Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь…* И пусть велика вредность твоя, но не одолеть ей упрямства моего. Ибо я всё за тебя решил, и не уйти тебе от лап моих загребущих. (*Песнь песней)
«Любовь, а не немецкая философия служит объяснением этого мира» Оскар Уайльд
Глава 1
- О, Пупсик, у тебя знакомые геи есть?
Лёнечка замер на пороге комнаты в общежитии, которую делил с ещё тремя парнями примерно его возраста. Осторожно оглядел комнату, может это не к нему обращаются? Все трое сидели за столом и внимательно смотрели на Лёню, ожидая ответа. Честно говоря, он, тихий домашний мальчик, с пухлым тельцем и отличным воспитанием, относился с некоторой опаской к своим соседям. Те всё время подшучивали над Лёней, но пока все их шутки были безобидны. Пока...
- Чего? - растерялся "Пупсик".
- Ну, геи, голубые такие! Очень нужно! Для дела! Мы вернём! - радостно пообещал Силь и весело подмигнул.
- Зачем? - Лёнечка не был уверен, что действительно хочет знать ответ, но не мог не спросить.
- А зачем нам чужой гей насовсем? Нам и хранить его негде, - парни единодушно засмеялись, содрогая молодецким хохотом тонкие, видавшие виды, стены общежития. Сразу становилось понятным, что эти кони ржут уже давно и нынешний приступ веселья является продолжением предыдущего марафона.
- Я не об этом, - смутился Пупс - зачем вам вообще гей? И почему вы решили, что у меня он есть? - было так боязно услышать, что соседи по комнате считают Лёнечку голубым из-за его непохожести на других. Они могут и девушкам в училище сказать. А ведь ему нравятся девушки, он так надеялся, что вот теперь-то и начнется самое интересное в жизни - жизнь личная. Можно даже сказать... интимная. Лёня густо покраснел от собственных мыслей.
- Да не решили мы ничего! Не тушуйся, мы у всех спрашиваем. Ну а вдруг?! А зачем... ну... ты умеешь хранить секреты? - вдруг посерьёзнел Силь.
- Конечно, - в тон ему ответил Пупс.
Силь, который на самом деле в миру был просто Васей, но терпеть не мог, когда его так называли, выглянул в коридор, настороженно огляделся и тихонько закрыл дверь.
- Тогда слушай, - негромко начал он, склонившись почти к самому уху Лёнечки, одновременно подталкивая того к столу. - Есть у нас один общий знакомый.
Парни начали говорить все разом, эмоционально, перебивая друг друга, бурно жестикулируя, шутя и посмеиваясь, заражая своим весельем. Из этого хаотичного потока Лёня смог вынести следующую информацию: Их общий знакомый - скульптор и зовут его Степан. Он ведёт у реставраторов практику. Этот самый Степан заявил Марине, бывшей девушке Силя, что он гей. Обстоятельства, при которых произошло признание, девушка не разглашает, но парни и так догадываются. Стёпа этот пользуется большой популярностью у всех, невзирая на пол, возраст и сексуальные предпочтения. Ничего удивительного, что девушка решила попытать счастье. Удивительно другое: когда Макс спросил Стёпу о том, зачем тот соврал красивой девушке и почему не захотел воспользоваться моментом, признание повторилось. Теперь уже для Макса. А потом и для всех остальных.
- Вот мы и хотим вывести его на чистую воду. А для этого нам нужен самый настоящий гей, - подытожил Силь.
- Вы ему не верите? - удивился Лёнечка. - Почему? Зачем ему вас обманывать?
- Да ты его не видел! Ну, какой он, простигосподи, гей?! Да там такая гора мяса и рост... да он богатырь древнерусский в масштабе один к одному!!! Ну, какой гей, нахер?! Разводит! Стопудово!
Лёнечка немного знал о данной сфере человеческих взаимоотношений от мамы-психолога, женщины весьма толерантной ко всем проявлениям сексуальности и всесторонне образованной. Эти немногие знания заставляли сомневаться во влиянии внешности субъекта на формирование его сексуальной ориентации.
- Хммм...- позволил себе некоторый скепсис Лёня.
- Ну, так есть у тебя знакомый гей или нет? - нетерпеливо спросил Силь.
- Есть, - честно признался Лёнечка. - Но он не согласится.
- Ты главное, сюда его пригласи. Остальное мы берём на себя! - обрадовался Макс.
