Солдаты регулярной армии говорили, что сначала Яхве создал Светоносного, а после, устав от его безупречности – Самаила. Они плохо знали членов королевской семьи. У тех, кто знал их хорошо, язык не повернулся бы назвать Люцифера безупречным. Впрочем, в отношении Самаила они были солидарны с мнением солдат. Но любили его. Его нельзя было не любить.
У Самаила были золотые волосы и небесно-голубые глаза. Улыбчивый рот, красивые ровные зубы, бархатистый смех. Самаил любил смеяться, и многие пали жертвой его веселого и легкого нрава. Мастерство иллюзий он освоил в совершенстве еще будучи малышом, неспособным передвигаться прямо, и с тех пор не уставал пользоваться им не только на благо королевства, но и на благо самого себя. Самаил любил смотреть, как медленно поднимается над Террой солнце, энергия которого дала ему жизнь. Волосы его в этот момент отливали медью. Волнистые, кокетливо спадающие прядью на лоб - расплавленный металл, тончайшие шелковые нити. Он обладал мягким овалом лица с пухлыми щеками, на которых проступали трогательные ямочки, стоило ему улыбнуться, и невозможно было заподозрить его в коварстве до тех пор, пока в глазах его не начинали плясать опасные искорки. Братьев своих Самаил любил крепкой и нежной любовью. Отца старался уважать, но любви к нему не испытывал, как ни старался. Яхве дал ему жизнь, но в этом до сих пор была единственная его заслуга. Ошибок же набиралось достаточно. Самаил не был критичным или циничным, он старался лишь быть объективным, досадуя, что ни один из его братьев на это до сих пор не сподобился. Никому своего общества не навязывал, часто и надолго оставался один, и после недель такого вынужденного одиночества небесно-голубые глаза его меняли цвет, становясь холодными, серыми, в цвет дождливого неба.
Покои его представляли образец самого творческого беспорядка во всем мироздании, но при этом Самаил умудрялся выглядеть опрятно всегда. Подолгу оглядывал он свой гардероб критическим взглядом, после чего тратил многие часы на то, чтобы привести одежду в надлежащий вид. Одевшись, занимался своими волосами, которые любил распушить так, чтобы они вихрились в свободном беспорядке, при этом над прядью, спадавшей на лоб, старался особо. Примерял перед зеркалом десятки улыбок и ужимок, подмигивал своему отражению, поворачивался то одним, то другим боком и выходил лишь полностью удовлетворенным своим внешним видом и настроением, созданным самим собой себе же самому. С ним в королевство приходило солнце, и с его уединением в покоях оно покидало иллюзорный королевский небосвод. Братья любили его за простоту и веселость, солдаты – за скабрезные частушки, сочиненные про каждого из демиургов в отдельности и всех вместе, невидимые – за вежливость и обходительность. Яхве любил его по рассеянности, хотя бы уж за то, что после его шалостей королевство оставалось целым и невредимым. Сам себя Самаил любил за сообразительность. И за это же ненавидел.
Маленький домик в лесу, больше похожий на избушку какой-нибудь ирийской целительницы. Если не знать, что стены его изнутри увешаны картами Терры, ни за что не догадаешься, что именно здесь еженедельно происходят собрания, переставшие быть исключительно братскими. Самаилу это не нравится, но сделать с этим ничего нельзя. Высочайший указ. Кто подписал его, Яхве? Или Гавриил? Самаил не знал точно, но подозревал, что не отец. Не мог отец пойти на такое. Глаз Михаила, склонившегося над столом, не видно. Волосы, освобожденные от обруча, с удовольствием падают на лицо, скрывая его выражение от любопытных глаз собравшихся. Михаила трясет. Самаил видит это лучше всех. Первый невидимый генерал стоит, вытянувшись по струнке, смотрит отсутствующим взглядом в потолок. Лицо его спокойно, и будет таким до тех пор, пока Михаил не позволит ему сесть. Самаил разглядывает его с интересом. Что в нем такого, что его младший брат пожаловал ему столь высокий титул? И дал ли он себе труд задуматься над тем, что Мефодаил навечно останется первым генералом, вне зависимости от того, сколько их будет после его смерти? Он дал ему намного больше, чем титул. Он подарил ему вечность. Высокий, стройный, с узкой талией и длинными пальцами. Это ими он, интересно, вырывал демиургам глаза? Такими-то удобненько, наверное. Глаз, небось, сам в такие руки выскочит. Левая рука пришита на славу, Рафаил не упустил случая протестировать целительные способности озерной воды, извлеченной из естественного места ее пребывания. Оказалось, и вне озера она так же полезна, что чрезвычайно облегчит будущие операции и снизит количество погибших бойцов. Надо же, сколько пользы с одного невидимого оказалось. Самаил не может сдержать усмешки и ловит возмущенный взгляд Люцифера. Этот-то, конечно, не упустит случая проявить себя с внимательной и собранной стороны. А сам полночи под дверью младшего канючил впустить его. Что за лицемерие, откуда в нем только столько самоуверенности взялось после ночного-то? Самаил подмигивает старшему брату, наслаждаясь его побледневшим лицом, словно он только что пощечину схлопотал. Рафаил меланхолично вяжет что-то наподобие шарфа. Впрочем, с тем же успехом это могут быть и носки. Уриил развлекается с маленьким огненным шариком, летающим по комнате, следуя указаниям его пальца. Открывается дверь, и на пороге появляется запыхавшийся младший брат.
