В деревне Обмётово Липянского сельсовета жили мужик Авдей и баба Василиса по фамилии Обмётовы. Не бездетные, как это в сказках бывает, а, наоборот – в одну из зим двойню баба родила. Через год ещё девка в семье появилась.
Летом Обмётовы жили ладно. От колхозной работы Авдей не отлынивал и всегда при трудоднях был, но к зиме на мужика находило. Мог бы и дома сидеть да валенки подшивать всей деревне, но у него в голове круженья случалось – «не хочу чужие запятники лизать, желаю искусством, от дедов-прадедов передавшимся блеснуть пред миром православным». Собирал котомку: инструменты всякие да горбушку хлеба с десятком яичек, и уходил по деревням пимокатничать.
Без мужика Василисе беда. Нянька одна, а ребёнков много. Один уросит, а остальные не отстают. Старшие-то с полатей просят: «Мамка, исьти…». Мелкая говорить не может, но хныканьем, будто, подзуживает братьев.
Что делать – баба не знает.
Всё ж придумала – ум-то у неё короток, да недоговаривают, что всё по её воле получается. Сшила куклу тряпичную (а кто-то сказывал, из глины слепила; другие, из теста – всяко могут наплести, но, истинный крест! – из ремков смастерила).
Ребёнкам показывает её, а те ещё больше ревут. И уж другое просят говорливые – конфеток до печенюшек.
Кукла же баска получилась. Бабе обидно, что ото сна столько времени оторвала, чтоб порадовать ребятню. Ничего лучше не придумала, пошла к Бабе Яге жалиться. Мол, баушка, помоги – ведь так старалась.
Баба Яга в тот день была не в духе. Куклу оглядела, и пенять стала:
– Ты кого сшила-то? И косорыл, и непонятно хто – мужик али баба.
– Так поправлю, баушка. Заместо глаз-то бусинки голубыя вставлю. А к лицу-то кудельки нашью – борода. Пусь уж мужик будет. Вместо тяти пусь робят-то тешит…
Баба Яга молчит. Хмурится.
– Дак чё, бауш, скажошь?
– То и скажу… Как дело у вас али празник какой, дак присидатель у вас наипервейший. А как чё не так, дак ко мне…
– Дак присидатель партейный, а мы с докукой эдакой…
– Тодды к батюшке ступай. Пусь он окрестит али освятит твоево этово…
Баба Василиса сходила и к Председателю, и к Батюшке, но ничего из их советов не помогло.
Пришлось снова идти к Бабе Яге. Уже с медком.
– Эть изуросились, изревелись робёнки-то…
– А я чё…
– Дак помоги! – взмолилась просительница.
Баба Яга медку отведала, подобрела.
– А присидатель-то чё?
– Ак отругал сперва за антипартейное преклонение накануне съезда партии. Мол, партея для нас светом озаряет путь, а мы тёмныя…
– Прогнал ли чё?
– Нет… Дал пратрет вождя Никиты Сергеича. Над зыбкой, дескать, повесь…
– Полико! И пособило?
– Куда там…Эть не грудные уж. Повесила рядом с радивом, а стадо-то с полатей тарашшытся и ишшо больше орут. А парни-то и вовсе шпынют тем, што на колхозный анбар тружуся…
– Ну а батюшка?
– Этот тоже на темноту пенял. Дескать, Кереметя привечаем в доме и дал иконку, чтоб в избе повесили…
Баба Яга даже уточнять не стала у Василисы: помогла или нет иконка. Засмеялась, но окончательно подобрела.
– Вижу, что пропадёте этта без меня… Дам совет. Поезжай в Яранск-город и обратися там к тилимастеру Фёдору. Уж такой дока! У него простой яшшык показывает людей и говорит человеческими языками…
Поблагодарила баба Василиса Ягу и домой направилась.
На другой день в город поехала к телемастеру Фёдору. Тот сперва стал отнекиваться: мол, он по электронным делам мастер, а не по фокусническим. Всё ж над бабой сжалился – уж очень она растерянной выглядела.
– Ланно, приходи через ниделю, да прихвати чё-ни чё, а то примета…
– Поняла… Поняла…
Как велено было, пришла через неделю Василиса к телемастеру, рыжиков солёных, да огурцов маринованных по банке принесла.
– Ну вот, смотри… – телемастер на куклу, сидящую возле разобранного телевизора, указал.
Кукла сразу же ожила, заговорила:
– Я, Баюшко – обмётовский отерёбок. Не судим, не привлекался, не избирался…
С бабой плохо сделалось. Пришлось мастеру водой сердешную отпаивать.
Пришла Василиса в себя, а мастер ей втолковывает, что Баюшко «челавек лектрический».
– Потому его с робёнкам своим в корыте не купай… А, как сделаётся квёлый, сади на солнышко.
– А долго на солнышке-то жарить?
– Сам убежит, когда зарядится…
Так появился в Обмётове ещё один житель – не житель; не колхозник – не единоличник… Однако прижился. Ребёнкам Василисиным сказки рассказывал, убаюкивая их; с мужиками на лавочке на разные темы баял…
Вечером укладывала Василиса «стадо лешачьё» на полати. А в ногах у лешачёнков Баюшко садился да и начинал сказку сказывать. Про то, например, что на миру и смерти не надо бояться, как Опёнку…