Сэр Боб или
Борис Дмитриевич Олейников,
кандидат технических наук.
Его биография, пожалуй, самая причудливая из всех известных мне спецхимиков, а кое-какие его дела до сих пор закрыты непроницаемой завесой государственной тайны.
Он родился в многодетной сельской семье и рано понял, что должен сам «делать» свою жизнь. В поселке работала только семилетняя школа, но ему повезло. Тетя по матери вышла замуж за латыша и взяла Бориса в Ригу заканчивать школу. Ее муж стал министром строительства ЛатССР. Несколько лет Борис прожил в богатой наполовину латышской семье, где научился «светскому» поведению.
За два года до смерти Сталина Борис учился в десятом классе престижной рижской школе, когда его высокопоставленного дядю сняли с номенклатурной должности. Латышские родственники спасли дядю от суровых репрессий, но дружно отвернулись от семьи «предателя», который женился на презренной «оккупантке». Вдова, ее дети и особенно Борис сполна хлебнули знаменитого латышского национализма и ненависти латышей к русским. Борису пришлось спешно возвращаться к матери, которая теперь жила в небольшом городке на Урале. Здесь он успел в том же году окончить школу и не просто окончить, а с серебряной медалью.
В то время самой престижной считалась профессия физика-ядерщика. Борис уже несколько лет мечтал поступить на физический факультет МГУ им. Ломоносова. Он приехал в Москву, и его зачислили студентом МГУ, но общежитие он не получил. Чтобы учиться на физика, предстояло жить на очень скромную университетскую стипендию, да еще на нее же снимать хоть какое-то жилье.
И тут ему повезло еще раз. Еще до начала занятий в МГУ приехал кадровик из Горьковского госуниверситета и уговорил Бориса перейти в ГГУ, - там ему сразу дадут место в общежитии, и стипендия на первом курсе 450 рублей, вместо 220 университетских. Борис согласился, тем более, что в ГГУ на физическом факультете была специальность по атомной физике.
В ГГУ он проучился всего три года. Он оказался очень активным студентом. Организовал три туристских похода на Северный Урал, записался в аэроклуб и прыгал с парашютом, участвовал в студенческой самодеятельности, усиленно занимался сразу в нескольких спортивных секциях. Тогда все это делалось бесплатно, было бы желание и здоровье. Заодно товарищи выбрали его секретарем комсомольской организации факультета.
Соответствующие органы заметили его общественную активность, и вскоре Борис получил некое приглашение на некое собеседование. В ходе собеседования ему предложили работу в Первом Главном управлении КГБ. Ему пришлось на два года вернуться в Латвию, где он стал курсантом некой секретной школы.
Его готовили для работы за рубежом. Нагрузка оказалась тяжелой, чуть не на измор. Наряду со многими «шпионскими» дисциплинами он за два года почти в совершенстве изучил английский язык. Но чтобы работать за границей легально, ему предстояло еще получить гражданскую специальность. В ГГУ он успел окончить три курса, но туда ему возврата не было.
И через два года, когда Борис успешно окончил разведшколу в Латвии, он оказался студентом 4 курса Казанского химико-технологического института им. С.М. Кирова на кафедре взрывчатых веществ профессора Мойсака. Мы тогда считали самой престижной нашу пороховую кафедру, но «мойсачьи дети» не признавали нашего преимущества и страшно гордились своей кафедрой.
Здесь Борис обратил внимание на свою сокурсницу, красавицу блондинку Тамару Кабальнову. Разведка разведкой, шпионаж шпионажем, а молодость берет свое. Борис отчаянно влюбился в Тамару, и красавица блондинка отвечала ему взаимностью. Кстати, Тамара была подругой Аллы Пантелеевой, будущей жены Владимира Рудаса, и одновременно подругой Вали Герасимовой, из-за которой на четвертом курсе разразилась наша "Куликовская битва" с КАИ с тяжелыми для нас потерями.
Борис получил диплом инженера на год раньше Тамары, и товарищи в штатском тут же отозвали его на повышение шпионской квалификации. Где и чем он занимался следующие два года, - я не знаю, Борис никогда не говорил об этом. А Тамара вместе с большой группой однокурсников через год уехала на работу в славный город Бийск и стала работать на заводе, который производил тринитротолуол, - тротил, - и осваивал новое мощное ВВ – гексоген.Потом она перешла в НИИ научным сотрудником.
Но разлука не погасила любовь. Борис несколько раз приезжал в Бийск ради встречи с любимой девушкой. Через два года они поженились, хотя жили в разных городах, и еще через год Тамара родила дочку Марину.