- Прошу простить за опоздание, господа, - неожиданно хриплый голос обращает на себя внимание Самаила.
Младший брат выглядит так, словно только что вернулся из битвы. Волосы растрепаны так, как не были растрепаны никогда. Уголок рта темнеет капелькой запекшейся крови. Гавриил кутается в плащ, хотя в королевстве никогда не бывает холодно. Босые ноги выглядят так, словно по ним прошла рота солдат. Михаил не поднимает головы, но его злость ощущается каждым. Самаил едва удерживает себя от едкого комментария по этому поводу. Гавриил осторожно закрывает за собой дверь. Первый невидимый генерал смотрит на него, не поворачивая головы. Самаилу кажется, что он едва сдерживает улыбку. И принц совершенно точно уверен, что подбородок его взлетел еще выше. Эге, это так его младший покоряет невидимое войско? Хочется встать и навечно сделать генерала ветром, но его вина не доказана. Все молчат. Почему все молчат? Почему никто не хочет ничего сказать, если все видят то же, что и он?
- Где ты был? – обманчиво спокойно спрашивает Михаил.
- Тренировался.
Ну да, конечно, это все объясняет. Даже то, как выглядят твои ноги, братишка. Но только не уголок рта. Если ты, конечно, не бил сам себя в лицо. Самаил не раскрывает рта, но пальцы младшего сжимаются и разжимаются, доказывая, что он его слышал. К чести брата, он не покраснел, как бывало всегда, когда его вина раскрывалась. И не побледнел, как бывало всегда, когда он чувствовал приближение наказания. Гавриил бросил на Самаила короткий хлесткий взгляд и прошествовал к своему креслу, гордо подняв подбородок. Ни дать ни взять, от Мефодаила понабрался.
- Я не разрешал тебе садиться.
Гавриил замирает, с удивлением глядя на старшего брата. Михаил, наконец, отрывается от стола. Лицо его выглядит ужасно. Он смотрит на младшего так, словно готов убить его на месте.
- Ты заставишь нас всех смотреть на это? – спрашивает Самаил, забыв, что все остальное думал молча, и теперь его вопрос выглядит как минимум глупо.
- Что именно? – Михаил на секунду теряется, и этого оказывается достаточно, чтобы разрядить атмосферу.
- Ну, как ты будешь его убивать. Я не хочу на это смотреть, - Самаил начинает раскачиваться на своем стуле, натянув на губы глумливую усмешку. – И на то, как ты будешь его пороть, я тоже смотреть не хочу.
- Ну так выйди, - шипит Люцифер со своего места. – И не встревай, когда не просят.
- Как хорошо, что ты подал голос, о луч света, не дающий мне переломать ноги, когда я в ночи иду до сортира, - Самаил переводит взгляд на первенца и прищуривается. – Нам как раз не хватало твоего компетентного мнения. Может быть, ты, как тот из нас, кто не отходит от мелкого ни на секунду, подтвердишь или опровергнешь его утверждение?
- Гавриил говорит правду, - Люцифер поворачивается к Михаилу, и глаз его, к удовольствию Самаила, едва заметно подергивается. – Я лично сопровождал его в зал.
- Таким образом, тебе либо придется обвинить звезду нашего небосклона в сговоре с невидимым, - Самаил смакует фразу, наблюдая за тем, как действуют его слова на всех свидетелей происходящего. – Либо признать, что твой брат никогда не научится играть с палками без вреда для здоровья.
