РУСЬ И ИНДОЕВРОПА
Второй по значимости после Рождества праздник христианского Запада, Пасха как Воскресение, имеет явно поздние христианские, точнее митраистские корни и неизвестен в самой западной традиции до принятия христианства. И во всей западной линии северной расы не сохранились, если они вообще когда-то были, какие-либо полярные реминисценции в фольклоре, обрядах, быту. Все это и есть та черта, а точнее, пропасть, которая отделяет ее от восточной, славянской традиции и которая сама по себе не была никогда ни для кого большим секретом. Все без ис¬ключения западные мыслители и политические деятели от Гегеля и Маркса до Гитлера и Черчилля не скрывали своего от¬ношения к славянскому Востоку, причем это вовсе не какое-ни¬будь кабинетное умотворчество, а нечто патологическое, нечто глубинное и тяжелое, теряющееся во мраке веков и подсознания. Индоевропейская русофобия есть вещь в себе, независимая от эпохи и государственного строя России, она не лечится, она вырезается хирургическим путем в Ледовых побоищах и Курских битвах. «Русофобия» это не вражда, не ненависть, это в буквальном переводе и смысле «страх» перед Русью и русскими, они действительно нас боятся, а потом уже ненавидят. Вспомним, как главный американский вояка, министр обороны самого могущественного индоевропейского государства Макнамара выбрасывается из окна от ужаса, что «Русские идут!». Почему индоевропейцы нас боятся каким-то животным страхом, хотя его нет ни у китайцев, индийцев, тюрок? Это чисто индоевропейская наследственная болезнь. Очевидно, что этот страх сидит в них слишком глубоко для рационального объяснения, он в самой глубине их родового сознания, русофобия это «самость» индоевропейцев, стержень их индоевропейского «коллективного бессознательного». Возможно, как сублимация комплекса вечно побежденных и навечно изгнанных, возможно, с той самой первой Курской битвы, при Курукшетре, когда их окончательно погнали с Севера. Примечательно, что русское «воевать» в своем первоначальном значении от санс. veti, авест. vayeiti – «преследовать, гнать». Феномен русофобии еще и в том, что у русских тоже есть свой наследственный антииндоевропейский, точнее антизападноиндоевропейский стереотип поведения, у нас есть внутреннее неприятие «немчуры», «пиндосов» и прочих «латинствующих», но у нас нет «фобии», мы никого не боимся.
Вообще поразительно, как точно и ясно выражает Запад истинную причину славяно-индоевропейского разрыва в своей абсолютно «бессознательной» ненависти к нам. Гегель называл славян «неисторическим народом» и он прав, потому что они не участвуют в их истории, они лишь живут на земле и пашут эту землю, история происходит, то есть происходят исторические изменения, благодаря скотоводам-кочевникам, такую историю делают и пишут такие как Гегель. Карл Маркс смотрел дальше и глубже: «Московиты узурпировали имя Россия. Они не являются славянами; они вообще не принадлежат к индо-европейской расе; они – пришельцы». Если Маркс еврей, то это самый умный еврей и, разумеется, гораздо умнее всех наших «норманнистов» и прочих западников, мечтателей-утопистов. Еще один авторитетный еврей и к тому же сионист, Андрей Амальрик, добавляет, что мы еще и смертельно опасные пришельцы: «Ее славянское государство поочередно создавалось скандинавами, византийцами, татарами, немцами и евреями – и поочередно уничтожало своих создателей». На самом деле дельный совет всем русофобам и западникам – не лезьте и даже не пытайтесь, все равно уничтожат. Индоевропейцы тоже понимают, что вместе нам никогда не быть, слова Серрано Суньера, министра иностранных дел франкистской Испании словно прочитаны из индоевропейского ДНК: «Уничтожение России – требование Истории и будущего Европы…». Историю с большой буквы надо понимать не просто со Средневековья, Древнего Мира, или даже неолита, а именно как Метаисторию с начала исхода, с момента разрыва Расы на Индоевропу и Русь. Эта патология, этот индоевропейский инстинкт не есть некое откровение и для русского, об этом просто, как само собой разумеющееся писал Ф. М. Достоевский в своём «Дневнике писателя»: «Эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за всё, за всё ненавидят». Данилевский Н.Я.: «Все самобытно-русское, славянское кажется Европе достойным порицания, и искоренение его составляет священнейшую обязанность и истинную задачу цивилизации. …Европа признает Poccию и Славянство чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным… Европа держится мнения относительно России, что она является весьма трудно преодолимым препятствием к развитию и распространению настоящей общечеловеческой, т. е. европейской или германо-романской цивилизации». Еще более определенно об очевидном написал Платон Лукашевич в своей замечательной уже по названию статье «Причина ненависти Англичан к славянским народам» (1877г.): «Конечно алчность к расширению могущества служит основанием политики Западных Европейских государств, но все-таки она не извиняется у них необыкновенною ненавистью к Русским и вообще к Славянам, как будто через нас им жить тесно на свете».
