело, двойной подбородок и полное отсутствие передних зубов – авария. А стоматологов она боялась.. Кас-сан-дра - имя, как хрустальный напев бабушкиной шкатулки легчайше растворилось в таком далеком и почти забытом детстве.
Если на тебе едут все, кому не лень находи счастье в том, что ты не заменима.
В незаменимости – есть плюс, её перестали доставать с вопросами о зубах. В незаменимости есть минус, иногда ей казалось, что в плечи ей намертво врезался хомут, и она тянет, тянет, тянет телегу жизни, как добрая лошадь…
У неё все всегда получалось: верстать газету, гонять журналистов, статьи писать, а надо разработать – устав, постановление, положение – да запросто. Был бы приказ. Незаменимость, единственное, что может обеспечить удобство жизни, привычный её бег, сытый ужин и хороший дом. И с годами, ты начинаешь ценить удобства и покой все сильнее. Зачем тебе что-то другое?
***
Письмо упало с неба на Землю в стеклянной колбе.
«…милая девушка… именно девушка, …только девушка...прелестное тело…душа…душа…душа…»
«Что за розовая чушь?» - усмехнулась она… Нет, нет не так.
«Что за..»
– Кассандра! Касси!
– Иду, дедушка ! Иду-у-у-у!
И легкие маленькие ножки в стоптанных сандалиях, как по паркету скользнули по звездам, по небу, к солнцу, к детству. И все сказки из толстых книг высыпались за пазуху, сердце откликнулось щекотно.
– Марина Александровна! Марина Александровна – трясла её за руку юная, взбалмошная журналисточка Арина Водоевич. Но Марина уже не видела этого.
– Простите… - вежливое существо с печальными глазами торжественно возложило ей руку на лоб. Лапка была холодной, как у лягушки. Марина застыла, боясь дернуться, пытаясь хоть что-то понять. Стеклянный купол, стальное небо, и три солнца, три маленьких солнца, сквозь серый туман, ужасно одинокая троица, как на картинках ядерной зимы в учебниках по НВП.
В животе заместителя редактора городской газеты рос непомерно быстро комок ужаса, и мгновения должно хватить, чтоб этот ужас разбух, разросся и разорвал её к черту.
– А-а-а-а-а-а-а! – распялился рот в диком крике, – А-а-а-а-а-а-а-а-а!
– Простите… Вы сейчас придете в себя… Вы сейчас…– засуетилось вокруг существо, полупрозрачное, как будто сшитое из целлофановых пакетиков, наполненных водой, сквозь которые, как через аквариум, светились окружающие Марину странные предметы. Живыми, настоящими, были только глаза.
Марина вскочила, сбросила холодную лапку и передернулась от омерзения. Но голова, в самом деле, перестала кружиться. Она бы конечно сумела бы попытаться убежать, но… куда? И Марина Александровна плюхнулась на ту же кушетку (или топчан?), с которой только что вскочила.
– Вы меня не убьете? – спросила Марина Александровна прямо. Животрепещущие вопросы она всегда задавала прямо. Да, спросила прежде, чем поняла – пришельцы существуют. И это открытие, не было открытием. Просто одним спорным вопросом стало меньше.
– Что Вы! Нет-нет-нет, мы все писали…– зачастило существо –Всё-о-о-о и очень подробно. Мы предупреждали…Мы не хотели… Вы же получили письмо?
– Это то? В бутылке?
– В колбе…органолептической колбе. Мы писали… нам нужна помощь, Ваша помощь, это была последняя колба.
– Господи-и-и-и! – вырвалось. – У вас война!
– Вы не могли бы снизить порог звукового воздействия? – тихо спросило существо.
И именно потому, что вопрос был задан как-то уж очень тихо, Марина Александровна вдруг примолкла.
– К сожалению – да, у нас война – кротко вздохнул полупрозрачный собеседник, – но вы не пострадаете, нет, вы уже через 53 минуты земного времени будете дома. Дольше нельзя держать, начинаются необратимые процессы в оставленном теле.
Он изящно выгнул лапку, и замер, Марина как завороженная уставилась на эту хрупкую кисть с длинными голубоватыми пальцами, сложенными в некое подобие ковшика.
– Простите, я все время забываю, что нейронно-индукционные связи нарушены.