Вообще-то знакомый такой действительно имел место быть. Но вот представить, что тот согласился бы на такой розыгрыш, было трудно. Да и как они собираются проверку эту устраивать? Приложить к Степану настоящего гея и проследить в лабораторных условиях, не возникнет ли аллергической реакции? Лёня улыбнулся и решил рискнуть. Становилось интересно. Доставая из кармана телефон, он все же спросил:
- А почему вы выбрали именно такой способ? По-другому никак нельзя?
- Ха! Мы кучу способов перебрали, пока тут думы мозговали, - сообщил Силь. - Этот самый прикольный!
Вся теплая компания дружно расплылась в предвкушающих улыбках.
Знакомым геем Лёни был Антоний Павлович Разумовский - сотрудник технического отдела в отцовской фирме. Папа не раз приглашал Антония Павловича к ним домой чинить компьютер, и Разумовский никогда не прогонял Лёню, живо интересующегося его действиями. Даже пояснял простым и понятным языком. И дал свой номер, чтобы иногда консультировать любознательного парнишку по телефону. Вот по этому номеру и позвонил Разумовскому Лёня, чтобы пригласить посмотреть его ноут. Для большей достоверности, сразу после звонка, Силь на глазах у шокированного соседа по комнате запустил в ноут вирус с собственной флэшки и выломал из вышеупомянутой техники сидюк. У Лёни даже слезы на глаза навернулись от такого варварства - ноут был почти новый - но поделать он ничего не мог.
Советом авантюристов было вынесено решение устроить спонтанную вечеринку, пригласить на нее общительного Степана, и собственно уговорить остаться проверочного гея. Поэтому весь остаток дня прошел в активных приготовлениях. Макс и Силь умчались занимать деньги на выпивку и добывать сам текучий продукт в магазине. Эти действия они производили с таким размахом, что вскоре всё общежитие гудело растревоженным ульем и готовилось присоединиться к веселью. Надо отдать парням должное: далеко не все студенты в результате оказались в курсе розыгрыша.
Молчаливый же Виктор добровольно направился на общую кухню, так как лучше всех владел искусством приготовления пищи без исходных продуктов. В помощь ему выдали оруженосца Пупсика. Лёнечке было ужасно интересно, как можно приготовить закуску из ничего. О таких чудесах кулинарии он ещё не слышал.
По пути на кухню Виктор огласил меню - сборная солянка и жареные пирожки с фантазийной начинкой. Пупс немного опешил, ему казалось, блюда с такими названиями как раз должны требовать использования множества ингредиентов. Но он, конечно, ничего не сказал. Виктор - человек опытный, а Лёнечка пока не привык к самостоятельной жизни. Поэтому он решил внимательно наблюдать за процессом и постараться научиться чему-нибудь полезному.
На кухне Виктор усадил Пупса за центральный стол, выдал нож, старую, потрёпанную жизнью тонкую дощечку, и три больших соленых огурца. Показал, как именно их надо резать и занялся бульоном. А точнее пока ещё просто кипятком.
Время близилось к ужину, на кухню начал постепенно стягиваться разнообразный студенческий люд. В основном это были девушки, и Лёня выпрямился и подтянул животик, стараясь не очень откровенно разглядывать привлекательные молодые тела не слишком стеснённые лишней одеждой - в общежитии было жарко натоплено, а на улице уже радостно провозглашала свое царствование Весна.
Парни, в основном занятые варкой пельменей и жаркой вонючих полуфабрикатов, распушили хвосты и во всю флиртовали. Лёнечка так не умел. Правда, далеко не все способы привлечь внимание девушек ему казались удачными, а некоторые даже грубыми, но приходилось признать: свою задачу они все выполняли эффективно. А значит и это надо мотать на ус. Всё-таки он возлагал большие надежды на переезд в общежитие. Давно было пора выбраться из-под тёплого крыла мамочки и попробовать настоящую жизнь на зуб.
