Возле перекрёстка в ожидании зелёного света или зелёного человечка — кому что положено — скопилось около дюжины машин и десятка два пешеходов. У белого «лексуса», притёршегося к самому бордюру, опустилось боковое стекло, и из окна выглянул молодой мужчина.
— Татьяна? Ворожейкина? — с оттенком неуверенности произнёс он.
Девушка, стоявшая рядом с машиной, вздрогнула, услышав своё имя, и повернулась на голос.
— Панкратов? Дима! Сколько лет, сколько зим!
— Да, давно не виделись! Года три, не меньше. Куда несут тебя репортёрские ноги?
— В университет несут, по работе. Уже опаздываю. В выходные транспорт ходит плохо, а пешком далеко...
— Садись, подвезу! — Водитель распахнул переднюю дверь.
— Спасибо!
— Пристегнись! Дай я тебе помогу.
— Только без объятий!
— А ты, смотрю, не изменилась, такая же недотрога!
— По-другому не могу.
— Всё, зелёный, поехали!
— Сам-то ты куда направляешься?
— На пляж. Моя контора, в отличие от твоей, в выходные дни тоже выходная. Кстати, что такое случилось, что университет стал работать по субботам? Когда мы с тобой в нём учились, помнится, была пятидневка.
— Ничего не случилось, там и сейчас пятидневка. Просто по субботам и воскресеньям университетские аудитории сдаются в аренду другим организациям, которые в них проводят свои мероприятия. Вот об одном таком мероприятии я и должна сегодня сделать отчёт, чтобы уже вечером он появился в газете.
— Тяжела, поди, журналистская доля? Беготня, беспокойство, темп...
— Я привыкла за три года работы. С другой стороны, сама знала, на что шла. И знаешь, мне до сих пор всё это нравится. Скажи лучше, как твои дела. Женился?
— Нет ещё.
— Чего так?
— Не успел. Хотел прежде крепко встать на ноги.
— Встал? Рассказывай, чего я тебя за язык тащу?
— Ну... работаю в крупном банке, заведую отделом кредитов, вхожу в состав правления, являюсь акционером...
— Для покупки акций нужны деньги. Откуда они у тебя?
— А что, я сам себе кредит выписать не могу? На самых льготных условиях. Что ты на меня так смотришь? Это совершенно легально, общепринятая практика.
— Но ведь кредиты нужно отдавать. С процентами!
— Я и отдаю. С дивидендов по своим акциям. Хватает и на оплату кредита, и на его постепенное погашение. Конечно, я сильно упрощаю, на самом деле это не совсем так, вернее даже, совсем не так, но ты навряд ли поймёшь...
— Хочешь обидеть?
— Не на что обижаться. Это действительно сложные вещи, требуют специальной подготовки. Я после университета ещё год стажировался в Швейцарии и только там начал понемногу ориентироваться, что к чему и как. А ты, Таня, смотрю, тоже без колечка. Почему?
— Так ведь никто не надел.
— Тебе, пожалуй, наденешь! Ты, помню, даже в школе на выпускном отваживала всех подряд, кто приглашал тебя потанцевать.
— С тобой танцевала.
— Ага! После того, как мама внушила тебе, что нельзя быть белой вороной и портить другим праздник. Как она, кстати говоря, поживает?
— По-прежнему. Преподаёт математику и физику в старших классах нашей школы. Она тебя иногда вспоминает, говорит, что у тебя гибкий аналитический ум, и что ты мог бы состояться как учёный.
— Да, не оправдал я её чаяний, пошёл в экономисты. Передавай маме привет!
— Спасибо.
— Ну, вот и приехали! Насколько я могу понять, тебе к десяти, в запасе целых пятнадцать минут.
— Да, пока!
— Пока! Ещё на три года?
— Не знаю, как получится... Послушай, Дим, а ты сам хоть изредка заходишь в университет?
— После получения диплома не был ни разу. Не было повода.
— А без повода, просто пройтись по родимым пенатам — неужели никогда не хотелось? Всё-таки четыре года, день в день, целый кусок жизни!
— Может и хотелось, но не настолько, чтобы это реализовалось в действии.
— Пойдём сейчас? Заодно посетишь моё мероприятие, оно будет для тебя интересным.
— Что за мероприятие?
— Заседание общества «Эврика». Доморощенные учёные, изобретатели, люди самых разных профессий и возрастов, те, кто ощущает в себе исследовательский зуд, расскажут о том, что они открыли, придумали, рассчитали. Их находки будут тут же обсуждаться, а потом жюри из профессорско-преподавательского состава университета даст своё заключение.
— Любопытно! Но ведь у меня ни билета, ни приглашения...
— Вход свободный. Более того, ты наравне с другими имеешь право принять участие в обсуждении и даже выступить с докладом. Если, конечно, тебе есть что рассказать.
— Вот рассказать-то мне как раз нечего. Такова специфика работы. То, о чём я могу говорить, — общеизвестно, а потому неинтересно. А о том, что интересно, я говорить не могу, поскольку это — профессиональный секрет. Ладно, залезай обратно в машину, сейчас припаркуемся и вместе пойдём. Сам я никогда не выберусь.
* * *
Несмотря на погожий летний день, большой лекционный зал университета был полон народу. По-видимому, заседания «Эврики» были действительно интересны, если столько людей предпочли провести выходной не на свежем воздухе, а в помещении. Дмитрий стал было высматривать свободные места, но Татьяна увлекла его за собой.
— Нам во второй ряд. Он зарезервирован для прессы, для наблюдателей и прочих официальных лиц. Оттуда хорошо видно и слышно.
— Я неофициальный.
— Уже официальный. От нашей газеты должно быть два человека, ты — второй.
— А для кого первый ряд?
— Впереди всех жюри, я о нём уже говорила. Вон тот старикан — председатель, узнаёшь его?
— Нет. Могу даже сказать, что я вообще впервые его вижу!
— Темнота! Это же знаменитый профессор Стародубцев, Валентин Леонидович, он по субботам ведет телевизионную научно-популярную передачу «Пятое измерение». Сегодня вечером как раз будет выступать.
— Темнота, говоришь? А напомните-ка мне, ослепительно светлый журналист, какая команда сейчас лидирует в футбольном чемпионате? Молчите? Молчите! Потому что не знаете! И имеете полное право этого не знать! Точно так же и я имею право не знать вашего телезвёздного профессора вместе с его пятимерной передачей.
— Молодец, отбился! Хотя считается, что от меня отбиться ой как непросто! Всё, тише, уже начинается.
На возвышение перед аудиторной доской поднялась ведущая — девушка с весьма смелым декольте и юбочкой, слишком короткой даже для летнего сезона.
— Ишь ты, какие пташки завелись в университете, — пробормотал Дмитрий. — В наше время ничего подобного не было.
— Панкратов! — Татьяна озабоченно смотрела на него. — Ты что, телевизор совсем не включаешь? При чём здесь университет?! Эта девушка работает на телевидении, диктором, в конце программы новостей она рассказывает про погоду!
— Судя по её наряду на нас вот-вот обрушится испепеляющий зной, — усмехнулся Дмитрий.
— Похоже на то, но это уже другая тема, — улыбнулась Татьяна.
Она достала из сумочки планшетник и положила перед собой.
— Это весь твой журналистский реквизит? — хмыкнул Дмитрий.
— А что ещё надо? Он и компьютер, и видеокамера, и диктофон. Может на лету определить язык, распознать слова, преобразовать их в текст, при необходимости тут же перевести на другой язык, так что отпадает необходимость в ручном наборе. Штуковина, конечо, дорогая, но это — имущество газеты, мне такие игрушки не по карману. Да и не нужны они в бытовых условиях.
— Каждому докладчику отводится на сообщение двадцать минут! — объявила тем временем теледевушка. — Постарайтесь уложиться в это время. Наш первый докладчик — Макар Игнатьев, по профессии шофёр, работает во втором таксопарке.
«Шеф», пятидесятилетний коренастый мужичок, был облачён в явно несвойственный ему наряд: безукоризненный костюм-тройку, белоснежную рубашку и правильно подобранный галстук — видно было, что над ним поработал опытный стилист. Тем не менее, непривычная одежда его определённо тяготила, хотя он мужественно старался этого не показывать.
— Вашему вниманию предлагается устройство, не требующее для своего функционирования внешнего источника энергии, — прочитал он по бумажке.
Затем дядька уже своими словами, однако достаточно связно объяснил принцип действия своего «вечного двигателя», после чего сдёрнул с преподавательского стола покрывало, под которым оказалась действующая модель этого самого «устройства, не требующего для своего функционирования внешнего источника энергии». Нажав на какой-то рычажок, «шеф» запустил своё детище и окинул аудиторию победным взглядом.
Обсуждения, по сути, не было. Выступил только председатель жюри профессор Стародубцев.
— Как долго ваша конструкция может находиться в состоянии движения? — спросил он изобретателя.
— До полутора часов, но если как следует отшлифовать детали, она будет двигаться вечно!
— А если отшлифовать детали ещё лучше — она сможет сама по себе разгоняться?
Таксист молчал. Было видно, что этот вопрос не приходил ему в голову. Он бережно упаковал свои железки в коробку, и уже сойдя с возвышения, пробурчал:
— А всё-таки она вертится!
Ещё один Галилео Галилей!
Следующий доклад был посвящен электростанции, использующей энергию морского прибоя. Автор, шеф-повар ресторана, развесил на доске чертежи, просто и доходчиво объяснил, как она работает, сказал, что электростанция уже собрана, функционирует, и что его дом, который расположен недалеко от моря, полностью обеспечивается этой электростанцией.
Присутствующие были в восторге и наградили повара аплодисментами. Однако безжалостный профессор Стародубцев вылил на автора ушат холодной воды:
— Ваше изобретение — не ваше. Оно запатентовано пятьдесят лет тому назад, и если вы станете его использовать, вам, по справедливости, придётся платить за его заимствование. Будьте к этому готовы.