И заковылял в угол огромной комнаты неловко, неуверенно, будто пол под ногами мог ожить и начать двигаться. Минуту, так показалось Марине, он упорно делал какие-то пассы.
– Я вам нужна для опытов? – голос её непростительно дрогнул.
– Письмо у Вас в руке, – вздохнуло существо. – Если не трудно прочтите.
Послание и впрямь все еще было накрепко зажато в ладони, она расправила его преувеличенно осторожно, как крыло бабочки.
Слова замелькали, никак не желая укладываться в голове:
– Спасти цивилизацию, милая девушка… прелестное тело…
– Угощайтесь, это ко-о-офее, – он протягивал ей на ладони чашку, совершенно круглую. – Оно бесполезно и даже вредно. Но я просканировал пищу в вашем желудке, Вы это пьете.
– Пеле,– попыталась оправдаться Марина – Это ребята из компьютерного взяли. Бодрит, утром, знаете, некогда варить кофе…и вот бодрит…
– Да, судя по составу, это должно действовать, как маленький ядерный ускоритель, – согласился собеседник.
И ей показалось, что он глянул на неё нетерпеливо. Марина осторожно поставила чашку и та закачалась на круглом донце.
– Как вас зовут? – осмелела Марина.
– Ил Лорин, – почти пропело существо.
– А я Марина.
– Кассандра, – поправил он и улыбнулся, то есть Марина поняла, что улыбнулся, на бледном личике пришельца не дрогнул ни один…. мускул? Что-то изменилось в глазах… Да, будто легкая рябь на воде, Марина так и подумала «Как рябь на воде» и она даже не поинтересовалась, откуда он взял это забытое имя. Ей самой вдруг ужасно понравилось, что он назвал ей именно так.
– Меня так звали, давно, – согласилась она. – Там в письме – прелестная девушка… Это ошибка.
– Колба не могла ошибиться, – терпеливо повторил Ил.
– Возможно, но это не я. Вряд ли я могу спасти цивилизацию. Все это так похоже на… Вы знаете, что такое боевик? Фильм?
– Я знаю о Пелиноре всё.
– О ком?
– О Земле. Это тема моей научной работы. Была, пока не началась война.
– У Вас не стреляют, – прислушалась Марина.
– У нас давно не стреляют. Звуковое воздействие…только звуковое. И все погибает…– он передернул худенькими плечами и Марина вдруг поняла, что он боится. И унявшийся было страх вернулся и к ней.
«Соглашаться на все, лишь бы выбраться, выбраться» - забилась в висках отчаянная мысль.
– Не знаю, чем я могу помочь, но я готова к сотрудничеству, – ровно выкатила она четкие слова.
– Я знаю. Надо спасти бога. Он остался один.
– Кого?! – опешила Марина.
– Бога, у вас ведь есть понятие о Боге.
Марина вспомнила отчего-то токкату и фугу Ре-минор Баха. Величественные своды собора в Риге… Бог – это что-то могучее и мощное, что вершит человеческими судьбами, и что никак не может нуждаться в спасении. Ведь это к Богу бегут за спасением.
Он не дождался ответа и продолжил сам:
– У нас у каждого был Бог – вот тут он коснулся ладонью её груди. Свой Бог, и было все просто и понятно. Есть добро, есть зло, есть твоё предназначение. Есть правда. Но потом, мы открыли коммуникационную Сферу. Нам её открыли. И мы как-то совсем перестали выходить на улицу.
Не было смысла идти к другу, если можно войти в сферу. И друг вот он, рядом. Это было так удобно. Ты создаешь свой дубликат и он... Вот!
Он щелкнул пальцами и тотчас за его спиной встал, скрестив на груди лапки второй Ил Лорин, разве только, что он был гораздо выше ростом, глаза сверкали ярче, и тело отливало не жидким стеклом, а благородным металлом.
Впрочем, буквально через миг дубликат растаял в воздухе.
– Надо же… все мертвы, а сфера жива… Это она поглотила все… мой дубликат жил за меня в сфере, он любил, дружил, шутил, а я управлял им. Управлял, а не жил. И стало, как-то очень удобно дружить, любить, переживать. На это уже не приходилось тратить силы. Не надо подавать лекарства, и нет риска заражения, если друг болен. Не надо ввязываться в драки, если на него напали. Но всегда можно сказать, как сильно ты за него волнуешься. Очень удобно. Я понятно, говорю? - Неожиданно прервался Ил.
