Согласно утверждённой форме,
Здоровье признаётся в норме
В том случае, когда недуг
Такой же, как у всех вокруг.
Ещё в школе Иосиф мечтал стать психиатром. Позже, поступив в мединститут с Золотой медалью, он уже в первые студенческие годы запоем читал Фрейда, Юнга, Сербского, а в каникулярные месяцы работал санитаром в Институте психиатрии. И летом 1951 года, после четвёртого курса, Иосиф предложил директору этого учреждения профессору Михаилу Андреевичу Иванцову свою диагностику заболевания учёного Хавкина. Последний был направлен в Институт органами госбезопасности после того, как публично заявил, что не существует русской и партийной теоретической физики.
Сначала Иванцов не принял всерьёз предложение санитара. Но через несколько дней он рассказал о нём лечащему врачу Лопахину. А тот проявил к идее Иосифа неожиданный интерес. В итоге, Хавкина, после курса медикаментозного лечения, выписали из Института психиатрии с правом на профессиональную деятельность при условии периодического освидетельствования у районного психиатра.
Для молодого санитара этот случай не остался без последствий. С его участием успешно диагностировали заболевание ещё одного подобного пациента. А затем Иосифу предложили постоянную работу ассистента профессора Иванцова, пока с окладом медсестры и занятостью в течение четырёх дней в неделю во вторую смену. Такой режим работы позволял ему продолжать учёбу в мединституте. И он согласился.
В середине сентября Иосиф вышел на новую работу. Профессор приветливо его встретил и предложил сначала обустроить своё рабочее место в пустовавшей палате.
- А потом? - справился новый работник.
- Начните с больного, который занимает койку бывшего пациента Хавкина. По профессии он художник.
- Понятно, Михаил Андреевич. Но в чём проблема?
- Об этом, Иосиф, поговорите с Лопахиным. А пока я познакомлю вас с этим больным, - Иванцов снял телефонную трубку. - Олечка, приведите ко мне пациента Мохова.
Через несколько минут медсестра привела в кабинет профессора высокого мужчину лет тридцати трёх с выразительными тёмными глазами.
- Здравствуйте, Роберт Игоревич, - приветствовал его Иванцов. - Как самочувствие?
- Как у среднестатистического психа.
- Познакомьтесь, Роберт Игоревич, с Иосифом. Он будет с вами работать.
- А в каком он звании?
- Я знакомлю вас с хорошим человеком, - с укоризной отозвался профессор.
- Ладно, - пациент мельком взглянул на Иосифа, - буду иметь это в виду.
- Тогда, Роберт Игоревич, я вас больше не задерживаю.
Художник направился к выходу.
- Вот вам первое представление о пациенте, - подытожил Иванцов. - Он, как парусное судно без руля, мчится прямо на скалы. Но то же самое было и с Хавкиным. Вы же как-то нашли к нему подход.
Иосиф занялся обустройством своего рабочего места, а на следующий день постучал в дверь врачебного кабинета Лопахина.
- Заходите, - пригласил его врач. - Вы уже вышли на работу?
- Со вчерашнего дня, - они пожали друг другу руки. - Я к вам по поводу пациента Мохова.
- Возьмите его историю болезни, - предложил Лопахин. - Он попал к нам за то, что в иллюстрациях к новому изданию "Божественной комедии" Данте изобразил чертей с лицами членов политбюро.
Иосиф вышел от Лопахина около пяти и, увидев в коридоре прогуливающегося Мохова, поздоровался с ним.
- Здравствуйте, Иосиф Абрамович, - отозвался пациент.
- Яковлевич, - уточнил Иосиф.
- Извините. Мне вас представили только по имени, вот я и изобрёл отчество.
- Склонность к изобретательству - характерная черта творческой личности, - усмехнулся молодой психиатр. - До этого вы уже изобрели для меня офицерские погоны.
- Погоны я не изобретал. Не секрет, что ваше учреждение - филиал одной военизированной организации.
- Какой именно?
- Превращающей нормальных людей в параноиков.
- А если такое превращение может вас спасти?