Стоял гвалт из множества голосов, возмущённых выкриков, смеха, громких разговоров, шуток, стука ножей, мата, шкворчания масла, бульканья воды в кастрюльках. Виктор деловито лавировал между столами, заглядывал через плечо, перекидывался очень короткими фразами почти с каждым. Было заметно, что он свой на этом шумном собрании студентов. Ему охотно одалживали соль, делились луковицей, маленькой помидоркой, веточкой зелени, кусочком ветчины или попкой от колбасы. Некоторые ингредиенты пропадали и вовсе без ведома владельцев. Половинка картофелины, обрезок от мяса, шкурка от курочки и другие не важные мелочи. Но никто не обращал на это внимания. Виктор то и дело что-то нарезал, поджаривал, забрасывал в стремительно густеющий бульон. Лёня только диву давался: похоже, один он и замечал, как этот тип, почти молчком, втихую варил свою «кашу из топора». Забежавший на кухню Макс бухнул перед Пупсом маленькую баночку оливок и тут же исчез. Виктор оживился, дорезал за медлительного помощника огурец и показал, что делать с оливками. Пупс не удержался и схватил «повара» за рукав тихо шепча:
- А что у тебя в этой солянке своё?
Виктор добродушно улыбнулся одними уголками губ и подмигнул парню.
- Огурцы. Мне их мама каждый год возит по десять банок.
Пирожки рождались попутно тем же способом. Чудо-повар поочередно тихо попросил у нескольких девушек чашку муки, мол, чуть-чуть не хватило. Тем же макаром нарисовалась горка разносортного риса, появление остальных продуктов Лёня отслеживал уже с трудом. Общество стольких людей его быстро утомило, но он держался и старался привыкнуть, максимально внимательно наблюдая за всеми, мотая на ус и делая предварительные выводы. Когда подошло тесто, в кухню влетел Силь с большим лотком яиц и плюхнул его перед Виктором. Быстро протараторил:
- На две недели.
Ущипнул какую-то полненькую девицу за попку, и, пока она возмущенно кричала, почему-то на другого парня, которому не посчастливилось оказаться поблизости, стащил с её тарелки солидный кусочек ветчины, закинул в рот и был таков.
Антоний Павлович позвонил, когда Лёня осваивал ответственное дело лепки маленьких пирожков, а Виктор молча улыбался, глядя на его потуги. У неразговорчивого соседа были удивительно выразительные глаза, и даже скудная мимика лица несла в себе больше информации, чем иные яркие жесты. Иногда Лёня думал, что именно поэтому Виктор почти все время молчит, ему просто не нужны слова, чтобы быть понятым.
Наскоро вытерев руки чьим-то полотенцем, Лёнечка схватил трубку и принял вызов. Обменявшись парой слов с собеседником, извинился перед Виктором, который лишь благосклонно кивнул ему, и побежал вниз встречать гостя.
- Ты учишься на пельменя? - поинтересовался Разумовский, едва пожав Лёне руку.
- На искусствоведа...- растерялся тот.
- А почему весь в муке?
"Ну конечно! Верх остроумия!" - подумал Пупсик, но вслух этого не сказал, всё-таки он был очень хорошо воспитан, а только вежливо улыбнулся и пояснил:
- Мы готовили для вечеринки, и я учился лепить пирожки.
- О-о-о...- с уважением протянул Антоний Павлович, который сам был способен только взорвать яичницу. - Похоже, проживание в общежитии может оказаться весьма полезным в некоторых аспектах жизненного опыта. Напрасно я этим пренебрег в своё время.
Поднимаясь по лестнице, они ещё немного пообсуждали особенности студенческой жизни в целом и тонкости быта в общежитии в частности. По всему выходило, что решение перебраться сюда сулило Лёнечке массу преимуществ перед комфортным прозябанием в собственном крыле частного дома родителей. Парню было очень приятно, что именно Разумовский его поддержал. Он испытывал глубокое уважение и даже некоторый трепет по отношению к этому человеку.
Перед дверью в комнату ребят Лёнечка остановился и окинул цепким взглядом всю фигуру Антония Павловича, чем вызвал удивление на лице оного. Гей-то был самый настоящий, но понравится ли? Если бы хоть знать предполагаемый способ применения этого гея... Лёнечке стало немного не по себе. Во что его втягивают? В какую авантюру он собирается втравить Разумовского? Впрочем, последний как раз может спокойно отказаться. Лёне казалось, что ребята не станут никому всерьёз вредить. Пошутить могут, но не обидеть без повода. Пупсик сам себе кивнул и распахнул перед гостем дверь в приглашающем жесте.