– Мы почти разучились говорить, просто говорить. Мне наверное это было бы легче мысленно сублимировать. Но Ваш мозг еще не готов и сфера… да эта проклятая сфера…
– Нет-нет, мне понятно, – поторопилась вставить Марина, хотя понятно было далеко не всё. Она искала ответ на один единственный вопрос: а что может сделать она? И при чем тут Бог, которого надо спасти… И как спасти.
Ил Лорин глубоко вздохнул, и отхлебнул Марининого кофе.
– Да, да Бог. Мы как-то забыли про него, он стал не нужен. Понимаешь, добро, что внутри нас, бог, он все время требует труда, чувств, настоящих чувств. И действий, поступков. Бог – это решимость на что-то настоящее, требующее сил. Это так неудобно, кому-то больно. И мы стали отказываться от богов. Их легко убить – надо сказать себе: мне не нужен бог. И все…
А потом границы между сферой и жизнью стерлись, и кто-то решил, что на планете можно все, как в сфере, и запустил эту войну. И нет Богов, чтоб сказали нам: остановись. Вот только мой…Я все время боялся его отпустить. Не знаю почему. Не знаю. Но я пытался, что-то сделать, только никто не слышал. Всем казалась, что это просто квест. Мы разучились слышать и других, и самого себя. А это так важно слышать себя. Если ты не поймешь, что хочешь ты, ты никогда не поймешь другого.
Мои друзья умирали один за одним. По-настоящему умирали. Я выхожу в сферу регулярно, но никого нет, уже никого нет. Вот смотри.
И тот час же по всему диаметру зажглись мониторы, которые Марина приняла за окна и купол, они ровно светились и везде и всюду на неё смотрело растерянно лицо Ил Лорина.
Он закрыл его руками. И копии сделали то же самое.
– Я чем могу помочь? Вот тут спасти цивилизацию, – ткнула она в письмо, – как?
– Спаси моего бога. Там на Пеллиноре, он будет жить в твоей душе. И если твои друзья захотят в их душах. Богом легко делиться. И наша цивилизация продолжится в вас.
Его ладонь вдруг скользнула куда-то внутрь себя, и Марина зажмурилась, ей показалось, что сейчас он вытащит из груди собственное сердце.
Но он бережно протянул ей нечто похожее на большую головку одуванчика. Что-то очень солнечное, яркое и вместе тем теплое и беззащитное.
Еще не осознавая, что она делает, Марина приняла дар в ладони и невольно вздохнула от ощущения странного тихого счастья, или нет скорее весенней грусти, легкой, щемящей. И странного беспокойства. Будто кто-то открыл окно в теплой, но прокуренной комнате и ветер, свежий, холодный, влажный весенний ветер вошел, прогоняя уютное и душное тепло.
– Это Бог? – почему-то шепотом спросила она
– Да…Ты, ты возьмешь его?
И строгая Марина Александровна не нашлась, что ответить, но живо откликнулась живая, непоседливая Касси, Касси с двумя косичками, и в сандалиях на босу ногу…
– Да! Да! Я возьму, возьму! – радостно, будто это легкое и пушистое существо, было естественным и непреложным, и вот сейчас ей возвращали давнее и давно потерянное.
Она почти выкрикнула, это свое «да» и осеклась. Глаза Ила вдруг наполнились такой болью, что, казалось, сейчас она прорвет все вокруг и заполнит этот купол, закроет солнце.
–Ил? А ты?
– Я? Не думай. Я должен сделать еще один поступок. Просто хоть что-то, что могу, хотя бы остаться и, и… Не важно. Просто должен.
Он протянул тонкую руку к богу, потом к её щеке. Странно, но теперь это прикосновение не казалось ей, ни холодным, ни скользким.
– Только, ты должна знать. Бог он на многое заставит тебя смотреть иначе. И я не знаю, не убежден, плохо это для пеллинорца или хорошо? Я ведь знаю все о вашей планете, но так и не понял о вас чего-то главного… Да и сами вы еще не поняли. Теперь иди. Через 10 минут – последняя атака. Ты не должна тут быть. В центре солнечный диск, просто встань в него.
