Михаил любил море, и море любило его. Эту простую истину он осознал еще в детстве, когда коленки его частенько бывали сбиты до крови в процессе изнурительных тренировок. Переполненный энергией, как любой ребенок, он носился по лесам Терры, не замеченный никем, принимаемый за зверька, скакал с ветки на ветку, карабкался по широким стволам, продирался сквозь переплетенные ветви, раня лицо, вырывался на свободу и замирал на верхушке какой-нибудь сосны, обозревая покоренные просторы. В своих мечтах он уже правил Террой, и вся она уже подчинялась ему, и вся она была его. Редко кто из братьев отправлялся «на покорение» с ним. Люцифер поначалу следовал за ним по пятам, но неизбежно отставал, ругался громко и зло, жаловался отцу на невозможность младшего брата. Яхве снисходительно улыбался в ответ на эти заявления. Собранный и целеустремленный Михаил ему нравился, и в его играх он видел лишь самосовершенствование. Тогда Михаил был еще слишком мал для того, чтобы тренироваться на плацу вместе с солдатами регулярной армии. Лес был единственным доступным ему тренажером. В конце концов, Люцифер заявил, что следить за ним не будет, и что если он расшибется, то в этом будет только его, единственно его, пустоголового, вина. Михаил радостно ускакал в лес, не удостоив брата ни словом, ни жестом. Даже кивка головы Люцифер не дождался, после чего окончательно укрепился в том, что Михаил еще попортит ему спокойные деньки. Кажется, именно в этот день тот, кому суждено было стать главнокомандующим, поднялся, по обыкновению, на самую высокую сосну и задохнулся от восторга. Потому что там, далеко-далеко, на границе его зоркого взора, серебрилось море. Огромное, необъятное, влажное. Михаилу сразу захотелось его потрогать, и он ринулся к нему, подскакивая через шаг, преодолевая огромное расстояние за немыслимо короткое для демиургов время. Остановившись у кромки воды, он осторожно коснулся ее кончиками пальцев босых ног. Море оказалось теплым. Михаил неизвестно почему рассмеялся, скинул с себя одежду и вбежал в него, разбросав вокруг себя брызги и мелких рыбешек. Песок под его ногами всколыхнулся, сделав воду мутной и темной, но от этого почему-то стало только уютнее. Михаил окунулся, с интересом разглядывая подводную живность. Море совсем не щипало глаза, хотя на вкус было соленым. Он играл в нем, резвился, нырял и хлопал по воде руками, ощущая неизбывное, всепоглощающее счастье. И тогда море заговорило с ним, как говорила, наверное, тьма с Гавриилом. Заговорило мягким, бархатным голосом. Море спросило его, кто он такой. Михаил ответил. Без гордости, без напускного самодовольства, как отвечал в таких случаях Люцифер. Он ответил, что он просто мальчишка, пришедший, чтобы поиграть, потому что он устал бегать и истязать свое щуплое тело, потому что солнце так припекает, что хочется спрятаться от него, а ранки по всему телу так ноют, что хочется успокоить боль. И море приняло его, не задавая больше вопросов. Приласкало, убаюкало, понесло по волнам. В тот день Михаил очнулся далеко от земли, и взмыл в небо, как был, обнаженный и полностью исцеленный от ран и меланхолии. Никто не спрашивал его, где он был, и почему явился в таком виде. Яхве был слишком занят, Люцифер едва удостоил его взглядом, все еще обижаясь на то, что брат не попрощался с ним перед уходом. Заинтересовался лишь маленький Гавриил. Он ощупывал его все еще влажное тело, пробовал быстро высыхающую соленую воду на вкус и морщился с лукавой улыбкой, делавшей его детское пухлое лицо похожим на изюм. В тот день Михаил уснул совершенно умиротворенным.
