Смотреть на огонь, охвативший Асгард, было страшно даже с Черной Башни. Запах огня и смерти принес южный ветер, бывший редкостью в этих краях. Распахнул окна, пахнув паленой плотью, вздыбил занавески, перевернул посуду на столах. Зарево осветило бледное лицо Локи, болезненно заострившееся и вытянувшееся от ужаса. Один сжимал древко копья побелевшими пальцами, не глядя на побратима. Его взгляд был устремлен на Кащея. Взгляды всех собравшихся были устремлены на него. Бессмертный чувствовал их спиной. Он стоял у окна, скрестив на груди руки, нахмурившись и нервно кусая верхнюю губу. Ему хотелось обернуться к ним и крикнуть: «Чего вы ждете от меня? Вы, кучка самовлюбленных тиранов, чьи права на территорию были попраны другой кучкой тиранов, не менее самовлюбленных и самоуверенных? Каких действий вы от меня хотите? Хотите, чтоб я защитил вас? Встал под ваши знамена, повел ваши войска? Не будет этого, никогда этому не бывать!». Ему хотелось перевернуть стол, поломать мебель, выбросить кого-нибудь в окно. Но за миллиарды лет скитаний и снов он научился держать себя в руках. И потому никак не реагировал на молчаливый вопрос, на молчаливую молитву собравшихся. Он стоял у окна, скрестив на груди руки, и смотрел на отсветы пожара на темных тучах.
- Другого выхода у нас нет, - сказал он, словно дуб затрещал. – Не будет отступлений и пауз. Не будет переброски войск. Будет истребление.
- Но в Ирии… - нерешительно прервал его Даждьбог. – В Ирии пока безопасно.
- От Асгарда нас отделяет цепь непроходимых гор. Непроходимых для кого-то, вроде вас. Я преодолеваю их без труда, как только мне вздумается, а небожителям и вовсе не надо ходить по тверди. Это ваш удел. Лишь покамест они ведут честный бой. Не бросаются на нас со всех сторон, словно молнии из туч. Стоят на тверди, умирают на тверди. Как и вы. Ты слышишь меня, Один? Твой город в огне. Твои женщины, твои дети взывают о помощи. Скажи мне, слышишь ли ты их крики? Чувствуешь ли раскаяние за то, что не послушал меня, когда я призывал тебя к благоразумию?
- Что ты хочешь сказать, Бессмертный? – проклокотал Сет. – Оставь свои заумные душеспасительные речи, говори прямо.
- Я хочу сказать, - усмехнулся Кащей. – Что вы все передохнете как скот. Если не объединитесь. Нет больше Асгарда. Нет больше Ирия. Нет больше берегов Нила. Нет больше островов. Есть только небо и твердь.
Смутное воспоминание промелькнуло в его глазах, когда он замолчал. Если бы Кащей стоял к демиургам лицом, самые внимательные из них, конечно же, смогли бы это заметить. Пальцы Бессмертного судорожно сжались на предплечьях. Медленно, болезненно, дрожащая ладонь правой руки сползла к локтю левой. Он смотрел на черное небо Терры, но видел другое небо. Иное небо иного мира. В ушах его стоял тонкий, пронзительный крик иных существ. Перед глазами проплывали бледные лица тех, кто никогда в жизни не держал оружия, и потому умирал. Их дрожащие руки, сжимающие сломанные мечи. Их изуродованные лица. Изломанные тела. Кащей поймал себя на мысли, что боится. Боится не небожителей, которые, несмотря ни на что, представлялись ему вполне адекватными существами. Не огня, в котором погибает не любимый им город. Боится того, что ему снова придется увидеть саранчу, заполнившую небеса. Снова придется хоронить. Имеет ли значение, любят его демиурги или нет? Связан он с ними узами родства или нет? Имеет ли это хоть какое-нибудь значение, когда происходит такое?
- Решай, Кошчи, - не своим голосом сказал Даждьбог. – Решай быстрее. Или они убьют нас. Убьют нас всех.
- У вас был выбор, - негромко напомнил Кащей, проигнорировав оскорбительное обращение.
Страшные воспоминания сменились другими, менее удручающими. Этот день он помнил так же хорошо, как гибель своего мира. Армии Ирия и Асгарда стояли в широком ирийском поле. Их кони прядали ушами, фыркали и переступали с ноги на ногу, меланхолично взирая на мир, в котором вот-вот должен был пойти дождь. Небеса грозовели. Неумолимо, напряженно, словно накапливая ярость и раздражение военачальников и солдат. Легкие сероватые облака сгущались, превращаясь в тяжелые, налитые влагой тучи. Ветер усиливался, пригибая колосья к земле. Кони волновались. Перун смотрел на Одина надменно, Один взирал на Перуна насмешливо, поигрывая древком копья. Ни один из них не чувствовал приближения грозы. Не ощущал тяжести воздуха, ни одному из них не стало внезапно нечем дышать. Потому что гроза эта не была нормальной грозой, приближение которой можно было бы почувствовать загодя. Тучи окончательно затянули небо аккурат в момент начала словесной пикировки. Один, по обыкновению, молчал и снисходительно улыбался. Говорил Локи. Говорил много и оскорбительно, ирийское войско начинало заметно злиться. Перун, по обыкновению, игнорировал его нападки. Отвечал Велес. Отвечал коротко и емко, так, что уши говорливого асгардца приближались своей цветовой гаммой к корням его огненно-рыжих волос. И, когда оба они уже готовы были сцепиться, положив начало сражению, небеса разверзлись. Гром оказался настолько оглушительным, что в ушах долго еще стоял звон, полностью перекрывающий все остальные звуки. Сокрушительный удар двух ярких молний разметал обе армии, повалил коней, сотряс твердь, пригнул колосья. Первым прозрел Один. Рот его, против обыкновения, раскрылся. Только лишь для того, чтобы извергнуть поток отборной северной брани.