У самого диска Марина обернулась. Ил Лорин сидел на полу, безжизненный, как тряпичная кукла. Машинально шагнула назад, но совсем рядом возликовала музыкальная шкатулка. И маленькая балерина в сандалиях на босу ногу сделала прыжок.
– Ка-ссандра, Кассии! – окликнул родной голос.
– Иду, дедушка, иду…– отозвалась душа.
***
«Это сон, сон, просто сон» – убеждала себя Марина Александровна. И не верила себе. Она даже поискала в карманах записку, но её не было. Только странное ощущение тепла и не проходящей никак весенней тоски. Когда хочется летать и плакать одновременно.
– Я такого еще не видела, – трындычала Аришка, маленькая, коренастая, вся упругая, полная жизни и молодости… – Вы раз и упали, просто упали, мы испугались, ой испугались, а врач – спит, говорит, это переутомление, так бывает… На ходу-у-у-у-у!!!! Мы вас до кабинета донесли… Хотите кофе?
– Пеле? – попыталась улыбнуться Марина Александровна.
– А другого и нет!
– Его действие похоже на действие маленького ядерного ускорителя. - Вдруг вырвалось у неё.
И Аришка засмеялась. Марина никогда не любила эту бестолковую девчонку, наверное потому что она слишком напоминала ей себя, такой какой она была двадцать лет назад. Слишком прямая и несговорчивая, чтоб уметь жить достойно. Но сейчас странная нежность, к ней вдруг шевельнулась в душе.
– Так я несу, – и не дожидаясь ответа Аришка крутнулась на каблучках, и подол платья взвихрилась вокруг крепеньких ног.
– Неси, – махнула Марина Александровна рукой, но её ответа никто не ждал.
Она прижалась щекой к прохладной столешнице и закрыла глаза.
– Вы сегодня сможете работать? – скрипнуло над ухом.
– Смогу, – пробормотала Марина, машинально, она всегда так отвечала, даже с температурой под сорок, и с почечной коликой.
Шеф качнулся вперед-назад, и посмотрел внимательно. Грузный, широкий, с вечно-потным лицом. А когда-то у них был роман. Давно, ещё когда все зубы были на месте. Она даже любила его, до самозабвения. Они целовались в рабочем УАЗике, запирались в кабинете. А потом перешли на «вы». Воспоминание об этом теперь показалось неприятным, даже режуще-неприятным.
– Вы выглядите уставшей.
Она не ответила. Виталий Михайлович похоже обрадовался этому молчанию.
– Хорошо, хорошо, сейчас вы нужны газете. Видите ли, министр финансов приезжает. Все по этому злополучному садику. Народ на ушах стоит. И нужна статья, очень разумная, толковая. Надо успокоить население. Ну и пропиарить министра. Городу с ним ссориться не с руки. В общем, Марина Александровна – вопрос политический, и лучше Вас это никто не сделает.
Марина закрыла глаза. Да… политический вопрос, да нужен её такт и умение обходить острые углы, а главное её талант, её божий дар… божий. В сердце мягко шевельнулась тоска…
– Опять врать? – усмехнулась она и спохватилась испуганно.
Но брови шефа уже удивленно метнулись вверх.
– Что? - Переспросил он.
– Я поеду. Когда?
– К трем часам.
Он еще с полминуты постоял на пороге кабинета и вышел.
– Какой бесконечный день, – пробормотала Марина.
– Вот! Мальчишки только навели! – ворвалась Аришка – Ка-а-а-ак они за вас напугались.
Удивительно, как это чудо в светлых кудряшках, умудрялась так шустро двигаться с чашкой горячего кофе. И опять непонятная нежность, тронула улыбкой губы.
«Раскисла ты, Валинец» - осадила себя Марина.
– Как у тебя со статьей по домам детям-сиротам? – строго спросила, но проклятая улыбка отчего-то не сходила с губ.
Девчонка сбилась и глянула исподлобья.
– Я могу написать о недострое, сырых стенах и грибке в подвале?
Не может, она должна рассказать, как резали ленточки, раздавали ключи, как счастливы были эти самые дети-сироты.
