Вода, стекая по желобам с крыши, наполнила кадки и вёдра. Дождь с ут-ра лил, как из ветра, а к вечеру стал монотонно вбивать гвозди в крышу, барабанить по стеклянным банкам, сиротливо торчащим на штакетнике. Бабка Марфа третий раз, озираясь на свою тень, вышла на крыльцо, прислушалась. На улице спокойно, где-то глухо воет собака, покрикивают не загнанные кем-то гуси.
Войдя в избу, разволновалась не на шутку. Парни на кухне, уже не шептались, а громко и весело о чём-то спорили. Два часа назад они тихонько посту-чал в окно. Бабка спросила: «Кого там черти носят?». В стучавшем узнала Гришку Кусова, сына односельчанки, которую полгода назад похоронили. Гришка теперь живёт сам по себе: в свои неполные восемнадцать, не работает, не учится. Вышла в сени, через дверь спросила: «Чего шляешься в такую мокрынь?». Гришка предложил купить мешок пшеницы за пять рублей. У бабки Марфы чуть челюсть не заклинило. За пять рублей! На рынке ведро три рубля стоит.
Торопливо накинула фуфайку, вышла во двор. Гришка Кусов с приятелем, стояли, промокшие до нитки, у лавочки, на которой лежал большой мешок, прикрытый плащом. Бабка засуетилась, показала, куда положить мешок. Жалко ей стало парней, пригласила зайти, обсохнуть. Теперь кляла себя на чём свет стоит. Сунула бы пятёрку и от ворот поворот.
-Не бойсь, Гришака, со мной будь спок! – блестел посоловевшими глаза-ми Гришкин дружок . Бабка раньше в селе его видела. Голос у парня басистый, надтреснутый. Говорил громко, резко дёргая руками. «Ну, дура, пенька старая! – ругала себя бабка Марфа. – Мало, что впустила на свою голову, так ещё и самогонкой угостила для сугреву!».
-Ещё раз сгоняем и любая магнитола – твоя! Девки штабелями падать станут! Будь спок, Гришаня! И не надо мне про государство заикаться! Заикой на всю жизнь останешься! А она будет, ох, не длинной, если меня разочаруешь! Государство! Тоже мне, аргумент! Мы, Гришаня, и есть государство! В школу ходил? Знать должен! Государство – это мы! Значит, все это наше, а со своим, что хотим, то и делаем. Верно, бабуля? – парень скосил глаза на бабку Марфу. У бабки холодок пробежал меж лопаток. На неё смотрели чёрные злые глаза, с приклеенной улыбкой.
-Правда, правда, милок! – опустила глаза бабка Марфа. - Но, пора и честь знать! Обогрелись и с Богом!
Парни поблагодарили за угощение, вышли во двор. Дождь по-прежнему клевал крыши домов. Парни раскисшей дорогой поспешили к складу, где хранилось колхозное зерно. Охранял склад шестидесятилетний дед Архип. У деда на всё свой взгляд и свои принципы. «Зерно колхозное, - рассуждал он, значит - государственное, народное. А народное народу воровать не к чему? Не логично!». Мысль – железная! Не требующая сомнений! Поэтому, едва ночь спускалась на землю, сон подталкивал деда стелить на лавку полушубок, ложиться и закрывать глаза. Засыпал он сразу, и так крепко, что однажды, поворачиваясь, свалился на пол. Утром убедил себя, что лёг на полу с вечера.
…Виктор твёрдо решил в этот раз при встрече сказать Наташе о своём намерении заслать сватов. Встречаются они второй год! Любят друг друга, не раз друг другу говорили об этом. Сегодня всё решится, он больше не в силах без неё! Мать отговаривала идти на свидание! Дождь! Мол, себя не жалко, так хоть девушку пожалел бы. Виктор отшутился: «Что дождь! Вечность не в силах нас разлучить!».
