Тьма сгущалась над Террой. Демиургам, не обладавшим особым зрением, не было этого видно, но они могли чувствовать, и даже самые храбрые из них ощущали порой, как страх оплетает сердце холодными щупальцами. Нечасто теперь можно было встретить кого-нибудь вне домашних стен после наступления темноты, и даже в солнечный день покидать относительно безопасное место не хотелось. По ночам бесшумно гасли факелы, словно деготь обволакивал огонь, поедая его. Ступая по ночной траве, не чувствовали росы босые ноги, но будто шли по плотному туману, неохотно отпускавшему ступню. Все чаще пряталась за облаками луна, и облака казались темными и страшными. Никогда не жгли демиурги такого количества костров, как в эти ночи. И никогда Белая Башня не сияла так ярко, как в этой тьме, оставаясь последним оплотом, последним маяком, последним знаком того, что тьма еще не окончательно пришла в этот мир, что есть еще места, ей неподвластные. Слабым, мерцающим казалось ее сияние с Черной Башни, но Бессмертный успокаивал себя тем, что находится слишком далеко, предпочитая не помнить, что в другие ночи свет Белой Башни доходил до него, освещал его лицо, и от света этого можно было различить каждый листик на ветках раскинувшегося под его ногами леса. Даждьбог проводил ночи на смотровой площадке Башни, отгоняя тьму мечом, закаленным в пламени одного из островных вулканов, но с каждым днем отходил все глубже и глубже в замок. В эту ночь он стоял у самых дверей, и тьма простиралась перед ним, и не было ветра, что освежил бы его лицо, и свет от огненного меча не проникал сквозь эту тьму. И тьма говорила с ним глубоким, грохочущим голосом. Даждьбог отступал.
В это же самое время воевал с тьмой Сет, кусая ее крокодильими зубами, но не чувствуя ее на языке. Воды вечной реки казались плотными и горячими, он упирался ногами в ил, скользил, но неумолимо двигался назад. Он уже не чувствовал плеча Осириса, стоявшего рядом с ним, только всепоглощающая ярость удерживала его на ногах и заставляла грызть и рвать. Тьма говорила и с ним тоже, и Сету казалось, что он уже слышал этот голос, но припомнить, где именно, не удавалось. Вгрызаясь во тьму, Сет думал о том, что сейчас пригодился бы Анубис, помнящий абсолютно все звуки и запахи, которые ему довелось услышать в своей жизни. Но Анубиса не было, и ярость от этого придавала ему сил. Осирис тяжело вздохнул неподалеку, послышался всплеск от его падения в воду, и Сет рванулся вперед, пытаясь нащупать тело брата, и не находя его. Река, тьма – все перемешалось в его сознании, и он не мог понять уже, где стоит, и в чем стоит, и сколько прошло времени. Вдалеке загорелись огни. Он подумал, что это Исида и Нефтида несут факелы, чтобы помочь разогнать тьму. Но чернота вокруг него смеялась, и он понял, что это не так. Сет отступал, не зная, куда, пока не уперся спиной в горячий потрескавшийся камень.
Один воевал с тьмой по-своему. Вороны его не вернулись из полета, или он просто перестал видеть их, но судьба их волновала его меньше всего. Локи швырнул во тьму огненный шар, и тьма поглотила его. Один отвел копье в сторону, готовясь ударить.
- Ты знаешь, что я хочу сказать тебе, братец, - сказал рыжий демиург, прижимаясь к побратиму плечом, мокрым от пота.
- Жалеешь, что вывернулся и прибежал сюда? – Один усмехнулся половиной рта, внимательно следя за передвижениями тьмы.
- Да, наверху я был бы в полнейшей безопасности, это точно. Младший с этой штукой управляется получше нас.
