Цепь целительных озер Небесного Королевства занимала значительную территорию. От цитадели к ним вела всего одна тропа, разделявшаяся впоследствии на десятки менее широких троп, змейками устремлявшихся к озерам, между которыми раскинулись тенистые парки и прохладные сады. О существовании многих озер большинству небожителей и вовсе не было известно, поскольку они предназначались для членов королевской семьи, возможные травмы которых не должны были стать достоянием общественности. Королевская семья должна была оставаться неуязвимой. Гавриил отправился к озерам прямо с тверди, и теперь стоял у одного из них в нерешительности, поскольку пока не имел представления о том, как они действуют. Рафаил, разработавший озера, говорил, будто пациент погружается в некое подобие сна, а вода в это время ускоряет его регенеративные свойства, но ничего не говорил о том, надо ли перед этим раздеваться и можно ли использовать воду из озера только частично, не погружаясь в него с головой. Можно было позвать брата и попросить его о помощи, но Гавриилу не хотелось, чтобы его видели в таком состоянии. Это породило бы ненужные вопросы, на которые пришлось бы ответить, что, конечно же, привело бы к очередному скандалу.
Выбранное принцем озеро находилось в отдаленном парке, клумбы которого были усыпаны лилиями. Тяжелый, дремотный их аромат расплывался на многие мили окрест, от чего спать хотелось неимоверно. Легкий ветерок нежно перебирал листву молодых деревьев и пышных кустов, высаженных по периметру, дабы скрыть озеро от взглядов небожителей, прогуливающихся по парку. В Небесном Королевстве разгорался вечный полдень, на тверди же лишь занимался рассвет седьмого дня. Время для урока по истории мироздания, который принц намеревался прогулять. С величайшим наслаждением он скинул с себя разорванную одежду, подставив обнаженное тело прохладному ветру, с опаской коснулся кончиками пальцев ноги поверхности озера. Вода оказалась в меру холодной, и принц уверенно шагнул в нее, от чего по озеру разошлись круги. Глубина начиналась почти сразу, словно разверзалась пропасть за одинокой ступенью, и Гавриил рухнул в нее, подняв фонтан брызг и окунувшись с головой. Это была первая ступень озера. Здесь глубина была достаточной для излечения мелких ранений. Дальше по рассказам Рафаила шла вторая, на которой излечивались глубокие раны, не грозившие, однако, ничем серьезным. Затем озеро упиралось в непроглядную тьму, неизмеримую глубину, которая, по слухам, могла спасти даже смертельно раненого. Решив, что для него хватит и первой ступени, Гавриил прислонился спиной к илистой поверхности импровизированного бортика и запрокинул голову, разглядывая листья деревьев, в чьих лепестках блуждали лучи солнца. Вода в озере приятно холодила тело, ссадины покалывало. Аромат лилий навевал прекрасные сны. Где-то неподалеку слышались голоса солдат регулярной армии, обсуждавших недавнее событие, шелестел их далекий смех, звенели мечи и доспехи. Хрустнула ветка под чьей-то ногой.
- Позволь мне, - послышался голос отца, от которого похолодели руки и ноги, а в горле образовался неприятный комок. – Так ты просидишь здесь до возвращения дракона.
Гавриил напрягся, когда грубые ладони отца коснулись его плеч, но быстро расслабился. Движения творца были плавными и мягкими, от них по всему телу разливалось тепло и приятная слабость. Чуткие пальцы едва ощутимо касались особенно чувствительных синяков и ссадин, влажные руки осторожно оглаживали шею и лицо, массировали грудь, словно нанося чудодейственную мазь вместо воды.
- Мне бы не хотелось, чтобы ты возвращался домой в таком виде.
