(предыдущая глава http://www.proza.ru/2014/11/12/891)
Мы в терпкий чай повествованья
Нарезали лимончик расставанья,
Теперь секретного добавим средства,
Чтоб описать всю многогранность детства.
Это я отвлекся что-то. Звиняйте.
Хочу уточнить пару моментов, прежде чем поезд на Ленинград отправится со второго пути.
Маме Сигизмунда, укладывающей чемодан под нижнюю полку, исполнилось всего лишь тридцать лет. А? Что вы говорите? Да, вот именно. В двадцать пять она осталась, как там говорят, соломенной вдовой.
Красивая миниатюрная брюнетка, домашняя и скромная, практически девушка. Неразведенная и верящая, что муж вернется.
Бабушка, пользуясь моментом, буквально через месяц попыталась познакомить дочку с одним бухгалтером из потребкооперации. Тот даже приходил на Первое мая с тюльпаном к ним домой, выпить и закусить.
Сидел такой гусь, похожий на пана Вотрубу из «Кабачка тринадцать стульев». Не все помнят? Тогда опишу. Лысый, с двумя челочками над ушами, соединяющимися на затылке. Лоб приплюснут с боков и вытянут вперед. Длинный, без живота, но с проблемами в желудке, и с впалой под ребрами рубашкой. В темно-красных ботиночках и в серых, с двумя неумелыми стрелками на каждой штанине, брючках.
Мама тогда строго посмотрела на бабушку, которая воскликнула, делая невинные глаза:
– Это ко мне! Или я уже не женщина?
Бухгалтеру было тридцать два, а бабушке – всего-то сорок семь! Да уж, сегодня, имея пятьдесят один год и несколько периодически плохих анализов, задумаешься.
Мама не отрывала взгляда от тарелки, издеваясь вилкой над долькой огурца, а бабушка подкладывала гостю все новые куски. То свиное, то говяжье, то рыбное. То остренькое, то томатненькое. Бухгалтер от стеснения ел и ел, боясь отказаться. А ему можно было только бульон из куриной грудки без кожи и чай без сахара. Говорят, что ночью после похода в гости ему стало плохо, и его мама вызывала скорую. Да, не удивляйтесь, он тоже жил с мамой, что уже хорошо говорит о человеке. Но стало ясно, что бухгалтеру с его переборчивым желудком пока лучше остаться дома.
Бабушка на этом не остановилась. К ним домой зачастили различные мужчины. Молодые и не очень. Приходил даже один партийный работник среднего звена. Он осмотрел комнатку, в которой ютились хозяева, повздыхал, оставил коробку конфет «птичье молоко» и ушел.
Мама Сигизмунда краснела от такого повышенного внимания и молчала. Второй раз ни один ухажер не являлся. Молчание – не всегда знак согласия.
Сигизмунду же нравились эти смотрины. А кому не понравится в семь лет, когда от гостей остаются то пирожные, то кусок торта, то печенье в красивой пачке.
Продолжались эти бабушкины попытки около года. После ухода очередного кандидата, зубного техника, так и не вытащившего из кармана специально приобретенное колечко, мамина мама заявила:
– Я снимаю с себя всю ответственность. И иду чистить утку.
Были попытки заигрывания с мамой Сигизмунда и со стороны, без участия бабушки. Работа все же у мамы публичная была. То есть любой мужчина, интересующийся книгами, мог стать потенциальным женихом.
Сигизмунд и здесь был в выигрыше. Многие ухажеры, в попытке оставить о себе положительное впечатление, заходили к женщине со стороны ее сына. В доме появились конструктор, шахматы, новый спортивный костюм и даже большая шоколадная голова от начальника цеха кондитерской фабрики. И обещание от него же принести новую голову после поедания предыдущей.
Мама Сигизмунда поначалу категорически отказывалась принимать подарки, но в семье было слабое звено – бабушка. Она-то и заявила дочери:
– Да только за такое счастье, как посмотреть на тебя, уже надо брать плату! И не спорь, раз от этого негодяя даже алиментов не дождаться.
А вы спрашиваете, есть ли на свете любовь! В отдельных случаях – конечно же! Хотя и не всегда взаимная.
***
…Сигизмунд любил поезд.
По крайней мере, раз в год он точно ездил на нем. С мамой в отпуск. В Одессу. На две недели. Хотя дорога до моря занимала только восемь часов. Всего-то одну ночку перекантоваться.
А здесь, а сейчас! Сутки, даже чуть больше.
Отправились примерно в шесть вечера. Ничего особенного, обычная дорожная жизнь. Еда, сон, книги, подкидной дурак.
