Нефтида сидела на раскинутом плаще и смотрела на своего сына. Он любил прогуливаться вдоль Нила, любуясь зеленоватой водой и блеском солнца на ней. Такой юный, но уже такой серьезный и спокойный. Нефтида никогда не видела его играющим с кем-нибудь. Прогулки вдоль реки были единственным его досугом. Обнаженный загорелый торс Анубиса лоснился от масла, которым мать намазала его кожу, не обращая внимания на учтивые протесты. Острые шакальи уши ни секунды не оставались в покое, прислушиваясь к каждому звуку. К плеску воды, к жужжанию мух, к шуму ветра в обожженной солнцем траве.
- Мама, - Анубис остановился и повернулся к ней, взглянув внимательными, добрыми желтыми глазами. – Пожалуйста, ответь мне.
Нефтида вздохнула и принялась мять одежду дрожащими пальцами. Она знала, что однажды этот день придет, но надеялась, что Анубису хватит мудрости не спрашивать об этом. Во всяком случае, он спросил ее, а не мужа, и за это следовало быть благодарной.
- Я не хотела, чтобы он убил тебя, - ответила она мягко, но Анубис поморщился от этих слов. – Послушай, я действительно…
- Может быть, сейчас ты действительно так думаешь, - согласился он неохотно. – Но тогда боялась лишь о себе. О чем ты думала, когда… Мне мерзко продолжать. Что ж, я рад был увидеть тебя, но зачем ты все-таки пришла? Спустя столько времени.
- Я хотела увидеть, каким ты стал, - Нефтида поднялась и улыбнулась сыну. – Я вижу, Исида воспитала тебя правильно.
- Возможно, правильнее, чем воспитала бы ты, - Анубис отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Мать вздохнула и медленно побрела прочь, ища в себе раскаяние за содеянное. Однако оно почему-то не находилось. Даже теперь, увидев взрослого сына, почти ставшего мужчиной, она не могла заставить себя жалеть о том, что отказалась от него. Иначе поступить она просто не могла.
Анубис постоял еще немного, раскачиваясь с пятки на носок, и продолжил свою прогулку. От встречи с матерью осталось неприятное послевкусие, которое хотелось сплюнуть как горькую слюну. Он не испытывал к ней ненависти, но детская обида, затаившаяся где-то глубоко внутри него, снова вышла на первый план, и от нее не так-то просто было отмахнуться. Анубис не мог винить ее за связь с Осирисом. Сета он видел лишь однажды, но одной встречи хватило, чтобы шерсть на загривке встала дыбом. Анубис обладал великим даром: обостренным чувством справедливости. Сет справедливым никак не выглядел. Своими шакальими глазами Анубис видел, как бушуют в нем страсти, как обуреваем Сет завистью к брату и жаждой власти. Ему неприятно было находиться рядом с мужем матери, и их встреча закончилась очень быстро. Уходя, Анубис чувствовал, как жжет его ненавидящий взгляд Сета.
Для всех его каждодневные прогулки вдоль Нила оставались всего лишь прихотью, однако он знал, что Сет нервничает, и не мог сдержать улыбки. Чувствительный нос Анубиса чувствовал запах своего отца. В то время как Исида прочесывала окрестности, он исследовал Нил, подозревая, что Сет вполне мог просто сбросить останки в реку, надеясь, что быстрое течение унесет их прежде, чем Исида заподозрит неладное. Анубис наклонился и принюхался. Запах ила и тины не смог перебить родной запах Осириса, и молодой бог смело шагнул в воду, опустившись на четвереньки и почти захлебываясь. Левая рука отца зацепилась за какую-то корягу, и Анубис облегченно вздохнул, вытащив ее из воды и прижав к груди как самое драгоценное сокровище. Исида будет счастлива.
Он вернулся домой к закату, когда продолжать поиски уже не было сил. Исида сидела за столом, устало положив голову на скрещенные руки.