Гавриил открыл глаза и встретился взглядом с отцом. Лицо, словно высеченное из камня искусным мастером. Широкие брови, сведенные на переносице непримиримым неудовольствием, хищный птичий нос, тонкие губы, твердый подбородок, покрытый темной щетиной. Стальные глаза с вкраплением изумрудных всполохов. Раньше, когда младший принц был совсем еще юным, отец носил длинные волосы, собранные на затылке в тонкий хвост. Он перевязывал их алой лентой, с которой Гавриил любил играть. Теперь волосы творца были острижены чуть выше плеч и находились в совершенном беспорядке. Кое-где начинала проглядывать седина. Цвет их был так же черен, как цвет волос Люцифера. Но не было в них той синевы, что прокралась в волосы младшего принца. В волосах отца Гавриил видел одну лишь непроглядную тьму. К озеру Яхве явился в рабочей одежде. Вероятно, он направился сюда прямо из мастерской, не утруждая себя ненужными встречами и разговорами, проскользнул незамеченным мимо каждого из своих творений, и дал обнаружить себя лишь теперь, чтобы не пугать сына еще больше. Рубаха, в которой он работал, сколько Гавриил себя помнил, выглядела совсем жалко. Наверное, отец носил ее еще в юности, потому что с тех пор его тело претерпело значительные изменения, ткань же осталась прежней, и теперь туго натягивалась на стальных мышцах отца. Рукава ее давно были безжалостно обрезаны, а ворот распущен, но избавляться от нее Яхве почему-то категорически не желал. Угадать ее цвет теперь не представлялось возможным, вся она скрылась под многочисленными пятнами и разводами. Грубые полотняные штаны были под стать рубахе. Такие же грязные и старые, стертые на коленях и кое-где залатанные. Сапог на отце не было. К озеру он пришел босиком.
- Домой, - эхом откликнулся принц. – Это, по-твоему, мой дом?
- Другого у тебя никогда не было, - неожиданно мягко ответил Яхве, смачивая озерной водой буйные волосы сына. – И, наверное, не будет.
- Мой дом там, где ты, отец, - принц закрыл глаза, полностью отдавая себя во власть творца.
- Тогда почему же ты постоянно сбегаешь? – в голосе Яхве слышалась грусть и одновременно плохо скрываемая злость. – Почему мешаешь мне?
- Мне и в голову не пришло бы тебе мешать, напротив, я всем своим духом стремлюсь помочь тебе. Для того чтобы получить то, что ты хочешь, у тебя есть Михаил. Он завоюет для тебя Терру. Я дам тебе то, что тебе нужно. Я достану то, что скрывается в ее недрах.
- Я не прошу тебя освобождать то, о чем мы не имеем представления, - твердо возразил отец. – Узнай, что хранится в так называемой Бездне, а я уж решу, что с этим делать. И не смей более появляться здесь в таком виде.
- Но как же мне быть, если того требуют правила игры?
- Не в те игры ты играешь, если не можешь выйти из них победителем.
- Напротив. Иной раз необходимо прикинуться побежденным, чтобы одержать настоящую победу.
- В самом деле? И чего же ты достиг, мой самоуверенный сын? Чего ты добился ценой таких страданий? – отец неожиданно надавил на самые глубокие ссадины на бедрах, заставив принца коротко вскрикнуть. – Отчего ты решил, будто кто-то имеет право портить лучшее мое творение? Не позабыл ли ты в своих тщетных потугах возвыситься, что я дал тебе это тело и эту душу, что я создал все, что есть в тебе, от глаз, которым позавидовал бы каждый, до дыхания, о котором мечтают многие бездушные твари? Я сотворил тебя так же, как иные демиурги вытесывают из древесного массива столы и стулья, как высекают из камня прекрасные изваяния, но моего мастерства хватило и на то, чтобы дать тебе сознание, не уступающее моему. Приходит ли в голову статуе называть своего творца отцом? Приходит ли в голову стулу самовольно сдвигаться с места? Нет, статуя молчаливо восхищает взор творца, а стул остается на месте, пока его не решат сдвинуть.
- Поэтому ты сотворил меня столь похожим на собственного отца? Чтобы я услаждал твой взор, пока тебе не вздумается от меня избавиться? – огрызнулся принц, сбрасывая руки отца с бедер и делая попытку развернуться к нему лицом.
- Что еще ты вспомнил? – глухо поинтересовался творец. – Какие еще видения посетили тебя, пока ты путешествовал по лабиринтам своего сознания, используя средства, туманящие разум?
- Все, - тихо ответил Гавриил. – И я проговорился об этом Локи.
Яхве промолчал. Лицо его заострилось, как случалось в минуты гнева, глаза потемнели под полуопущенными ресницами, губы сжались в тонкую линию. Широкие ладони его крепких рук все еще покоились под водой, едва касаясь тела принца, и от них исходило какое-то странное тепло, обещающее стать обжигающей волной, если отец разозлится по-настоящему. Творец погрузился в глубокие раздумья, взгляд его стал отсутствующим, и ничто не могло вырвать его из этого состояния, пока он сам не пришел бы к какому-нибудь решению. Гавриилу оставалось только ждать, и он ждал, исподтишка наблюдая за отцом и за переменами, происходившими с ним. Невозможно было угадать, сколько прошло времени с тех пор, как принц погрузился в озеро. Должно быть, немало, поскольку синяки и ссадины успели исчезнуть, а неглубокие порезы - затянуться. Стало неуютно находиться в воде, захотелось подняться, покинуть озеро. Оно почти ощутимо выталкивало принца, которому больше не требовалась его целительная сила.
