см. ФОТО:1.Лейб-медик царской семьи С.П.Боткин, стоит к нам спиной,напротив клиник военно полевой хирургии и факультетской терапии.2. Тучков мост. Слева за мостом больница, о которой идет речь в тексте.
Пик в учебе был преодолен вместе с летней сессией. Теперь время пошло еще быстрее. Начался обратный отсчет.
В этом разделе своего повествования я буду писать о том, что и вот, наконец- то, мы в своей учебе приступили вплотную к живому человеку, к самому сложному субъекту в природе. Конечно, проходя такие разделы, как пропедевтика, общая хирургия и прочие, уже тоже контактировали с живыми людьми, но пока еще только, как с объектами, на которых можно было пальпацией или перкуссией определить границы печени или легких. Научиться выслушивать тоны сердца и тому подобное.
На всякий случай вношу ясность в такие понятия, как ФАКУЛЬТЕТСКАЯ и ГОСПИТАЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ, ХИРУРГИЯ(и прочие). Факультетская - значит аудиторная, изучение теоретических основ в стенах вуза. А вот госпитальная - это большей частью в больнице, клинике, где весь лекционный материал закрепляется практикой. Т.е., практическая терапия, хирургия и т.п.
А сейчас на таких дисциплинах, как, к примеру, кафедра военно - полевой хирургии, или такой же терапии, мы вплотную начинаем сталкиваться с БОЛЬНЫМ человеком. Всеми доступными нам способами и средствами выяснять причину отклонений в его здоровье от нормы. И уже задумываться над тем , а чем Я могу ему помочь? Да, конечно, еще никто нам не собирается доверить самостоятельное ведение истории болезни того или иного пациента. У каждого из них есть реальные кураторы, лечащие врачи. Мы же ведем свои, учебные истории. Параллельно с основными.
И ни в коей мере не отвечаем за жизнь подопечных, но уже во все глаза видим и на все уши слышим, как реально наши старшие коллеги бьются рыбой об лед в борьбе за жизнь и здоровье вверенных им живых (пока) людей. Денно и нощно пекутся они о своих немощных и страждущих. И далеко не всегда исход в лечении бывает благоприятным. Ведь клиентура, которая попадает в клиники академии, вовсе не случайная. Многие из пациентов приходят сюда, как в последнюю инстанцию, где еще можно рассчитывать на спасение, пройдя перед этим ряд более низко расположенных лечебных звеньев, заведений.
Лично в моей практике был глубоко травмировавший мою душу случай. Проходили мы курс госпитальной терапии. А клиника, в которой непосредственно стажировались, была гражданская. Это практиковалось зачастую, потому что на всех обучаемых чисто академических клиник не хватало. И вот совместно с гражданским врачом веду я свою учебную историю на больного мужчину. Ему семьдесят два года. Он профессиональный фотограф, журналист. Блокадник. Так в Ленинграде называют всех, кто пережил фашистскую блокаду и выжил.
Диагнозов у него целый перечень, но основной , несмотря на то, что он уже вторую неделю в стационаре, не выставлен. Параллельно со мной на нем отрабатывает свои навыки гражданский студент из мединститута. Их здесь тоже несколько групп, из разных медицинских вузов города. Мучаем мы своих больных беспрерывными расспросами и допросами. Бесконечными измерениями артериального давления, прослушиваниями и прощупываниями. Многие уже начинают от нас шарахаться, и открыто возмущаться.
Мой фотограф - человек интеллигентный, но и он уже стонет:
- Что вот вы лечить не лечите, а все ходите и ходите?
При этом основной его жалобой были нестерпимые головные боли. В палате лежало четверо мужчин. Всем за пятьдесят. Палата сырая и полумрачная. Вся в каких - то подтеках и разводах от сырости на стенах, окном обращенная к замерзшей Неве. Здесь было двое моих подопечных. Первый, блокадник, лежал возле входа, справа от двери. А второй, слева, возле окна.
Захожу в палату, а от моего пациента, что справа как раз отходит мой коллега из гражданского вуза. И я сначала иду к тому, что возле окна. Он более приветливый и словоохотливый. Невысокого роста, плотненький, по фамилии Вельтман. Этот все время, чтобы чем - то себя занять, вяжет из каких - то синтетических волокон банные мочалки. Я с ним пообщался, расспросил что, да как? Измерил артериальное давление. И только затем переместился к фотографу.
Он, в отличии от предыдущего пациента, сразу же перешел на крик, и чуть ли не мат. Возмутился, что мы ему ничем не помогаем, не лечим, а только надоедаем. Как мог я его успокоил. И ушел в ординаторскую. Здесь все диваны и кресла были плотно заняты военными, и гражданскими студентами медицины. Стояло лошадиное ржание и гогот.
-Ну вот как мне быть? - задавался извечным вопросом один из "бурсаков" с длинными бакенбардами.- Кто мне скажет, как мне быть, на ком жениться?
- А какие у тебя в этом отношении могут быть проблемы, - вопросом на вопрос отвечал кто- то из присутствующих. - Да даже здесь, в этом отделении кандидаток на твою шею пруд пруди.
-Да уж не скажите, - не унимался холостяк. – Вот, к примеру, медсестры. Да, действительно, есть и фигуристые, и смазливые. Но ведь, о чем с ней потом всю жизнь можно говорить? Уровень развития ведь, сами понимаете, ниже чего.
-Ну, так здесь и врачих предостаточно, -подсказывал кто - то из противоположного угла. С соответствующим твоим запросам, интеллектом.