Просто и скромно, почему так тесно жить, выразился немецкий философ Шубарт: «Русские и европейцы являют по отношению друг к другу «совершенно другой мир»». Но лучше и точнее всех британский историк Роберт Конквист, член Британской академии: «Неправда, что все люди суть люди. Русские — не люди. Это чуждые существа», и это лучшее признание и подтверждение, что мы совсем не британские и не европейские «люди», и даже совсем «чуждые им существа», что еще более воодушевляет.
Впрочем, одно европейское исключение я знаю в лице Ницше, который считал, что вырождающуюся Европу может спасти славянский мир, да и то, видимо, потому, что сам был по крови славянином.
Русь, платила Западу тем же, ни чаадаевы, ни Петр I ни на йоту не сократили эту пропасть, мы до сих пор разные, принципиально разные, настолько разные, что мы никогда не будем вместе. И чтобы понять почему, надо знать историю. Сразу возни¬кает вопрос: а были ли мы когда-нибудь вместе? Впрочем, во¬прос совсем не новый и ответ был дан на него еще Пушкиным: «Поймите же то, что Россия никогда ничего не имела обще¬го с остальной Европой, что история ее требует другой мысли, другой формулы». Та же западная наука относит время индоев¬ропейской общности приблизительно к третьему тысячелетию до н.э., но это далеко не научный факт, а скорее общая дого¬воренность. Отсутствие полярных корней у европейской ветви в отличии от восточной, славянской и индоиранской, отодвигает возможную общую точку не на одно тысячелетие назад, скорее это десятки тысяч лет. Если нашей общей прародиной была все-таки Гиперборея, то исход индоевропейцев должен был произойти гораздо раньше, чем оттуда ушли славяне и индоиранцы, настолько раньше, чтобы хватило времени забыть о ней. И тогда причиной исхода была не климатическая катастрофа (восточная ветвь оставалась там еще не одно тысячелетие), это была война, большая война, война богов и людей, та главная и первая война, гармоники и отголоски которой мы видим на протяжении всей русско-европейской истории. Очевидно, что ушли те, кто проиграли. Это первая и главная наша победа для проигравших до сих пор является началом всех антирусских комплексов. И вообще пропастью между нами, нашими богами, нашими «коллективными бессознательными» – «что русскому хорошо, немцу смерть», и наоборот.
Но это в том случае, если мы все-таки были когда-то вместе. Предположение, что мы все родом из Севера, не более чем предположение. Надо четко понимать, что вся наша общность признается формально только за языком. Еще в позапрошлом веке немецкий ученый Опперт открыто заявил: «что есть арийские языки, но совсем нет арийской расы», и Тейлор подтвердил: «хотя арийские языки восходят к общему корню, но народы, говорящие на этих языках, по большей части совсем не имеют кровного родства». Чуть ли не все германские традиционалисты одержимы некой идеей «атланто-нордической» родословной, и на первом месте всегда «атланто-». Хотя Герман Вирт и пытается совместить несовместимое, Атлантиду и Гиперборею, Север и Запад, для всех остальных «ариософов» Атлантида священна и незыблема, и даже вполне реальна, как у Платона или в «Хронике Ура Линда». В отличии от более чем мифической, даже сказочной Гипербореи. Тогда как для русского духа «норды» и «атланты» и все их словосочетания совершенно пусты и бессмысленны. Хотя попадаются и наши доморощенные ариософы, начиная от Чаадаева, с навязчивой идеей перетянуть нас за уши из Востока на Запад, из провинции Азии в метрополию Европу, с великими потугами присоседиться к «атланто-нордам», но это настолько все провинциально и выморочно, что можно даже не считать болезнью, разве что чуть-чуть, вроде атлантического насморка.