Наташа задерживалась. Подождав лишних два часа, Виктор забеспокоился. Что-то случилось! За два года Наташа ни разу не опоздала на свидание. Решил вернуться домой и позвонить, узнать, что стряслось. Выйдя из школьно-го сада, заметил двух парней. Один тащил на себе большой мешок. Виктор от-ступил за ветки яблони.
-Знаешь, Фроня, обидно, - басил из под мешка здоровяк. – Мы рискуем, надрываемся! Тут пятеркой не пахнет! Давай, набросим парочку рваных! А?
-Хорошая мысль! Я бы даже сказал, справедливая! – отозвался приятный голос. – С кого начнем рваные иметь?
-С Фомичева, вот и начнем! Он уже мешок получил, - получил! Рад – рад! Где пять, там и семь рваных выложит!
-Вы что тут волочете? – вышел из-за яблони Виктор.
От неожиданности, здоровяк выпрямился, мешок выскользнул и шлепнулся, подняв густые брызги грязи. Здоровяком оказался Гришка Кусов.
-А-а-а, тебе, какое дело? – забасил Гришка, отряхивая грязь со штанов. – Не видишь, работаем. Курочкам пшеничку носим! Подсоби и сам рубль заработаешь. Девку свою в кино сводишь!
Виктор понял – зерно с колхозного склада.
-Несите назад! – преградил путь Гришке Виктор.
-Ты что, опупел?! Вот сейчас высморкаюсь и сдует, как муху с тарелки! – тронул нос грязной рукой Гришка. – Ишь ты, Павлик Морозов нарисовался! Не хочешь заработать, шагай, куда шел. Сам-то, что в такую погоду около школы ошиваешья? Лямзанул чаго?! Ладно, ладно, шучу! Давай, дергай! Мы тебя не видели, ты нас не замелил.
-Это не ваше! – сжал кулаки Виктор.
-Ух, ты?! – Гришка вытер лицо кепкой. – А чьё? Хлеб государственный, значит - общий! Мы его всем и разносим!
Виктор не стал слушать «умные» речи Гришки, подошёл к мешку, на-клонился, чтобы рывком вскинуть на плечо.
Глухой, короткий удар мгновенно поглотила ночь. Виктор упал на коле-ни, ткнулся лицом в мешок. Гришка не видел, как Фроня подобрал на обочине дороги обломок железного прута и ударил Виктора.
-Ишь, какой горячий! – усмехнулся Фроня.
-Ты что? – тяжело задышал Гришка. – Ты ж его того! Как же теперь?
- Не факт, Гришуня, что того! Не факт! – не выпуская из рук железный прут, захрипел Фроня . – Дурак он и есть дурак! А нам дураки в нашем деле – помеха! Правильно? То-то! Давай, бросим его за ограду! Пусть подумает на до-суге на кого варежку разевает!
… Виктора хоронили всем селом. У бабки Марфы, стоявшей в первых рядах у могилы, мысли не откликались эхом, на слова, звучавшие в память о Викторе. «Если каждому за мешок пшеницы приписывать геройство, все в героях ходить будем… Господи, стоило ли жизнью-то рисковать? Убегти ведь мог! Схорониться!.. Господи, что для государства мешок, два! Крохи! Тоннами во-руют!». Голос председателя колхоза ломал ход её суждений:
-Мы гордимся такими, как Виктор Сомов! – говорил председатель. - Дорогой ценой! Ценой жизни заплатил он за народный хлеб. Память о нём навечно останется в наших сердцах, в сердцах наших детей и внуков. Они будут гордиться им, брать с него пример. Я вношу предложение назвать школу, где он учился, его именем.
Председатель посмотрел на бабку Марфу. Ей показалось, что он читает её мысли. Она наклонила голову.
После слов председателя, люди одобрительно зашумели, над головами поднялись руки. Бабка Марфа с удивлением заметила, что и её рука поднята вверх.
1986 г.