-И это верно, есть такие, но они же страшнее атомной воны! На кого я потом смотреть буду до конца дней своих…
Снова раздалось лошадиное ржание .
-Да уж, действительно, проблема, - подытожил кто - то из присутствующих, более старших и опытных.
Я прислушивался, но помалкивал, так как свой выбор уже сделал давно, когда еще был маленьким и глупым. В пользу медсестры.
Тихонько подошел к своему ординатору. Доложил о состоянии наших общих больных. И особо подчеркнул: - Наш журналист-фотограф беспрерывно жалуется на нестерпимые головные боли. Да и на нас тоже.
- Хорошо, я приму меры. Назначу ему кое - что из более сильных болеутоляющих, хотя и непонятна мне причина его жалоб, -ответил старший коллега. На этом моя миссия по отношению к страдальцу, вроде как была выполнена.
Сама больница принадлежала какому – то Балтийскому морскому ведомству. И как бы не на самом худшем среди населения города была счету. Занеся необходимые записи в свои учебные истории болезней, я со своей подгруппой умчался на лекционную пару. У нас ведь по – прежнему, каждый день был загружен и другими предметами под завязку.
Например теперь , два раза в день, с шестнадцати, после обеда, и до девятнадцати, было автодело. Военный врач, кроме всего прочего, обязан водить на законных правах, как минимум, санитарный автомобиль. Так было задолго до нас задумано высшим руководством. И это, как пел Михаил Боярский, большой плюс. Особенно для таких, как я, кто своевременно не разжился правами. А таких бесправных, было подавляющее большинство. Но об этом цикле я постараюсь написать отдельно.
Вот и некогда нам особо задумываться о состоянии, каких - то страждущих в морской больнице. Тем более, когда формально, мы за них и не в ответе. Вроде как. На следующее занятие в этой больнице, приходим через день. Сразу же иду к своим больным. Открываю дверь, смотрю направо. Кровать пустая. Обстановка в палате обычная. Кто - то читает. Другой вроде, как дремлет. Третий , как обычно, вяжет мочалки.
- А где…?
Не называя фамилии, показываю глазами на кровать, после того, как поздоровался.
-А уже переселился. В морг, - отвечает с какой - то вроде, как веселой ехидцей, Вельтман.
-Как, когда? - от удивления у меня, видимо, исказило лицо.
-Так сегодня утром, недавно и забрали. Всю ночь спать нам не давал. Кричал очень. На вас, на медиков очень сильно обижался, - добавил второй больной, который, вроде как спал.
-Понятно, - только и смог я из себя выдавить. И задом, быстро ретировался в еще не закрытую дверь. Быстро иду в ординаторскую. В дверях сталкиваюсь с врачом, который лечил фотографа.
- За мной, - быстро произносит он фразу. На полдороге нас догоняет мой напарник из мединститута. Оказывается, идем в подвал, там морг. Мы как раз вовремя. Прозектор при нас извлек мозг из черепной коробки.
- А, уже пришли, -пробубнил он. – Вот сейчас мы и поставим ему окончательный и самый достоверный диагноз.
На приставном столике у него лежала история болезни нашего больного. Нас всех он попросил надеть резиновые перчатки. Тут же на мраморном прозекторском столе пошинковал мозг, как головку капусты на тоненькие листочки-срезы. В те времена еще не было аппаратов томографии. Затем положил весь этот кочан в мою левую кисть.
-Давай, листай доктор. Будем искать проблему.
Вчетвером сгрудились вокруг того, что еще ночью посылало проклятия на наши головы. Я начал осторожно перелистывать склизкие ломтики. Дойдя до середины, патологоанатом скомандовал:
-Стоп. Стоп. Кажется , что- то вижу.
Он извлек этот срез и начал под лупой что - то рассматривать. Затем дал посмотреть нам всем по очереди. Только его опытным глазом можно было заметить новообразование размером с пшенное зернышко, темного цвета.
В этот момент забежала санитарка и сообщила, что всех нас вызывают в конференцзал на пятиминутку.
– Ну, сейчас начнется, - шепнул мне на ухо мой гражданский напарник. И, действительно, когда мы пришли туда, нас уже, оказывается, ждали. Там народу было не пробиться. Оказывается, намечалась показательная порка.
Мы предусмотрительно заняли места у самой двери, но нас никто и не собирался трогать. Зато нашему доктору досталось по первое число. Даже не смотря на то, что патологоанатом выступал, вроде как адвокат, в защиту лечащего врача. К нему мало прислушивались. Главврач и его заместители долго терзали и стращали весь врачебный персонал отделения. Больше всего, естественно, досталось лечащему за то что просмотрел, не разобрался, не обратился, не проконсультировал. Вот там я впервые узнал и увидел, какая громадная ответственность возлагается на эскулапа.
Затем пришлось снова идти в «свою» палату. Там остался у меня еще один подопечный, Вельтман. Как обычно, проверил его состояние. Посчитал пульс, измерил давление. Поговорили со всей палатой о покойнике. Их, конечно, очень интересовала причина смерти однопалатника. Пришлось и мне преувеличить значение той мелковатой опухоли. Они вроде поверили. В этот день и заканчивалась наша практика в этой больнице. На прощание Вельтман подарил мне одно из своих изделий.
– Бери доктор, на память. Ей износу не будет.
И точно, я до сих пор ею пользуюсь. А прошло с тех пор…сами понимаете.
После этого случая, лично для себя я сделал вывод, что учиться медицине на шармачка, не стоит. Не пройдет. Это дело очень и очень серьезное.
Продолжение следует.