Назавтра смело лег в областную больницу. Где его определили в отдельную палату с ковровой дорожкой, холодильником и большущей черной кнопкой вызова персонала над кроватью. В палату проводила сама врач Трупичкина, сопровождала их пожилая, с безрадостным лицом санитарка.
– Раздевайтесь, ложитесь, – приказала Трупичкина, глядя скользь колена начинающего больного ничего не выражающим взором.
Санитарка держала в руках два смешных предмета: стеклянную утку и эмалированное желтое судно, будто он тяжелобольной. Денис усмехнулся тупости младшего персонала: зачем приперла? Потом подумал: а с какой радости ему сразу раздеваться и ложиться? Но спрашивать не стал, презрительное выражение, с каким смотрела Трупичкина, не располагало к общению. Собственно, он только что переоделся в больничную пижаму. Снял ветхую пижамную куртку, положил на стул, снял штаны, лег в кровать и натянул одеяло до подбородка.
– Лежите так и не двигайтесь, – нос Трупичкиной серьезен до сердитости, - сетчатка перед операцией должна лечь на свое место. Ни в коем случае не вставать! По нужде пользуйтесь средствами.
Санитарка сунула средства под койку, взяла со стула пижаму, положила в шкаф у двери.
– И сколько лежать? – отважился спросить Денис.
– Три дня. Еду вам будут привозить и кормить с ложечки, все предусмотрено, не беспокойтесь.
Она быстро вышла, санитарка за ней.
Денис вздохнул: скучно валяться без дела. Палата длинная, узкая, высокая. Он в ней словно в коробке лежит пряничным человечком. Крышка откроется, рука возьмет и сунет в чей-то огромный рот. Из стены кнопка торчит. А почему черная? Длинная, узкая, высокая коробка, похожая на гроб. Внутри гроба лежит человек и смотрит на черную кнопку. Да он с ума здесь сойдет за три дня одиночества…
Вдруг из коридора донесся ужасно знакомый голос: «Трупичкина идет! Смываемся!», от которого трепет пробежал по всему телу под одеялом. Та самая автобусная девушка! Которой он мысленно срезал голову плазменным лучом и потерял на этом деле глаз!! Чудится?! Нажать что ли на черную кнопку? Интересно, кто придет? А вдруг она, та, в белой кофточке, с загорелой шеей и опять без головы? И скажет: что вам вынести, судно или утку?
Черная кнопка на белой стене таила в себе непонятную угрозу для жизни больного, и ничто не заставило бы его нажать на нее сейчас, когда он сам, без посторонней помощи может встать и уйти отсюда. Через час или два в дверь вкатилась тележка с обедом, ею правила кухонная работница, тоже без головы, но, слава богу, незнакомая. Эта совсем не страшная, да и непривлекательная к тому же. Он категорически отказался обедать.
– Ничего есть не будете?
– Ничего.
Денис слегка опасался, что катальщица рассердится, пойдет жаловаться доктору Трупичкиной, та разорется и скажет, что если больной вздумает устраивать здесь голодовку, его будут кормить насильно внутривенным вливанием. А пусть кормят внутривенно. Он согласен. Уткой пользоваться еще куда ни шло, но судном категорически не желает. Поэтому до операции есть не будет, три дня потерпеть – сущая ерунда, тем более, что в лежачем положении организм почти не тратит энергии. Даже полезно. Однако девушка переспрашивать не стала, развернула коляску и уехала. И никто не пришел, не стал орать, просто катальщице достался бесплатный обед. Или ее мужу. Или ребенку. В общем, все сложилось как нельзя более удачно и для нее и для него.
Со временем пожалел о компоте: надо было взять для питья или попросить принести стакан воды. Долго смотрел на черную кнопку на стене, которая подпрыгивала от нетерпения, то исчезала, то возникала вновь: “Нажми меня, попробуй!”. Все-таки не стал звонить, не смертельно.