Один усмехнулся снова и бросил взгляд на небеса. Еще видно было, как плывет в вышине белоснежное облако, скрывающее от взгляда плавучую крепость с прекрасными садами и озерами. Только вот все ли там так спокойно и просто, как говорит Локи? Не пожрано ли королевство тьмой? И, если да, не лучший ли это стимул покончить со всем поскорее, и увидеть своими глазами? Копье прорезало тьму, не причинив ей особого вреда, но и не исчезнув в ней. Не последовало снисходительного смешка. Значит, он будет колоть и колоть, пока тьма не отступит. Локи сотворил еще несколько огненных шаров лишь для того, чтобы убедиться, что они окружены, и нет ничего вокруг, кроме тьмы. И маленького окошка в небо, через которое все еще видно…
Ветру хорошо было видно бледное лицо младшего принца. Хорошо было видно его дрожащие губы, и слышно было, как он скрипит зубами от страха, обхватывая себя за плечи трясущимися тонкими руками, вмиг растерявшими всю свою силу. Он бросался то в одну, то в другую сторону, натыкался на мягкую, живую, черную преграду, кричал и отскакивал прочь, но кольцо тьмы сжималось, и некуда уже было бежать. Он кричал и звал, но никто не приходил на помощь, потому что тьма – это отсутствие звука, и голоса его не слышал никто за пределами комнаты, в которой резвилась чернота. Ты обещал помочь мне, - напоминала тьма. – Ты обещал найти способ.
- Оставь меня в покое! – Гавриил взобрался на кровать, поджав под себя ноги. – Оставь меня! Уходи прочь! Прочь!
Я разорву этот мир. Пойми, я ничего не имею против, но мне надоело сидеть там и ждать.
- Прошло всего несколько дней!
Я жду миллиарды лет, и твои дни переполняют чашу моего терпения. Я отпустил тебя, и в моей власти забрать тебя назад, чтобы ты мог насладиться гибелью этого мира вместе со мной. В благодарность за то, что ты нашел меня.
Ветру хорошо было видно, как принц пытается скрыться от тьмы, как он отползает от нее все дальше и дальше, пока не упирается, наконец, в изголовье кровати. Упершись, он замер на какое-то мгновение, затем стал подниматься, пока не выпрямился полностью, прижавшись спиной к стене, стоя на цыпочках, вытянув перед собой в ужасе руки. Тьма уже поглотила его ладони, и тянулась теперь к локтям. Принц тонко скулил от ужаса и выглядел настолько жалко и глупо, что ветру почти не было его жаль. Когда от тьмы его стали отделять всего лишь сантиметры вытянутых рук, Гавриил закричал. От его крика разбились бы стекла, если бы тьма не закрыла их собой, но этот крик был ей приятен, она впитывала его. Гавриил кричал, но не было звука, потому что тьма проникла в его рот, и ее отражение видно было в широко раскрытых от ужаса синих глазах, белки которых понемногу начинали чернеть. Я знаю тебя, - говорила тьма, и тело принца билось в судорогах на черной кровати. Я знаю тебя, я – это ты. И, когда казалось, что сердце принца вот-вот остановится, произошло что-то, что никак не входило в планы ни тьмы, ни ветра. Все его тело выгнулось дугой, послышался хруст столь отвратительный, что впору было зажимать уши. И вместо тьмы изо рта принца внезапно хлынуло пламя. Рев этого пламени сравним был с ревом дракона, и ветер заметался по комнате, удивленный и немного испуганный, потому что пламя не просто выжигало тьму, оно заполняло собой комнату, вырывалось из окон, и неминуемо должно было сжечь ветер, если бы нашло его. Но, по счастью, принц ослабел раньше. Рухнул на постель без памяти, изломанный, мокрый от пота, и ветер вылетел в окно, чтобы не встретиться с Михаилом, спешившим на рев, который он, несомненно, слышал.
Тьма отступила повсеместно и внезапно, словно обжегшись. Даждьбог глядел на маленький огненный шар, таявший перед ним, но не от тьмы, а от обычного дуновения ветра, как это случается. Белая Башня вспыхнула, освещая собой лес вокруг, и достигая кончиками своих лучей лица Бессмертного, которого тьма сторонилась. Сет клацнул зубами в последний раз, проводив взглядом тающий огонек, извлек брата из реки и принялся с удовольствием лупить его по щекам, возвращая в сознание. Один коснулся огонька острием копья, и копье поглотило огонь, на мгновение вспыхнув ярким, почти нестерпимым светом.
- Я же говорил, - Локи улыбнулся немного устало. – Младший справляется с этой штукой получше.