Вот, думаю, если бы не случай, что бы стала делать мама Сигизмунда по приезде в Ленинград? Вечером, в незнакомом городе, не зная, как добираться дальше. Но кто-то, видно, следил сверху, чтобы все у этой женщины и ее сына в дороге сложилось удачно.
На следующий день, спустя примерно часов шестнадцать с того момента, когда поезд отправился от перрона их родного города, в полудреме плацкартного вагона послышался усталый голос.
– Горячие обеды! Горячие обеды!
Официантка из вагона-ресторана катила свою тележку с судками по составу.
Сигизмунд лежал на верхней полке и смотрел в окно. Мама читала на нижней.
Официантка прошла их вагон, не заинтересовав никого своими призывами. Только напомнив о том, что у многих еще не закончились припасы.
Мама Сигизмунда поднялась и спросила у сына:
– Кушать будешь?
– Что? – поинтересовался мальчик.
– То же, что и на завтрак, – улыбнулась мама.
– И то же, что и на вчерашний ужин? – улыбнулся в ответ Сигизмунд.
Мама кивнула.
– А у тетеньки нельзя купить? – поинтересовался мальчик.
– Горячий обед? – спросила мама.
– Хотя бы суп.
Где-то через час официантка устало проходила в обратном направлении. Ее тележка весила явно меньше.
– Извините, – окликнула ее мама Сигизмунда, – у вас первого блюда не осталось?
– Немного борща есть.
– Налейте.
Пока Сигизмунд медленно ел, официантка и его мама разговорились.
Работница железнодорожного общепита, которую звали Ниной, оказалась ленинградкой. А мама Сигизмунда, обычно молчаливая и стеснительная, вдруг абсолютно незнакомому человеку рассказала о своей жизни почти все.
«Козел!» и «Ну ты подумай!» – время от времени по очереди восклицала Нина.
Когда Сигизмунд доел, официантка уже приняла решение.
– Значит так, подруга. С вокзала двигаем ко мне. Все равно вечером никуда не уедете. А утром мой мореман разузнает, как вам к своему папашке добраться.
– Неудобно, – тихо сказала мама Сигизмунда.
– Неудобно одной сына растить, – отрезала Нина. – Как в Ленинграде остановимся, ждите меня у входа в вокзал.
***
Официантка Нина жила в двухкомнатной квартире в одном из спальных районов Ленинграда с мужем, моряком дальнего плавания.
– Мичман Николай Пряхин, – представился хозяин квартиры, целуя гостье ручку.
– Коля, – протянул он руку мальчику.
– Сигизмунд, – протянул парень свою.
– Ну, ничего, ничего, – ответил мичман, вздыхая. – Всякое в жизни бывает. Нинок, надо бы за встречу. Вишь, с какими именами людям жить приходится. А?
– Господи, – воскликнула официантка, – когда зима закончится! Ты, Коля, от безделья цирроз печени заработаешь.
– У меня анализы хорошие, Нинок, – сообщил моряк. – Я два раза в год проверяюсь. Доктор сказал, года три еще пить можно. Потом тоже можно, только дозу уменьшить. А хочешь, я для разнообразия вина куплю. И без водки сегодня обойдусь, тем более, что сегодня уже водка была. А, Нинок?
– Ты посмотри на него, – вздохнула хозяйка, обращаясь к маме Сигизмунда. – Сил нет. А уйдет в плаванье, места не нахожу, скучаю. Хоть в рейсе, хоть дома.
– А я в плавании не пью, Нинок. Ты ж знаешь. У меня принцип. Так что, категорически?
– Вот именно, – отрезала Нина.
– Все, понял. Вахту сдал, пошел спать. А утром, еще умыться не успеете, все разузнаю.
***
Николай Пряхин оказался человеком слова. И, кстати, дела. Во сколько он ушел из дома, не знала даже Нина.
Когда хозяйка с гостями допивали утренний чай, вошел краснощекий с морозца мичман.
– Все, дамочка и этот.., пацан, короче, – с порога крикнул он. – Собирайтесь, такси у подъезда. Довезу вас прямо до автобусного вокзала. По дороге объясню, что делать дальше. Оцени, Нинок. Еще не похмелялся.
Быстро собрались.
– Вы все барахло не тащите, – предложила Нина. – Бери только необходимое. А в Ленинград вернетесь – ко мне. У меня следующий рейс только через три дня. Я билеты обратные организую. И город нужно бы посмотреть, когда еще сюда выберетесь.
Голос ее дрожал, глаза повлажнели. Мама Сигизмунда тоже шмыгала носом.
– Прекратить филармонию! – крикнул Пряхин. – Ты хоть, как там тебя, пацан, держись!
(продолжение http://www.proza.ru/2014/11/14/943)