Слишком много чувств и переживаний, чтобы разом выложить на листок. Меня как-то заебало писать о теплых вещах, потому что я соткан из боли воспоминаний. Эти рассказы выжимают мое гнилое нутро до предела, правда, лучше бы выжигали, чтобы раз и навсегда.
У меня руки с февраля холодные, сука. Ты там обжимаешься с другими руками, целуешься с другими губами, а я при каждой нашей встрече нахожу силы улыбаться и топить боль внутри колодца. В общем и целом, прошло уже больше полгода, а тебя по-прежнему где-то любят. Я встаю утром, и надеюсь, что меня на дороге раздавит маршрутка. У меня увлекательная жизнь, хотя стоп, это уже существование: молча, прихожу, домой, варю самый крепкий кофе в мире, сажусь на диван и залипаю в экран без звука, где теракты и Донецк снова бомбят. Ты не знаешь, но вслух я не разговаривал около трех дней. Твои руки больше не холодные, ведь ты счастлива с ним и почти не болеешь. Пока тебя нет со мной, я успел влюбиться в межреберную невралгию и в кошмары по ночам. Был у врачей, спрашивал, как избавиться от этого ужасного состояния, когда сознание просыпается, а тело – нет. Они посоветовали ни о чем не думать, когда ложусь в кровать, больше читать книг, меньше залипать в монитор перед сном.
Мне вообще-то нечего кушать вторые сутки, потому что кризис в стране, а граждане не знают, ведь по новостям еще не рассказали. Когда проснешься с ним, вспомни, что я люблю тебя. У меня экспрессия! Больше красок, больше злости! Я бросил курить, кстати. Впрочем, неважно, я скучаю по Питеру. Меня занесло туда на два дня в начале августа, но та атмосфера до сих пор осадком сидит в глубине сердца, вибрируя теплом. Северная столица (почитай Гоголя, у него описан этот невероятный город подробно и с нежной любовью): толпы людей туда-сюда по Невскому; глубокий метрополитен; памятник Петру, который свел с ума Евгения (мне кажется, что я тоже слышу топот коня); шикарная набережная и почему-то родной Васильевский остров. Это письмо для тебя, а ты не питаешь особой любви к Петербургу, поэтому замолкаю. Мне искренне жаль, что я так и не осмелюсь запечатать и отправить эти буквы в твой почтовый ящик. Желудок просит пищи – кто-то еще жив внутри меня.
Помню гараж, который малолетние вандалы разрисовали под стиль геттовских кварталов. Я бы никогда к тебе не притронулся, если бы не твой взгляд. Приношу извинения, но у меня есть, возможно, губительная привычка думать, что глаза никогда не врут. Твои изумрудики довели меня до белого коленья. Ты еще, как будто ничего не понимая, кидаешь фразу: «В чем дело?». Обнажив зубы в улыбке, сдерживая пылкость и страсть, выдавливаю: «Ничего». От воспоминаний все переворачивается внутри, пустота сжимается в комок крепких чувств. Если бы там не было людей, я бы заставил тебя предаться грехам. Жуткий смрад пошлости и озабоченности, но не обессудь, это была страсть под воздействием взгляда. Я любил тебя обнимать: уцепиться за худощавое тельце в пуховике и не дышать. Знаешь, сейчас полтретьего ночи и возникло неотъемлемое желание, поймать такси и наконец, через расстояние городов прикоснуться к тебе, к твоей мягкой щеке, к нежной руке, к хрупкой шее, но все в прошлом. Появятся новые люди, сердце прикажет любить других…
До этой окололюбви я писал строки ненависти, публиковал их на популярном ресурсе, и наслаждался критикой бессмысленных людей. Спасибо, что подарила мне нежность и тонну историй в голове с неизвестными женщинами.
Еще одна личная трагедия или история продавца дешевой халвы.