- На твоем месте я бы это проверил, - задумчиво проговорил Один. – Если б справлялся, не ждал бы так долго.
- Что будем делать теперь?
- Идем к Черной Башне, - нехотя проговорил Один. – Сегодняшняя ночь ясно показала, что поодиночке эта дрянь сожрет нас всех. К тому же, что бы это ни было, оно не от небожителей. Оно было здесь. И кто-то из наших точно знает, что это такое.
Потянулись длинные процессии к цепи гор, за которыми высилась Черная Башня, касающаяся шпилем небес. Даждьбог вел за собой ирийскую армию, во главе которой стоял недавно выкованный Сварогом воевода. Его звали Мстислав, и вид он имел весьма внушительный, во многом благодаря огромному молоту, который он иногда подкидывал играючи так, словно тот был пушинкой. За Мстиславом тянулись конные, за конными – пешие, за пешими – те, кто не пожелал остаться в городе. Ирий оставался почти пустым, охранять его было некому, и Даждьбог должен был вернуться в белокаменную крепость, чтобы оставаться с теми, кто покинуть город не смог. Но он не был уверен, что сможет их защитить. С другой стороны шествовали воины Асгарда, ничем не отличающиеся от ирийской процессии. Не осталось в городе даже женщин и детей. Жители берегов Нила ничем не уступали ни тем, ни другим. На своих местах остались только представители мелких вассальных семей. Явился даже Кецалькоатль, и привел с собой множество воинов. Но, вопреки всеобщему настроению, этот демиург был весел и бодр, о чем недвусмысленно намекали перья в его волосах, имевшие на этот раз белоснежный цвет. Ворота кащеевого замка были широко открыты, и все армии Терры встретились перед ними почти одновременно. Не было суеты, не было склок и насмешек. Молча вошли они в сад, задумчиво глядя на белоснежные цветы, высаженные по периметру Башни. Возможно, именно они отогнали тьму в эту ночь. Бессмертный встретил их на ступенях лестницы, выложенной из черного мрамора. Жестом радушного хозяина пригласил демиургов внутрь, объяснил солдатам, где можно разместить себя и лошадей, придирчиво оглядел Мстислава, решая, с кем тому быть. Даждьбог, не чувствовавший себя в безопасности, попросил пригласить Мстислава внутрь. Бессмертный не смог ему отказать. Тяжелым и угнетенным было всеобщее настроение, и решено было отложить совет до следующего дня. Надо было отдохнуть с дороги, да и Бессмертный недвусмысленно намекнул, что ждет принца, который должен был принять их ультиматум. О каком ультиматуме можно было говорить после этой ночи? Даждьбог переглянулся с Одином и понял, что его извечный соперник тоже этого не понимает, но другого выхода признавать не желает. Тяжело вздохнув, Пресветлый отправился в отведенные ему покои, и не пожелал говорить с Бессмертным, забывшись тяжелым, горячим сном.
Он проснулся с наступлением темноты от страха. Свечи горели на столе и прикроватных тумбах, вероятно, об этом позаботился Бессмертный. Выглянув в коридор, Пресветлый встретил многих демиургов, последовавших его примеру. Вероятно, ни один из них не мог спокойно спать в темноте, и это можно было понять. Молча проследовали они в общий зал, где уже восседал во главе стола сумрачный Бессмертный, на котором по случаю Большого Совета были доспехи из неизвестного металла, черного, как сама тьма, что, конечно же, не добавило веселья. Только Локи пошутил относительно этого, назвав Кащея виновником всеобщих страхов, но голос его затерялся во всеобщем молчании, и рыжий демиург сел, понурившись, на свое место. Они ждали молча, и с каждым часом молчание становилось все тяжелее и тяжелее. Наконец, что-то вспыхнуло за окнами. «Лунная дорога открылась», - подумал Даждьбог, и посветлевшие лица демиургов подтвердили его догадку. Послышались легкие шаги на мраморной лестнице, и каждый повернулся, чтобы увидеть принца первым, но вместо него в зал вошел кто-то другой. И демиурги, не сговариваясь, встали, чтобы поприветствовать видение, явившееся им. Только Бессмертный остался сидеть, и только он не повернулся, но на лице его Даждьбог с удивлением увидел страх и какое-то странное страдание, несогласующееся с происходящим. Видение остановилось за его спиной и поклонилось. Когда оно выпрямило спину, по рядам демиургов прокатился легкий вздох.