- Встань, - хриплый голос отца сыграл роль плети, Гавриил подскочил, словно отец действительно его ударил, и вытянулся в струну. – Когда ты собирался сказать мне об этом? Выйди из воды, теперь это не безопасно.
- Как только приведу себя в порядок, - тихо ответил принц, покладисто покидая пределы озера и зябко поеживаясь. – Я подумал, ты разозлишься, если увидишь, что он со мной сделал.
- Что ты позволил ему с собой сделать, - поправил Яхве, поднимаясь вслед за сыном и окидывая его внимательным взглядом. – На твоем теле должны оставаться лишь те следы, что оставлю я. В назидание тебе. По-видимому, тех, что имеются, тебе не достаточно. Что означает этот след?
- Не врать, - принц с трудом заставил себя не вздрогнуть, когда палец отца прикоснулся к самому старому шраму, тонкой линией рассекавшей его спину чуть ниже лопаток.
- А этот?
- Внимательно слушать, когда ты говоришь.
- Этот?
- Соблюдать субординацию с солдатами.
- Точнее?
- Не проводить с ними слишком много времени, не давать им ложных надежд, не возвышать их без твоего приказа.
- Этот?
- Не… не… я… - Гавриил почувствовал, как холодеет изнутри. – Я забыл.
- Любить меня, - напомнил Яхве, накидывая на плечи принца плащ. – Неужели это так трудно для тебя, что ты даже не можешь удержать это в голове? Хотя бы в голове, я уж не говорю о том, что заставляет тебя дышать и дает возможность летать вместо того, чтобы ползать по тверди.
Творец похлопал сына по плечам и ушел прочь, не оглянувшись, не выказав гнева или хотя бы раздражения. Просто покинул его в абсолютном молчании, и ветви небольших тонких деревьев парка сомкнулись за его спиной, так что принц не мог сказать точно, куда он направился.
- Я очень, очень тебя люблю, папочка, - сказал Гавриил деревьям. – Просто ты никогда не даешь мне возможности сказать это тебе.
С первой его все еще детской слезой на поля и леса Терры, на ее пустыни и моря, на горы и пустоши пролился дождь.
Вернувшись в цитадель, принц застал ее обитателей в крайнем оживлении. Солдаты носились по коридорам, суетливо отдавая честь, но не задерживаясь, чтобы объяснить, что происходит. Гавриил бросился в покои Люцифера, но не нашел его в них, осмотрел он и покои остальных братьев: те также оказались пустыми. Мечась по цитадели, внезапно наполнившейся тысячами солдат, Гавриил не находил ни одного знакомого, не у кого было спросить, в чем дело, почему их так много здесь. Беспокойство нарастало в его сердце с каждой минутой, он не знал уже, куда себя деть от этой суеты, от этих приготовлений неизвестно к чему. Наконец, он покинул цитадель и отправился к казармам. Там, вопреки ожиданиям, солдат оказалось куда меньше. Офицеры разделились на небольшие группы, горячо обсуждая что-то, о чем-то споря. Но ни один из них не смог удовлетворить любопытство принца. Удалось, однако, выяснить, где находится Михаил. Он обнаружился в ставке, на месте которой Люцифер тайно, на пару с Гавриилом, мечтал соорудить кабак. Остальные братья, даже вечно отсутствующий Уриил, обнаружились там же.
- Мы атакуем Асгард, - сообщил Михаил, заключив младшего брата в объятья. – Прямо сейчас. Приказ отца.
- Разве не ты принимаешь подобные решения? – Гавриил скорее растерялся, чем разозлился, что не укрылось от внимательного взгляда главнокомандующего.
- Королем все еще остается наш отец. Неплохо было бы и тебе об этом помнить.
- Но Меф…
- Мефодаил доставил нам все необходимое еще ночью. Мы забрали его во время нашего прошлого прибытия. По нашим сведениям, Один все еще в Черной Башне, совет должен быть в самом разгаре. Ударим сейчас – возьмем и город, и все его владения.
- Где отец?
- В мастерской, - Михаил пожал плечами. – Где же ему еще быть.