Русь всегда была чужда Европе, и никогда и ни в чем европеец не признавал русских за своих, точно также воспринимал эту не дистанцию, а пропасть и сам русский. Вспомним Александра Невского, который пошел на сговор с Ордой, Азией, но бился насмерть с тевтонами, Европой. От этого еще один феномен, неприятие русским православием всего западного христианства, даже к исламу и иудаизму православие было более терпимо, чем к «латинствующим». Причем, это началось сразу и как-то даже «чересчур», основатель Киево-Печерского, первого и главного русского монастыря, Феодосий Печерский в своих Поучениях (около 1069г.) писал: «Вере же латынской не приобщаться, не соблюдать их обычаев, и от причастия их отвращаться, и никакого учения их не слушать, и всех их обычаев и нравов гнушаться и блюстись; дочерей своих не давать за них замуж, ни у них дочерей брать; ни брататься с ними, ни кланяться им, ни целовать его; и из одной посуды не есть, и не пить с ним, и не брать у них пищи. Им же, когда они просят у нас есть или пить Бога ради, давать есть и пить, но из их собственной посуды. Если же не будет у них посуды, давать и в своей, только потом, вымыв, сотворить над ней молитву». Тут уже что-то нерелигиозное, и далеко до христианского человеколюбия, терпения и какой-либо любви к ближнему, это нечто инстинктивное, родовое – не есть с ними, не скрещиваться с ними – это буквальное отношение к касте «неприкасаемых», не столько другой веры, сколько другой расы. Характерна и аргументация Феодосия, про веру упоминает только раз, что «она неправая», главный же их ужас в том, как они «живут»: «Ибо неправо они веруют и нечисто живут: едят со псами и кошками, пьют свою мочу и едят ящериц, и диких коней, и ослов, и удавленину, и мертвечину, и медвежатину, и бобровое мясо, и бобровый хвост. В говенье мясо разрешают во вторник первой недели поста. Чернецы их едят сало....И много еще другого, что плохо у них, неправо и развращенно; погибели полны и вера их, и дела; чего и жиды не творят, то они делают». Про мочу и бобровый хвост это явно физиологическое, что-то глубинное, на клеточном уровне, но никак не религиозное. «Ни дочерей не отдавать и не брать их дочерей» это уже родовое, даже расовое, и никак не евангельское. Связь с иноверцем для русской женщины была равносильна гражданской и родовой смерти, «русска» (так называет женщину Устав князя Ярослава) за такое наказывалась насильным пострижением в монахини. Запад «хуже жидов» и потому ни о какой общей вере, истории, крови, вообще ни о чем речи быть не может. Феодосию вторит митрополит Иоанн в послании черноризцу Иакову (XI в.): «Не надобно сообщаться и служить с звероядцами и с теми, которые служат на опресноках». Ничего не изменилось и через семьсот лет: «Так в первой половине XVII века в русском народе господствовало глубокое предубеждение против иностранцев; смотря на них, как на еретиков, поганых, зловерных, русские за грех почитали даже есть и пить с ними из одной посуды» (Афанасий Щапов. «Русский раскол старообрядства». 1859г.). И даже пища их считалась «скверной», потому еще митрополит Фотий издал постановление об освящении припасов, привозимых из-за грани¬цы. Не было это секретом и для Европы, швед Петр Петрей, живший в России в начале XVII века, писал в своей «Хронике московитов»: «Русские в своих мыслях и чувствах так надменны и кичливы, что все другие народы презирают» . Посланник австрийского императора барон Майерберг в «Путешествие в Московию барона А. Майерберга и Г.