I
Когда мы переехали в Киев, наша первая квартира оказалась на окраине города. Рядом были лес, озеро, речка, а чуть дальше – добротный частный сектор, который по прошествии лет был на корню уничтожен. Крепкие дома пошли под снос, сады пришли в запустение…
Уцелело только название, которое стало именовать собой новый спальный микрорайон, который теперь ничем не напоминал прежнюю идиллическую картину, достойную кисти художника.
Так вот, много лет тому назад, когда в нашем лесу водились разные звери, а в озере ловилась рыба, на намытом песке выросли панельные пятиэтажки. Жители часто путались в них, поскольку возведённые по типовому проекту, они были как близнецы похожи между собой. Однако, тяготы не налаженного быта, не подведенные коммуникации и отсутствие городского транспорта так изматывали взрослых, что они переставали удивляться, когда кто-то попадал не в свою квартиру.
Поздним вечером, добравшись часа за полтора домой с правого берега Днепра на левый, они шли за водой к колодцам того самого частного сектора. Переговаривались с хозяевами, не спеша курили, одалживали топливо для керосинок или десяток яиц к завтраку – и, окинув завистливым взглядом крепкое, обустроенное хозяйство, возвращались в свои безликие «хрущёвские» коробки.
И если взрослые только вздыхали, то мы, дети, не хотели с этим мириться. На интуитивном уровне, мы пришли к выводу, что нужно каким-то образом сделать дома узнаваемыми. Ни о каком спрей-арте мы тогда и не слышали, хотя в то же самое время, например, в Нью-Йорке, граффити использовалось вовсю.
Решение пришло само самой, когда к домам стали возить грунт для озеленения. Сначала мы с удовольствием помогали разбрасывать землю, садить саженцы, прокладывать дорожки. По вечерам шла борьба за обладание поливочным шлангом – это любили абсолютно все.
Приближающаяся ночь доносила до нас благоухание садов маленького посёлка, и одновременно с этим постепенно приходила мысль, что неплохо бы и нам обзавестись собственным садом.
О, детская нерастраченная энергия! Раскрепощённость душ и неуёмная фантазия!
На следующий день мы бесцеремонно вломились в квартиру к Кузьме Ивановичу, который, по словам внучки, всё ещё имел связи с питомником ботанического сада, в котором проработал всю жизнь, – и попросили
привезти саженцы фруктовых деревьев.
К нашему счастью, Кузьма Иванович имел душу отзывчивую, и в просьбе нашей отказывать не стал.
Он учил нас всему, что касалось нежных растений, и, прививая юные яблоньки, ненавязчиво прививал нам любовь к будущему саду.
Когда общий контур уже просматривался, начали думать, чем заполнить пространство вокруг. Решено было разбить клумбы, и мы, осмелев, снова отправились к К.И. просить семена цветов.
Беда была в том, что будущий цветник мы все представляли по-разному. Так в тот день и не договорившись, мы разошлись по домам. А утром осенила идея – пусть каждый на своём клочке земли обустроит маленькую клумбу по своему желанию.
И вот очень скоро всё огромное пространство за нашим домом, очерченное липовой аллеей, было освоено. Внутри главенствовали фруктовые деревья.
Ягодные кустарники, как пажи, были у них в услужении. А между газонами сочной травы чернели всевозможных форм клумбы с аккуратными рядами рассады.
Мы самозабвенно ухаживали за ними, поливали, пропалывали, исподтишка наблюдая за грядками «конкурентов». Интерес подогревался ещё и тем, что мы сами до конца не представляли, что именно вырастет из семян, которые выбирались наугад. Мы сравнивали стебли, листики, но всё равно находились в неведении.
Пока наши деревца не стали плодоносить, всё внимание сосредоточилось на цветах. И когда из тёмных одноцветных бутонов стали раскрываться яркие лепестки, мы ощутили себя на балу у маленькой Иды.