Гавриил не помнил, как добрался до места. Коридоры давно слились в сплошной каменный вихрь, солдаты докучали не более мух, распространенных на тверди. Ударом ноги вышибив дверь, принц ворвался в мастерскую отца, застав последнего за разглядыванием небольшой сферы, в которой, без сомнения, находился чей-то глаз. Заметив сына, Яхве убрал сферу в ящик стола и встретил его без улыбки.
- Зачем ты отдал этот приказ?! – принц с грохотом захлопнул дверь и воззрился на отца пылающим от ярости взглядом. – Что это даст тебе сейчас?! Ради чего все…
- Вот именно, - перебил его Яхве. – Это ты и должен понять. Ради чего? Имеет значение только то, что говорю я. То, что я приказываю делать. Твоим братьям, тебе. То, до чего вы додумываетесь самостоятельно – тщетно, и не имеет абсолютно никакого значения. Результат принесет лишь четкое исполнение моих приказов. Кроме того…
- Кроме того? – рыкнул Гавриил, каким-то волшебным образом превратившийся из покорного и тихого ребенка в разъяренного мужчину.
- Кроме того, - Яхве поднялся и крепко сжал предплечья принца. – Ни одна демиургская шваль не притронется к тебе. Ни один трахнутый демиург не посмотрит на тебя сверху вниз, потому что ты создан для того, чтобы стоять над ними. Для того, чтобы растоптать их в пыль, и на пепелище их мира построить свой. Однажды ты сядешь на престол, и я хочу быть уверен, что ты сможешь править так, как я того желаю. Я никогда не позволю тебе стать посмешищем для них. Прошло то время, когда ты мог меня позорить.
- Я не генерал, - процедил Гавриил. – Я никогда им не буду, слышишь меня? Я никогда не смогу стать таким, каким был твой отец!
- Я никогда этого не желал, - неожиданно тихо ответил Яхве, отпуская предплечья принца. – А теперь иди. Жди меня на северной башне.
Принц шел по опустевшей цитадели, вслушиваясь в гулкое эхо собственных шагов. Ни звука не доносилось из коридоров, ни шепота – из покоев. Жаркое полуденное солнце играло на витражах разноцветными бликами, принц шел по изумрудным и рубиновым отсветам. Бросив короткий взгляд в окно, он убедился в том, что на территории Небесного Королевства не осталось никого кроме него и отца. Каждый, кто мог держать оружие, отправился на Асгард. А других в Королевстве никогда не было. Путь до северной башни не был далеким, и Гавриил с сожалением преодолел последний лестничный пролет. Многое ему еще предстояло обдумать, но время раздумий неумолимо истекало. Он взбежал по каменным ступеням, подхватив полы синей мантии, чтобы остановиться у парапета в ошеломлении и ужасе. Далеко внизу, под исчезнувшими парками и садами, пылал город, отрезанный от Ирия цепью непреодолимых гор. Его прекрасные башни, устремленные к небесам, рушились и падали с оглушительным треском, принц почти слышал этот ужасающий звук. Звук раздробленных костей, разорванной плоти, звук отчаянных криков. Он видел все. Каждого демиурга, каждого небожителя. Каждую кошку, каждого ребенка. Многие успели уйти из Асгарда за то время, что небожители размышляли. Но многие и предпочли остаться. И теперь умирали, призывая Одина, который при всем желании не смог бы расслышать их зова. Он мог только глядеть на всполохи огня за горами, на черный дым, вдыхать запах горящей плоти и раз за разом спрашивать Локи, как это могло произойти.
- Посмотри на это внимательно, - безжалостно приказал Яхве, возникший в дверном проеме одновременно с падением очередной башни. – Рассмотри хорошенько. Все это сделал ты.
Гавриил взглянул на отца испуганно, отчаянно, и с холодящим отупением осознал, что отец улыбается. Яхве подошел к сыну, мягко пожал его дрожащую ладонь, провел тыльной стороной собственной ладони по бледной щеке принца.
- Я убью всех, - с улыбкой пообещал он. – Каждого, кто посмеет осквернить тебя своим прикосновением. Сожгу их города и государства. И однажды ты поднимешься над всем этим, и поймешь, наконец, ради чего существуешь. И ради чего существовал я.
Яхве привлек принца к себе, обнял, позволив уткнуться носом в грудь, и долго гладил по спине, содрогающейся от сдавленных рыданий. Асгард пал еще до заката.