Перерывов между докладами не делали: из зала можно было в любое время выходить и входить, не разрешалось только шуметь и мешать выступающим.
После электростанции были ещё два «вечных двигателя», за ними — кинематическая схема так называемого гидравлического удара, на что профессор Стародубцев сказал докладчику:
— Надо признать, что ваша идея — новая, оригинальная, ничего подобного раньше не было. Подойдите после заседания к учёному секретарю жюри, она вам поможет в оформлении авторства на изобретение.
И добавил, обратившись ко всем присутствующим:
— Не слышу аплодисментов! Этот человек их определённо заслужил.
Атмосфера в зале была доброжелательная, аплодисменты не заставили себя ждать.
Последний из предварительно записавшихся докладчиков был совсем молодой юноша, почти мальчик, ученик девятого класса. Но этот мальчик заявил, что опроверг теорему Жака Саломона Адамара, — ни много ни мало! — и вот на доске это опровержение.
Публика безмолствовала: мало кто мог вот так, с ходу вникнуть в суть виртуозных математических выкладок юного дарования. Профессор Стародубцев подошёл к доске, уставился на написанное, долго морщил лоб, но в конце концов разобрался в ситуации.
— Смотрите, молодой человек, — обратился он к юноше. — Вот эти выражения после несложных преобразований становятся равными и противоположными по знаку, мы их взаимно уничтожаем. Здесь переворачиваем числитель и знаменатель и сокращаем их на общий делитель. То же самое здесь, здесь и здесь. Что остаётся? Деление на нуль! Которое вам в девятом классе запретил делать учитель математики.
На этот раз аплодисменты публики сорвал сам профессор.
— Заканчивайте школу, молодой человек, и приходите учиться на механико-математический факультет нашего университета, — сказал он, когда аплодисменты стихли. — Экзамена по математике для вас не будет, я за этим прослежу. Вы его сдали сегодня на отлично.
На возвышение у доски снова поднялась ведущая и продолжила чирикать заученными фразами:
— Кто ещё желает выступить? Пожалуйста. Если нет — заключительное слово предоставляется председателю...
— А если есть? — раздался голос из глубины зала.
Из задних рядов вперёд пробирался мужчина среднего роста и приблизительно средних лет — точнее определить возраст было затруднительно — в светлой одежде странного покроя: то ли это был комбинезон, то ли целый скафандр.
— Вот так номер! — Дмитрий вытаращил глаза. — Неужто сам Бибендум осчастливил нас своим присутствием? Ну до чего похож!
— Ты с ним знаком? — тут же откликнулась любопытная Татьяна.
— С ним — нет. А Бибендум — это эмблема французской компании «Мишлен», всемирно известного производителя дорожных шин. Её знает каждый автолюбитель.
Нестандартная ситуация застала теледевушку врасплох. Она стала растерянно хлопать своими длиннющими дорогущими ресницами, беззвучно открывать и закрывать рот.
— Вам надо зарегистрироваться, — наконец выдавила она.
— Подойдите, пожалуйста, сюда, — позвала мужчину секретарь жюри. — Назовите себя и сформулируйте тему доклада.
— Меня зовут Неконато. По профессии пилот.
— Какой пилот?
— В смысле?
— В смысле, на чём летаете? Самолёт, там, вертолёт, или вы — пилот-автогонщик?
— Пилот летающей тарелки.
— Понимаю, не обо всём можно говорить. Тема доклада?
— Можно я сам напишу?
— Пожалуйста, вот в этой графе... всё? Спасибо!
Секретарь передала ведущей записку, и та своим звонким «всепогодным» голосом объявила:
— Слово для выступления предоставляется Неконато, военному лётчику-испытателю.
— Оп-па! — невольно вырвалось у мужчины. — С чего вы взяли, что я военный, к тому же — испытатель?
— Но здесь так написано, — теледевушка показала бумажку, полученную от секретаря жюри. — И если судить по вашему костюму...
— То можно легко ошибиться! — перебил её мужчина. — К примеру, ваш наряд своей э-э... минимальностью больше соответствует другой профессии.
— Девушка вспыхнула, но нашла в себе силы сдержаться.
— Дайте я прикреплю вам микрофон... вот так! Теперь вас будет хорошо слышно в любом уголке зала. Поэтому думайте, прежде чем говорить.
— Хорошо! И это... Извините!
Мужчина поднялся на возвышение, подошёл к доске и обвёл зал «панорамным» взглядом.
— Мой доклад называется «Исправление ошибки в Единой теории поля» — оповестил он присутствующих.
Теперь встрепенулся председатель жюри профессор Стародубцев. Именно ей, Единой теории поля он, физик-теоретик, посвятил более четырёх десятков лет своей научной деятельности, защитил по этой тематике кандидатскую диссертацию, докторскую, написал монографию, которая получила мировое признание и сделала профессора почётным членом ряда ведущих университетов Европы и Америки. Название доклада было, бесспорно, претенциозное, но чего иного следовало ожидать от дилетанта-самоучки? Впрочем, послушаем очередного шофёра, на этот раз воздушного. Наверняка ошибка не в теории, а у него самого — в расчётах или в мозгах, и эту ошибку придётся — э-эх! — тут же и сейчас же находить и исправлять ему, профессору.
Однако последующие слова выступающего показали, что его амбиции намного масштабнее и агрессивнее, чем можно было предположить, исходя из формулировки темы доклада.
— По существу, это не исправление какой-то там ошибки, а полная переделка Единой теории поля. Поэтому я изложу теорию заново.
Он взял мел в одну руку, тряпку в другую и принял исходную стойку лектора.
— Начальные постулаты и утверждения я не менял, они те же самые, интуитивно понятные, логически выверенные и подтверждённые экспериментально. Это однородность и изотропность пространства, что означает эквивалентность всех его точек и всех направлений, однородность времени, идентичность инертной и гравитационной масс, постоянство скорости света в любой инерционной системе отсчёта и так далее. Короче говоря, аксиоматика вопросов не вызывает, она удовлетворяет всех и каждого, в том числе и меня.
Присутствующие восприняли последние слова докладчика с весёлым оживлением, послышались отдельные смешки, хлопки. Ухмыльнулся даже профессор Стародубцев: «Ай да нахал! Не знаю, какой из него исследователь, но от скромности он точно не умрёт!»
— Первые выкладки без комментариев, — продолжал докладчик, выждав пока аудитория успокоится. — Пояснения вы можете найти в соответствующей научной литературе, например, в монографии присутствующего здесь профессора Стародубцева.
Он принялся заполнять доску математическими знаками, причём делал это довольно споро: стук мела воспринимался на слух как частая барабанная дробь. Но несмотря на спешку, написанные строчки получались ровными, символы выглядели аккуратными и легко читались.
— Странный у него голос, — заметила Татьяна. — Какой-то неестественно отчётливый. Ты не находишь?
— Своего голоса у него нет. — покачал головой Дмитрий. — По-видимому, застудил связки в стратосфере, там же всегда лютый мороз. Жалко мужика. Теперь всю жизнь будет вынужден носить с собой синтезатор речи. Но тот прибор, который у него сейчас, весьма качественный: цифровой и, как минимум, шестнадцатиканальный.
— Ты в этом так хорошо разбираешься? С каких пор?
— Татьяна, девичья твоя память! Ты забыла, кто мой отец? Врач оториноларинголог! Доктор ухо-горло-нос! Он твою маму лечил от хронического гайморита, когда мы были в шестом классе. Или в седьмом? Уже не помню.
— В шестом и в седьмом, я вспомнила. Она долго лечилась. Твой отец работает там же, в старой поликлинике?
— Родители уже два года в Африке, миссия Международного Красного Креста. Весной должны вернуться.
— Теперь внимание! — Стук мела прервался, вместо него включился голос докладчика. — Вот этот интеграл является центральным местом Единой теории поля. По сути, вся теория состоит в нахождении соответствующей первообразной функции, больше ничего делать не надо. Но в математике этот интеграл относится к классу неберущихся, поэтому точное аналитическое представление его первообразной заменяется разного рода аппроксимациями, то есть, приближениями. Считается, что в идеале результирующие уравнения теории должны единообразно и непротиворечиво описывать все четыре фундаментальных природных взаимодействия: гравитационное, электромагнитное и два ядерных — сильное взаимодействие и слабое. И все научные исследования, касающиеся Единой теории поля, сводятся к поиску наиболее удачной аппроксимации. Однако ничего этого делать не надо.
— Как же не надо? Другого пути, молодой человек, к сожалению, нет! — перебил выступающего профессор Стародубцев.
Известный, заслуженный учёный на уровне подсознания почувствовал исходящие от докладчика волны сильнейшего интеллекта, интеллекта недружелюбного, содержащего угрозу — угрозу его научным достижениям, авторитету, угрозу самому смыслу его профессорского бытия — и попытался хоть как-то защититься.
— Другой путь есть! — просто и буднично возразил докладчик. — Интеграл, действительно, относится к классу неберущихся, но сам он является исключением. Интеграл берётся! Вот его точная первообразная!
— Кусочек мела снова запрыгал по доске, отбивая чечётку. На этот раз недолго.
— И вы можете доказать, что это действительно его первообразная функция? — спросил кто-то издалека.
— Доказать? Что там доказывать? Продифференцируйте её и получите исходное подынтегральное выражение, а от него снова вернётесь к начальным постулатам. Мне сейчас просто некогда этим заниматься. По регламенту в моём распоряжении остаётся меньше десяти минут, девять сорок две.
— Тань, смотри, как он чувствует время, — шепнул Дмитрий. — А ведь на часы даже не глянул.
— И правда! Я как-то не обратила на это внимания. Вообще я слышала, что подобно людям, имеющим абсолютный слух, есть люди, которые обладают абсолютным ритмом или абсолютным темпом. Пришелец, наверно, один из них.
— Как ты его назвала?
— «Пришелец». Так «Неконато» переводится с эсперанто.
— Рассмотрим получившееся после интегрирования выражение, — продолжал докладчик. — Вы видите, что оно состоит из четырёх компонент.