Однако суровая проза жизни не позволила Борису соединиться с женой. Руководство КГБ посчитало его подготовку для службы за рубежом законченной. И Борис оказался в шотландском городе Данди, студентом «по обмену» Квинс-колледжа, высокой патронессой которого оказалась сама королева-мать Елизавета.
Его отличная научно-техническая подготовка, безукоризненное владение светскими манерами, прекрасное знание английского языка и английской жизни позволило ему удачно вписаться в быт чужой страны, завязать многочисленные научные связи не только в Шотландии, но и в самой Англии, завоевать уважение многих шотландских и английских профессоров. Он теперь мог свободно делать визиты в химические учебные и научные заведения многих городов Англии. В Квинс-колледже ему доверили ключи от химической лаборатории, и он мог работать там круглосуточно. Когда королева-мать посетила Квинс-колледж с официальным визитом, Борис оказался единственным русским, которого представили ей.
Опять же, я не знаю, чем занимался в Англии Борис кроме учебы и научной работы. Конечно, он широко использовал на практике те навыки, которым его научили в советской латвийской разведшколе. Конечно, он оказался успешным агентом внедрения и выполнял все задания своих московских руководителей. В любом другом случае его не стали бы держать в Англии без малого десять лет.
Целых десять лет вдали от Родины! В далеком Бийске тосковала в вынужденном одиночестве его жена, красавица блондинка Тамара. Там подрастала его дочка Марина, - она уже пошла в четвертый класс, а он ее практически не видел. Можно представить его чувства, когда ему приходилось коротать одинокие ночи.
Еще раз повторюсь, я не знаю его секретных дел в Англии. Мне по своей работе не раз приходилось знакомиться со «специнформацией», которая приходила по секретным каналам из-за рубежа от «тех парней». С огорчением могу констатировать, что эта информация ни разу за долгие годы, - ни разу! – не принесла мне никакой пользы в работе, мало того, она ни разу не вызвала даже простого интереса. В основном это статьи, вырезанные из общедоступных научных журналов, отдельные листы, вырванные из инструкций по технике безопасности, иногда попадались листы из заводских технологических журналов с записями температуры или давления в неведомых химических аппаратах и тому подобная случайная мелочь.
Я из уважения к опасной работе «того парня» во вражеском тылу писал хвалебные отзывы на эту специнформацию, хотя мои отзывы совершенно не соответствовали действительности. Постепенно я проникался убеждением, что «те парни» прекрасно живут в кошмарном буржуазном мире на наши народные деньги, одеваются в изысканную «фирму», с возмущением слушают звон цепей, которыми капиталисты опутали там пролетариев, смотрят в барах и ночных клубах ужасные примеры морального разложения и звериного оскала капитализма, но особо не утруждают себя своей опасной секретной работой.
Очень надеюсь, что Борис приносил хоть немного больше пользы Родине, чем эти безумно смелые информаторы. Наверно, польза от его работы была, иначе, повторяю, никто не стал бы долгих десять лет тратить драгоценные валютные запасы на него, простого парня, не сына, не родственника высокопоставленных особ и даже не друга родственников их друзей.
А потом случилось то, что могла сделать только гордая Британия. Видимо, английской контрразведке надоела подозрительная деятельность русских, прикрытая фиговым листочком дипломатической неприкосновенности. В одном злополучном году английское правительство объявило персонами «нон грата» всех без исключения советских дипломатов и выслало их из страны в количестве 105 человек. Я сам слышал об этом ужасном событии в «Последних известиях». Особенно огорчила меня весть о том, что среди изгнанных из капиталистического рая советских дипломатов оказалась знаменитая Мамлакат, таджичка, которая еще девочкой до войны быстрее всех собирала хлопок, и в наших хрестоматиях была фотография товарища Сталина с пионеркой Мамлакат на своих отеческих руках.
Естественно, вместе с официальными дипломатами Англия изгнала из своих пределов и всех прочих русских студентов, специалистов, торговцев и так далее. Борис тоже попал под этот скандал, и его карьера зарубежного разведчика оборвалась. Кому нужен разведчик, чье подробное досье хранится в сейфах Интеллидженс Сервис? Он теперь не пригоден для внешнего использования. Так в жизни Бориса произошла катастрофа. Вся его многолетняя подготовка, все старания и усилия оказались напрасными.
Но нет худа без добра. Борис вернулся к своей семье в Бийск и устроился на работу к нам в НПО. Он стал работать в химическом отделе И.Г.Кауфмана старшим научным сотрудником. В его задачу входил синтез новых энергонасыщенных веществ для твердых ракетных топлив.