- Яхве, наконец, задумался о продолжении рода? – Локи окинул принцессу внимательным взглядом, но откровенно хамить не пожелал. – Где он все это время прятал столь прелестное создание?
- Будет тебе, - Один страшно зыркнул на побратима.
- Не значит ли ваше появление, сударыня, что отец ваш, - Даждьбог оперся ладонями о стол, накрытый тяжелой алой скатертью, - Решил заключить мир с нами, послав вас представителю одной из семей?
- Мой отец не имеет отношения к моему появлению здесь, - голос принцессы оказался приятным и мягким, вызывав улыбки на лицах присутствующих. – Я здесь лишь для того, чтобы услышать вас и передать ваши слова отцу. И для того, чтобы говорить от его имени, поскольку я – его голос, и я – его глаза.
Бессмертный медленно обернулся и замер. Видно было, как сжимаются и разжимаются его пальцы, и слышно было в наступившей тишине, как бьется его сердце. Он и так был невысокого роста, но сидя на стуле, пусть и высоком, и с высокой спинкой, казался еще меньше, и даже доспехи не придавали ему роста. Принцесса высилась над ним мраморным изваянием, сияющим в полумраке зала. Пышные волосы ее волнами спадали на грудь, делая и без того бледное лицо почти белым. Казалось, словно сияет сама ее кожа. Большие синие глаза с пушистыми черными ресницами казались болезненно воспаленными, но от этого их блеск лишь сильнее будоражил воображение. Талия ее была так тонка, что многие задумались, смогли бы они обхватить ее одной рукой, и на этих мыслях остановились, позволяя улыбкам блуждать по губам. Принцесса была облачена в узкое синее платье со шлейфом, имеющее глубокий вырез на груди и спине, и перехваченное в талии широким поясом с драгоценными камнями. Ноги ее оказались босыми. Чувственные алые губы дрогнули и приоткрылись, но Бессмертный поднял руку ладонью вверх, запрещая ей говорить.
- Зачем ты здесь в таком виде? – спросил он, и голос его был хриплым и глухим. – Чего ты добиваешься, являясь нам в приятной глазу форме, и делая вид, что похожа на нас? Одним этим ты доказываешь, что не похожа, что никогда похожа не будешь. Чего ты ждешь? Что мы отменим свое решение, сраженные твоей красотой? Этого не будет. Знание, которым ты обладаешь, ничего не изменит. Все, собравшиеся здесь, пришли просить у меня защиты, и я не имею права им отказать.
- Ты переменил свое решение относительно меня, - грустно проговорила принцесса. – Только лишь потому, что теперь я в платье вместо доспехов?
- Ты испробовала все возможные способы оттянуть неизбежное, в этом твоя заслуга, и я преклоняюсь перед твоим желанием остановить бессмысленное кровопролитие. Но, находясь здесь сейчас, ты ничего не изменишь. Если только не останешься здесь, со мной.
Локи присвистнул, но остался одинок в своем порыве. Даждьбог медленно опустился на свое место и закрыл лицо руками. Он не хотел опускаться до заложника, да еще такого беззащитного. Помнится, в прошлый раз это окончилось бедой. Остальные, кажется, мнения его не разделяли. Во всяком случае, никаких возражений, кроме свиста Локи, слышно не было.
- Если я останусь здесь, что это даст? – мелодично проговорила принцесса, опускаясь на подлокотник стула Бессмертного. – Не думаешь ли ты, что отец будет рад подобному исходу?
- Он не станет атаковать Черную Башню, пока ты здесь, - Кащей старался не смотреть на принцессу, но выражение его лица тревожило Пресветлого. – Больше мне ничего не нужно. Ты будешь залогом того, что беженцы выживут, пока солдаты будут умирать.
- Твое предложение справедливо, Бессмертный. И, в знак того, что мои намерения не изменились со времен нашего последнего разговора, я остаюсь здесь. Как пленница, или как гостья – решать тебе.