- Матушка, - Анубис положил руку ей на плечо, и женщина вздрогнула, просыпаясь. – Я нашел. Не думаю, что тебе следует это видеть, но… - его уши смущенно прижались к голове, и Исида невольно улыбнулась, любуясь добрым и искренним пасынком. – Но я совсем не умею шить. Я могу отправиться на поиски с рассветом, но не думаю, что смогу найти… в общем… я не нашел только одну часть, и я не знаю, как…
- Вот как, - Исида вскинула брови. – Не печалься, не исключено, что Сет вообще это съел, или сжег. Он ведь злился на него за… за тебя. Ничего удивительного, что ты не нашел, и не думаю, что есть смысл искать. Я люблю его не за это, и ты в нашем доме – живое тому доказательство. Пойдем.
Она встала и прошла в смежное помещение. Анубис двинулся следом, сильно прижимая к груди останки отца, завернутые в плащ. На этом плаще сегодня днем сидела его настоящая мать. Странно было чувствовать, как перемешались эти запахи. Неужели в нем есть что-то от нее? Неужели он тоже способен на такой поступок, на такой нечестный, мерзкий поступок? Анубис помотал головой, отгоняя неприятные мысли. Нет, конечно, он не способен. Дети учатся на ошибках своих родителей. Он никогда никого не бросит. Не бросит Исиду, не бросит Осириса. Не бросит своих детей, если они у него будут. Положив ношу на каменную плиту, Анубис развернул плащ и поддержал Исиду за локоть. Мачеха едва не упала в обморок от вида грубо расчлененного тела. Затем, справившись с минутной слабостью, она взяла нить, иглу, и начала аккуратно сшивать своего мужа. Анубис сидел рядом, наблюдая за тем, как она это делает и восхищаясь силой ее духа. На красивом лице Исиды выступил пот, она искусала губы до крови, но не отступилась от своей затеи, ни разу не остановилась, не присела передохнуть. Руки ее дрожали, она исколола все пальцы, но упрямо продолжала шить, и слезы катились по ее щекам от страха, что это не вернет его мужа, каким бы сильным ни было ее желание, и какими бы волшебными ни были нити.
- Позволь я закончу, матушка, - сказал Анубис, вставая и мягко отводя ее уставшие руки. – Приляг, пожалуйста, я запомнил, как ты это делала.
Исида взглянула на него с благодарностью, что-то по-настоящему родственное возникло между ними, и она подумала, что больше не считает его своим пасынком. Теперь Анубис был ее сыном. Строго говоря, он стал им в тот самый момент, когда она нашла его в зарослях у берега Нила, когда взяла на руки, и их глаза встретились. Он всегда был ее сыном, но только теперь она это поняла.
- Нет, дорогой, - ответила она. – Я должна довести это до конца. Ты уже сделал все, что смог.
Анубис кивнул и снова сел на пол, наблюдая за тем, как быстро и уверенно стали двигаться ее руки. Все, чего бы ему хотелось сейчас, заключалось в одном: он хотел, чтобы отец вернулся. Чтобы семья снова стала семьей. Больше хотеть ему было нечего. К рассвету он заснул, не заметив этого, и снился ему Сет, пожирающий потерянную часть отца. Во сне Анубис думал о том, что лучше бы Сету проглотить его целиком, потому что это все, чего мерзкий бог заслуживал.
Осирис не стал спорить с Сетом, когда тот заявил, что Божественный Совет затянулся, и присутствие на нем он считает верхом глупости. В его словах многие увидели здравый смысл, и многие покинули в тот день Черную Башню. В конце концов, демиурги получили то, что хотели. Кащей вмешался в происходящее, отбил Асгард, заставил армию Небесного Королевства захлебнуться собственной кровью и уползти, поджав хвост. Для демиургов смысл самого Совета состоял именно в этом. Они знали, что Бессмертный не сможет воспротивиться большинству их голосов. Сет и Осирис покинули Совет вместе, как и подобает братьям. Больше Осириса никто не видел. Анубис помнил еще, как Исида умоляла Кащея одолжить ей сокровище, спрятанное в яйце, и как хмурился Бессмертный, не отвечая на ее мольбы. Матушка стояла на коленях перед ним, и только лишь в таком положении он мог посмотреть ей в глаза, не запрокидывая головы. Но он не смотрел. И казался Анубису жалким, маленьким, не достойным слез мачехи. Дождавшись, пока Исида упадет в обморок от истощения, Кащей все-таки внял ее мольбам. Нехотя достал он шкатулку, выполненную в форме яйца. Как величайшую реликвию передал Анубису обычную иголку. И выставил их с матерью вон. Анубис стонал во сне, заново переживая все произошедшее, и по точеной шакальей морде текли обыкновенные соленые слезы.