Теперь он стоял у воды с совершенно другими чувствами. Не было больше детской беззаботности, не было больше леса и сосен. Была победа при Асгарде, обернувшаяся сокрушительным поражением. Было неясное томление в груди, неудовлетворенность собой и своими поступками. Он пришел, чтобы посоветоваться с морем, но море не отвечало ему. Темная вода хранила неприступное молчание. Михаилу подумалось, что море злится на него за то, что он делает, и главнокомандующий опустился на колени, каясь, как ребенок, застигнутый отцом за кражей апельсинов. Никогда и ничего он не скрывал от этой воды, от этого песка, от этого неба. Никогда и ничего не утаивал, не выдумывал лжи, которая могла бы оправдать его действия. Он понимал, что, приходя в Асгард, он каким-то образом объявляет войну и морю, которое любил так нежно и пылко. От молчания воды становилось совсем тяжело, и казалось, что он больше не сможет поднять головы, склоненной в отчаянии и печали. И тогда он заплакал, горько и беззвучно. И соленые прикосновения широких ладоней не удивили и не напугали его.
- Я знал, - сказал Михаил глухо. – Я знал, что ты живое.
- Море – это всего лишь вода, - ответил голос, к которому Михаил привык с детства. – Живое то, что живет в нем. Это мой дом. Я принимал тебя, когда ты приходил с чистым сердцем. Но теперь я вижу, что твои помыслы изменились. Я хочу знать, почему. Посмотри на меня, тот, кто зовет себя подобным богу. Посмотри и ответь, по какому праву ты делаешь это.
Михаил медленно поднял голову и обомлел. Над ним возвышался демиург колоссальных размеров. Нельзя было с точностью определить, сколько ему лет, потому что демиурги жили не так долго, как небожители, но древним он не казался. Глаза его цвета морской волны требовательно и сурово глядели из-под насупленных белых бровей. Одет демиург был в тогу, украшенную ракушками и жемчужинами, на запястьях блестели широкие золотые браслеты, такие же обнаружились и на ногах. Он был бос и могуч, Михаил казался себе рядом с ним хрупким и почти смертным. Демиург хмурился, и море за его спиной волновалось и пенилось.
- Отец создал меня для войны, - через силу произнес Михаил. – Я не умею ничего иного, но и это, как видно, не очень-то у меня выходит. Твоим братьям был предоставлен шанс. Отец предлагал им жить в новом мире, достаточно было лишь позволить ему поселить здесь новый вид, новую расу, над которой он работает всю свою жизнь. Но они не захотели делить эту землю ни с кем. Они и так убивают друг друга за нее с завидным постоянством, и восприняли нас только лишь как агрессоров, что еще нам было делать? Ты видишь, что мы не умеем воевать, иначе мы давно стерли бы с лица тверди все ваши поселения. Мы терпим поражение за поражением, а в перерывах между битвами твои братья начищают морды друг другу. Я люблю Терру, - Михаил позволил себе взглянуть в глаза демиурга прямо. – Я очень ее люблю, и люблю твой дом, твое море. Я не хочу ничего уничтожать, никто не хочет. Мы просто хотим жить.
- Почему бы вам не жить где-нибудь еще? – справедливо осведомился демиург, так и не выпустивший лица Михаила из своих рук.
- Терра соответствует всем необходимым параметрам для создания новой расы. И нам… Нам очень нравится здесь. Мне очень нравится здесь, я не хочу никакого другого дома, я никогда другого дома не знал. Я был рожден здесь, так же, как и вы. Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь сказать, что мы могли бы жить в королевстве, в то время как вы продолжали бы жить здесь. Но ты лучше меня знаешь своих братьев. Истребив друг друга, последние поднимутся для того, чтобы истребить нас. Война неизбежна. Уверен ли ты в том, что хочешь существовать в таком мире?
- Что ты предлагаешь?
- Предлагаю тебе, - Михаил осторожно прикоснулся к широкой соленой ладони. – Предлагаю тебе свою руку. Ты давал мне покой и счастье, ты говорил со мной и рассказывал мне разные истории обо всем. Ты был мне братом, и я предлагаю тебе стать им навсегда. Откажись от своей семьи. Они не дадут тебе ничего, кроме постоянных стычек. Даже внутри твоего собственного дома, я помню твои рассказы, идет постоянная грызня. Я принесу мир.
- Уничтожив всех нас?