- Что?! - пациент саркастически ухмыльнулся. - Хотя, понимаю, высокое искусство проникновения в человеческую душу, чем не поприще для еврейского гения!
- А вы, Роберт Игоревич, сами не из этой ли военизированной организации? Проверяете персонал нашего Института на благонадёжность и при этом кричите «Держите вора!». Очень даже по-русски.
- Давайте, Иосиф Яковлевич, на этом остановимся.
- Хорошо. Но если хотите узнать, кто я, доверьтесь своему художественному чутью.
- В каком смысле? - поднял брови художник.
- Нарисуйте меня.
- О, Иосиф Яковлевич, вы опасный человек! Но на чём рисовать?
- Я дам вам тетрадные листы. И зовите меня просто по имени.
- Идёт, - согласился Мохов.
Через день пациент принёс ему свой рисунок. Взглянув на него, Иосиф не смог сдержать улыбку. Он сразу узнал себя в молодом человеке, который, приспустив брюки, показывал свой голый зад двум офицерам госбезопасности с лицами профессора и Лопахина. А офицер, похожий на майора госбезопасности Сорокина, курировавшего Институт психиатрии, спрашивал у них: «Неужели он без хвоста»?! Эти слова были обведены линией, исходящей изо рта Сорокина. У каждого офицера сквозь галифе торчал хвостик с кисточкой. И только Иосиф был без хвоста и погонов.
- Вы мастер, Роберт Игоревич! - восхитился Иосиф.
- Спасибо. А вы... Я не смог наделить вас хвостом и погонами. Мне не давали покоя ваши слова...
- О том, что превращение в параноика может вас спасти?
- Да! - удивился Мохов. - Но раз вы помните, это не случайные слова?!
- Мой ответ, Роберт Игоревич, целиком зависит от вашей откровенности.
- А что вас интересует?
- Ну, например, почему на рисунке я без хвоста и погонов?
- Разве непонятно? Вы не из лагеря Сатаны.
- Но что позволило вам сделать такой вывод?
- Не знаю, - смутился художник. - При попытке пририсовать вам хвост, что-то внутри меня запротестовало.
- А вы всегда так мыслите? Чем-то внутри?
- Да, без использования фраз и слов.
Иосиф вынужден был прервать беседу в связи с предстоящей встречей с профессором. Но встреча не состоялась, и он, вернувшись в свою палату, погрузился в размышления. Мохов даже мысленно не формулировал в словах принятые творческие решения. Значит, это феномен активно работающего подсознания?
На следующий день в шесть вечера художник уже прогуливался у дверей палаты Иосифа.
- Добрый вечер, Роберт Игоревич.
- Привет. Что мы будем обсуждать на этот раз?
- Ваш рисунок. Откуда у вас сведения обо мне, незнакомом вам человеке?
- Это началось в детстве, - стал объяснять художник после некоторой паузы. - С шести лет отец водил меня в Эрмитаж. Мы тогда жили в Петербурге. Мне нравилась портретная живопись. Ван-Дейк, Рембрандт, Франс Гальс… Вы понимаете, Иосиф, о чём я?
- Догадываюсь. Данные о человеке закодированы в чертах его лица? По ним вы меня и вычислили?
- Наверно. Сначала отец объяснял мне, что полные губы - признак чувственности, а маленький подбородок - свидетельство слабой воли. Но потом я сам сделал массу открытий.
- Каких открытий, Роберт Игоревич?
- В глазах большинства людей я увидел зверя. Того самого, в чьём облике они жили миллионы лет на пути от амебы к человеку.
- Это метафора?!
- Нет, Иосиф! Но представляете, каково было мне, когда я его увидел?
- Пытаюсь. И как вы на этого зверя реагировали?
- Старался его не замечать, избегал прямого взгляда. Тем более что эти люди нередко были и вежливы, и добры. Такими их сделали воспитание и жизненный опыт. И я стал принимать маску благопристойности, которую они носили, за их личность.
- Замечательно! - восхитился Иосиф. - Этим можно многое объяснить.
- Что объяснить?