Левая, как вы можете догадаться, описывает электромагнитное поле. Вот всем знакомое обозначение скорости света, вот в знаменателе квадрат расстояния, который характеризует убывание силы взаимодействия. Всё понятно и привычно, вопросов нет.
Следующая компонента относится к гравитационному взаимодействию. Здесь тоже есть квадрат расстояния и есть скорость, но эта скорость во много раз больше скорости света. Больше примерно в сто миллиардов миллиардов раз. Пририсуйте к численному выражению скорости света справа двадцать нулей — получите приблизительное значение скорости распространения гравитации. Сила гравитационного взаимодействия примерно во столько же раз слабее электромагнитного. Совокупный эффект этих отличий проявляется в том, что гравитационные волны никак не удаётся воспроизвести экспериментально.
В третьей компоненте нет ни скоростей, ни расстояний. Почему? Потому что она описывает саму нашу Вселенную. Вот элемент, который является математически неопровержимым подтверждением того, что пространство является однородным и изотропным. А здесь видно, что время также однородно. Но обратите внимание на этот квадратный корень. Под знаком радикала записано выражение для промежутка времени. Который, таким образом, в принципе не может быть отрицательным. Это значит, что время течёт только вперёд, от прошлого к будущему, и обратного хода не имеет. Так Единая теория поля строго математически доказывает справедливость всеобщего Принципа причинности, который, я напомню, гласит, что никакое событие будущего не может воздействовать на события прошлого или настоящего.
Хочу обратить ваше внимание на то, что третья компонента уже не является силовым полем. Четвёртая — скажу, забегая вперёд, — тоже. В природе существуют два и только два силовых поля: электромагнитное и гравитационное, мы их уже рассмотрели. Описаний ядерных полей — ни сильного, ни слабого — в первообразной функции нет. Потому что у этих взаимодействий совсем другая сущность, и полями в общепринятом смысле они не являются.
Неконато подошёл к краю возвышения и задумчиво посмотрел на профессора.
— Здесь впору спросить: тогда что же физики-теоретики всего мира так дружно и так изобретательно аппроксимировали в течение многих лет и что они продолжают аппроксимировать до сих пор? Ведь написанное на доске бесспорно опровергает сотни кандидатских диссертаций, десятки докторских, показывает необоснованность выводов многих монографий, резолюций научных конференций и даже ошибочность присуждения двух или трёх нобелевских премий. Возьму на себя смелость утверждать, что всё это не аппроксимирование, а вульгарная подгонка под заранее заданный результат. Результат кем-то навязанный, научно не обоснованный, который привёл к тому, что вся ваша предыдущая Единая теория поля является сплошной ошибкой! Что теперь делать? Я не стану отвечать на этот вопрос, просто не хочу вмешиваться. Думайте и решайте сами.
Докладчик молча вернулся к доске. В зале царила полная тишина — ни скрипа скамеек, ни кашля или шуршания. Три сотни присутствующих слушали, затаив дыхание.
— А вот у меня дифференцирование не даёт исходного подынтегрального выражения! — неожиданно раздался заполошный голос. С места вскочил высокий худой мужчина с залысинами и пронзительным взглядом чёрных глаз. — Поэтому всё, что вы здесь наплели и начертали нельзя назвать иначе, чем... чем...
— Успокойтесь, коллега, сядьте! — рывком поднявшись с места, громко, на весь зал скомандовал профессор Стародубцев, удерживая мужчину, которого он, по-видимому, хорошо знал, от дальнейших опрометчивых заявлений, после чего уже спокойнее добавил: — Интеграл взят правильно, но при дифференцировании есть одна тонкость, о которой мало кто знает. Когда вы появитесь в университете, разыщите меня, я вам объясню.
Присутствующие снова наградили председателя жюри аплодисментами. Профессор Стародубцев, похоже, и в самом деле был любимцем публики, можно даже сказать — любимцем широких масс.
— Вернёмся к нашим э-э... изысканиям, если на возражаете, — скромно напомнил о себе докладчик. Разберём последнюю, четвёртую компоненту. Если она не является силовым полем, не является также пространственно-временным континуумом, тогда что же она такое? Смотрите: в ней все локальные объекты попарно соединены двунаправленными связями. Связи не силовые, значит, какие? Ну конечно же информационные! Ничего другого просто нет! Все двунаправленные связи собраны в числителе, поэтому любые из них могут быть нулевыми. Это когда два объекта ничего не знают друг о друге и, соответственно, не обмениваются информацией. Но есть ещё связи в знаменателе. Они односторонние, направлены от одного-единственного объекта ко всем остальным, обратных связей нет. Каждая такая связь принципиально ненулевая. Это позволяет сделать вывод, что информационное поле не может быть пустым, оно заполнено информацией, — а чем же ещё? — которую некий единственный, привилегированный объект раздаёт всем остальным. Обратите внимание, здесь также присутствует временной промежуток под квадратным корнем. То есть, информационное поле, как и Вселенная, двигается от прошлого к будущему, оно живёт и развивается.
В заключение хочу заметить, что вопросы о вечности и бесконечности Вселенной, а также о неограниченности информационного пространства Единая теория поля оставляет открытыми. Она, в частности, не подтверждает, но и не отвергает гипотезу Большого взрыва, в соответствии с которой всё ныне существующее возникло из одной точки.
На этом разрешите...
— Регламент! — подала голос учёный секретарь жюри.
— Да, спасибо! — Докладчик отдал дань секретарской пунктуальности, хотя в данном случае она была излишней. — На этом разрешите закончить.
На возвышении материализовалась теледевушка.
— У кого есть вопросы к докладчику, пожалуйста, задавайте. Если вопросов нет — заключительное слово предоставляется председателю...
— Интересно, куда она так торопится? — с оттенком недоумения спросил Дмитрий.
— Я думаю, побыстрее одеться! — улыбнулась Татьяна. — Ты же её, бедняжку, взглядом раздел догола, я наблюдала! А признайся, Панкратов, ведь она тебе понравилась! Ну и правильно! В жизни нужно не только считать деньги, но и на девушек обращать внимание. Иначе никогда не женишься!
— Не фантазируй, Ворожейкина! Если я и буду рассматривать эту свистульку как потенциальный объект своих воздыханий, то помещу её куда-нибудь во второй или даже в третий десяток! Пусть дожидается своей очереди!
— Ой, какие мы донжуаны! Девки за нами табунами бегают, не успеваем уворачиваться! — фыркнула Татьяна.
Вопросы были. В основном, вопросы с математическим уклоном, в которых Дмитрий и Татьяна мало что понимали, поэтому пропускали их мимо ушей. Дмитрий, правда, заметил, что и докладчик отвечал на такие вопросы неохотно, а одного из спрашивавших оборвал без всякой деликатности:
— Я, конечно, могу дать ответ на ваш вопрос, но вы его не поймёте. Потому что для его понимания вам нужно знать вариационное исчисление хотя бы в объёме общего университетского курса. Ну а тратить своё время и время присутствующих на ваше обучение здесь и сейчас я не намерен, уж извините!
А потом Дмитрий заметил, что Татьяна тоже подняла руку.
— Ты чего... — начал он, но договорить не успел.
— Пожалуйста! — ведущая передала микрофон Татьяне.
— Спасибо! Городская газета «Вечерний звон», Татьяна Ворожейкина. Уважаемый докладчик, есть ли какая-нибудь практическая польза от существования информационного поля? Если есть, проиллюстрируйте это на примере, желательно простым языком, доступным нашим читателям.
Неконато ненадолго задумался, затем спустился с возвышения и подошёл к секретарю жюри.
— Скажите, вы как-то ограничиваете время отдельного ответа?
— В принципе — нет, но постарайтесь отвечать максимально коротко. Если вы начнёте переливать из пустого в порожнее или станете говорить на постронние темы, я вас прерву.
— Хорошо, я постараюсь быть кратким.
Он вернулся к доске, несколько секунд стоял молча, потом заговорил.
— Итак, был задан вопрос: есть ли практическая польза от существования информационного поля. Посмотрите ещё раз на доску, на четвёртую компоненту.
В числителе, как мы уже знаем, содержатся двунаправленные информационные связи. Сейчас я вам что-то говорю, вы это воспринимаете — прямая связь. Вы задаёте мне вопрос или возражаете — обратная связь. Слова закончились, после них остались ассоциации, мысли, которые мы с вами либо записываем себе в память для использования и обмена в будущем, либо отбрасываем, забываем. Напомню ещё раз, что информация в числителе является необязательной, и больше мы не будем к этому возвращаться.
Зато информация в знаменателе является исключительно важной. Не будь этой информации, жизнь во всех её проявлениях прекратилась бы немедленно. Сейчас я попытаюсь это объяснить, слушайте внимательно.
Многие из вас наверняка слышали о так называемом генетическом коде. Каждая клетка живого организма содержит в себе одну большую молекулу, в которой записаны все его индивидуальные характеристики: строение тела, реакции на раздражители, процессы роста, старения и многое-многое другое. Объём записанной информации оценивается в несколько миллиардов единиц. В каждой клетке информация одна и та же. Организм человека в среднем состоит из ста триллионов клеток, и столько же раз повторяется внутриклеточная информация — генетический код.
Что происходит в клетке в процессе её жизнедеятельности? Рассмотрим это с более близкого расстояния. Кроме огромного объёма информации — генетического кода — клетка должна также содержать некоторый механизм, который эту информацию читает, выделяет нужное и соответствующим образом интерпретирует: заставляет клетку расти, делиться, участвовать в обмене веществ, защищаться от нежелательных внешних воздействий и тому подобное. Кроме того, этот механизм, или внутриклеточный интерпретатор, должен знать, в каком месте организма находится его клетка, чтобы правильно выделить из большой молекулы нужную информацию. Для клетки где-нибудь на коленке нужной является одна информация, для носа или уха — другая. Значит, в каждой клетке должна ещё находиться копия общей для всего организма адресной книги, в которой собственный уникальный адрес клетки как-то помечен. Но этого мало! Любой биологически обособленный организм потому и называется организмом, что все его клетки взаимосвязаны и взаимозависимы, живут и функционируют синхронно. А для этого они должны непрерывно обмениваться информацией. Можно сказать, что все сто триллионов наших клеток объединены в нечто похожее на компьютерную сеть, со взаимно согласованными способами представления данных, протоколами обмена этими данными. И всё это тоже должно находиться в клетке!