- Нет! – Михаил резко поднялся на ноги и с удивлением обнаружил, что демиург выше его всего на две головы. – Не всех. Любой может присоединиться к нам, если захочет. Это не значит, что тебе придется воевать со своими. Это всего лишь значит, что ты выберешь другой мир. Другую Терру. Без постоянной грызни. Со мной.
- Я должен подумать.
Демиург отпустил его и слился с водой, быстро и незаметно, снова стал морем. Михаил готов был ждать у воды целую вечность, но он ощущал необходимость оставить демиурга в одиночестве. То, что он ему предложил, действительно требовало тщательного взвешивания. Михаил опасался лишь, что отец разъярится еще больше. Требовалось срочно вернуться в королевство, сделать что-нибудь, чтобы его отвлечь. Поднимаясь в свои покои, главнокомандующий внезапно ощутил уверенность в том, что демиург согласится. От этого губы его разошлись в счастливой улыбке, и Люцифер, проходящий мимо с какими-то бумагами, участливо поинтересовался, не сбрендил ли он от осознания собственной бесполезности. Михаил рассмеялся в ответ, от чего старший брат и вовсе прижался к стене, бормоча, что окружен одними лишь психами, неизвестно еще, заразными или нет.
В своих покоях главнокомандующий позволил себе скинуть надоевший плащ, отороченный мехом, и, чуть поразмыслив, отправить вслед за ним тяжелые, окованные железом, сапоги. С удовольствием растянувшись на скромной кровати, он не сразу сообразил, что ветер распахнул окно, принеся с собой Мефодаила с докладом. Невидимый распинался перед ним битый час, водя тонким пальцем по настенной карте, оставляя на ней какие-то пометки, но не дождался ни слова одобрения или хотя бы снисходительных кивков.
- При всем уважении, мой генерал, позвольте поинтересоваться состоянием вашего здоровья, - сдержанно проговорил Меф в десятый раз, нависая над Михаилом с кипами бумаг на подпись.
- Все хорошо, офицер, - недовольно ответил главнокомандующий. – Расскажи-ка мне лучше, как дела в небесном королевстве.
- О, - Меф поджал губы, и взгляд его сделался острым как сталь. – Вы изволили прослушать мое сообщение. Желаете, чтобы я повторил?
- Желаем, - благодушно отозвался Михаил, закидывая руки за голову и широко зевая.
- Чтобы не утомлять вас деталями, я сокращу свой рассказ вчетверо.
- О, пожалуйста, офицер, вы так внимательны.
- Благодарю. Итак, старший принц Люцифер будет сопровождать короля, да продлятся его дни, в его экспедиции. Младший принц Гавриил при этом присутствовать отказался. Вероятно, на тверди есть что-то… кгхм… что-то, представляющее для него больший интерес, чем исследования вашего батюшки, да прольется на него всяческая благодать.
- И ты, конечно, разузнал, что это? – заинтересовался Михаил, которого сообщение о «чем-то на тверди» неприятно кольнуло.
- Ваша проницательность поражает меня, - кивнул Меф. – Это некая Идзанами, сестра и жена Идзанаги, островная богиня восточной стороны Терры.
- И что же, - голос главнокомандующего сделался глух и неприятен. – Ради нее мой брат остается здесь, отвергая необходимость его глаз в экспедиции Яхве?
- Ради нее, - неожиданно зло выплюнул офицер. – Позвольте заметить, ваш брат взрослеет совершенно иначе, чем вы. Вы позволите мне высказаться?
- Позволяю, - заинтересованно протянул Михаил.
- Младший принц чувствует себя подавленным в вашем обществе.
- Поясни.
- У него пять старших братьев, каждый из которых сильнее него. Вероятно, ему необходимо чувствовать себя… - офицер пошевелил пальцами, подбирая слова. – Необходимо чувствовать себя доминирующим. Над кем-то. Его самолюбие…
- Остановись, - приказал главнокомандующий, садясь на кровати и чувствуя себя разозленным как никогда. – Остановись, пока я не вырвал тебе сердце за то, что ты говоришь. Самолюбие моего брата тебя не касается, как не касается и его желание доминировать, как ты изволил выразиться.
