МАМОЧКА МОЯ ДОРОГАЯ
Моя душа, и все, что принадлежит ей вот уже год, как находится в страшном смятении и горести. Моей маме 96. Год назад мне пришлось отдать её в медицинский центр для старых людей. Моя медицинская и физическая беспомощность в создавшейся ситуации достигли известного предела, поскольку я не обладала терпением и опытом в такой ситуации. И, хотя условия в этом центре на высоком уровне, я не перестаю чувствовать себя предателем. Всякий раз, посещая её, сжимаюсь от жгучей жалости и собственной беспомощности что-либо изменить. После её ухода эта вина перед мамой осталась во мне до конца моих дней. Она неизбывна в моем сознании и понимании того, что я была вынуждена сделать. Все, что прожила я в своей жизни связано с мамой. Человек, который посвятил мне всю жизнь, помыслы, силы.
Моя бабушка тяжело заболела, пережила несколько операций, и все-таки умерла в 44 года. Мама осталась сиротой в 14 лет. Отец очень скоро покинул её и 8-летнюю сестру. Маме пришлось взять взрослую жизнь на себя. Жили они тогда в пригороде Москвы. Она устроилась на завод простой рабочей, где молотом отбивала краску со старых кораблей. На удивление, уже в 15 лет она была сильной. Приходилось ездить в город на работу, а сестра оставалась под присмотром хозяев, у которых они снимали крохотную подлестничную комнатёнку. Родственники, которые могли бы как-то поддержать детей умершей сестры, не могли помочь, поскольку и сами жили чрезвычайно скромно. Очень редко отец, мой дед, навещал их, привозя какие-то конфетки вместо нормальной еды и денег. Он был слабым человеком. При жизни с бабушкой он был бухгалтером. Из-за его человеческой пассивности его увольняли, и бабушка, в очередной раз, хлопотала о его новом трудоустройстве. К тому же он любил выпить, что для еврея был вообще нонсенс. Его родной брат был самоучкой художником. Он ездил по деревням и весям, рисовал портреты стариков и старух. Возможно, мои наклонности к изобразительности и интерес к искусству - есть наследственная ниточка поколения.
Мама как могла, работала и ещё пыталась учиться профессиям, которые нужны были для заработка. Перебрала несколько. По существу, она, ещё девочка, выброшенная обстоятельствами в невероятные испытания, боролась за маленькую сестру. Она не отдала сестру в детский дом, не стала на подлый или безнравственный путь. Она сохраняла человеческое, и по отношению к сестре материнское достоинство. Они были единое целое. Иногда родственники все-таки брали сестру на короткое время к себе. Но это не решало конкретных проблем их выживания. Несмотря ни на что, у мамы был очень подвижный характер. Она с радостью принимала дружбу, была открыта людям, покоряла их своим доброжелательством, порядочностью, светлостью.
И вот война. Маме 26, Асе 18 лет. Мама не сразу пошла на войну, немыслимо было оставить Асю на одинокое голодное существование. Однако, чтобы выжить обеим, надо было что-то предпринимать. Она проводила Асю в эвакуацию в Казань, сама записалась на курсы связисток, затем попала на 3-й Украинский фронт в штаб связи. Ни на минуту не забывая о сестре, посылала что могла ей. На фронте она познакомилась с моим будущим отцом. Они встречались 2 военных года. А ранней весной 45-го он отправил беременную маму в Ленинград, щедро одарив едой, многими хорошими вещами, которые она потом реализовала, чтобы выжить со мной в послевоенное время.
Довоенные годы мама с сестрой и уже стареньким отцом жили в пригороде под названием Горелово. С фронта мама вернулась на пепелище дома. Ей рассказали, что отца выдала немцам какая-то учительница, указав на его еврейство и, якобы, партийность. Они его убили, а дом сожгли. Так мама беременная, уже на сносях, оказавшись без крыши над головой, приехала в Ленинград. Но, из-за довоенной прописки в пригороде, в городе её не прописывали. Появилась я в роддоме на улице Маяковского отходящей от Невского проспекта. Маме идти было некуда. Конечно, были мамины тети и дяди – родные братья и сестры моей бабушки. И только одна из них, моя двоюродная бабушка Лиза, приняла маму с новорожденным ребёнком. В то время она и сама-то жила возле огромной кухни, в маленькой комнатушке с маленьким сыном и старым, парализованным отцом, моим прадедом. Ещё 1918 году в этой квартире поселилась вся его многочисленная семья, которую он вывез от погромов из Николаева. В то время маме было три года, и её нянчил все взрослые.
Получил тогда эту квартиру один из пяти его сыновей Михаил Кресин, которому удалось закончить первые в те времена кинокурсы. И он, рядом с Луначарским, начинал создавать советскую киноиндустрию. Позже, в 1932 году, он был сорежиссёром с Сергеем Герасимовым в создании фильма «Сердце Соломона» (другое название: «Интернационал»). За статус своей должности ему удалось выхлопотать в большом доме с лифтом квартиру на последнем шестом этаже, с огромными 6-ти метровой высоты потолками, комнатами-залами, увенчанными богатой лепниной, роскошными высокими арочными окнами, выходящими на Невский проспект, где и поселилась многодетная семья прадеда. Это был один из богатейших домов, построенного по заказу банкира Блокка, который из бедного мальчика, благодаря своей предприимчивости, вышел в сословие богатых людей города. Он занимался ростовщичеством и рекламой. Но, однажды Блокка нашли повесившимся в его кабинете. В сейфе, рядом с которым предприниматель закончил свой путь, обнаружилось три рубля наличными. Тогда как банкир задолжал своим клиентам почти полтора миллиона.
С годами квартиру стали населять чужими семьями, и она стала коммуналкой на 40 человек с одним туалетом и, как роскошь, большой ванной.
Когда беременная мама прибыла с фронта, никто из родни не упрекнул её, никто не дознавался вернётся ли к ней тот, который остался на фронте. Они проявили и такт, и мудрость в сложившейся ситуации, ведь она была сиротой их родной сестры. А потом эти любовь и заботу перенесли на меня. Через полгода, мама со мной переехала к другой своей тётке, тоже моей двоюродной бабушке Фаине, которая жила тоже в коммуналке, но менее заселённой. В квартире на последнем этаже была без окон кладовушка 6-ти метровая, в которой мы с мамой и жили. В дождливое время потолок протекал. Приходилось ставить таз. А ночами в комнате без окон была страшная духота, и я, задыхалась. Жили мы с мамой в этой комнатёнке нелегально. Мама постоянно боялась проверок и соседей, которые, за исключением наших стариков, составляли большую татарскую семью. Удивительно, что они сочувственно относились к маме, и ни разу не навлекли на нас беду. Дедушка, муж Фаины, всегда спешил с работы, чтобы успеть искупать меня, так он нежно относился ко мне. Из эвакуации вернулась сестра Ася, стала работать на каком-то предприятии в Ленинграде. И через три года ей дали в коммунальной квартире комнату 15-ти метров, где мы все и поселились. Меня, за мамины скитания со мной прозвали лягушка-путешественница. Следующие 26 лет мы прожили в этой квартире со всякими приключениями, страстями, горестями, счастьями, потерями и приобретениями.
август 2013г.