Самаил смеется, но ему не смешно. Совсем не смешно. Люцифер не мог сопровождать его в зал, младший спал, когда первенец покинул пределы цитадели. С этого момента до начала собрания прошло много часов, но в цитадель Люцифер не возвращался. Самаил знал это, потому что был тем, с кем первенец провел все эти часы. Точнее, с его иллюзиями, но суть от этого не меняется. Зачем ему врать? Выгораживать невидимого генерала? Смешно. Люцифер не переносит его, как и все, кроме младшего. Значит, невидимый действительно не при чем. Но он усмехался, пусть и внутри себя, но усмехался. Значит, он знает. Он не при чем, но он знает, что произошло, и гордится этим. Михаил провел утро здесь, Уриил не отходил от него, помогая корректировать направление огня. Рафаил окопался в подвалах, и отправился сюда прямо оттуда. Соответственно, в цитадели вместе с младшим оставались несколько десятков неизвестных солдат, перемещавшихся хаотично и явно с какими-то важными делами. И отец. Самаил чувствует, как сводит скулы. Это он с тобой сделал? Гавриил едва заметно кивает и бросает на брата испуганный взгляд, умоляющий: не говори никому, никому не говори, заткни свой говорливый рот и помалкивай, не смей никому разболтать об этом, не смей!
- Мы начнем уже когда-нибудь? – скучающе тянет Самаил.
Михаил медленно опускается в кресло, не сводя злого взгляда с младшего брата, вынужденного стоять на саднящих ногах. Он все еще уверен в том, что Гавриил наказан справедливо. Он честен и горяч, но порой его слепота поражает Самаила. Ревность ослепляет и заставляет видеть только то, что тебе самому удобнее.
- Можете садиться, - Михаил подбородком указывает невидимому на кресло Гавриила.
Он наверняка считает, что таким образом указывает брату на то, в какое положение он сам себя поставил своим сумасбродным возвышением никому не нужного офицера.
- Прошу прощения, - Мефодаил смотрит на Михаила так, как на главнокомандующего смотреть нельзя. – Я позволю себе отклонить ваше предложение. Я не могу сидеть, когда принц стоит.
Люцифер тут же вскакивает с собственного кресла, наверняка ругая себя последними словами за то, что не додумался до этого первым. За ним встает Уриил, толкая локтем задумавшегося Рафаила. Тот поднимается следом. Самаил, крякнув, поднимается тоже. Михаил обводит братьев тяжелым взглядом.
- Склоки внутри семьи нужны нам меньше всего, - заявляет Гавриил, приближаясь к главнокомандующему и становясь позади него. – Если тебе так хочется, чтобы я стоял, то мое место здесь, за твоей спиной.
Он кладет руки на широкие плечи брата, Михаил мягко пожимает узкую ладонь, и мир в семье восстанавливается. Самаил с облегчением плюхается в кресло. Остальные следуют его примеру. Мефодаил остается стоять, но Самаил видит, как ему хочется сесть в это кресло напротив главнокомандующего. Сесть, закинуть ногу на ногу и взглянуть ему прямо в глаза. О, эту натуру Самаил знает хорошо. Мастер иллюзий всегда разглядит эмоции за масками.
Михаил говорит долго и сухо. Каждому достается задание, выполнимое, но требующее серьезных усилий. Уриил должен окружить королевство стеной огня, через которую никто не смог бы пройти. Рафаил должен увеличить число целительных озер. Люцифер должен взять на себя обучение младшего брата, чтобы уменьшить риск травматизма последнего в бою. Самаилу кажется, что это очень плохая идея. Сам он получает самое ответственное и важное задание. На протяжении месяца он должен творить иллюзии, не покладая рук. Каждый город Терры должен ежедневно подвергаться атаке королевства. Таким образом, ожидая атаки каждый день, они, в конце концов, потеряют бдительность, и не смогут отреагировать должным образом, когда они нападут на самом деле. Михаил в это время увидит их сильные и слабые места. Через месяц регулярная армия будет поделена между братьями, после чего Гавриил должен будет предоставить карту, на которой отметит места, которые должны остаться нетронутыми, чтобы сократить риск открытия новых «окон» в Бездну. Мефодаил не получает никакого задания, потому что Михаил не хочет обращаться к нему напрямую. Его приказ получен через Гавриила. Чтобы младший мог предоставить карту к концу месяца, невидимые должны исследовать Терру вдоль и поперек, под водой и в небесах, везде. И при этом постараться не умереть, потому что демиурги, обозленные постоянными «атаками», будут рады любой возможности поквитаться.