Осирис сидел на кушетке, растерянно обнимая рыдающую супругу. Исида захлебывалась плачем, ее красивое, тонкое лицо сморщилось, краска, которой она подводила глаза, размазалась по щекам, но такой правитель нильских берегов любил ее еще сильнее. Женщина гладила его по плечам, по обнаженной груди, иссеченной шрамами, избавиться от которых не удастся никогда, трогала лицо, словно во сне, блуждая глазами по комнате.
- Родной мой, жизнь моя, господин мой, - шептала она, покрывая его тело поцелуями, не решаясь поверить, что он жив, что он снова с ней, и держит, улыбаясь, в своих ладонях ее лицо.
- Здесь, любимая, - он целовал ее, и она плакала еще сильнее. – Я здесь.
В тот момент, когда чувствительный нос Анубиса учуял незнакомый запах, Мефодаил стоял всего в нескольких шагах от него. Опустив флягу в воду, он размышлял о том, что все отличие Невидимых заключалось лишь в их способности мимикрировать под окружающую среду, сливаясь с ней и обманывая зрение противника. Однако они куда в большей степени, нежели Люцифер и Михаил, и уж тем более Яхве, хотели есть, пить и спать. Выдержка и выучка делали свое дело, и пока ни один солдат не свалился где-нибудь в тени, требуя кабана повкуснее и вина послаще, однако Мефодаил чувствовал, что недалек тот день, когда он сам поступит подобным образом, и весьма печалился по этому поводу. Первой его мыслью было вернуться и поговорить об этом с Михаилом. Этот сын Яхве, которому было поручено взять под свое командование всю армию, производил впечатление наиболее сообразительного и лояльного к солдатам существа. Яхве считал, что достаточно потрудился над ними, и они должны быть благодарны хотя бы за то, что существуют. Люцифер вообще не интересовался делами войска, предпочитая подавать идеи отцу и всячески «содействовать» в его делах. Однако набрав воды, напившись и хорошенько поразмыслив, Невидимый решил, что делать этого не стоит. Во-первых, вернувшись, он нарушит приказ, что само по себе сделает разговор невозможным. Во-вторых, не стоило лишний раз отвлекать Михаила от важных занятий. В конце концов, это личное дело каждого: как именно служить своему господину. И личное дело Мефодаила - контролировать своих подчиненных и себя самого.
На этом невеселом месте размышлений мокрый нос Анубиса ткнулся в плечо Мефодаила, и тот едва не рухнул в Нил. Следовало поговорить с Михаилом еще и об этом. Невидимость невидимостью, однако запах никто не отменял. Интересно, чем от него пахнет? Офицер присел на корточки и с интересом взглянул на любознательного демиурга снизу. Анубис продолжал принюхиваться, но на шакальей морде отразилась растерянность. Он только что уперся носом в преграду, и вот она исчезла, а запах остался. Он, конечно, знал о демиургах, способных обманывать зрение, но здесь пахло чем-то совершенно другим. Здесь пахло небом, пахло туманом, немного усталостью и чем-то еще, что Анубис никак не мог определить. Он попытался укусить место, откуда исходил запах, но Мефодаил вовремя уклонился от контакта, и зубы демиурга схватили пустоту.
- Дорогой, чем ты занят? – с другой стороны берега приближалась женщина, которую Мефодаил запомнил как мать Анубиса. – Темнеет, возвращайся домой. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
- Хорошо, матушка, - Анубис пристыжено прижал уши. – Прости, что заставил тебя беспокоиться.
Исида ласково обняла демиурга за плечи, накинув на него теплый плащ, и увела с берега, что-то тихо рассказывая, наклоняясь к острым ушам. Мефодаил проводил их взглядом и поймал себя на том, что безотчетно прикасается к собственным плечам, наблюдая за парой. Исида была красивой женщиной. Доброй и нежной, способной на многое ради дорогих ей существ. Это было видно по ее лицу, мягкому, но с оттенком тяжелых испытаний. Кроме того, она была матерью. Пусть и не родной, какое это имело значение? У Мефодаила не было даже отца, и своих подчиненных братьями можно было считать с большой натяжкой. Уходя с берега Нила, он хотел, чтобы Михаил никогда не почувствовал одиночества. В конце концов, этот сын Яхве был единственным, кого хотелось называть братом.