В комнате уже накрывали стол Макс и Силь. Но при появлении Разумовского стук бутылок и тихое треньканье стаканов замерло. Оба парня во все глаза, ровно четыре штуки, разглядывали вошедшего. А посмотреть было на что. Высокий и худой мужчина едва ли старше двадцати пяти. Для его описания хватило бы двух эпитетов, применимых к большинству частей тела: тонкий и длинный. Светло-русые словно выгоревшие на солнце волосы. Бледная кожа с красноватыми пятнышками на мочках ушей и костяшках пальцев. Прозрачно-голубые льдистые глаза. Тонкие яркие губы со странным изгибом. Длинный острый нос выглядел не столько несоразмерным с остальными деталями лица, сколько изящным оригинальным дополнением к образу. Узкие кисти рук с длинными костлявыми пальцами топорщились из рукавов тонкого черного джемпера. А в широком вырезе оного красовались тощая длинная шея и острые ключицы. Длинные прямые ноги в светлых рваных джинсах, явно немало повидавших на этом свете. Красавцем не назовешь, но в то же время в нем чувствовалась какая-то внутренняя притягательная убеждённость в собственной неотразимости. Во взгляде, в уверенности жестов, походке.
Продефилировав под перекрестием взглядов к разложенному на письменном столе "больному" ноуту, на который с абсолютно искренней печалью и безграничной тоской в глазах указал Лёнечка, Разумовский плавно приземлился на стул, уронил рядом свою сумку и приступил к осмотру.
Звук от соприкосновения увесистого кожаного аксессуара с давно не мытым полом мгновенно привел в себя Макса и Силя, словно во вселенной резко включили звук. Парни переглянулись, поставили на стол всё, что держали в руках и тихо вышли в коридор.
Глава 2
В курилке парни несколько минут молчали, активно задымляя пространство. Потом заговорил Силь, чувствуя свою организаторскую ответственность за эту авантюру:
- Чёт мне как-то стрёмно, Макс. Гей какой-то... я их себе немножко иначе представлял. Думал, придет такая фифа в бантиках с крашенными губками. Типа бабы в брюках... ну или вообще мужик в юбке... Блин, ну ты понял! Короче, мы ему мило поулыбаемся, глазки построим, и он на всё будет согласен. А этот... твою мать, ты глаза его видел? Он таких мурзиков, как мы, на завтрак ест и запивает соком свежевыжатых неудачников.
- Не сцы, Силь! Нехер срать, когда битва ещё не началась!
- Так я тебе и предлагаю отступление по всем фронтам!
- Что сам всё придумал, а теперь сам же и в кусты? Штанишки намочил?
- Да не зассал я! Просто давай какого-нибудь другого гея найдем, попроще. Который будет милым и умеет говорить "уйдииии прааааативный". А? Ну есть же в мире нормальные голубые! Не просто так анекдоты берутся!
- Ты много геев знаешь?
- Никого... вроде...
- А много знаешь тех, кто их знает?
- Не, ну чего сразу?! Просто о таком же не говорят обычно. Это же не то, что спрашивают при знакомстве. Хотя надо бы именно этим и интересоваться в будущем в первую очередь.
Парни тихонько засмеялись, представляя себе такую картинку, и обстановка в курилке немного разрядилась.
- Силь, давай попробуем. Что будет, то будет. За спрос не ударят в нос.
- Уверен?
- Нет. Но другого гея у нас нет, и искать уже некогда. Я хочу сегодня как следует повеселиться, и готов ради этого рискнуть. Спокойно! Я поговорю с ним сам!
- Вах! Какой джигит! - изобразил Силь восхищение героизмом друга.
А в комнату уже потихоньку начал подтягиваться народ с гостинцами. Количество блюд на столе неуклонно росло. Причем были они самыми разнообразными: от кильки в томате до слабосоленой сёмги и неведомых широкому обществу каперсов. Это не считая распространяющих слюноотделительные ароматы кастрюли с солянкой и огромного блюда маленьких пирожков. Предстоящее пиршество наращивало масштабы. Макс и Силь застыли в дверях, оглядывая разношёрстную толпу, расползающуюся по их комнате.
У письменного стола собралась шумная стайка разнокалиберных девиц. Пострадавший ноут усиленно гонял какую-то незнакомую программу и периодически жизнерадостно тренькал, сообщая о своем самочувствии новые факты. Силь довольно прищурился. Вирус был качественный, эту дрянь ему за каким-то лешим подарил друг - известный в узких кругах своей бессмысленной жестокостью хакер. Вот и пригодилось! Стало интересно, как этот неправильный гей справится с заразой.