- Ошибаетесь, - неожиданно ответил офицер спокойным, мягким тоном. – Все это касается меня куда в большей степени, чем вас.
И исчез прежде, чем Михаил успел среагировать. Он стоял теперь посреди комнаты, разозленный, взъерошенный, со сжатыми кулаками. Сердце колотилось от ярости так, что казалось, будто вот-вот вырвется из груди. Михаил не понимал, что именно его так разозлило. То, что Меф позволил себе обсуждать с ним поведение Гавриила, то, что Гавриил проводит время с Идзанами или все вместе взятое. Выругавшись, главнокомандующий накинул плащ, обул сапоги и вылетел из покоев, хлопнув дверью так, что подскочил в своей комнате на первом этаже цитадели спокойный и рассудительный Рафаил, мастеривший кораблик из веток.
Не подозревая о настроении брата и о том, что он был осуждаем за свои увлечения, Гавриил лежал, упокоив голову на коленях Идзанами, и жмурился от удовольствия, когда ее тонкие пальцы прикасались к его волосам. Идзанами очень нравились его волосы. Длинные, густые, они влекли ее больше, чем он сам, чем даже его глаза. Она готова была развлекаться с ними весь день, то накручивая на палец, то лаская, как ласкают кошек. В моменты этих ее невинных игр лицо ее делалось особенно мягким и добрым, пухлые губы складывались в нежную улыбку, а орехового цвета глаза становились теплыми и блестящими. В такие моменты он тянулся к ней, запрокинув голову, она наклонялась, и он чувствовал ее горячее дыхание на своем лице. Почти на минуту она замирала над ним, дразня небожителя цветочным запахом своих волос, затем ее губы раскрывались, и он ловил ее поцелуй, а она перебирала его волосы. Ее муж и брат находился в Черной Башне. Большой Совет продолжался. Демиурги никак не могли взять в толк, почему небожители отступили так надолго, почему не перегруппировали войска и не атаковали снова. Кащей молчал, дожидаясь, пока Гавриил придет к нему сам. Гавриил не спешил. Он почему-то чувствовал себя властелином мироздания. Казалось, что само время перестало существовать, и начинало течь только в тот момент, когда он того желал. Возможно, в этом его убедил вид отца, стоявшего перед ним на коленях. Возможно – терпкие поцелуи Идзанами, пробуждавшие в нем незнакомое, тревожное чувство. Однако было кое-что, нарушающее это ощущение, гнетущее принца.
- Черная Башня больше не примет меня после того, что случилось, - пожаловался принц. – Но я не могу допустить этого. Ты же понимаешь, без меня вам всем грозит гибель. Отец не остановится.
- В каждом есть Идзанами и Идзанаги, - туманно ответила женщина. – До сих пор ты использовал только Идзанаги. Попробуй использовать Идзанами.
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - Гавриил взглянул на нее заинтересованно, зажмурился от удовольствия, когда ее ладонь накрыла его лоб.
- Ваши тела отличаются от наших. Вы вольны изменять их, как вам заблагорассудится. Почему бы тебе не стать таким же, как я? Уверена, Черная Башня падет.
Гавриил задумался, позволяя ей перебирать свои волосы дальше. Смысл ее слов раскрылся для него не сразу, но, как только это произошло, он улыбнулся и молча кивнул. Действительно, Идзанами оказалась удивительной женщиной. Порой он поражался тому, сколько мудрости сокрыто в ней.