А теперь включите здравый смысл и подумайте: не слишком ли многим мы нагрузили клетку, по сути — микроскопический объект размером менее микрона? Оцените хотя бы вычислительную мощность внутриклеточного интерпретатора. Даже грубая прикидка показывает, что он должен превосходить возможности процессоров современных компьютеров сразу на несколько порядков, не говоря уже о совсем слабых способностях человеческого мозга. Вы только вникните в ситуацию: любая клетка, из которых состоит мозг человека, превосходит этот мозг как целое в невообразимое число раз! Это же парадокс! Нонсенс!
Как видите, концы с концами здесь явно не сходятся. Бесспорным фактом является только то, что существует большая молекула, содержащая миллиарды единиц информации: её можно разглядеть в микроскоп, измерить, взвесить, провести над ней эксперимент с заведомо предсказанным результатом. Больше никаких фактов нет, всё остальное — просто фантазии, фантазии такие же ненаучные, как уже упоминавшиеся аппроксимации, и потому такие же ошибочные.
Живые организмы устроены по-другому. Нет внутри клетки никакого интерпретатора, не существует никакой межклеточной компьютерной сети. Генетический код — тоже полная чепуха! Вернее, чепуха то, как принято истолковывать содержимое большой молекулы.
Информационное поле, именно та его часть, которая представлена знаменателем в четвёртой компоненте, состоит из огромного числа блоков. Все эти блоки пронумерованы. По какой системе им присвоены номера — не суть важно. Каждая большая внутриклеточная молекула содержит номер «своего» информационного блока. Другими словами, то, что принято называть генетическим кодом, на самом деле является адресом или индексом блока в информационном поле.
Жизнедеятельность живых существ теперь описывается легко и просто. Одновременно с рождением клетки в информационном поле создаётся соответствующий ей по номеру экземпляр информационного блока, который подключается к клетке на весь срок её жизни. Заметьте, это самое важное: экземпляр блока находится не в клетке организма, а вне её, в информационное поле. В блоке имеются все необходимые и достаточные данные для функционирования клетки как в нормальных, так и в экстремальных условиях. Блок следит за состоянием клетки, за её внешним окружением, в случае необходимости подаёт ей ту или иную команду. А на долю самой клетки выпадает простое выполнение пошаговых инструкций, команд, которые она получает от информационного блока. С чем любая клетка вполне может справиться.
Хочу добавить, что блоки информационного поля управляют клетками живых организмов не только по отдельности, но и их совокупностями в целом, а в идеале — всем, что потенциально способно воспринимать информацию и откликаться на неё, или, в философских терминах, ощущать объективную реальность и её отражать.
Вот, собственно, и всё, что я хотел сказать. Спасибо за внимание!
Аплодисментов не было. Люди были ошеломлены сказанным и медленно приходили в себя.
— Что-то не вяжется! — раздался, наконец, голос, причём, раздался он из первого ряда, из жюри, что было несколько неожиданно. — Индекс или номер в большой внутриклеточной молекуле всегда конечный, но если информационное поле безгранично, оно содержит бесконечное число блоков. Выходит, не все блоки можно пронумеровать. Как вы объясните это противоречие?
— Никак, потому что противоречия нет. Потому что информационных блоков тоже конечное число. Вас же не удивляет, что во всей бесконечной Вселенной всего лишь сто с небольшим химических элементов. Аналогичная ситуация с информационными блоками, то есть, с живыми клетками. Кстати говоря, их ограниченное количество имеет положительную сторону: повышается вероятность того, что встретившиеся нам инопланетяне будут похожи на нас.
На этот раз аплодисменты перемежались со смехом, и трудно было определить, что громче. Обстановка разрядилась, публика ожила.
— Но ведь появляются новые виды растений, животных, — послышалось ещё одно возражение. — Значит, должны появляться новые информационные блоки — блоки с новыми номерами и с новой начинкой. Кто-то должен за всем этим следить. Трудно представить, что столь нетривиальная система является исключительно адаптивной, самоорганизующеёся. Что вы можете сказать по данному поводу?
— Только то, о чём уже говорил. Вы, по-видимому, невнимательно слушали. Взгляните ещё раз на доску. Вот он, этот ваш «кто-то» — элемент в четвёртой компоненте, в знаменателе. Именно он управляет информационным полем: создаёт новые блоки, удаляет ненужные, присваивает номера, следит за состоянием блоков, при необходимости ремонтирует их. Результаты ремонта проявляются, например, в одномоментном исчезновении того или иного наследственного заболевания, что наблюдается достаточно часто — медики подтвердят.
Можете называть этот элемент как хотите: Абсолют, Бог, Вседержитель, Высший разум. Последнее название, пожалуй, самое правильное. Напомню ещё раз, что информационные связи в знаменателе односторонние, только от него к вам, к нам, ко всему остальному, но не наоборот. Поэтому просить его о чём-то, возносить, так сказать, молитвы абсолютно бессмысленно. Если вас вдруг одолеет приступ набожности, молитесь лучше своим старым земным богам. Хотя и в этом смысла не больше.
Публика на последние слова Неконато ответила недовольным гулом. Председатель жюри посчитал необходимым вмешаться:
— Вы, молодой человек, можете верить или не верить в бога, это ваше право, — изрёк он менторским тоном, — но пренебрежительно высказываться о чувствах верующих у вас права нет.
— Это не пренебрежение! — возразил Неконато. — А недоумение и сожаление, что вы всерьёз воспринимаете глупые сказки и одновременно не верите, например, в летающие тарелки. Хотя они намного реальнее, чем все ваши божества.
Недовольный гул зала усилился, послышались возмущённые возгласы, но Неконато не стал обращать на них внимания.
— У вас есть всё для производства летающих тарелок: сырьё, техника, технологии, специалисты, — продолжал он. Через год — полтора каждый из вас сможет пересесть со своей вонючей наземной тележки с парафиновым двигателем на быстрый, безопасный, экологически чистый летательный аппарат. Раскройте свои блокноты, я вам продиктую пошаговую инструкцию, как его изготовить.
— Какая ещё пошаговая инструкция, что за глупости? — профессор состроил неодобрительную гримасу. — Как можно изготовить то, что противоречит законам физики, что в принципе не может существовать?! Вы, молодой человек, сделали неплохой доклад, но сейчас вас, мягко говоря, занесло куда-то не туда!
— Регламент! — неожиданно зычным голосом выкрикнула учёный секретарь жюри и вдобавок громко хлопнула книжкой по столу. — Вы отошли от темы, поэтому я лишаю вас слова, как и предупреждала!
Неконато от этой тирады взвившейся начальницы покачнулся, словно удар получил он сам.
— Вы... отказываетесь от такой... информации? — Он растерянно хлопал глазами, у него подрагивали руки. — Это же рывок транспортной системы... всей вашей цивилизации на сто — нет! — на триста лет вперёд! Да вы в своём уме?!
— Заберите у него микрофон! — скомандовала секретарь.
Ведущая подошла к Неконато, аккуратно, но решительно сняла с него гарнитуру. Он пытался ещё что-то сказать, однако его уже никто не слушал и не слышал.
— Заключительное слово предоставляется председателю...
Теледевушка наконец смогла произнести свою ритуальную фразу.
***
На улице июльское солнце плавило асфальт и поднимало температуру капотов припаркованных машин, особенно тёмноокрашенных, до немыслимых градусов: хочешь — блины пеки, хочешь — яичницу жарь. «Лексус» Дмитрия был белого цвета и стоял в тени, поэтому от солнечных щедрот почти не пострадал и в качестве жаровни не годился. Но есть, тем не менее, хотелось.
— Тань, ты как насчёт пообедать? — спросил Дмитрий, обводя окрестности голодными глазами. — Половина второго, пора уже.
— Хотелось бы, но не получится. Летом, когда студенты в разъезде, здесь точек питания мало, в оставшихся большие очереди. Выстаивать их времени нет, через час я должна быть в редакции.
— Погоди, а разве мы на пляж не едем?
— Мне сегодняшний отчёт нужно готовить для печати. Я же говорила, ты забыл. На пляж, Дима, сможем поехать только вечером после работы, после шести. Но это даже лучше: жара спадёт, и вода в море будет теплее.
— А давай мы с тобой просто перекусим, по-студенчески, как в старые добрые времена? У меня бутерброды есть, термос с кофе. Я для пляжа приготовил.
— На двоих не хватит...
— Хватит, ещё останется!
— Ладно, давай!
Дмитрий пошёл открывать машину.
— Танюша, вы домой? — Профессор Стародубцев вышел из дверей университета со старомодным портфелем в руке, спустился по каменным ступеням и подошёл к девушке. — Не составите старику компанию? Нам ведь по пути.
— Нет, Валентин Леонидович, я в редакцию. Как-нибудь в другой раз.
— Жаль. Ну, тогда до другого раза, сударыня! — Профессор галантно поклонился.
— До свидания!
Вернулся Дмитрий.
— Кушать подано! — процитировал он сразу целую толпу классиков.
— Куда подано?
— На задние сиденья. Полный комфорт и уют: кондиционер, музыка! Знаю, знаю! «Только без объятий!» Неприкосновенность твоего драгоценного тела гарантируется! Залезай, располагайся!
— А ты вроде как лично знакома с профессором? — спросил Дмитрий, расправившись с очередным бутербродом. — Я видел, как он перед тобой расшаркивался.