- Например, феномен нацистов. Их мораль устранила необходимость носить маски гуманизма, и появилось несметное количество убийц и насильников, по сути, диких зверей. Вы создали достоверную модель человеческой психики.
- Но я, Иосиф, не первый. Вы помните картину Врубеля "Пан"? Там изображено чудовище с добрыми глазами. Это та самая модель. Если чудовище позиционирует себя носителем доброты, мы должны признать его добрым человеком.
Учёба в вузе и работа во вторую смену ограничивали контакты Иосифа с матерью, работавшей врачом-терапевтом. И только в субботу за ужином они могли поговорить.
- Как дела? - поинтересовалась она. - Есть ли пациенты от органов госбезопасности?
- Конечно, мама. Ради них меня и приняли в Институт психиатрии.
- И твой новый пациент действительно параноик?
- Пока не знаю. Он художник и по моей просьбе сделал карандашный набросок. Вот, посмотри, - он достал из своей сумки двойной тетрадный лист и положил перед матерью.
- Почему ты без погонов и хвоста? - она даже не улыбнулась. - Он что-то о тебе знает?
- В том-то и дело, что нет. У него какие-то экстрасенсорные способности.
- Иосик, этот рисунок ты никому не должен показывать.
- Почему, мама?
- Как же ты не понимаешь?! Когда профессор разберётся в возможностях твоего пациента, он без труда поймёт по этому рисунку, что ты нелоялен. Ни хвоста, ни погонов.
- Боже мой, мама! - он отложил ложку, - я ведь должен был и сам это понять.
На следующий день перед встречей с Моховым у Иосифа было время для анализа ситуации. Подобную задачу он уже решал в работе с предыдущими пациентами. И этот опыт позволял ему разработать такую модель поведения Мохова, что никто не усомнится в его паранойе. В шесть часов он пригласил художника в свою палату.
- Почему никто не занимается моей болезнью? - начал с жалобы Мохов.
- Вот давайте и поговорим о ней, - предложил Иосиф. - Как вы вообще попали в параноики?
- Но вам же известно, что я иллюстрировал новое издание "Божественной комедии" Данте?
- Очень поверхностно.
- В этом произведении, Иосиф, три части: "Ад", "Чистилище" и "Рай". К "Аду" мне надлежало нарисовать чертей. И я изобразил их такими, чтобы они вызывали у читателей отвращение. Редактор и рецензент признали мои иллюстрации талантливыми. А цензор вдруг обнаружил, что у моих персонажей лица Молотова, Маленкова, Кагановича, Ворошилова и Хрущёва.
- Но если ваше подсознание сформировало объекты, вызывающие отвращение, в этих образах, нелогично, что среди них не было ни первого лица, ни Берии.
- Цензор их не назвал.
- Роберт Игоревич, я единственный человек, способный вам помочь. Вы всё ещё меня в чём-то подозреваете?
- Берия там был в обличье ведьмы, - наконец, признался Мохов. - Цензор не мог не узнать его, но назвать, видимо, не решился. Всё-таки женское лицо. А Сталина не было.
- И как повёл себя цензор?
- О своём открытии он доложил ответственному чиновнику Академии художеств, а тот, в прошлом друг моего отца, попросил его дня два не сообщать об этом органам.
- Пожалуйста, подробнее, - напрягся Иосиф.
- Ладно. Когда мне было четырнадцать лет, я рассказал отцу, что вижу в человеческих глазах зверей. И он показал меня психиатру. Со временем этот инцидент забылся, но чиновник разыскал того врача и попросил его подтвердить факт проявления моей психической неадекватности в подростковом возрасте. И ещё чиновник организовал заявление, посланное районному психиатру, с просьбой освидетельствовать меня. Оно было датировано задним числом и подписано тремя моими друзьями, включая редактора издательства. В результате, офицер госбезопасности Сорокин, допросив всех причастных, направил меня к вам.
Встреча с пациентом продолжалась часа полтора. Полученный материал требовал анализа, и Иосиф отложил продолжение беседы на завтра. Модель имитации паранойи не складывалась. В биографии Мохова пока не удавалось обнаружить коллизию несовместимых направлений мышления, которая могла бы стать причиной психического заболевания. Может, её следует искать в его пристрастии к Эрмитажу?