– У них крыша над головой зато есть. Вот ты эту крышу будешь еще лет десять оплачивать. А им досталась она от государства, – отрезала привычно-назидательно Марина Александровна.
И вдруг добавила:
– Будет митинг…
– Митинг?
–Да подумала.,. – начала Марина и замолчала.
А что она подумала, она даже не помнит, скорее это была не мысль, а какое-то четкое знание, что эти дома сляпанные наскоряк еще аукнуться местной власти. И даже привиделись иступленные злые лица. Так виделись ей картины так и не опубликованных рассказов и повестей. Кажется мельком, легко, общие очертания. Но если сесть к компу, если начать набирать, весь этот мир, едва проглядывавшийся сквозь пелену тумана, становился ярким и зримым. О, заскорузлая мозоль творчества. А тут. И она сама уже уставилась на Аришку с удивлением и все же договорила:
– Я подумала, что будут митинги протеста из-за домов.
Арина фыркнула:
– У нас? Никогда! Они язык засунут в… Промолчат они но я бы хотела, чтоб смелые нашлись!
– Будут, – с упрямой уверенностью произнесла Марина.
Сотовый пиликнул не вовремя. Артемка, водитель. Уже ждет.
– Иди, работай, – отмахнулась от шустрой журналистки, неожиданно понимая, что ей нет нужды знать про недовольства и митинги, и даже предполагать это опасно, если конечно она и дальше собирается занимать свое место.
– Мне ехать. Статью скинешь на электронку. Я вечером вычитаю. Надеюсь заскоков правдоискательства не будет? – спросила, как можно жестче.
И опять поняла, что правдоискательство будет. И это вдруг обрадовало.
«Есть у девчонки характер» – подумалось с одобрением. Подумалось, но не сказалось.
Министерский кортеж, как обычно опоздал, и полчаса все встречающие прыгали на ноябрьском ветру, боясь сесть в машины.
– Надеюсь ничего не случилось? – через чур встревожено взволновался глава города, бывший начальник ГОВД Марк Денисович Имуков.
– Ничего! – вырвалось у Марины. – Парикмахер задержал.
И опять очень ясно увидела министершу в кресле и колдующую над ней женщину с приклеенной накрепко улыбкой.
– Марина Александровна! – рыкнул глава, скорее оторопело, чем грозно. – Ну, уж от вас-то я никак не ожидал.
И все же прическа у министерши, (как её там? Ольги Ивановны) была свежайшей. Для женщины, это всегда очевидно, даже если эта женщина сама все время забывала про парикмахера.
Встреча была торопливо-промерзшей, у девчат из ДК совершенно не слушались губы и они выдавали свое бравурное «Фстрфствуйте гошшшти дорогии» клацая зубами неимоверно. И все это до жути раздражало, хотя давным-давно стало привычным, областное начальство в районы всегда приезжало с опозданием на час-полчаса. Но теперь Марина чувствовала себя униженной.
Пока кортеж с шустрым редакционным УАЗиком в хвосте мельтешил по улицам городка, кочуя от образцовой школы№1, до строящегося садика. Пока глава рослый и статный гнулся в три погибели, перед министром, твердя и прямо, и окольно про недостающие финансы. Эта обида все никак не пережевывалась.
– Мы подумаем, изыскать средства не так просто, конечно садик надо достраивать… Надо, но год очень непростой. Да дети это наше все. И Ваш город на особом счету…Свои предвыборные обещания Виктор Петрович выполнит в полном объеме, – жужжала министерша.
И глава вновь и вновь преданно смотрел ей в глаза, словно стараясь стать ниже ростом, незаметнее, жальче.
«Не даст она денег, предвыборные обещания, это предвыборные обещания. А одиннадцать миллиардов долга областного бюджета – это одиннадцать миллиардов» – жестко толкнула мысль.
Откуда Марина вдруг узнала про эти миллиарды? Она не знала, но отчего-то не сомневалась. Так и есть, просто не скажет об этом никто и никогда. И город, и область будут висеть над долговой ямой, садики торчать недостроенными, а праздники – их что-то стало слишком много в последнее время – греметь, петь и плясать. Лишь бы никто не понял, что есть он этот долг, что не так уж мы славно и сладко живем… И она будет писать о праздниках и о том, что садик достроят не позднее следующего года.