— Знакома. Хорошо знакома. В газете через меня проходят все материалы, связанные с наукой, в том числе обзоры и отчёты по «Пятому измерению», по «Эврике». Я часто беру у профессора Стародубцева интервью, редактирую его популярные статьи. Мы видимся с ним не только в университете, где он всё ещё работает, но и в домашней обстановке. Недавно я была у него на дне рождения, Валентину Леонидовичу исполнилось семьдесят три года. Могу похвалиться: плоды нашего сотрудничества идут нарасхват, несколько раз даже печатали дополнительный тираж газеты.
На поглощение бутербродов и кофе молодым людям хватило десяти минут.
— Димка, я объелась! — лениво пожаловалась Татьяна. Теперь не дойду до работы. Зачем ты это со мной сделал?!
— Я тебя довезу. — так же лениво отвечал Дмитрий. — Но не до работы, а до того перекрёстка, на котором подобрал утром. У меня правило возвращать предметы на те места, где я их брал. Чтобы не искать в следующий раз.
— Ага! А я, значит, должна теперь постоянно торчать на том самом перекрёстке, чтобы ты знал, где меня взять, когда тебе это взбредёт в голову! Поехали! Не люблю неподвижного состояния. Ты, полагаю, тоже.
Однако проехать удалось только два квартала, дальше улица была перекрыта. Гаишники загородили проезжую часть машинами с мигалками и разворачивали весь транспортный поток в обратную сторону.
— Не было печали! — ругнулся Дмитрий. — Что там случилось?
Он вышел из машины и направился к инспектору, возле которого уже стояло несколько водителей.
— С машзавода какой-то крупногабаритный груз перетаскивают к железной дороге, — сообщил он вернувшись. — Закрыт весь район до самого вокзала. Обещают закончить через сорок минут. Предлагают либо подождать, либо объехать вокзал с обратной стороны.
— Объехать!
— Правильно, и я так думаю! Но поедем не по улице, что сразу за вокзалом, — там сейчас будет не протолкнуться, — а по окружной дороге.
— Смотри, Дима! — воскликнула Татьяна. — Профессор Стародубцев! Стоит, ждёт. Пешеходов тоже не пропускают! Давай возьмём его с собой?
— Ничего не имею против.
Татьяна вышла из машины и через полминуты вернулась с профессором.
— Садитесь, Валентин Леонидович, — пригласил Дмитрий, — Весь второй ряд в вашем распоряжении.
— А вы...
— Дмитрий Панкратов, — сообщила Татьяна. — Мой однокурсник и одноклассник. Бывший.
Рука профессора было по-старчески сухой, но крепкой.
Выбранная Дмитрием трасса проходила по самой границе города: с одной стороны был ряд частных домов, с другой — уже лес. Дмитрий вёл «лексус» не слишком заботясь о соблюдении скоростного режима: погода хорошая, дорога гладкая, машин мало, а вся дорожная полиция обеспечивает перевозку крупногабаритного груза, ей не до лихачей. Звучала тихая спокойная музыка, кондиционер наполнял салон приятной прохладой, мотора почти не было слышно. Татьяна полулежала на сиденье прикрыв глаза, профессор Стародубцев углубился в какую-то рукопись, которую выудил из портфеля, и делал в ней пометки.
Неожиданно машина стала сбавлять ход, затем съехала на обочину и остановилась.
— Что случилось? — встрепенулась Татьяна. — Неисправность? Топливо?
— Посмотри назад. Что ты там видишь?
— Ничего особенного... Человек бежит трусцой, спортсмен, наверно.
— Узнаёшь человека?
— Нет, далеко слишком...
— Сейчас приблизится.
— Ой, это же Неконато! Что он здесь делает?
— Бежит трусцой, ты же сама сказала.
— Но куда, зачем?
— Вот сама у него сейчас и спросишь. Вылезай!
Подбежавший Неконато узнал Татьяну.
— А, это вы! Не ожидал вас здесь увидеть.
— Мы вас тоже. Не тяжело вам носиться по жаре в такой оболочке?
— Нет, в ней есть терморегулятор, можно сделать любую погоду, хоть зимнюю стужу.
— И куда же вы направляетесь?
— Да так, тут недалеко, восемь километров.
— Ничего себе, «недалеко»! Почему пешком, а не на автобусе или на такси?
— Потому что у них, оказывается, нужно платить за проезд!
— А, наш возмутитель спокойствия! — профессор приоткрыл заднюю дверь и тоже включился в разговор. — Как понимать ваше «оказывается»?! Уж не с луны ли вы свалились?
— Можно сказать и так...
— А если с вас не станут требовать денег за проезд, вы согласитесь добраться до места на машине? — Дмитрий тоже выбрался наружу и с улыбкой смотрел на незадачливого бегуна. — Или вам противно ездить на вонючей наземной тележке с парафиновым двигателем?
— Обиделись... Я, конечно, тогда погорячился, извините. Буду благодарен, если подвезёте.
— Садитесь. Скажете, когда вас высадить.
Неконато попросил остановиться через пять километров.
— Вот здесь, пожалуйста. Дальше я сам, три километра по лесной дороге. Вы там всё равно не проедете.
— Проеду. Это мои грибные места, я их хорошо знаю. Дорога идёт до Глухой балки, потом сворачивает влево. Вам, по-видимому, туда и надо?
— Да, к самому повороту. Там моя летающая тарелка.
— Тарелка?! — последовал изумлённый трёхголосый вскрик остальных членов экипажа. — И вы нам её покажете?
— Почему же нет? Конечно покажу! Я хотел рассказать о ней ещё там, в университете, но мне не дали.
«Лексус» сразу и без сожаления распрощался с гладким асфальтом и помчался по лесной дороге на скорости, находящейся за пределами благоразумия, ежесекундно грозя или опрокинуться на вираже, или провалиться в яму, или забодать дерево. Но никто из пассажиров не протестовал: любопытство пересиливало страх. Дмитрий проявил неплохие водительские навыки, и до места назначения добрались благополучно.
— Пойдёмте, кому интересно, — сказал Неконато и первым вылез из машины.
Интересно было всем. Метрах в тридцати лес заканчивался, за деревьями светлели поросшие травой склоны Глухой балки. Четвёрка остановилась на опушке, руками прикрывая глаза от слепящего солнца.
— Здесь мои плантации подосиновиков, — похвастался Дмитрий. — А ниже по склону — маслята и моховики.
— Но я здесь ничего не вижу! — пожаловалась Татьяна. — Ни грибов, ни тарелки, ни прочей посуды, тем более летающей.
— Дла грибов время еще не пришло, — усмехнулся профессор, — а насчёт летающих тарелок я своё мнение уже высказывал.
— Она над вами! Поднимите головы и посмотрите вверх. — сказал Неконато, — Сейчас я её спущу.
Он извлёк из недр своей оболочки небольшой коробок, похожий на пульт управления телевизором, нажал кнопку, от чего прибор тоненько пискнул, и нацелил его на верхушки крайних сосен, кроны которых соединились наподобие шатра. Оттуда послышались шорох, потрескивание, на землю посыпались шишки вперемешку с сухими ветками, и над деревьями плавно поднялся светлосерый диск. Неконато вывел его на открытое пространство и стал медленно опускать. На высоте двух метров диск остановился.
Спутники Неконато стояли, разинув рты от изумления. Первым пришёл в себя профессор.
— Радиоуправляемая модель, игрушка! — вынес он вердикт. — Точь-в-точь такая, какой изображают летающую тарелку фантасты и фантазёры. Ничего особенного и ничего интересного!
— Вы правы, профессор, — согласился Неконато. — Игрушка изготовлена в масштабе один к одному, является полнофункциональной моделью летающей тарелки, развивает скорость до ста махов и может нести полезную нагрузку до пятидесяти тонн. А её габариты вы можете оценить сами. В остальном ничего особенного и интересного, если не считать того, что сегодня утром я на этой игрушке прилетел или, как вы выразились, с луны свалился, а сейчас собираюсь на ней же вернуться обратно.
— На Луну? — тут же встряла Татьяна, которой было дело — ну до всего на свете!
— Не совсем...
Неконато повернулся к девушке и стал пристально на неё смотреть: в глаза, на плечи, на грудь, ниже, снова на лицо. Татьяну под этим вглядом охватила какя-то необъяснимая, смутная тревога, беспокойство, Она машинально поправила волосы, огладила блузку, снова поправила волосы... Неприятные ощущения разом пропали, когда Неконато отвёл взгляд. Теперь он так же напряжённо смотрел на Дмитрия. Но с ним игры в гляделки не получилось: парень стоял отвернувшись вполоборота и с любопытством мальчишки разглядывал висевшую перед ним невиданную железяку.
— Нет! Ни в коем случае!!! — неожиданно крикнул Неконато, рывком подскочил к Дмитрию и оттолкнул его от тарелки.
— А ... что такое? — удивлённо спросил парень, которого толчок едва не сбил с ног. — Мне стало интересно, что это за светящиеся конусы, я протянул руку...
— И чуть не остались без руки! Эти конусы как раз и удерживают тарелку на весу, не дают ей упасть. Давление — семьсот пятьдесят килограммов на квадратный сантиметр. Никакая рука не выдержит такого рукопожатия. Вот смотрите!
Неконато поднял сосновую шишку и вбросил её внутрь конуса. Шишка, вместо того, чтобы естественным образом упасть на траву, прилипла к поверхности, из которой исходил свет, тут же расплющилась и рассыпалась в пыль.
— Спасибо, Неконато, спасли от увечья! — Дмитрий понял, какая опасность ему грозила.
— Я сам виноват, слишком рано снял силовую защиту. Не предполагал, что вы такие шустрые!
— Антигравитация? — Профессор, мотнул головой в сторону конусов, дисциплинированно держа руки за спиной.
— Нет, эруптивная реффузия вакуума. Хотя для вас это пустые слова. М-да... Антигравитации в природе не существует. Для электрона и протона есть их антиподы: позитрон и антипротон. А вот отрицательных масс не бывает. Если помните, во второй компоненте основного уравнения Единой теории поля, которая описывает поле тяготения, значение массы умножается на время, и это произведение стоит под знаком квадратного корня. А поскольку время всегда положительно, — мы с этим уже разобрались, — то и масса, как гравитационная, так и инертная, может быть только со знаком плюс.