Дажьбог осторожно постучался в массивную дверь кузницы. Никто ему не ответил, из-за закрытой двери слышались удары металла о металл, шипение пара и приглушенные ругательства. Глупо было соваться к Сварогу, когда он творил, но Пресветлый ничего не мог с собой поделать. Макошь настояла на том, чтобы он его навестил, и Дажьбог не видел причины отказывать прекрасной богине. Он постучался увереннее.
- Не заперто, - раздался приглушенный ответ Сварога, и Дажьбог, помедлив, вошел.
- Чем именно ты занят, позволь спросить? – поинтересовался он, останавливаясь недалеко от двери и страдая от невыносимого жара кузницы.
- Я закончил с богатырями, и теперь мастерю воеводу, - ответил Сварог, утирая пот со лба. – А чем занят ты, Пресветлый, в то время как твоему народу как никогда требуется твое наставление?
- Не вижу необходимости, - Дажьбог пожал плечами. – Пока агрессии от них не исходит, все еще может закончиться мирным путем.
- Не будь идиотом, малыш. Будь уверен, тот, кто притащил этого черноволосого ублюдка сюда, занят тем же, чем я. И остается только надеяться, что я успею раньше, и он не застанет нас врасплох.
Дажьбог вздохнул и блаженно улыбнулся нежному ветерку, взявшемуся в этой душной кузнице неизвестно откуда. Не иначе как дверь неплотно закрыта. Мефодаил с сочувствием взглянул на хрупкого бога, вынужденного управлять таким грубым и сильным народом. Как только характера хватает удерживать власть. О том, что их основной армии не хватит для того, чтобы противостоять небесному противнику, жители Ирия догадались, это абсолютно ясно. Однако больше всего удивляло не это, а то, с какой самоотверженностью каждая из божественных рас ввязывалась во внутренние дрязги. В Ирии, например, все было далеко не так гладко, как Дажьбог хотел думать. Кащей сидел в своей Черной Башне на севере, ни во что особо не вмешиваясь, и Сварогу приходилось не только укреплять оборонительные рубежи, но и творить новых воинов, способных удержать ожидавшееся нападение с неба. У жителей Нила был Сет, норовящий добраться до власти чуть ли не каждый день, у асгардцев – Локи, действующий куда более скрытно, но злящий своих соплеменников больше, чем все возможные враги вместе взятые. У олимпийцев были целые группы по интересам, то и дело грызущиеся между собой. В хитросплетениях отношений Кришны и Шивы Мефодаил, к величайшему своему стыду, разобраться не смог, так как вообще не понял, кто есть кто, и точно ли это два разных существа, или все-таки одно, но с раздвоением личности. Ему определенно требовались помощники, и куда больше, чем он предполагал на первый взгляд.
Учтиво попрощавшись со Сварогом и пожелав ему всяческих благ, Дажьбог покинул кузницу, а Мефодаил постоял еще некоторое время в нерешительности, раздумывая, остаться ли ему с кузнецом или последовать за Пресветлым. Приблизительные схемы будущих воинов у него уже были, и Невидимый решил отправиться за хрупким правителем, рассудив, что, раз уж он сумел удержать власть над грубыми варварами, не обладая ярко выраженной силой, есть в нем что-то, что требует внимания. Дажьбог шел спокойно и величественно, то и дело здороваясь с проходящими мимо демиургами и учтиво, но тепло, им улыбаясь. Наконец, он остановился у дома Макоши, постоял на пороге и вошел без стука, что противоречило всем мыслимым этическим нормам. Заинтересованный Мефодаил проник следом, аккуратно прикрыв за собой оставленную открытой дверь.
- Я заждалась тебя, Пресветлый, - Макошь сидела на деревянном стуле, облаченная в легкий сарафан с немыслимым вырезом, почти обнажавшим ее пышную грудь. – Ты навестил нашего деятельного друга?