В отличие от остальных, моя грядка была засажена не по прямым линиям, а по дугам и окружностям. Не знаю, почему я так решила, но по счастливой случайности, поиграв горошинами семян, я высадила их так, что внутри оказалась «ночная красавица», потом бальзамин, а края буйно оплела настурция. Не имея поддержки, она буквально сползла с грядки, чем немного сместила её границу.
Вот и выходит – капуцин, недотрога, Mirabilis, что в переводе с латыни означает «удивительный», диво.
Можно и по-другому – францисканцы, отец Лоренцо, Джульетта…
Одни, облачившись в шлем и латы, защищают; красавицы к утру умирают; а бальзамины льют слёзы... и нельзя их тревожить в этом занятии – уж очень они уязвимы и хрупки.
Столько ассоциаций! И по какой бы не уносило меня воображение, везде был отблеск этого удивительного оранжевого или оранжево-жёлтого, узнаваемого и в морских темах Айвазовского, и пейзажах импрессионистов, и даже в «Жёлтом звуке» Шнитке.
II
Всегда интересно было догадываться, на что похож контур листа, лепестка, прожилки. Но мне никогда не приходило в голову, что лист настурции похож на щит, а сам цветок напоминает шлем воина. Такой вот страж – нежный и сильный.
В этом я убедилась значительно позже.
Муж получил назначение в Латвию, и мы отправились на Даугаву, иначе, Западную Двину. Жить предстояло на хуторе, где на четверых сняли маленькую комнатку (свободных квартир в части не оказалось).
Колодец, баня, печка, дрова… Младшему только исполнился год, а старшей – четыре. Две кошки, собака. И всё остальное, что должно быть в хозяйстве.
После столичной жизни я оказалась не в самых привычных условиях, но и предположить не могла, что это будут самые счастливые годы…
Так вот, возвращаясь к настурции.
Перед домом был небольшой палисадник. Хозяйка цветы очень любила и, хотя была уже в очень почтенном возрасте, тщательно ухаживала за ними. Подобраны растения были так, что всё лето, до самых заморозков, там что-то цвело, и всегда можно было остановить свой взгляд на прекрасной цветной палитре.
По штакетнику, обрамлявшему садик, вилась настурция. Она неутомимо выбрасывала новые цветки и листья, постепенно овладевая пространством и одновременно как бы защищая собой остальные растения. Как же она была хороша!
Пришла осень. Всё как-то быстро почернело, пожухло, зарядили проливные дожди. Муж уехал в командировку, а нам оставалось ждать неизвестно сколько… Через пару недель я совсем пала духом. Но каждый раз, когда я выходила к колодцу или шла в сад набрать яблок, подходила к настурции, приветствовала её – и она радостно кивала в ответ.
Несмотря на погоду, она продолжала цвести всем на зависть и лишь только хорошела от постоянных дождей.
Как-то вечером, когда ожидание стало совсем нестерпимым, я натопила печь пораньше, уложила детей и стала, как обычно, читать им сказку. Не дойдя до конца страницы, послышалось мерное дыхание. Дети уснули.
Сунув ноги резиновые сапоги и накинув на плечи платок, я вышла в сад.
Всё обрело фантастические размеры, стало крупней, выпуклей, чем на самом деле, и будто, подсвеченным светом рампы. Налетел ветер, и в мгновение разогнал тучи, словно, открыл занавес огромного звёздного неба.
Самое банальное, что могло прийти в голову – как раз и пришло! Я думала о том, что сейчас мой любимый где-то в другом городе, другой стране, занят каким-то важным военным делом, но иногда всё же посматривает на небо, и взгляды наши пересекаются на одной из звёзд.
Как он там? Когда вернётся домой?
Я нервничала, но вдруг стало так тихо, что стало слышно, как яблоки падают в остатки травы, и шелестит листьями настурция.
Один цветок так и просился в руки, я сорвала его и пошла в дом.
Ночью мне снился старый двор, сад, и моя грядка с полукругами цветов.
Там так же стояли на страже яркие капуцины – как здесь эти, латвийские «монахи ордена францисканцев».
Когда через пару дней муж вернулся в часть, я спросила его, где же он был.
Он ответил уклончиво.
Сказал только, что там цвели настурции.
12.11.2014