Когда Михаил дает знак, что все могут расходиться по своим делам, Самаил встает первым. Вразвалочку он выходит из дома, потягиваясь и во все горло заявляя, что жизнь кажется ему еще прекраснее после того, как он может отправиться, наконец, восвояси. Завернув за угол дома, он скрывает себя от любого взгляда и останавливается напротив окна, за которым видно часть комнаты, в которой он только что был. Первый невидимый генерал перед уходом отдает Михаилу честь. Его не в чем упрекнуть, визуально он все делает правильно, но Самаил не может относиться к нему хорошо. Впрочем, он ни к кому не может так относиться. Последним выходит Люцифер и заворачивает ровно за тот же угол. Не видя Самаила, он останавливается рядом с ним и не очень умело пригибается, чтобы его черноволосую макушку не было видно из дома. Самаил оглядывается, надеясь, что остальные братья более благоразумны. Так и есть, больше шпионить не захотел никто. Имитируя порыв ветра, Самаил приоткрывает форточку, чтобы слышать, о чем младший говорит с главнокомандующим.
- Это смешно просто! – звонкий голос младшего вырывается из форточки, дрожа от смеха. – Тебе самому-то не стыдно?
Михаил бубнит что-то в ответ, но слов разобрать невозможно. Люцифер осторожно высовывается, стараясь услышать и увидеть побольше. Его руки непроизвольно сжимаются в кулаки, но из-за его спины Самаилу ничего не видно, и остается только гадать, что послужило тому причиной.
- Что ты сказал?
Гавриил выходит на середину комнаты, его хорошо видно, но Люцифер все равно вытягивается чуть ли не в струну. Младший стоит, растерянно крутя брошь на плаще, щеки его пылают как закат над Террой, большие глаза широко раскрыты, пушистые ресницы подрагивают от напряжения.
- Что ты сказал? – повторяет он. – Ты серьезно? Ты серьезно это говоришь?
Михаил, наконец, выходит из-за стола и становится напротив младшего. Он выше него на две головы, и Гавриил запрокидывает голову, чтобы видеть его лицо. Это выглядит почему-то очень трогательно и волнующе, Самаил прикладывает руку к груди, и понимает, что она дрожит. Люцифер дрожит весь. Иллюзионист никогда раньше не видел принцессы. Он слышал рассказы о ней, восхищенные перешептывания солдат и сплетни демиургов, но никогда не видел своими глазами. И вот теперь, наконец, получил возможность. С его точки обзора нельзя было сказать, красива она или нет. Маленькая хрупкая женщина, каких тысячи на Терре, с такими же, как у брата, иссиня-черными волосами, волнами спадающими на спину. С тонкими кистями и красивыми пальцами, с длинной шеей и маленькими ушами. Она стоит вполоборота, видно ее пухлые щеки и мягкий изгиб дрожащих губ. Видно, как умоляюще смотрит она на главнокомандующего, и как срывается с ресниц первая соленая капля. Михаил проводит по ее щеке тыльной стороной ладони, смахивая слезу, и она поворачивает голову, словно не желая прерывать прикосновения.
- Мне не нужны, - говорит Михаил тихо, но его слышно поразительно хорошо. – Не нужны подношения Идзанами, которые она предлагает в качестве залога мира. Не нужны красавицы Асгарда и ворожеи Ирия. Ты не понимаешь?
- Не говори этого, - шепчет Люцифер.
- Почему? Если бы мы могли заключить брачный союз с кем-нибудь из них, Терра была бы нашей без войны. Отец бы принял это, он верит тебе больше всех. Он никогда не позволит мне сделать этого, но ты можешь. Ты можешь остановить войну.
- Я не хочу, - Михаил берет принцессу за руку и подносит ее к губам. – Я не хочу никого из них. Мне нужна ты. Я хочу, чтобы ты всегда стояла за моей спиной. Я хочу сделать так, чтобы тебя никогда не коснулся никто, кроме меня. Чтобы ты никогда не плакала.
- Тогда останови войну! – Бриэль упрямо поджимает губы, и выглядит в этот момент очаровательно. – Останови ее, и я…
- Нет, - Михаил обрывает ее твердо и властно. – Не остановлю. Отец отдал мне приказ. Я не могу и не хочу не подчиниться ему, это подрывает все устои нашего общества, нашей семьи и нашего королевства. Ты хочешь быть королевой?