Кстати, профессор, хочу вас поздравить. Сегодня на утреннем собрании Академии наук вас избрали членом-корреспондентом. До вас пытались дозвониться друзья, но ваш телефон выключен: сел аккумулятор. Дайте-ка я его заряжу.
Процесс зарядки выглядел на удивление просто: Неконато поднёс мобильник к тарелке и прилепил как магнитик к холодильнику. Пока Татьяна и Дмитрий поздравляли профессора с новым званием, телефон зарядился, отвалился от тарелки и упал в траву. Неконато поднял его и отдал хозяину.
— Включайте!
— Но я не помню пин-код, где-то записан... дома.
— Ладно, я сам включу... нате, пользуйтесь!
Профессор при общении с Неконато уже утратил способность чему-либо удивляться. Впрочем, не совсем.
— Но как вы об этом узнали? Откуда?
— Из информационного поля, откуда же еще?! Меня обескураживают ваши вопросы! Вы же слушали мой доклад, что-то даже записывали, и что — так ничего и не поняли? Или не приняли всерьёз?
Мобильник профессора заверещал сигналом вызова. Старик отошёл в сторону и стал тихонько бормотать в трубку — безупречный стиль ведения приватных разговоров воспитанных людей.
— Так вы, значит, и есть тот самый... — Дмитрий усиленно вспоминал подробности доклада Неконато. — ... элемент в знаменателе, вернее, объект... привилегированный?
— Ах, вот вы о чём! Нет, я живу в числителе, так же как и вы. Но информацию о профессоре получил из знаменателя, тут вы правы.
Произнеся последние слова, Неконато снова воззрился на Дмитрия, как раньше смотрел на Татьяну. Парню этот взгляд тоже комфорта не доставлял. Через полминуты он не выдержал.
— Что-то не так?
— Так... всё так!
Неконато ещё раз взглянул на Татьяну, потом опять на Дмитрия и улыбнулся обоим.
— Теперь всё так, как надо!
Вернулся профессор, вернее уже, член-корреспондент Академии наук. По его просветлённому лицу можно было догадаться, что он только что принимал поздравления.
— Мне пора! — объявил Неконато. — А вам — счастливо оставаться!
Осторожно обойдя светящиеся конусы-подпорки, он остановился под центральной частью тарелки, повернулся к своим спутникам и прощально взмахнул рукой. Над его головой открылся люк, появилось свечение, такое же как у конусов, и оно втянуло Неконато в тарелку. Люк закрылся.
— Эруптивная реффузия вакуума, — пробормотал учёный.
— Вы совершенно правы, уважаемый академик! У меня сложилось такое же мнение! — поддержала Татьяна, — А вы как полагаете, уважаемый Дмитрий?
— Именно так и полагаю, уважаемые коллеги! Это она самая и есть, эруптивная реффузия вакуума в чистом виде, или, по-нашему, полнейшая галиматья!
Под аккомпанемент весёлого смеха летающая тарелка стала подниматься вверх.
— Погодите! — спохватилась Татьяна. — Это же надо обязательно сфотографировать! Снять на видео! Как я раньше не сообразила?! Наконец-то появится неопровержимое доказательство существования летающих тарелок!
Девушка суетливо раскрыла сумку, выдернула из неё планшетник и стала нажимать кнопки.
— Не загружается! — разочарованно констатировала она. — Что я не так делаю?
— Ничего страшного, я его сниму мобильником, в нём есть встроенная камера, — отозвался учёный.
Но и его постигла неудача: мобильник опять почему-то оказался выключенным и не желал включаться.
У меня в багажнике есть видеокамера! Сейчас принесу! — вспомнил Дмитрий и отправился к машине, которая по-прежнему оставалась в лесу. Вернулся он через три минуты.
— Чего так долго? — спросила Татьяна. — Тарелка уже далеко.
— Заел электронный ключ, пришлось открывать багажник вручную. Зато камера в полном порядке, работает. Где тарелка?
— Во-он там, левее следа от самолёта, видишь? Но вряд ли её теперь сфотографируешь: слишком близко к солнцу. Я успела его снять, мой планшетник, наконец-то, загрузился, но изображение тоже не очень... Посмотри!
— Да, не впечатляет.
— Увы, Танюша, как ни прискорбно, но ваш снимок не станет неопровержимым доказательством! — Старый учёный смотрел на экран планшетника и качал головой. — Он не лучше тех фотографий, которые уже опубликованы, и которые я раньше считал подделкой. Ваш снимок, безусловно, настоящий, но кто кроме нас в это поверит? А про отказ приборов и устройств вблизи летающих тарелок уже неоднократно писали: электрооборудование автомобилей, кварцевые часы, цифровые фотоаппараты. Мы эти отказы сегодня испытали на себе.
— Часы! — воскликнула Татьяна. — Сколько времени? Без двадцати пяти три! В три я обязательно должна быть в редакции! Дима, выручай, на тебя вся надежда!
— Выручу, не волнуйся! Блокаду улиц, надеюсь, уже сняли, поедем напрямик мимо Центрального парка. Вперёд!
Новоявленный член-корреспондент Академии наук попросил высадить его возле входа в парк.
— Хочу пройтись пешком, подумать. Как ни крути, но этот летчик-испытатель сегодня заново переписал Единую теорию поля, — объяснил он Татьяне. — Сделаем так. Я подготовлю по этому поводу статью в «Вестник РАН». Со своим новым статусом я теперь могу публиковаться в любом академическом сборнике без очереди и без цензуры. А вы, Танюша, свой газетный отчёт готовьте как обычно, но про последний доклад постарайтесь много не писать. Дождёмся выхода моей публикации. По ней мы с вами подготовим большую статью для вашей газеты, и о новой Единой теории поля узнает весь мир. Иначе на меня и на вас может быть оказано давление, чтобы мы про всё это вообще не писали, чтобы утаили. Давление со стороны высоких научных и не только научных авторитетов, которых этот возмутитель спокойствия, по сути, сбросил с их пьедесталов. Кому такое понравится? Мне ведь тоже обидно, что моя докторская диссертация годится теперь разве что на растопку.
Старик вылез из машины и зашагал по парковой аллее бодрой, совсем даже не старческой походкой.
— Дима, как ты думаешь, чего это Неконато меня так внимательно разглядывал? Там, у тарелки, — спросила Татьяна, когда молодые люди остались в машине одни. — По мне даже мурашки побежали!
— А чего вообще мужчина смотрит на женщину? Понравилась ты ему значит, тут и думать нечего. Но вот зачем он потом точно так же на меня таращился — непонятно. Отгадывай, теперь твоя очередь.
— Ну-у... может хотел денег у тебя занять. На автобус или такси. Или кредит в твоём банке оформить.
— Так взял бы и просто попросил — что мешало? Нет, здесь что-то не то! Всё, приехали! Даже раньше на четыре минуты!
— Ага, спасибо, я побежала! — Татьяна выскочила на тротуар.
— Принеси мне газету со своим сегодняшним отчётом.
— Её же ещё нет, она будет только вечером, в полшестого.
— Я вечером подъеду.
— За газетой?
— Не за газетой. За тобой!
Девушка медленно вернулась к машине.
— Я ждала, что ты это скажешь. — сказала она тихо.
— Ждала? Почему?
— Не знаю... не спрашивай.
И добавила уже своим обычным задорным голосом:
— Давай!
— Чего давать-то?
— Пятнадцать рублей. За газету!
— Ну, Ворожейкина, ты совсем... Вечером получишь!
* * *
На автозаправке Дмитрию пришлось отстоять длинную очередь, и из-за этого он подъехал к зданию редакции на пятнадцать минут позже. Быстро припарковавшись, благо свободное место нашлось у самого подъезда, он вбежал в вестибюль и метнулся к вахтёру.
— Ворожейкина уже ушла?
— Нет, ещё никто не выходил. У них там совещание, до семи часов точно, а то и дольше.
— Спасибо...
Дмитрий не стал ломать голову над тем, как к этому относиться: радоваться, что не пропустил встречу, или огорчаться из-за предстоящего ожидания «до семи часов точно, а то и дольше». Опустившись на видавший виды кожаный диванчик, — единственный предмет мебели в вестибюле, — он занялся устным счётом, полезным и даже приятным, по его мнению, способом убить время, к которому он часто прибегал на скучных заседаниях, в дороге или если долго не мог уснуть, и который нередко его увлекал сам по себе, причём, увлекал до такой степени, что чуть ли не полностью отключал от действительности. Так получилось и на этот раз.
— Дима, ты живой? — перед ним стояла Татьяна и улыбалась.
— А? Что? Таня! Уже семь часов? Совещание закончилось?
— Нет, я отпросилась. Сейчас начало седьмого. Вот твоя газета. Машу ею машу перед твоим носом, а ты не реагируешь. Пошли? Да просыпайся же, открывай глазки! Осторожно, здесь дверь! Ну, наконец-то! Где твоя машина? Ты с ума сошёл?! Это же персональное место нашего главного редактора! Увидит — убъёт!
— Знак не висит, таблички нет — имею право!
Дмитрий под трескотню своей подружки понемногу приходил в себя. Однако слова словами, а испытывать судьбу и подставлять Татьяну под гнев её патрона никак нельзя, поэтому он не мешкая освободил табуированное место и выкатился со стоянки на улицу.
— Почему асфальт мокрый? Был дождь?
— Ещё какой!
— Значит, пляж отменяется? Ну и хорошо, у меня всё равно купальника нет!
— Есть!
— Что есть?
— Купальник. Я тебе купил.
— Как это купил? Ты что себе позволяешь?! Как ты смеешь покупать мне нижнее бельё?!! У нас для этого не те отношения! У нас с тобой вообще нет никаких отношений!! Останови машину!!!
— Остановил.