При его умении находить общий язык с любым человеком Борис отлично вписался в новый коллектив. Никто особо не удивлялся тому, что он несколько лет провел в Англии: считалось, что он там проходил научную стажировку, тем более, что он и в самом деле оказался отличным химиком. А когда выяснилось, что он вдобавок в совершенстве владеет английским и прекрасно разбирается в международной обстановке, новые друзья тут же окрестили его сэром Бобом. По советской традиции в любом коллективе постоянно шла политучеба, и «сэр Боб» считался лучшим политинформатором в НПО, а то и в городе.
Однако мирная работа в лаборатории не могла удовлетворять его. Через несколько лет он ушел от синтетиков и стал заместителем начальника рецептурного отдела. Одновременно он в этом отделе руководил группой перспективных разработок. Здесь работа понравилась ему больше, чем чисто химический синтез. Именно эта его группа начала разработку нового высокоэнергетического твердого ракетного топлива на гидриде алюминия. Здесь Борису в работе очень помогало владение английским языком, он к нашей зависти свободно читал зарубежные научные журналы. Мы же изучали иностранный язык пять лет в школе и четыре года в ВУЗе, но, увы, пользовались услугами переводчиков.
Я хорошо узнал Бориса именно в это время. Меня восхищали многие его качества, только он казался мне импульсивным человеком, который к тому же легко дает обещания, но не всегда помнит о них. Возможно, эти качества он приобрел на своей «шпионской» работе в Англии, ведь проще всего войти в доверие к незнакомому человеку, если что-то пообещаешь ему. Да еще бросалась в глаза его какая-то неуспокоенность. Видимо, душа его так и не смирилась с крушением жизненных надежд.
Вскоре мы избрали Бориса в партком НПО. Вот тут, кажется, он нашел себя. В НПО была очень большая партийная организация, и работы хватало. Он оставил науку и стал «освобожденным» заместителем секретаря партийного комитета предприятия. Я поддразнивал его: теперь Борис настоящий «профессиональный революционер».
Наш секретарь парткома Борис Орлов не слишком обременял себя работой. Основной его заботой было пробиться в городское партийное начальство, и через десяток лет это ему удалось, он стал первым секретарем райкома КПСС. А всю текущую партийную работу на предприятии выполнял наш «сэр Боб». Кроме многочисленных партийных обязанностей, Борис по собственной инициативе взял опеку над местными поэтами и над киногруппой НПО. Теперь творческая братия часто собиралась по вечерам у него в парткоме. Борис старательно отмечал успехи поэтов и короткометражников, всячески поддерживал их. Когда один из фильмов киногруппы занял первое место на кинофестивале РСФСР, мы с его одобрения устроили после работы небольшую пирушку в парткоме, в кабинете парторга. Помню, что у нас осталась недопитой водка, и мы устроили «антипартийную диверсию», - слили остатки водки в графин для воды, который стоял на столе нашего сурового парторга. Не знаю, что Орлов сделал с водкой на следующий день, он в жизни не отличался чрезмерной трезвенностью. Борис собирал все «сувениры», имеющие хоть какое-то отношение к творческой жизни НПО «Алтай», он фактически стал нашим архивариусом и намеревался когда-нибудь составить летопись культурной жизни НПО.
Но потом, когда Орлов получил партийное повышение, Борис вдруг потерял интерес к партийной работе, и его назначили заместителем нашего генерального директора по спецрежиму. Я до сих пор толком не знаю, чем занимались на спецхимических предприятиях отделы спецрежима и их шефы, заместители директоров. Для сугубо «режимных» дел на предприятиях имелись отделы режима. Для организации техники безопасности и охраны труда существовали отделы техники безопасности. Скорее всего, служба спецрежима в СССР дублировала работу отделов режима и техники безопасности на оборонных предприятиях для повышения надежности этих сторон нашей жизни.
На должности заместителя генерального директора Борис работал много лет, до выхода на пенсию.
Если человек попал на работу в КГБ, он от нее никогда полностью не освобождается. Как говорят сами чекисты, вход к ним стоит 1 рубль, а выход – 2. Все годы жизни в Бийске Борис не порывал связи с этой славной организацией, и не раз выезжал в Барнаул и Москву для каких-то секретных целей, о которых я не имею ни малейшего представления.
Борису очень повезло с женой. Красавица блондинка Тамара Яковлевна оказалась заботливой, трудолюбивой и хлебосольной хозяйкой. К сожалению, им не хватило всего одного года до золотой свадьбы. Тамара неожиданно умерла от сердечного приступа. Борис сильно переживал, у него начались нелады со здоровьем, и дочь Марина забрала его к себе в Барнаул.
Дай тебе Бог, Борис, спокойной старости.
,