Кальвуччи в 1661 году» добавляет: «Они предпочитают свое отечество всем странам на свете, ставят самих себя выше всех народов, а силе и величии своего царя, по предосудительному мнению, дают первенство пред могуществом и значением каких бы то ни было королей и императоров. Предаваясь мечте о своем высоком превосходстве, они до того презирают всех иноземцев, как людей ниже себя, что если доведется им принимать каких-либо посланников, те, кому прикажет царь это дело, берут смелость требовать от них, точно несомненного долга, чтобы они первые выходили из кареты, или слезали с лошадей, и первые же снимали шляпы. …Москвитяне запрещают людям иноземной веры входить в свои церкви (что делали они в старину, то и вперед будут делать). И если кто из любопытства проберется туда тайком, они сей же час выводят его, схвативши за плечи, и выметают после него пол, чтобы очистить его от осквернения поганым прикосновением». Буссов, немец, проживший в России 16 лет в то же время, пишет в своей хронике: «Русские чужие народы называют погаными». «Поганые» независимо от ранга: «Приставы, которых его царское величество посылает, как служителей своих, для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шляпы раньше русских и раньше их сходили с лошадей. Насильно протискиваются они вперед, чтобы ехать и идти выше послов, и совершают еще много иных грубых нарушений вежливости. Они полагают, что нанесли бы большой ущерб своему государю и всей нации, если бы они по отношению к иностранным гостям и послам великих государей вели себя с приятною вежливостью и почтительностью» (Адам Олеарий, «Описание путешествия в Московию»). Государь тоже достойно представлял свою нацию: «Говорят, что протягивая руку послу Римской веры, государь считает, что протягивает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки» (Герберштейн, «Великая Московия»).Тогда здоровый родовой дух был непримирим не только к Индоевропе, но и к первым росткам пятой колонны среди себя, к своим первым «западникам». «Перенимать «иноземные извычаи» или «немецкие скверные обычаи», как тогда выражались, считалось грехом; кто перенимал иностранные обычаи, того называли поганым» – напишет тот же Буссов. «Поганые» вплоть до одеяния, согласно Адаму Олеарию: «Раньше немцы, голландцы, французы и другие иностранцы, желавшие ради службы у великого князя и торговли пребывать и жить у них, заказывали себе одежды и костюмы наподобие русских; им это приходилось делать даже поневоле, чтобы не встречать оскорблений словом и действием со стороны дерзких злоумышленников». Боярство еще оставалась родовой элитой, а не дворянской прослойкой: «Даже знатнейшие из русских в письмах своих к иностранцам пользуются довольно жесткими и неуважительными словами». Еще родовая элита осознавала элитарность самого рода: «Россияне, особливо знатного рода, согласятся скорее уморить, нежели отправить своих детей в чужия земли: разве царь их принудит. Они думают, что одна Россия есть государство христианское, что в других странах обитают люди поганые, некрещеные, нeвepyющиe в истинного Бога, что их дети навсегда погубят свою душу, если умрут на чужбине между неверными, и только тот идет прямо в рай, кто скончает жизнь свою на родине» – так свидетельствует историк и географ В.Берх в своем трактате «Царствование Алексея Михайловича». То, что современная российская элита без родовых корней это понятно, поэтому уже никого не удивляет, что они со всем своим мелким родом уже начиная с детского сада одной ногой уже «там», и это уже свой «родовой» страх перед неизбежным финалом, страх перед неизбежностью, что родовой, как и элитарный, конец – лишь вопрос исторического времени.
То, что отношение к Западу идет из самых глубин родового сознания, того самого «коллективного бессознательного», говорит краткая, но весьма поучительная фраза из древнерусского поучения XI века: «Господь сотворилъ сатану и назвалъ его братом, дал ему ангелей и отпустил ихъ в западную сторону». То есть, мы может и были когда-нибудь вместе, «братьями», но разрыв произошел сразу, с момента сотворения мира. Для нас этот разрыв и географический и метафизический , в поучительном слове Кирилла Туровского читаем: «И потом сведет ею (душу умершего) в пропасть, идеже затворены суть души грешных от века, показаеть ей места, идеже им мучитися, понеже мука далече мира есть на западе». По сказанию Иосифа Волоцкого о ереси жидовствующих, новгородский архиепископ Геннадий приказал посадить уличенных еретиков на коней лицом к лошадиным хвостам – «яко да зрят на запад в уготованный им огнь». В послании другого новгородского архиепископа Василия сказано, что рай был насажден на востоке, «а муки и ныне суть на западе».