— Выпусти меня! Ну же! Открой дверь!
— Не могу. Замок заело.
— Врёшь!
— Вру.
— Врать нехорошо!
— Впервые слышу.
— Опять врёшь!
— Опять вру.
— Открой дверь!
— Замок заело! Таня, но ведь купальник — это не нижнее бельё. Для пляжа он, наоборот, верхнее. Я же купил с хорошими намерениями, с этими, как их... с плутоническими.
— Платоническими! Но всё равно ты меня оскорбил, а не обрадовал. Покажи!
— Вот, смотри!
— Ты же не знаешь моих размеров!
— Я их вижу.
— Красивый! Я такой в «Лотосе» видела, в магазине эксклюзивных товаров.
— Больше не увидишь, он там был в единственном экземпляре.
— Так он что, из самого «Лотоса»? Сколько же ты за него выложил?
— Не знаю. Вставил карточку в терминал, а что он там нашуршал — не интересовался.
— Чек выбросил, бирку с ценой отрезал?
— Подобными пошлостями не занимаюсь. А чек — вон он, под твоей этой... на сиденье, короче.
— Ну-ка... С ума сойти! Это же половина моей месячной зарплаты! Забирай, отнесёшь обратно в магазин!
— И что я там скажу? Что в плечах жмёт, или что он недостаточно тёплый? К тому же нижнее бельё возврату не подлежит.
— Ага, всё-таки, нижнее!
— М-да... поймала! Сдаюсь! Требуй сатисфакции!
— Ничего не надо! Я тебя прощаю!
— Спасибо! Какие планы?
— Не знаю... Пляж мокрый, в кино не хочется, футболом я не интересуюсь, дискотеки уже не для нас, а рестораны я вообще не люблю.
— Чем они тебе не угодили?
— Да обстановкой хотя бы! В одном помещении с тобой находятся чужие, случайные люди, они веселятся по неизвестному тебе поводу, беседуют на неинтересные для тебя темы, делают что хотят и как хотят, не считаясь с тобой, не спрашивая, нравится тебе это или нет. Ты поневоле становишься таким же, как они, отвечаешь им тем же. И вместе вы делаете вид, что всё это вполне нормально, притворяетесь, что оно вас совершенно не трогает и не тяготит.
— Я понял. Ты сторонница корпоративных банкетов.
— Корпоративы, конечно, лучше. Но и на них часто присутствуют люди, испытывающие взаимную неприязнь. А в настоящей дружеской компании я уже не помню, когда была.
— Тогда мы едем на дачу! В самую что ни на есть дружескую компанию. Шашлыки, сауна, купание в море под мерцанием звёзд... Ну что ты опять на меня так смотришь? Купание в купальниках! В ку-паль-ни-ках! Оно потому и называется купанием, что происходит в купальниках, только в купальниках и ни в чём, кроме...
— Да хватит тебе твердить одно и то же! Завёлся! Лучше скажи, что это за дача? Чья? Не навяжемся ли мы в гости без приглашения?
— К кому навяжемся? Это моя дача!
— Ты раньше ничего про дачу не говорил.
— Потому что раньше у меня её не было. Строительные работы завершились в конце весны, а мебель я окончательно расставил всего две недели назад.
— Гостей будет много?
— Двое.
— Я их знаю?
— Конечно знаешь! Отлично знаешь! Как себя и меня!
— Кто они?
— Я и ты... больше никого...
Дмитрий напряжённо смотрел в огромные немигающие глаза девушки и ждал ответа.
— Ты это всё серьёзно?
— Серьёзней не бывает.
— Но я не могу... так сразу...
— Почему, Таня?
— Потому что... мне надо заехать домой, отпроситься у мамы, переодеться...
— Едем!
— Куда?
— Да к маме же! Отпрашиваться!
— Не гони так быстро, а то мы вообще не доедем!
— Уже доехали, вот твой дом.
— Зайдёшь?
— Зачем?
— С мамой поздороваешься.
— Не сейчас. Потом. Официально.
— Да, пожалуй так лучше... Я постараюсь не задерживаться, но не обещаю, что буду скоро.
На этот раз Дмитрий не стал погружаться в устный счёт. Он переместился из машины на деревянную лавку у подъезда и стал наблюдать за стайкой воробьёв, копошащихся в кустах цветущего дрока. Тем же самым делом был занят большой упитанный кот, расположившийся на противоположном конце скамейки. В отличие от человека, пушисто-полосатый представитель домашней фауны имел к воробьям не столько эстетический интерес, сколько желание извлечь из соседства с ними практическую пользу для своего цветущего организма. Через какое-то время Дмитрий почувствовал, что в нём самом тоже зародился и стал шириться охотничий инстинкт: то ли кот стрекнул его своими биотоками, то ли пробудился зов далёких общих предков — кто знает?. Вот, например, этого пернатого разиню можно запросто достать в прыжке, а того — сшибить с ветки точным ударом когтистой лапы. Однако кот все подсказки, приходившие к нему с ответными биоволнами, полностью игнорировал. То ли он был слишком сыт и ленив, то ли разбирался в охоте на птиц намного лучше человека, чтобы принимать во внимание его советы. В конце концов этот четвероногий орнитофил просто свалился под скамейку в тень и опрокинулся на спину, разбросав лапы по сторонам и хвастливо выставив на всеобщее обозрение выпуклое пузо.
— Вот и я!
Возле обшарпанной входной двери и совсем уж жуткого отсека для мусоропровода стояла Татьяна. Но какая! В белом длинном с открытыми плечами платье, искрящемся серебряными блёстками, в белых же туфлях-лодочках на шпильке и в белых ажурных перчатках выше локтя. Длинные каштановые волосы были собраны на затылке в затейливый узел и волнистыми локонами струились по спине. При этом никакой косметики, никаких украшений на девушке не наблюдалось.
Дмитрий от такого видения едва не сполз под скамейку к своему четвероногому партнёру по охоте.
— Какая ты... — смог он, наконец, выговорить, — нарядная! Я тебя такой никогда не видел...
— Видел! Только не обращал внимания. Может, не совсем такой, но похожей. Говори же, говори! Я хочу тебя слушать!
— Не знаю, что сказать! Ты светлая, белая, как... «лексус»!
— Здрасьте, приехали! На большее, чем сравнить меня с автомобилем, у тебя ума не достаёт? Впрочем, от вас, мужчин, другого и ожидать не следует: когда вы сравниваете женщину со своей машиной, она должна воспринимать это, как высший комплимент! Поставь сумку в багажник, в ней мои вещи для деревни, а мне помоги сесть, знаток изящной словесности!
— Да, конечно! Сейчас!
Дмитрий открыл правую дверь, поддержал девушку за локоть, приподнял подол платья, чтобы его не защемило, и тут же заработал шлепок по руке.
— Пристегни меня! — то ли попросила, то ли приказала пассажирка. — Самой мне в перчатках не справиться.
— Но...
— Ну?
Дмитрий привстал с сиденья и, склонившись над Татьяной, предельно осторожно, одними пальцами, как сапёр, которому предстояло разрядить взрывное устройство неизвестной ему системы, стал регулировать ремень безопасности.
— Всё, вроде...
— Всё не «вроде»! Всё болтается! Подтяни как следует!
«Вот, значит, как? Взрывному устройству не нравится, оно капризничает! — стал размышлять Дмитрий. — Ну что мне с ней делать? Не на полигон же везти и там обезвреживать! А, ладно! Семь бед — один ответ! Пусть взрывается здесь!»
Он решительно убрал слабину, протянув ремень между двумя упругими округлостями, провёл рукой по ремню и по девичьей груди вперёд, назад, устраняя перекрутку, и защёлкнул замок.
— Готово!
Взрыва не последовало. Дмитрий с легким недоумением и — чего уж греха таить! — с опаской повернулся к соседке. Татьяна смотрела на него настороженно и тоже с оттенком испуга. Она взяла его руку, повернула ладонью к себе и прижала к груди: чуть-чуть... сильее... ещё сильнее...
— Что я делаю? — прошелестели её губы. — Какой ужас!
Она вышла из оцепенения, оттолкнула руку и отвернулась к окну.
— Ну что, отпустила мама? — задал Дмитрий вопрос, ответом на который было само присутствие здесь Татьяны, спросил, лишь бы не молчать.
— Как видишь...
— Ты, небось, сказала ей, что пойдёшь к подружке?
— Сказала, что пойду к тебе и останусь...
— Останешься? Останешься! Конечно останешься! Когда тебя сдать обратно? Завтра утром?
— Утром, но не завтра. В понедельник.
— Ну, это... вообще здорово! Классная у тебя мама! Отличная! Я привезу ей букет роз! Два! По букету за день!
— Мне тоже немножко роз... белых...
— А тебя я засыплю цветами! Цветами всех цветов! И всех сортов! Знаешь, сколько их на даче?! Только прежде хотелось бы сделать ещё одно дело.
— Какое дело?
— Понимаешь, Таня, мы сейчас с тобой смотримся как-то... несимметрично! Ты — ослепительная, как принцесса из сказки, а я...
— Ну наконец-то! Наконец ты начал говорить то, что я хочу слышать! Оказывается, можешь! Что дальше?
— А я рядом с тобой выгляжу как бродяга. На даче у меня пока ещё никакой одежды нет, не успел привезти, поэтому заедем ко мне домой за костюмом. Вот только брюки нужно погладить, и на пиджаке не хватает пуговицы. Но это быстро, я сам всё сделаю!
— Дима, а «Золушка» тебя не разорит?
— Нет, конечно. Погоди, какая «Золушка»? Дворец красоты? Там ведь только женские товары!
— Это раньше было! Теперь в «Золушке» есть всё и для женщин, и для мужчин. Поровну.