Разумовский устало улыбался и ерошил свои длинноватые волосы. Девушки его явно утомляли, задавая наперебой сотню вопросов в минуту, но на его лице не было и тени раздражения. Видать, в его техническом отделе и не такие атаки приходилось выдерживать. Из бокового "гнезда" ноута торчала внушительных размеров флэшка в виде человеческой фигурки в раковую раскоряку, упирающейся руками в корпус починяемой техники. Видимо, человечек пытался вытащить из компа голову, которая якобы застряла в гнезде. На деле же голова его болталась тут же на цепочке, но никто не торопился спасать бедолагу.
Лёнечка, восседающий рядом с Антонием Павловичем с гордостью обладателя личного супермена, похоже, уже забыл все свои печали и млел от неожиданно перепадавшего и ему внимания девушек.
Из коридора за спинами Макса и Силя послышались радостные возгласы и улюлюканье. Не успели они обернуться, как их сзади обхватили за плечи две огромные Стёпины лапищи, стукнув при этом в живот и грудину тяжёлыми пакетами, зажатыми в каждой ладони.
- Привет, студенческий народ! - громом прокатился по комнате знакомый рык, и парней понесло внутрь на гребне спонтанной волны обитателей общежития, стремящейся заполнить помещение. Кто-то включил музыку - из колонок посыпался задорный ритм, и полилась развесёлая мелодия. Волнами прибоя раскатился смех, разбиваясь пеной о звон стаканов.
Силь аккуратно пробрался к Разумовскому и, склонившись к самому уху, спросил, не желает ли тот немного выпить и расслабиться, раз уж так совпало. Антоний Павлович кивнул, соглашаясь с явным удовольствием, принял из рук Макса полный стакан с подозрительно синей жидкостью и сделал глоток. Парни задержались понаблюдать за положительной реакцией недогея на "дамский" коктейль и, довольные хоть каким-то подтверждением голубизны объекта, растворились в веселящейся толпе.
Народ уплетал в первую очередь горячие шедевры кулинарного искусства Виктора, воспевая ему хвалебные оды. Сам же повар молчал и загадочно улыбался. Степан закидывал в рот пирожки, которые пропадали в нём, как мелкий горох в нутре бегемота. Его массивная фигура заметно выделялась на фоне стройнеющей к концу каждого месяца студенческой братии. Его невероятный голос легко перекрывал любые звуки. Его слушали затаив дыхание или скептически ухмыляясь, но не слушать не могли. Этот голос просто не оставлял места даже собственным мыслям, заставляя вслушиваться в слова и вдумываться в их смысл. Вселенная быстро и безболезненно согласилась повращаться вокруг нахального великана.
Макс и Силь незаметно наблюдали за Разумовским и за Степаном, а точнее пытались отследить их реакцию друг на друга. Ведь говорят же, что рыбак рыбака видит издалека. Степан бросал на блондина взгляды полные любопытства, их можно было расценить как угодно и, к своему удовлетворению, парни не увидели в них ничего предосудительного. Во всяком случае, Стёпа смотрел на объект не так, как обычно смотрят на девушку. А сам Антоний Павлович смотрел по большей части в монитор, но иногда бездумно окидывал комнату взглядом, ненадолго задерживая его на Стёпе. Было заметно, несмотря на несколько отсутствующий вид, что он прислушивается к глубокому бархатному с хрипотцой голосу вместе с большинством присутствующих.
Уже спустя полтора часа распотрошили и пакеты, принесённые Степаном. А ещё через час посланы первые гонцы в магазин. Ноут к тому времени был благополучно привёден в чувство и самодовольно сверкал глянцевым боком новенького сидюка. Силь сделал себе мысленную пометку на будущее, сказать другу, что его вирус - херня. Лёнечка сиял неподдельной радостью и пытался травить анекдоты, но, несмотря на явное опьянение рассказчика, они были в основном исторические и сложные для понимания. Однако девушки внимали благосклонно и улыбались, умиляясь обаянию Пупсика.
Разумовский уже пересел за общий стол, как надеялись ребята, для того, чтобы быть поближе к Степану. Макс и Силь тут же оказались поблизости, подливая в стакан коктейль с ликёром, подкладывая в надтреснутое блюдце с чебурашкой самые лакомые кусочки, живо интересуясь, что там было с компьютером и как удалось победить. Как ни странно, стоило Антонию Павловичу открыть рот для ответа, как Степан сначала заговорил тише, заканчивая какую-то фразу, а затем и вовсе примолк, слушая речь о лечении вирусов, пересыпанную специальными терминами и непонятным жаргоном.