Бог ей дал талант, она это знала, дал, огромный, её слова могли заставить людей плакать и радоваться, им верили безоговорочно. Слова – ключи к читательским душам, добрые и понятные слова служили ей безупречно. И глава это знал. Это она, Марина посадила в мэрское кресло. Её статьи, её божий дар. Стало ли городу легче? Вот вопрос, который самой себе всегда боялась задавать. Потому что ответ она знала.
– Марина Александровна, – глава цепко ухватил её за локоть. – Сейчас совещание. Просили без журналистов, но вы будете. Напишите в том духе, что вопрос решен.
– А он будет решен? – усмехнулась Марина.
Глава дернул щеточкой усов.
– Для вас это не важно, надо успокоить жителей. Все в машину! И не отставайте – скомандовал он.
Ужасно захотелось вдруг схватить фотоаппарат, рвануть в лес, подальше от гостьи, от заискивающего главы, и щелкать, щелкать, щелкать, и не эти сытые лица, но серую жухлую осень, и изморозь на листьях, и белесый туман. И в голове уже забывшей что такое стихи стучали строки
Оставьте ноябрю былых печалей слезы.
И слезы – тоже дым, они уйдут, уйдут…
И будет лишь туман и тонкие березы,
И легкий росчерк слов по белому листу…
Её стихи никогда не были удачными, она задушила их в себе, едва перегорела торопливая любовь к вечному своему редактору.
– Что вы застыли! Вперед! – окликнул глава.
Стихи осыпались пылью под ноги. И остались душный УАЗик, и сгорбленная спина водителя.
– Артем Михайлович! – окликнула.
Он не отозвался.
– Артем Михайлович – повторила, и только тогда он вздрогнул и обернулся.
– Что-то не так?
– Почему?
– Михайлович! – улыбнулся он в зеркало. – Так официально.
– Вам же 45? Пора…
– Ну, пора, я человек маленький… И в Артемках похожу.
А ведь это она прозвала его когда-то «Артемкой», за малый рост, за суетливые движения, за вечно виноватый вид… «Я человек маленький». Бордово полыхнули скулы запоздавшим стыдом.
– Вы не маленький человек, вы водитель от бога…
Бога, Бога…Бога…- отозвалось эхом.
– Сверните, – попросила, – к памятнику, хотя бы к памятнику.
– Вам плохо?
И свернул, Марина почти бегом рванула к высокой стеле. И плитам с именами всех, кто уходил на ту войну. Двенадцать тысяч фамилий оставшихся там и вернувшихся, умерших от ран, тихо ушедших в старости. Бесконечное небесное воинство. Отчего-то долго искали фамилию деда, хотя вот она «Валинец»… Марина провела пальцам по золотым буквам на граните. Дед очень хотел, чтоб она стала писательницей, большой писательницей. Кассандра Валинец. Смешно. Не вышло из неё гения. Хотя сколько помнила себя, она всегда сочиняла сюжеты, складывала их легко и просто. Но вот он порог сорок лет. И что? Где он её гений? Только сотни рассказов не пойми для кого набранные и оставшиеся в папке на компе?
Суровый руководитель, не имеющий права на улыбку. Журналист, не имеющий права на правду. И почему именно сейчас это стало так невыносимо?
– А ведь это был не сон, – тихонько сказала она деду.
– Не сон, Касси, – отозвался дед.
Он всегда звал её «Необычная девочка». Дедушка, дедушка, обычность – это наш твердый фундамент, дом, работа, стабильный доход – это все обычность. Обычность тягловой молчаливой лошади. У нас любят тех, кто везет и молчит.
Она опустилась на скамейку.
– Нагорит Вам завтра, – водитель достал сигареты и замер почти с испугом глядя на неё.
«Не курите при мне» – сказала бы она еще вчера.
А сегодня вдыхала горьковатый дым и улыбалась, ей было до странности хорошо сидеть здесь на этом холодном ветру в окружении рябин и плит с долгим списком фамилий тех, кто умер давно, или не так давно, но всё равно надеясь, что дети будут лучше их, а уж внуки…
– Скажите, что плохо стало, я сегодня пока Вас в кабинет нёс, думал, что сердце. Поверят. – Посоветовал шофер.