- … войны, - услышал асгардский правитель. – Бросьте мечи.
- Что-то я плохо слышу, братцы, - Локи театрально прочистил уши. – О чем бишь речь-то?
Между армиями стояли двое. Первый – высокий и статный, точь в точь ирийский воевода. Такие же русые вихры, не доходящие до плеч, такие же стальные глаза, и нос аккурат ирийский, как у какого-нибудь кузнеца. Только вместо меча или молота держал он копье, и вид этого копья будил в присутствующих ощущение смутного беспокойства. Второй – тот, что говорил, - выглядел чуточку аристократичнее. Все выдавало в нем высокое происхождение, начиная с прямых черных волос, собранных в аккуратный хвост, и заканчивая изящными сапогами, украшенными изумрудами и рубинами. Лоб его опоясывала серебряная диадема, зеленые глаза сузились от гнева, а лицо, и без того бледное, стало пепельно-серым.
- Речь о том, - процедил этот второй, теряя терпение, - Что у вас есть два выхода. Бросить мечи на землю и передать это остальным или умереть. Этот мир отныне принадлежит нам.
- А кому нам-то? – не унимался Локи. – И с чего бы вдруг? Мы, вишь ты, туточки с начала времен обретаемся.
Первый, тот, что напоминал воеводу в своей глухой кольчуге, слегка повел копьем, и ирийское войско незаметно для себя отступило на шаг. Серые глаза его медленно обвели присутствующих, но в разговор он вмешиваться не стал. Переминулся с ноги на ногу скучающе, перехватил копье поудобнее и застыл так, то ли безмолвным стражем, то ли смертельным врагом.
- Мы – раса, во многом превосходящая вас, - прошипел черноволосый. – Миллиарды лет мы накапливали знания о мироздании, изобретали оружие, совершенствовали искусство войны и созидания. Мы пришли не для того, чтобы убивать вас. Ваш мир идеально подходит для выведения новой расы, которой мой отец желает подарить жизнь. Позвольте нам заняться этим, живите в своих домах, любите своих жен и детей. Мы не станем трогать вас, если вы покоритесь. Чтобы существовать в нашем мире как наши любимые подданные, коим будет дарована великая честь выращивать…
- Чего-чего? – Тор оттеснил плечом задохнувшегося от возмущения Локи и играючи подбросил тяжелый молот. – Это вот, значит, чего ты от нас хочешь? Сделать нас своими рабами, заставить говно за какими-то там… этими вашими… убирать? Не бывать тому! Так своему отцу и передай. Точнее, сам-то ты говорить уже не сможешь, но…
Никто не понял, как это произошло. Просто Тор внезапно захлебнулся, взмыл в воздух и медленно сполз по древку копья, прислонившись, наконец, лбом к плечу молчаливого первого. Мьелльнир выскользнул из его ослабевших рук, с глухим стуком упал на землю. Кони ржали. Ирийцы медленно пятились. Один сжимал собственное копье побелевшими от напряжения пальцами. Локи умудрялся выглядеть неприятно ошеломленным и счастливым одновременно. Молчаливый воин повел рукой, сбрасывая безжизненное тело Тора с копья, и разомкнул уста.
- Пойдем, брат, - сказал он. – Говорить с ними бесполезно. Ты же видишь.
- Но попробовать стоило, - все еще раздраженно бросил черноволосый. – Готовьтесь, безумцы. Ибо в следующий раз мы придем, чтобы истребить вас, и силой взять то, что вы могли бы отдать совершенно безболезненно.
Да, Кащей помнил этот день хорошо. Потому что сам присутствовал при этом. Он своими глазами видел, как Локи, не решив, что чувствует по этому поводу, смеялся и горько плакал одновременно, пытаясь поднять мертвого демиурга с земли. А потом, отчаявшись, опустился рядом с ним, и рыл землю голыми руками, сдирая ногти. Нескоро его, яростно отбивавшегося, смогли увести. Морщины Перуна углубились. Он ушел, ни разу не обернувшись. Один последовал его примеру. И тогда на опустевшее поле пролился первый золотой луч, принесший с собой третьего небожителя. Кащей опустился на колени, пригнулся к земле, впервые за долгое время радуясь своему невысокому росту. Третий небожитель мягко коснулся мертвого лица. А потом запел грустную песню на давно позабытом Кащеем языке. И тогда он, помнится, подумал, что с этим может что-то получиться. Выходит, ошибался?