И ещё Иосиф подумал, что, в целях конспирации, он не должен строить модели имитации заболевания по единому трафарету. Нужно шире использовать мировой опыт. Средневековый философ Томаззо Кампанелла - вот первое имя, которое пришло ему в голову. Инквизиция продержала его в застенках двадцать семь лет, подвергала пыткам, но вынуждена была освободить. Какие тайны психики знал этот человек? На следующий день в мединституте Иосиф спросил об этом своего преподавателя марксизма-ленинизма.
- Эти тайны психики известны и в наше время, - иронически улыбнулся преподаватель. - У Кампанеллы был могущественный покровитель - сам папа. Без его санкции инквизиция никого не могла послать на костёр. А Кампанелла поддерживал идею Фомы Аквинского о божественном авторитете папской власти. Разве мог глава католической церкви послать на смерть такого своего сторонника, хотя и отпетого еретика.
Эта информация показалась Иосифу бесценной. И когда пришло время встречи с Моховым, у него уже был вполне определённый план беседы.
- Поговорим об Эрмитаже, - предложил он пациенту. - Эта сокровищница искусства оказала на вас влияние?
- Решающее, - подтвердил художник. - Она сформировала моё представление о структуре общества.
Молодой психиатр выдержал некоторую паузу, пытаясь найти нужное направление развития беседы.
- В целом общества, или его культуры?
- Ну, в общем, Иосиф, я воспринимал Эрмитаж, как сокровищницу единой христианской культуры, сконцентрированной вокруг фигуры Спасителя. И гении итальянского Высокого Возрождения, и художники Испании, Франции, Голландии - все они писали бесчисленные изображения самого Христа, членов его семьи и окружения. Вокруг Него выстраивались и этика, и эстетика, и святость. Мир был замкнут на единое личностное начало.
- А вне Эрмитажа действительность была совсем иной?
- До революции, очевидно, такого противоречия не было, - возразил художник. - Был Бог и его земной наместник - царь. Это русское миропонимание, сформированное веками.
- Но в той России, в которой вы росли, ведь не было ни Бога, ни его помазанника?
- Разумеется. И я воспринимал это, как болезненную неадекватность. Но в конце тридцатых годов положение начало меняться. В какой-то момент Сталин, очевидно, расшифровал код русского самосознания и попытался заполнить собою пустовавшее в нём место.
- И вы, Роберт Игоревич, его приняли?
- Да, хотя к Сталину у меня были претензии. Но он был принят моим народом, потому что потребность в богоподобном лидере предопределяла готовность даже на его неполноценную замену.
Теперь, наконец, ситуация прояснилась. И созрели условия для принятия решения. Иосиф встал. Беседа была оконченной. Но Мохов запротестовал.
- Пожалуйста, не оставляйте меня в положении смертника, ждущего казни!
Молодой психиатр колебался. Возникшая у него идея нуждалась в проработке. Но, с другой стороны, именно сейчас, как никогда, пациент был готов к её восприятию. Сколько потом понадобится усилий и времени, чтобы привести его в подобное состояние. Иосиф опустился на стул.
- Хорошо, - решился он, - давайте кое-что уточним. Вы заинтересованы, чтобы вас признали параноиком. Тогда вам, как невменяемому, удастся избежать репрессий. Так?
- Как будто, да.
- Но паранойи у вас нет. Значит, её придётся имитировать. Вы готовы к этому?
- Если нет другого выхода…. Только, как это делать?
- Я сейчас объясню вам модель мнимого заболевания, - пообещал Иосиф, - чтобы вы могли отвечать на вопросы медицинского консилиума. Итак, расстройство психики проявилось у вас ещё в детстве, когда в глазах людей вам начали мерещиться звери.
- Почему мерещиться? - возмутился Мохов. - Я обрёл дар особого видения.
- Дорогой Роберт Игоревич, я объясняю вам, как убедить медицинский консилиум в вашей болезни, а вовсе не то, как было на самом деле. Понимаете?