– Не хочу врать, Артем Михайлович, - вырвалось, – я больше не хочу врать, ни себе, ни другим.
И тут же точно сорвался с плеч тяжеленный хомут. И где-то над головой блеснуло ярко-синим из-за густых ноябрьских туч.
– Хорошо здесь. Тихо, – улыбнулась она.
– Я тоже сюда люблю приходить. Вон там дед и два дедовых брата прописаны, – кивнул водитель – посидите, отдохните. Устали вы.
– Цветы бы положить, – вздохнула Касси Валинец.
– Цветы? – он оглянулся и вдруг поднялся.
– Вот смотрите, я его еще давеча заприметил. Чудно, ноябрь, холод, а тут одуванчик…
Это и в самом деле был одуванчик, пушистый, хрупкий, беззащитный, чудом сохранивший свою пушистую голову и неожиданно крупный.
–Мой, бог! – улыбнулась она.
И явственно услышала, как пропели в воздухе волшебные такты музыкальной шкатулки.
– Да, бывает. У нас место в горах есть, на перевале Ундайском. Так там весенние цветы в августе зацветают. Я туда люблю в сентябре ездить. Снег лежит, а они цветут. Говорят альпийский климат. Но я так думаю, у каждого цветка свой срок, кому весной цвести, кому осенью. Может для него – кивнул Артем Михайлович на одуванчик – сейчас самый май. Вот и поздно зацвёл, а кому-то радость.
Он поежился на ветру. И Марина спохватилась:
– Вам же холодно?
– Да нет, привычный. Вот чем бы его закрепить.
И пока крепил хрупкий цветок напротив фамилии «Валинец», она все следила за его пальцами. Ноябрь качал ветви рябин и знойно алым полыхали тяжелые гроздья.
– Почему мне так спокойно тут? – спросила она деда.
– Так просто с начальством душно стало, – ответил Артём за него. – Но ехать то надо. А то давайте домой увезу, скажу, что приболели.
– Не надо. Все равно еще на совещание. Последняя статья. Да пусть она будет последней.
За статью Марина села утром, обычно такие заметки писались легко и просто, уже были и фразы заготовлены.
«В четверг 1 ноября с рабочим визитом… долгосрочное сотрудничество… обещает нашему городу, процветание, экономический рост, в тесном взаимодействии…». Слова – холодные пазлы, укладывающиеся ровно чтоб создать единственно правильную картину. Но картина не складывалась.
– Марина Александровна, – заглянул шеф, – уже час дня, что со статьей?
– Всё равно не дадут денег. Им ведь по сути плевать на садик, на детей, на город, – сказала она ему, потому что хотела именно это сказать.
– Ма-а-аррина Александровна… – редактор брезгливо дернул губами. – Откуда такая уверенность? Не забудьте указать, что правительство области всегда внимательно относилось к нуждам города.
– Не дадут, – упрямо повторила она. – У области долги. А тут мы с этим садиком. Глава области так много всего обещал на выборах.
– Какие долги? Откуда сведенья?
Марина ответила, уже не задумываясь?
– Они в банках брали кредиты, чтоб перед выборами успеть зарплаты выплатить, и стройки заложить. В том числе и наш садик. Ещё, помните, на праздник города Ванесса Мэй приезжала, это 9 миллионов гонорара. Выборы! – она пожала плечами. – Садик, это хороший козырь. Все мамы нашего города проголосовали. Но они уже проголосовали. А теперь…
– Чушь! – фыркнул редактор. – Председатель правительства заверил, что никаких кредитов. Область развивается и развивается успешно. И садик будет! Марина! Да пиши уже! – сорвался он на давно забытое «ты» – Ради Бога!
– Бога? – улыбнулась она. И переспросила – Бога? Не хочу! И…и… не могу… Хватит. Знаешь, Виталя, я двадцать лет писала эту ерунду. Не хочу! Всё.
– Марина, – редактор осторожно зашел сзади и положил руки на плечи, – Марина.
Пальцы мягко принялись массировать плечи…
– Что с тобой? А? Умная моя девочка. Ты же знаешь, что ты статью напишешь. Что так надо. Надо…
– Кому надо?
– Нам, нам надо, газету город финансирует. Соскучилась по 90-м? Будь умнее.