- Я был в кузнице, - ответил Дажьбог, опускаясь перед богиней на колени и целуя ее ладони. – Он сказал, что закончил с богатырями, и занят воеводой. Я думаю, нам потребуется куда больше солдат, чем мы думали.
- Ты все еще считаешь, что сумеешь договориться с асгардцами? – Макошь нежно провела рукой по светлым волосам бога.
- На мой взгляд, они наиболее близки нам по менталитету. Не думаю, что это будет сложно.
- Остерегайся Локи, - посоветовала богиня. - Все наши беды начались из-за него.
Дажьбог не ответил, потому что его губы прильнули к тонкой шее Макоши, и она сладко вздохнула. Мефодаил поморщился и покинул помещение. Ему никак не удавалось понять, как умудрялись эти странные создания одновременно говорить о войне и стремиться к размножению. Впрочем, все это можно было объяснить довольно просто. Логичное стремление живого существа оставить после себя хоть что-то, чувствуя, что смерть неизбежна. Успокоенный, Мефодаил продолжил путь. Он не любил чего-то не понимать.
К берегам Нила Мефодаил вернулся лишь к ночи следующего дня. Опустился устало на колючую траву, вытянул ноги и блаженно зажмурился. Безделье противоречило его природе, однако в отдыхе он нуждался, и офицер решил заночевать здесь же, под звездами, где так уютно плескалась вода. Устроившись поудобнее, он внезапно почувствовал, как его ладонь упирается во что-то определенно живое, теплое и мурлычущее. Мефодаил попытался отдернуть руку, но цепкие пальцы божества уже вцепились в его кисть, и он вынужден был признать поражение по неосторожности.
- Мур, - сказала Баст гортанным, приятным голосом. – Кошки никогда не бросают своих котяток, знаешь ли.
- Я не котенок, - справедливо заметил офицер, продумывая пути отступлений. – Как тебе удалось меня вычислить?
Баст фыркнула, и глаза ее сверкнули озорством.
- А кто, по-твоему, согревал твою постель все это время, приносил тебе еду и воду, о которой ты не печалился? Ты соткан из ветра, котеночек, но у кошек особенные глаза. Мы видим даже то, чего не видишь ты.
- Почему тогда ты до сих пор ничего не сделала?
- А что, этого мало? – Баст приблизилась, грациозная и сильная, и Мефодаил почувствовал, что хочет позорно сбежать. – Ты не такой, как они, милый. Делаешь то, что тебе сказали, и я принимаю это, пока тебе не скажут нас убить. Ты приходишь к Анубису, он хороший мальчик, и, судя по тому, что он тебе нравится, ты тоже хороший.
- Я никогда не рассматривал свой интерес с этой точки зрения, - признался офицер.
Баст улыбнулась, и ее улыбка была похожа на оскал тигра, готовящегося к прыжку. Но богиня не прыгнула. Всего лишь потянулась, позволив Мефодаилу разглядеть все достоинства ее гибкого тела, сладко зевнула, щелкнув острыми зубками, и устроилась рядом, прижав офицера к себе и утробно мурча.
- А еще тебе очень одиноко, - сказала она. – Ты пока не понимаешь, что это значит, но время возьмет свое. Однажды мы окажемся по разные стороны Нила, но пока ты можешь лежать, а я спою тебе колыбельную. Маленький, брошенный малыш.
Мефодаил смирился со своей участью и закрыл глаза. Баст пела, и голос ее уносил офицера к звездам. Туда, где не было Яхве и Люцифера, где не множилась армия и не строились укрепления. Туда, где резвился космический ветер, создавались и рушились миры. Теплые ладони кошки гладили его по плечу, и Мефодаил сам не заметил, как заснул. Ему ничего не снилось, а, проснувшись утром, никаких признаков Баст он не обнаружил. Если не считать молока, заботливо прикрытого тканью, да свежего хлеба. Наскоро позавтракав, офицер решил, что пришло время возвращаться с докладом. Он слышал шуршание зарослей, когда поднимался с земли, и ему стоило огромных усилий не обернуться. Он не был уверен, что смог бы уйти, если бы это сделал.