Ярость Михаила испарилась, как только он покинул цитадель. Оказавшись во дворе, он остановился, чтобы отдышаться и успокоиться. Что он мог изменить? Если его брату нравилось общество богини, и от этого не было никакого вреда, что он мог противопоставить его желанию? Отец молчал, приняв отказ сына следовать за ним в глубины мироздания. Следовательно, он признал причину стоящей. К тому же, Гавриил и раньше пропадал на тверди, и раньше сходился с демиургами. До сих пор из этого не вышло ничего ужасного. Он уже собирался вернуться в свои покои, чтобы дать отдых разгоряченному телу и духу, но что-то привлекло его внимание на дорожке, уходящей к озерам. По ней, смущенно опустив голову, плыло нечто. Длинные черные волосы были аккуратно уложены в пучок, из которого торчали две тонкие золотые палочки с длинной цепью украшений, звенящих при ходьбе. Бледная шея открыта, и видно, как вьются маленькие нежные волоски у позвонка. Одето нечто было в странную одежду с длинными и широкими рукавами, из которых при взмахе руки выглядывала тонкая кисть и пальцы с длинными черными ногтями. На ногах у странного существа были деревянные сандалии на высокой подошве, неудобные настолько, что существу приходилось идти маленькими семенящими шажками, что выглядело почему-то очень соблазнительно. Широкий шелковый пояс обнимал тонкую талию и скрывал небольшой кинжал. На бедре существа болтались спаренные ножны для клинков-близнецов. Существо обернулось, почувствовав его взгляд. Остановившись, оно медленно повернуло голову, дав разглядеть маленькое ушко, нос и длинные полуопущенные ресницы. Затем оно повернулось всем телом и медленно подняло голову, одновременно открывая глаза. Михаил почувствовал, как перехватило дыхание, и вытянулся по струнке, встретившись взглядом с глубокими синими глазами. Лицо, выбеленное каким-то специальным средством, казалось по-детски округлым и беззащитным. Алые губы приоткрылись в улыбке, между них сверкнули жемчужные зубы.
- Ну как? – осведомилось существо знакомым, родным голосом. – Работает?
- Гавриил?! – Михаил выглядел совершенно потерянным. – Я не узнал тебя…
- Бриэль, - поправило существо, и главнокомандующий отметил, что голос будто стал несколько выше и тоньше, и в плечах брат как-то сузился, и в росте потерял. – Не связанные плотью могут сами решать, кем им быть: Идзанаги или Идзанами. С кем из них ты хочешь познакомиться первым?
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - признался Михаил.
Бриэль мягко улыбнулась, извиняя глупость собеседника, грациозно обхватила пальчиками рукоять одного из мечей, и его острие оказалось у горла архистратига прежде, чем он успел моргнуть.
- Идзанами, - сказала принцесса. – Юная, тонкая, вечная, прекрасная и смертоносная. Второй – Идзанаги, ее брат и супруг. Он не встревает попусту, и я не стану знакомить вас сегодня.
- Прошу меня извинить, дорогой младший брат, - Михаил несколько успокоился и смог взять себя в руки, поборов первичное замешательство. – Твои игры в данном случае переходят всякие границы. Мы на войне, не стоит тебе ходить в таком виде, ты привлекаешь слишком много внимания.
- И что с того? – Бриэль внезапно разозлилась, и рука с мечом дрогнула, оставив на шее брата тонкую кровавую полосу. – Если прекрасный цветок расцветает, почему бы не остановиться и не взглянуть на него? Почему бы не прикоснуться к его лепесткам, не дать ему влаги, которая так необходима ему, чтобы расти дальше? Все цветы привлекают внимание, весь мой сад привлекает внимание, так почему же нельзя мне?! Для чего я была создана, вечно томиться в четырех стенах, и быть утешением папочки, который теперь проводит со мной времени не больше, чем с тобой? А к тебе он вообще не заходит!
Михаил смешался от такого напора и горькой обиды, звучащей в словах принцессы. Ему сложно было воспринимать своенравного, но веселого и доброго брата как что-то новое, и он не мог понять, как ему вообще пришло в голову такое с собой сотворить. Пути Яхве невозможно предугадать, и невозможно сказать точно, планировал он это или нет. Однако глядя на Бриэль сейчас, Михаил чувствовал, как к горлу подступает комок слов, которые говорить не стоит. Ни сейчас, ни когда-либо после. От цветочного аромата кружилась голова, рука принцессы дрожала все сильнее, как и упрямо сжатые губы, и архистратиг позволил себе мягко обхватить ладонью кисть Бриэль и опустить ее руку, осторожно забрав меч.
- Хорошая работа, - похвалил он клинок. – Идеально сбалансированный, гравировка достойна самых высших похвал. Это подарок?