Ладони пододвинулись к шее, чужие, каменные, неприятные…
– Не надо! – откинула она с плеч начальственные руки. – И статьи не будет.
– Тише, тише, журналисты услышат. Мы – администрация муниципальной газеты, Марина.
Руки опять легли на плечи.
– И если мы не будем выполнять свою социальную миссию, то нам просто перестанут выделять средства. У нас шестнадцать человек в штате, ты хочешь, чтоб они сидели без зарплаты?
Да шестнадцать человек. И они хотят есть. И их семьи хотят есть.
– Давненько мы с тобой прошлое не вспоминали, Мариш, – обжег ухо горячий шепот, пахнуло резко одеколоном и мятной жевательной резинкой.
– А не противно будет? – повернулась она и улыбнулась, впервые с той самой аварии, когда ударившись об руль, она лишилась передних зубов – Господи, Виталий Михайлович! Неужели это стоит статьи?
Он отшатнулся оторопело.
– Марина! Ты хоть понимаешь, что это проходная статья, что через пару дней тебе писать такую же. И это твой хлеб, причем с маслом. У тебя оклад…
Оклад… наверное еще вчера она бы испугалась, она бы спохватилась, и позволила бы всё этим толстым пальцам. В конце концов, ей когда-то очень нравилось. А главное, она бы легко выдала и эту статью и десятки, сотни других, похожих, однообразных.
– Виталя! Я помню про оклад. Я все помню, но знаешь… знаешь, всё… не могу, не могу.
И слезы, которых она уже не знала, горячие и яростные устремились по щекам, и судорожно, будто боясь, что не успеют вырваться, поспешили путанные, неверные, глупые слова, рубящие все и разрушающие.
– Я двадцать лет убивала в себе дар, понимаешь, дар. Он и у тебя был, дар божий. Ты помнишь? Помнишь? Мы же начинали вместе, мы были смелыми, мы такое писали? Помнишь? Нас народ любил, нас помочь просили. Вспомни, как мы сосновый бор вырубить не дали? А теперь? Кем мы теперь стали? Собаками, которые лают по приказу начальства?
– Забыл! – взвыл редактор. – Забыл, другие времена пришли, и надо меняться, Марина я кому это говорю? Забудь о свободе слова! Забудь!!! Ты…ты… не разрушай свою жизнь!
– Так я разрушила её, когда с нас впервые потребовали нужную заметку, Виталь. Мне Артём Михайлович сказал…
– Все!– хлопнул он по столу – Маринка, у тебя климакс начался, ну вот ты прости, мы с тобой давние, – хмыкнул – знакомцы. Но если женщина слетает с катушек, то это беременность или климакс… Пиши, давай, давай, дар божий… И про долг области никому не говори, знает она, Кассандра.
Она вздрогнула, как будто сейчас он взял да запустил за шиворот горячий уголь.
– Меня так в детстве звали. Я потом имя сменила, – не понятно кому, а скорее всего себе напомнила она, – Касси, Кассандра.
– Да? Не знал. Но имя сказывается. Только, ей ведь никто не верил.
– Почему?
– Проклял Аполлон. Не читала Трою?
– «Иллиаду». Читала, там этого нет.
– Тогда не назову источник. Но боги дали дар провиденья, и бегала она с ним, как кошка с салом. Не верил никто. Такой ненужный подарок. Дар божий иногда становится проклятием.
– Становится, – согласно кивнула она – Если ты забываешь, кто ты есть на самом деле.
– Казуистика! Твоя Кассандра умерла рабыней, толи Агамемнона, толи ещё какого-то царя. Не помню. Ну, все, Марина, сама же понимаешь, что напишешь.
– Не напишу, – тихо произнесла она. – Знаешь, не могу, просто не могу. Я…сказку хочу написать.
– Можно и сказку, пиши статью, иди в отпуск и рисуй сказку про репку, про колобок. Всё!
Тяжело ухнула дверь за массивной спиной редактора.
– Про Пеллинор…Б ыла такая планета. И погибла, потому что люди забыли, кто они есть, – проговорила Марина.
И набрала первые строки:
«Редактору МАУ «Редакция газеты» заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию».
В утреннем небе неожиданно ярко вспыхнула синяя звезда.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214110800094
Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2014/11/08/94