- Я…
- Ты хочешь?
- Хочу.
- Тогда будь ей уже сейчас. Умей принимать тяжелые решения, а не только поощрять недостойных.
- Меф достоин…
- Ты поэтому отказываешь мне?
- Отказываю в чем?! Я первый раз слышу о твоих чувствах! Все, что я слышала до этого – необоснованные претензии и придирки, и как я должна была понять…
- Все это время ты была моим братом, - Михаил пожимает плечами. – Мудрость отца была сокрыта от меня и от многих других, и я счастлив, что был первым, кто увидел тебя. Я завоюю Терру. И подарю ее тебе. Я обещаю, что не стану убивать тех, кто решит сдаться нам. Твоя дорогая Идзанами не пострадает. Тогда ты станешь моей?
- Я и так… уже…
- Скажи-ка, звезда моя, не желаешь ли ты выпить? – спрашивает Самаил, разворачивая Люцифера лицом к себе аккурат в тот момент, когда Михаил наклоняется к принцессе слишком близко, чтобы просто поддерживать разговор. – Я знаю один замечательный кабак в Асгарде.
- Что ты здесь делаешь? – Люцифер шипит, вырываясь, но хватка Самаила сильна. – Я не желаю пить с тобой, тем более в Асгарде!
- О, тебе стоит взглянуть на тамошних девок, если ты не сделал этого до сих пор. У них поистине потрясающие формы. И, заметь, все они прекрасно владеют топором. Впрочем, об этом тебе, как раз, говорить не следовало… Пойдем, пойдем, звезда моя. Здесь нам делать нечего.
Много позже, напиваясь в компании ничего не подозревающих демиургов, Самаил пришел к выводу, что не было никакой отцовской мудрости. Был отцовский расчет и жестокость. Никак иначе это назвать было нельзя. Все они – всего лишь орудие для достижения его цели. Как только Михаил принесет ему Терру, голова полетит с его плеч. За что? Да хотя бы за то, что он делает сейчас, если принцесса еще не продемонстрировала ему свои новоприобретенные в тренировочном зале навыки. Или за то, что он допустил Мефа в совет. Впрочем, голова последнего полетит еще раньше, в этом Самаил не сомневался. Как только роль братьев будет сыграна, все они будут аннигилированы. Их полезность будет исчерпана. Яхве завоевывал Терру для себя и только для себя, но младшего Самаил жалел больше всех. Его голова не расстанется со всем остальным телом, если только он не наложит на себя руки. Потому что ему придется остаться, чтобы честно исполнять свою роль до самого конца. До конца Яхве. Под конец жизни творца он станет ему отцом, и забудет о том, кем был все это время. Возможно, его личность с течением времени изменится окончательно. Возможно, его брат перестанет существовать очень скоро. Возможно, уже завтра какой-нибудь хитрый процесс, запущенный Яхве еще при его создании, превратит брата в другое существо. И Самаил пил, потому что не хотел, чтобы наступало завтра. Михаил нравился ему, из всех братьев для принцессы он предпочел бы именно его. У Люцифера не было ничего, кроме самомнения, которое он нес, как знамя, с высоко поднятой головой. Его требовалось восхвалять, а это требует изобретательности и усилий. Рафаил не проявлял интереса к созданию собственной семьи, и вряд ли когда-нибудь проявит. Уриил вырос свободолюбивым, и любил только просторы Терры и ее леса, в которых можно было затеряться, скача по деревьям. Сам он любил разнообразие и богинь, готовых на все, если наколдовать себе лицо посимпатичнее. Нет, ради принцессы он не смог бы расстаться с десятками прелестниц и пьяными ночами то тут, то там. Михаил нравился ему, потому что казался созданным для принцессы. Но она не была создана для него. Она была создана для Яхве, только для Яхве, исключительно для него. Утро принесло Самаилу озарение. Он растолкал брата, чтобы сообщить ему свою мысль, и мысль эта нашла в нем отражение, это было видно по тому, как вспыхнули его глаза. Если они не хотят, чтобы Яхве убил их всех, получив Терру, и превратил жизнь младшего в вечные страдания, нужно было убить Яхве раньше. Пусть творец умрет героически, пусть падет на поле боя, защищая кого-нибудь, пусть ему на голову упадет взвод невидимых – не важно. Важно, что он должен умереть раньше, чем полетят их головы.