Кащей взглянул на принцессу впервые за все это время, и смотрел долго, пытаясь найти на ее лице свидетельство лжи или хотя бы притворства. Смотрел и не находил. Принцесса улыбалась, но глаза ее оставались грустными. И только. Разве можно винить ее в этом? Бессмертный взял ее руку и осторожно коснулся губами кончиков ее пальцев.
- Надо же было из всех выбрать этого тощего бирюка, - буркнул Локи. – В Асгарде тебе бы больше понравилось.
- Я была там, - принцесса нежно улыбнулась и неожиданно подмигнула рыжему демиургу. – Но в конце все равно оказалась здесь.
Локи надолго задумался, а, догадавшись, не стал ничего говорить. Только переглянулся с Одином. Но и тот, казалось, был удовлетворен исходом беседы. Даждьбог глядел на Бессмертного и принцессу поверх сцепленных в замок рук. Во всем этом он видел огромный риск. Не зная, что происходит в королевстве, нельзя было идти на подобное. Братья принцессы ни за что не остановятся, пока не сровняют Черную Башню с землей. И для них это будет прекрасным поводом не щадить никого. С другой стороны, нельзя не признать правоту Кащея. Возможно, они не войдут в Башню, опасаясь навредить принцессе. Но станут ли они от этого менее яростны в боях? Вряд ли.
- Утро вечера мудренее, - заключил Бессмертный, поднимаясь и предлагая принцессе руку. – Ваши комнаты вам известны. Я провожу принцессу в ее покои. Отдыхайте и набирайтесь сил. Завтра утром мы решим, что будем делать дальше. Что-то за ночь должно проясниться.
- Например, то, насколько кардинально ты отличаешься от нас, и насколько небожители материальны, - не удержался Локи.
Впрочем, и на этот раз его выпад остался без ответа, да он его и не ждал.
Едва закрылась за ними тяжелая дубовая дверь, принцесса опустилась на пуховую перину и приложила ладонь ко лбу.
- Я все равно пришла бы, даже если бы не было совета, - сказала она. – И пришла бы именно в таком виде, потому что мне стыдно носить другой. Этой ночью я поступила как трусиха, как… как… Я ужасно поступила.
- Мне тяжело разговаривать с тобой так, - буркнул Кащей, снимая тяжелый нагрудник и отбрасывая его в сторону. – Я привык… к другому.
- Потерпи меня, пожалуйста, хотя бы пару дней, - взмолилась Бриэль. – Я правда не могу быть другой сейчас. Мне так страшно, что я… Можешь ты остаться со мной сегодня?
- Это мои покои, если ты не обратила на это внимания, - Бессмертный сбросил оставшиеся части доспехов и размял затекшие конечности. – Я подумал, что было бы глупо оставлять тебя одну, учитывая собравшийся контингент.
- Завтра начнется война, - неожиданно прошептала принцесса, словно не могла больше владеть собственным голосом. – Завтра… Завтра начнется смерть. Тьма приходила ко мне тоже. Она была во мне. Внутри… Мне было так страшно, Барт!
- Тихо, - Бессмертный обнял принцессу за плечи, опускаясь на постель рядом с ней. – Тихо, не кричи так. Будет плохо, если кто-нибудь услышит.
Бриэль плакала, уткнувшись носом в грудь Кащея, и он слушал ее сбивчивый рассказ. И с каждым ее словом лицо его становилось все темнее и темнее, и широкие брови сходились на переносице, превращая и без того грубое лицо в ужасную маску. Он гладил ее по вздрагивающей спине, пока она не заснула, прижавшись к нему. И немного после этого. Затем уложил на постель, заботливо укрыв одеялом, и долго смотрел на ее все еще влажное от слез лицо. И на шкатулку, в форме яйца, в которой его жена когда-то хранила свои женские штучки, а осталась лишь одна-единственная игла, которой, наверное, можно было сшить все, что угодно. Даже ткань мироздания. Даже трещину в пространстве и времени. Наверное. Во всяком случае, ему представился шанс попробовать, и кто он такой, чтобы его упускать?