- Да, - принцесса несколько успокоилась и убрала меч в ножны. – Боги с островов подарили мне в знак примирения. Они заверили, что не станут воевать.
- Те, кто утверждает, будто не станут защищать свой дом, лгут, ваше высочество, - Михаил взял принцессу за подбородок, заставляя взглянуть на него. – Они подарили тебе эти мечи в знак того, что не станут воевать лично с тобой. По этому оружию они узнают тебя и не тронут, однако они не пощадят никого из нашей семьи. То, что им понравился ты, вовсе не означает, что они готовы сдаться. Они будут готовы принять тебя в свою семью, если уничтожат твою собственную. И этим ты гордишься? Ты уже принял их условия, как я погляжу. Носишь их одежду, следуешь их обычаям. Тебе будет легко ужиться в новом мире после нашей неудачи.
- Зачем ты так говоришь?! – Бриэль отшатнулась, но Михаил перехватил ее кисть и притянул к себе.
- Потому что ты не слушаешь никого, кто пытается сказать то же самое иначе, - продолжил он. – Мы все должны быть единым организмом, единым разумом, единым существом. Если хотя бы один из нас даст слабину, мы не выстоим, а ты не хочешь этого понять. Ты должен быть нашей надеждой, нашим знаменем, а ты растрачиваешь себя попусту, раздариваешь себя тем, кто с удовольствием перережет твою красивую шею и приготовит из тебя праздничный обед!
- Но они были такими вежливыми…
- Они все будут вежливыми, потому что надеются с твоей помощью проникнуть в наш дом, выведать наши планы и ударить с неожиданной стороны. Держу пари, ты рассказываешь им, как жестоки к тебе братья, а они тебя жалеют, и конечно совсем не так строги. Они гуляют с тобой, они играют с тобой, они любят тебя, этого не отнять. Но отдельно от твоей семьи. Только тебя, и никого больше. Ты хочешь такого финала? Хочешь остаться в одиночестве среди тех, кого так превозносишь? Они твоя семья?
Бриэль, наконец, сумела вырваться, и смотрела на брата широко раскрытыми, полными ужаса и непонимания глазами. Волосы растрепались, одна из золотых палочек выпала и валялась, сломанная, в пыли. Тугие волнистые пряди струились по плечам, закрывали лицо, но Бриэль не пыталась их убрать. Пояс развязался, и правый рукав одеяния сполз, обнажив узкое покатое плечо. Обе сандалии соскочили с маленьких ножек, когда она отступала назад, и можно было видеть белые носочки, безнадежно испорченные пылью и камнями.
- За что вы так со мной? – тихо спросила Бриэль. – Я допустила вас до самого страшного своего секрета, а вы… Вы что же, совсем-совсем не любите меня?
Михаил отметил, что принцесса обращается к нему на «вы», чего не случалось раньше никогда и ни с кем, и это неприятно его удивило. Как удивила и простота и честность открытого вопроса, удивила и ранила, потому что Бриэль не могла знать, о чем спрашивает. Не могла, не должна была, ее вообще никогда не должно было существовать. Архистратиг мысленно проклял островных богов с их нравоучениями и половым вопросом. Вот и как теперь прикажете с ней объясняться? Гавриил рассмеялся бы и пошел дальше изучать бабочек, а Бриэль стояла, дрожа, и мир ее рушился. И Михаил не знал, как себя вести, и потому сказал первое, что пришло в голову, чтобы хоть как-то ее успокоить.
- Люблю, - и удивился, как легко это произнеслось, и как правильно вдруг стало на душе, как исчезли все сомнения и неприятные душевные метания. – Люблю. Всегда любил.
- Что ж, - Бриэль выпрямилась, и взгляд ее преисполнился достоинством. – Мне очень жаль вас, уважаемый старший брат.
И ушла, подхватив подол одеяния и мелко переступая ногами в белых носочках. Михаил проводил ее долгим взглядом и отправился быстрым шагом в покои Люцифера. Ему срочно требовался совет, и первенец представлялся ему единственным, кто мог бы его дать.