- Я высказал свое мнение, - сказал Бессмертный, заставляя себя отвлечься от воспоминаний и вернуться к действительности. – Поодиночке вы бессильны. Асгард это доказывает как никогда ярко. Но Черная Башня… Черная Башня придет на помощь. Единственный раз. Если вы не последуете моему совету, Черная Башня повернется против вас.
Ответом ему было гробовое молчание.
Никто не знал, откуда появился этот воин. Он ворвался в захваченный город черным вихрем, неразличимый в ночи, яростный и, казалось, непобедимый. Впоследствии Михаил установил, что воин явился со стороны гор. Со стороны Черной Башни. Но установить, был ли он ирийцем, так и не удалось. Никто не видел его лица. Даже Михаил, с которым воин столкнулся нос к носу. Он был один. Небожителей – тысячи. И лишь несколько сотен вернулись в королевство живыми. Покалеченными, но живыми. Город все еще пылал, когда он пришел. Отсветы пламени плясали в уцелевших кое-где стеклах, удушающий запах гари проникал в легкие, разрывая их кашлем. Невидимые носились по всему Асгарду, ветра всех направлений сходились теперь в этом городе, и все равно нечем было дышать, все равно слезились глаза и подкашивались ноги. Михаил почувствовал его приближение спиной. Развернулся, перехватив копье так, чтобы отразить нападение. И согнулся от сокрушительного удара в живот. Глаза его расширились, забегали, стараясь отыскать нападавшего. И медленно, неверяще, ошеломленно, опустились вниз. Тот, кто едва не заставил его опуститься на колени, едва доходил макушкой до груди главнокомандующего.
- Это не правильно, - проскрипел маленький воин, закованный в черные, как само мироздание, латы. – Вы можете воевать. Истребления я не потерплю.
Михаил позволил себе рассмеяться. И тогда черный вихрь унес большую часть его солдат, а его самого оставил в опустошенном городе наедине с сотнями мертвых тел. Кто-то выл у ворот. Кто-то кашлял. Кто-то блевал кровью. Кто-то матерился, на чем свет стоит.
- Я что-то упустил, - сказал Михаил самому себе, опираясь на копье и оглядывая мертвый город. – Я потерял что-то из виду.
Ему недоставало смелости поднять голову, чтобы взглянуть на королевство. Да, город был взят. Но поражение его было очевидно.
- Да уж, - вздохнул изрядно подкопченный Люцифер, волосы которого растрепались и кое-где значительно укоротились. – Наделали мы дел. А, братец?
Яхве бушевал. Яростные крики его были слышны всюду. Гавриил стоял на северной башне, вцепившись в бортик, глядя безумными глазами на сожженный Асгард. Отец оставил его, как только стало ясно, что в битве произошел перелом. Бросился встречать Михаила, чтобы тут же призвать его к ответу. Голоса брата Гавриил не различал, не слышал за безумными воплями разъяренного отца. Уловил только звонкий звук пощечины и бездумно приложил ладонь к собственной щеке. На мгновение ему показалось, что он почувствовал этот удар, но ощущение быстро прошло, а останавливаться на нем Гавриил не захотел. Гораздо важнее было то, что теперь все его труды превратились в пепел. Вместе с Асгардом сгорела его надежда решить конфликт мирным путем, потому что теперь демиурги абсолютно точно не примут его и не станут слушать. Ведь все это произошло лишь после того, как принц пострадал. Он почти готов был броситься к отцу с обвинениями и жалобами, но удержал себя. Еще неизвестен был исход большого совета, еще не сказал свое слово Кащей, хотя именно он, Гавриил был уверен в этом, переменил ход сражения. Воровато оглянувшись, принц взобрался на поручень башни, свесил ноги, тяжело вздохнул и сиганул вниз, позволив себе полететь лишь перед самой твердью, чтобы перемещение его не было заметно ни демиургам, ни отцу.
Когда босые ступни его коснулись мощеной булыжником дорожки, Идзанами как раз заканчивала поливать цветы.
- Долго же ты добирался, ясноглазый, - тихо проговорила она приятным, бархатным голосом.
- Я знал, что на совете тебя нет, - облегченно вздохнул принц. – Если бы ты была, все было бы кончено.
- Ничего не было бы, - возразила женщина, аккуратно отставляя лейку в сторону и подбирая полы алого кимоно так, чтобы, вставая, едва заметно оголить щиколотку. – Нам следовало познакомиться давным-давно. Много времени потеряно.
- Много, - согласился Гавриил. – Но у нас есть еще…
Он осекся и непроизвольно отступил на шаг. Идзанами выпрямилась, отбросив с лица волосы, и принц смог разглядеть ее всю. Дыхание его сбилось. Дело было в том, что богиня была невероятно, потрясающе, безумно красива. Она улыбнулась, и принцу показалось, что посреди ночи внезапно взошло солнце.
- Расцвела вишня, - поведала Идзанами так, словно именно об этом принц и хотел поговорить. – Не желаешь ли взглянуть?