Возвращался я тогда к себе в хутор Хоботок из станицы Богдановка от казака Петра Стефановича Богданова, того самого, который когда-то мальчишкой попал в плен к немцам, а по окончании войны в австрийский городок Лиенц, где потом очень-очень цивилизованные англичане предали, а потом и передали советским органам НКВД тысячи лучших сынов Дона на растерзание. Уже на выезде из станицы я проехал мимо сидящей на лавочке старушки.
«Ну, куда ты летишь? Тебе что, дождь глаза забрызгал? Вон же старушка на лавочке сидит, подъедь же к ней, спроси, может, у нее что-нибудь казачье есть или она что-нибудь знает». «Тьфу ты!» — выругался я и, развернув автобус, поехал обратно.
— Здорово дневали, бабуля, — сказал я.
— Слава Богу, слава Богу, — ответила она мне совсем тихим-тихим голоском.
— Бабуль, я тут в хуторе Хоботке начал строить небольшой музейчик, в виде казачьей сторожевой вышки, в память о нашем казаке-поэте Н. Н. Турове-рове. Не сохранилось ли у вас в сарае или на чердаке что-нибудь из нашего казачьего быта, до чего когда-то дотрагивались руки наших дедов и прадедов?
—Нет, унучик, ничего у нас уже нету, все оно куда-то растащилось.
И вдруг, поманив меня пальцем, шепотом спросила:
— А шашка-то у тебя есть?
— Шашка! Это моя давняя мечта, бабуля. Сейчас найти настоящую шашку, которая когда-то охраняла Россию, очень-очень сложно. А вы что, знаете, у кого она есть? — заволновался я.
— Да нет, просто сейчас вдруг вспомнила, что в детстве у моей подруги я видела. Она в чулане под крышей у них спрятана была. Ну, это уж сколько лет-то прошло.
— Бабуль, очень вас прошу, скажите, а где это место?
— Доедешь до храма, увидишь яр, переедешь его: наверху по левому погону должон стоять курень — это он и будеть.
— Спасибо, бабуля, спасибо! — и я, запрыгнув в свою новенькую «газельку», помчался в сторону храма.
К моему удивлению, чулан в дом был не закрыт. Я поднялся по приступкам и зашел вовнутрь. По всему было видно, что здесь давно-давно никто не живет. Вот оно — то место под крышей, где спрятана была тогда шашка. Я поднял валявшуюся на полу дверь и, как лестницу, приставил ее к стене. Она напомнила мне большую деревянную икону, перехваченную сза¬ди двумя выпуклыми шпонками. «Ну, тогда дай же мне Бог, чтобы эта шашка лежала и сейчас там!» — и я, перекрестившись, полез наверх. Подтянувшись, я схватился одной рукой за стропила, а вторую сунул за верхний венец и вытащил оттуда скрученные в толстый рулон старые пересохшие, из краснотала удочки, наполовину завернутые в гнилую рыболовную сеть и перемотанные из красной меди проволокой. Больше там ничего не было. И я, сбросив удочки вниз, сквозь туман пыли стал потихоньку спускаться.
Во дворе мужской голос грозно спросил:
—Кто это здесь хозяйничает?
Я взял удочки и вышел на улицу.
— Здравствуйте! — поздоровался я.
— Здорово! Чего вы здесь лазаете?
— Да я свой, я из хутора Хоботок. Музейку там организовываю. Вот ищу, может, какая-нибудь старинушка завалялась в доме.
— Чего тут может заваляться, когда здесь уже лет десять кроме мышей никто не живет, — и, что-то бурча себе под нос, ушел.
Я нехотя бросил удочки в машину и уже минут через двадцать въехал к себе на подворье. Сережа-строитель, укладывавший у меня из камня забор, спросил:
— Ну как, сегодня что-нибудь интересненького нашли?
Нет, Серега, сегодня вернулся домой пустой. «Да какой пустой. Ты разве когда-нибудь пустой возвращался?» А, да! Удочки привез. Не хотел брать, так этот говорит: «Бери, бери! Интересно же посмотреть, какими крючками тогда рыбу ловили». Вон в машине возьми и размотай, а я схожу в подвал молока принесу.
Не успев налить свою большую сувенирную кружку, я вдруг услышал чуть ли не раздирающий голос Сереги.
- Игнатам, Игнатич! — орал он.
Что-то произошло, подумал я и вылетел из полу¬темного подвала, как будто за мной погналась двух¬метровая гадюка, увидевшая, что я наливал молоко из ее банки.
— Ты чего орешь, как резаный? Что случилось? - Игнатич! Я шашку нашел!
— Шашку?! Какую шашку, ты чего мелешь?
— Иди сюда быстрей!
Я подбежал к развязанной на столе сетке: между потрескавшимися от времени удочками лежала без ножен, кое-где слегка тронутая ржавчиной, казачья шашка. «Вот тебе и удочки, а ты не хотел брать». Я осторожно взял ее в руки — так вот ты какая, настоящая! На ней были отчетливо видны от напильника четырнадцать насечек. Такие насечки ставили казаки, вернувшись из боя, а по лезвию шашки шла нетронутая ржавчиной надпись: «За Веру, Царя и Отечество»...
30 января - 1 февраля 2011 года