Поразительно, как, вслед за Пушкиным, все русские мыслители однозначно принимали какую-то физиологическую несовместимость Европы и России. Гоголь пишет из Европы: «Как показались мне гадки немцы со своей мелкой честностью и эгоизмом… Мысль, которую я носил в уме о чудной фантастической Германии исчезла, когда я увидел Германию в самом деле»; «На немцев я гляжу, как на необходимых насекомых во всякой русской избе». Из писем Достоевского из европейского путешествия: «Если бы вы знали, какое кровное отвращение, до ненависти, возбудила во мне к себе Европа за эти четыре года. Господи, какие у нас предраcсудки насчет Европы...»; «Мы знаем теперь, что не можем быть европейцами...». Позже уже в России он добавит: «Будущее Европы принадлежит России». Бакунин: «Чему учить мы можем народ, если оставить в стороне естественные и математические науки, то последним словом всей нашей премудрости является полное отрицание Запада».
Когда Л. Гумилев говорит, что русский суперэтнос никогда не принадлежал европейскому суперэтносу, по сути он конечно прав, но по форме звучит как-то абстрактно. К тому же глагол «принадлежал» не совсем уместен. Оттого и возникли два суперэтноса, мягко говоря, «некомплиментарных», что раз¬дел произошел сразу и навсегда, одни выбрали «иметь», другие «быть», это два основных и ортогональных друг другу инстинкта. Русь и Европа — это два разных мира, два разных космоса, живущих в разных измерениях. Даже противоположность не так страшна, все-таки плюс и минус можно сложить или умножить, но ортогональность всегда дает только ноль. Математически точно выразился Киплинг: «Восток и Запад два полюса и они никогда не сойдутся вместе».
Это невероятно, замечательно, парадоксально, что Россия за 300 лет Романовской династии уже казалось на все 99% стала, наконец, «принадлежать» Западу, построена новая, нерусская с нерусским именем столица на максимально приближенным к Западу и Атлантике месте, власть говорит на хорошем французском или немецком, но на плохом русском, сплошь иностранные фамилии, сплошь протестантские и католические заведения, границы открыты, мы стали почти «своими» в Париже и Берлине, наконец «мы» в «индоевропейском суперэтносе», и вдруг в историческое одночасье, откуда ни возьмись какие-то «большевики» все снова обнуляют. Нет ни Романовых, ни «блистательного Петербурга», ни «ваших благородий», вообще никого нет. Но есть «Великая Отечественная» и «священная» война с Западом, есть «железный занавес», есть снова два полюса и все то же великое противостояние.
В новейшее время мы снова видим потуги новейшей элиты притянуть себя за уши к Западу, и это лишь очередной раз доказывает, что ее, «элиту», этих вождей, рудиментов-кшатриев, история ничему не учит. Но какой замечательный урок она снова преподносит нам сейчас, когда, кажется, мы опять возвращаемся в индоевропейское лоно, уже по уши в дерьме ее масскультуры, зато на «мерседесах», и потому выкачиваем свои нефть и газ, чтобы уютно было Европе, уже Лондон и Париж опять стали совсем родные, и европейские дяди всерьез рассуждают о позволении «безвизового» въезда в вожделенную Европу! Но вдруг опять появляются откуда не ждали, но уже не большевики в столице империи, а хохлы с американцами в «матери городов русских» и устраивают бузу на пустом месте, в результате нам возвращают русский Крым и Запад уже своими руками готовит для нас «железный занавес». Действительно, «корни всего сущего находятся на небе», воистину боги хранят нас от погибели, хранят от Запада.
Мы никогда не были европейцами, и становиться ли ими на «Закате Европы», где уже нет ни Традиции, ни Расы, и даже пола, и остался лишь последний источник жизни, жажда «Потребляй!»?
Как точно еще полтора века назад говорит Н. Михайловский: «Европа до утомления и переутомления гоняется за наслаждением и богатством», он же повторяет Гоголя: «В Европе все больше идет скука…». Вспомним снова Достоевского: «В Англии то же что и везде в Европе, страстная жажда жить и потеря высшего смысла жизни». И Толстого: «Мы, pyccкиe не имеем никаких оснований предполагать, — ни того, что мы должны необходимо подлежать тому же закону цивилизации, которому подлежат европейские народы, ни того, что движение цивилизации вперед есть благо. …Нам, русским, нет необходимости повторять европейскую цивилизацию».
У В. Розанова есть точные слова: «Европа есть континент упавшей души и опавших крыльев». Действительно, хороший дом, хорошая машина, хороший медполис, что еще нужно чтобы встретить старость, «Закат Европы»? Но это констатация падения, но Розанов в другом месте, может сам не осознавая, дает и причину: «Европа есть континент испорченной крови».