- Понимаю. Извините, Иосиф. Просто я на минутку забыл об этом.
- Идём дальше. Представление о мироздании формировалось у вас под влиянием религиозных родителей и Эрмитажа. В центре мира находился Иисус Христос, а в его окружении таились предатели. И это представление вы перенесли на реальное общество, когда, повзрослев, стали его активным членом. Но в нём не было Бога. И тогда у вас возникла иллюзорная картина мира, где место Всевышнего занимал обожествлённый вождь, окружённый соратниками, склонными к предательству. По традиционной русской схеме - любовь к царю и ненависть к боярам. Это уже была паранойя.
Иосиф умолк и с нетерпением ждал реакции пациента. А Мохов сосредоточенно обдумывал предложенный ему план спасения.
- В моё обожествление вождя не поверят, - наконец, покачал он головой. - Нет доказательств.
- И я этого боюсь, - признался Иосиф. - Вот если бы вы сделали несколько эскизов…
- Что?! Хотя… изображение Бога в моих иллюстрациях предусмотрено. Я нарисую его с лицом Сталина, конечно, с нимбом, в иконных одеждах…
- Тогда, Роберт Игоревич, я принесу рисовальные принадлежности. Сделайте за моим столом наброски в виде заготовок к иллюстрациям. А я отнесу их в вашу студию.
В течение последующей недели они ещё несколько раз встречались для обсуждения поведения Мохова на предстоящем консилиуме. Потом Иосиф доложил о результатах своего обследования профессору. А тот лично побеседовал с пациентом и тщательно проанализировал аргументы. Обоснование диагноза казалось вполне убедительным.
Наконец, был созван консилиум. Проект заключения по результатам обследования Мохова зачитал Лопахин. Вызвали пациента. И он, несмотря на волнение, ответил на все вопросы без единой ошибки. Но опасения Иосифа подтвердились. Офицер госбезопасности Сорокин заявил, что утверждение о религиозном преклонении пациента перед вождём бездоказательно и выглядит, как попытка спасти государственного преступника от справедливого наказания.
Выступление представителя госбезопасности произвело гнетущее впечатление. Иванцов покосился на Иосифа, и тот попросил слова. Он сказал, что хорошо понимает сомнения товарища Сорокина, но для их разрешения необходимо расширить рамки традиционного психиатрического обследования и, в частности, провести обыск в художественной студии пациента с целью поиска дополнительных материалов.
Предложение Иосифа одобрили все, включая Сорокина. Он активно взялся за оперативную организацию обыска. Профессор объявил двухчасовой перерыв, и по его окончании перед участниками консилиума лежали эскизы Мохова, изображающие Всевышнего с хорошо узнаваемым лицом Сталина. В результате, Сорокин снял свои возражения, и заключение было окончательно согласовано. Оно подтверждало психическое заболевание художника. После проведение курса лечения, его предполагалось выписать из Института с правом заниматься профессиональной деятельностью, при условии периодического освидетельствования у районного психиатра.
Через несколько дней после консилиума Мохов зашёл в палату, где работал Иосиф.
- Вам я обязан своей свободой, а может, и жизнью, - художник с искренним чувством пожал руку молодого психиатра. - Моя благодарность безгранична!
- Этим результатом, Роберт Игоревич, вы обязаны и самому себе. Вы играли свою роль просто блестяще!
- Но, - растеряно пробормотал пациент, - я не играл.
- Как это понимать? - насторожился Иосиф.
- Может, я действительно параноик, если, играя роль, не видел в своих словах никакой драматургии? Я говорил то, что есть на самом деле.
Иосиф мерил своего собеседника удивлённым взглядом.
- Мне кажется, Роберт Игоревич, государства страдают от тех же психических недугов, что и отдельные люди. Паранойя - это, скорее, болезнь общества, в котором вы живёте. А у вас лично никакого расстройства нет.
- Но если болезнь общества, её ведь тоже нужно лечить? Иначе она будет длиться бесконечно долго.
- Увы, - развёл руками Иосиф, - психиатрическая наука этим не занимается.
После краткого курса лечения Мохова выписали из Института психиатрии.