Работники, вернее, работницы салона мод своё дело знали и ненужных вопросов не задавали. За каких-то двадцать минут они подобрали Дмитрию белый костюм двойку, — от жилета он категорически отказался: куда с ним в такую жару?! — такого же цвета рубашку и туфли, к ним — светлосерый, для лёгкого контраста, галстук. Услуги парикмахера Дмитрию не потребовались: он носил короткие волосы и стригся всего пару дней назад. Выписанный счёт удивил своей скромностью. Как оказалось, в летний период по многим позициям прейскуранта предоставлялись скидки — стандартный ход для привлечения клиентов, когда люди стремятся не столько приобрести новую одежду, сколько избавиться от уже имеющейся.
— А ты — парень хоть куда! — с оттенком удовольствия оценила преобразившегося Дмитрия Татьяна. — Я раньше как-то не замечала!
Её слова нашли неожиданное подтверждение. Пожилая служащая салона закончила укладывать в пакет старую одежду Дмитрия, — сервис в «Золушке» был на высшем уровне! — и приветливо посмотрела на молодых людей.
— Какая вы красивая пара! Счастья вам и много детишек!
Лицо Татьяны зарделось. Заметив это, старушка спохватилась:
— Ой, кажется я сказала не те слова! Простите, пожалуйста!
— Хорошие слова всегда те, — ответил Дмитрий! — Спасибо! А вам — здоровья!
— Вогнала меня бабулька в краску, — смущённо призналась Татьяна, когда машина уже катилась по улицам города. — Покраснела, как школьница-малолетка, сама от себя такого не ожидала!
— Это с непривычки. Если бы тебе говорили комплименты почаще, у тебя выработался бы иммунитет, такая э-э... окраскоустойчивость.
— Так ведь не говорят почаще!
— А ты каждый день одевайся как сегодня — вот и заговорят!
— Это куда же мне так одеваться? На работу, в редакцию? В какую-нибудь контору за интервью или репортажем? Или вообще в магазин за хлебом? Тогда и правда начнут говорить, но уж точно не комплименты!
— Ты попробуй! Поначалу это будет казаться странным, непривычным даже тебе самой. Но постепенно оно станет твоим как бы стилем, образом. Вслед за внешним видом у тебя начнёт меняться всё: походка, жестикуляция, речь. Изменится даже отношение к людям. И люди тоже станут воспринимать тебя по-иному. Не как несуразную, вечно суетящуюся и приставучую репортёрку, которая вызывает первое желание поскорее от неё отбиться, а как аристократку, даму с изысканными манерами, с которой можно поговорить, если только она сама снизойдёт до разговора с вами. Уверен, что тогда и интервью, и всё остальное у тебя будет получаться по-другому, лучше и изящней.
— Ну знаешь ли, Дима, с такими взглядами тебе следовало родиться не сейчас, а где-нибудь в восемнадцатом веке. Тогда как раз было время аристократов, мужчины и женщины носили напудренные парики, кружева, двигались плавно, неторопливо, изъяснялись чуть ли не стихами, жили не спеша. Сегодня темп жизни другой, он гораздо выше, стремительнее: постоянно надо спешить, всюду успевать, делать несколько дел одновременно. Соответственно этому и мода другая.
— Мне такая мода не нравится! Что это за мода, когда красивой, умной, образованной девушке не говорят о её достоинствах, так что она сама постепенно о них забывает, а потом и вовсе утрачивает?
— Ты назвал меня красивой, Дима?
— Я повторил то, что сказала упаковщица в «Золушке», но в принципе я с ней согласен, — ответил Дмитрий, не слишком вдумываясь в свои слова, так как проезжал сложный перекрёсток, на котором высокомудрые дорожные проектировщики расставили знаки и светофоры таким образом, что сделали его ещё более непреодолимым.
— Хорошо хоть так... — прошептала Татьяна.
Городские лабиринты закончились, «лексус» выбрался на автомагистраль и погнал галопом весь табун своих лошадиных сил.
— Дима, разве можно так быстро ехать?
— Можно. Видишь, стоят знаки «сто пятьдесят»? Это уже не ограничение скорости, а приглашение ехать быстрей.
— Но у тебя на приборчике сто девяносто... уже двести! Ой!
— Спасибо, что подсказала, штурман ты мой бдительный! Займись лучше чем-нибудь полезным, опусти себе шторку, например, чтобы солнце в глаза не било!
Дальнейший путь проходил в молчании. Дмитрий неотрывно смотрел на дорогу, поскольку скорость к тому обязывала, а Татьяна не осмеливалась ему мешать, опасаясь его резкой реакции и, опять же, из-за высокой скорости. Но через какое-то время Дмитрий сбросил газ, машина постепенно замедлила ход и остановилась на обочине.
— Что, снова увидел бегущего Неконато? — улыбнулась девушка, облегчённо вздохнув после сумасшедшей гонки.
Дмитрий не принял шутки.
— Таня, я, кажется, понял, зачем Неконато так пристально нас разглядывал. И тебя, и меня, по очереди. Так вот! Он тогда подключил нас к информационному полю. К тому привилегированному элементу, который в четвёртой компоненте, в знаменателе. И который теперь выдаёт нам свои пошаговые инструкции, подобно клеткам организма, а мы их выполняем, тоже как клетки.
— Я это поняла раньше тебя. Хочешь расскажу дальше? Этот элемент после подключения стал нашим как бы ангелом-хранителем. Который говорит, вернее, внушает, что надо делать, а чего делать не стоит. Который в затруднительных случаях подсказывает правильное решение. Который предупреждает об опасности, но может и отругать. Так?
— Ну, меня он не ругал, а вот одна его подсказка могла пойти мне во вред. Так что на ангела-хранителя он не тянет. Лучше уж называть его высшим разумом, как рекомендовал Неконато. А в остальном — верно. Но откуда тебе это известно?
— Ты забыл, что Неконато меня подключил к информационному полю первой, поэтому все советы и предостережения я начала принимать раньше тебя. Вот только не верится, что высший разум мог рекомендовать что-то вредное. Мне от него была только польза. Расскажи!
— Это про твой купальник. Без подсказки я никогда бы его не купил, я же ничего в них не понимаю. Но он сказал: «Бери. Купальник подходит ей по размеру, и он ей понравится». Послушался, купил. А от тебя неожиданно последовала такая бурная реакция! Неожиданно для меня! Но сам-то он, высший разум, должен был это предвидеть! Он же подключён к нам обоим! Потом он, правда, спохватился, спас положение. Когда ты начала шуметь и возмущаться, он сказал: «Закрой центральный замок, заблокируй все двери! Немедленно! Если она выскочит, ты её потеряешь! Навсегда потеряешь!» Вот я и принялся тебя удерживать и врать. А что мне было делать? Скажи, Таня... если бы я тебя выпустил, ты бы ушла?
— Если бы сразу выпустил — ушла. Но чуть позже я тоже получила от него команду: «Хватит выпендриваться! Он же не посягает на твоё целомудрие, недотрога чёртова!»
— Что? Так и сказал?
— Слово в слово!
— Для высшего разума не слишком деликатно!
— Зато доходчиво! Я сразу тебя простила.
— Таня, а потом, когда я тебя пристёгивал...
— Когда я прижалась к твоей руке? Нет, тогда никакого сигнала не было, это я сама. До сих пор не могу понять, что такое со мной стряслось. Потеряла контроль над собой... А первое указание высшего разума я получила, когда ты несся по городу отпрашиваться у мамы. Он сказал: «Передай ему, чтоб ехал аккуратнее, разобьётесь же насмерть!»
— Почему он не обратился ко мне напрямую?
— Я думаю, потому что в тот момент его связь с тобой ещё не была как следует налажена.
— Таня, когда я сказал тебе, что на даче мы будем вдвоём, то есть, когда я фактически сделал тебе предложение, ты дала согласие тоже по совету высшего разума? Скажи правду, для меня это очень важно.
— Это было моё и только моё решение, можешь быть полностью уверен. Если бы даже высший разум стал меня отговаривать, я бы его не послушала и поступила по-своему.
— Я тоже один раз его не послушался. Днём возле цветочного ларька он посоветовал купить тебе цветы. А я не купил.
— Напрасно не послушался! Это был хороший совет!
— Таня, я исправлюсь, честно! Сразу, как только мы приедем. Скажи, а только что на шоссе — это он рекомендовал мне через тебя сбросить скорость?
— Нет, здесь я уже сама испугалась. Не хочется, знаешь ли, погибать во цвете лет из-за твоего лихачества! А высший разум при необходимости уже мог обратиться к тебе непосредственно, связь-то давно налажена. Ладно, хватит вспоминать что там, когда и как. Помоги мне лучше прикрепить фату!
— Фату?
— Ну да! Я же твоя невеста!
— Только без объятий?
— Не задавай глупых вопросов! Вот, хорошо! А теперь поцелуй! Что ты делаешь? Зачем облизываешься?! Да прекрати же наконец! Ну, точно наш кот Барсик!
— Это который живёт на скамейке у вашего подъезда? Так я его знаю! Мы с ним сегодня охотились...
— Ты что, издеваешься надо мной?! Рассказываешь, как вы с дворовым котом ловили мышей, вместо того чтобы...
— Не мышей, а птичек! Воробьёв!
— Иди ко мне, воробышек! Теперь обними! Крепче, не бойся! Вот так... Солёный!
— Ты тоже не сахар!
— Долго думал, прежде чем ляпнуть?
— Давай ещё... Ты вкусная! Ещё…
— Хватит! Иначе мы здесь до утра застрянем! А нам ещё мебель двигать!
— Какую мебель? Я же всё расставил!
— Могу себе представить этот кошмар! Всё переставим заново! Теперь ты будешь выполнять мои пошаговые инструкции. Имей ввиду, в отличие от советов высшего разума, мои инструкции обязательны для исполнения и имеют высший приоритет. Поехали!
«Лексус» выкарабкался с обочины на дорогу и понёсся вперёд, словно хотел догнать предзакатное солнце, в лучах которого скрылся Неконато на своей летающей тарелке.
— Не гони, сбавь скорость!
Первая обязательная команда пошаговой инструкции с высшим приоритетом была выполнена немедленно и беспрекословно.
Александр Бабенко
Рига, 2014 год