- А почему такое странное имя - Антоний? - неожиданно и не к месту спросил он.
- Можно Тони, - светло улыбнулся Разумовский и в его холодных глазах заплясали горячие искры. - Кто-то из моих предков был греком и поспособствовал появлению на свет моих родителей-оригиналов.
Степан хотел ещё что-то сказать или спросить, но его прервал восторженный вопль Лёнечки:
- И мне тоже можно называть Вас Тони?!
Блондин заразительно рассмеялся и хотел ответить, но сквозь смех смог только кивнуть и одобрительно махнуть рукой. Стёпа, как завороженный, наблюдал за этим, невольно расплываясь в улыбке. Тони поймав на себе его взгляд, перестал смеяться и чуть печально усмехнулся. Было заметно, что великан ему нравится. Силь с Максом переглянулись и расплылись в довольных улыбках. Теперь можно было и попытаться уговорить Тони на проверку.
Народ не замечал всех этих прицельных взглядов и в перестрелке не участвовал, им было интересно переключиться на забавного Лёнечку. Посыпались шутки и не злые подколы.
- Светк, а ты чего ушами хлопаешь? Смотри, какой хорошенький у нас Пупсик! Чисто херувим! - подначивал Силь довольно разбитную на вид девицу в кожаных шортах. - Ты не смотри, что он пухленький. Это он в общаге всего две недели. А через годик нормальной студенческой жизни он у нас будет, как борзая: худой, голодный, шустрый и зубастый.
Сильно подвыпившая Света, благосклонно взмахнув ресницами, прислонилась к Лёнечке пышной грудью, затянутой в тесную маечку.
- О, да! Пупсик у нас парень хоть куда! Не рохля! - поддержал рекламную компанию Макс.- В нём есть стержень.
Лёня расцвел буйным сорняком от такой поддержки. Его хмельной взгляд упирался в нескромное декольте и, кажется, только за счёт этого остальное тело всё ещё выдерживало вертикальное положение.
- Какой стержень? Шило в жопе?! - заржали где-то у окна.
- Какой надо стержень! - парировал Силь. - В штанах!
Раздался одобрительный хохот. Тони улыбался одними глазами и внимательно отслеживал ситуацию. Степан не сводил с него пристального взгляда, который главные авантюристы сочли любопытствующим.
- И вообще он у нас не так прост! - уже стоя и активно жестикулируя, как торговец на рыночной площади, продолжил Макс.
- Ага! - подхватил Силь. - Он у нас это... с изюминкой!
- Да в нем вообще этого изюма, как в кексе! - принял пас его товарищ по пиар-компании.
Зрители этого шоу оказались благодарной публикой и веселились с упоением, подбрасывая новые идеи для рекламной компании. Электорат заинтересованно разглядывал кандидата. Пупсик краснел всё больше, то ли от выпитого, то ли от стеснения, то ли от осознания собственного величия. Точку в развлечении поставил Разумовский. Подхватив Лёнечку под руки и невежливо стряхнув с него девицу, извинился и уволок объект всеобщего внимания проветриваться на воздух. Степан проводил их пристальным нечитаемым взглядом. Силь и Макс продолжая посмеиваться вывалились следом, чтобы выкурить пару сигарет.
В импровизированной курилке у чёрного хода парни забились в дальний уголок под широкой лестницей, чтобы спокойно обсудить, как именно подкатить к Тони со своим предложением. Говорить старались тихо, чтобы периодически выползающие пролётом выше покурить студенты их не заметили. Шум в голове от изрядного количества выпитого мешал мыслить трезво и подталкивал думать и высказывать пошлости, а после – ржать, зажимая себе рот рукой и сползая по стене. Парни так увлеклись, что не сразу обратили внимание на знакомые голоса. На ловца, как известно, и зверь бежит. Макс подполз ближе, чтобы послушать, о чём говорят Разумовский и Лёня, почти высунувшись из укрытия. А Силь, сдерживая смех, пытался за штанины оттащить его обратно.
- Я уверен, Леонид...- спокойно начал Тони.
- Лёня.
- Что?
- Зови меня Лёня, пожалуйста, - еле справляясь с заплетающимся языком, попросил Пупс.
- Хорошо. Я уверен, Лёня, что комп тебе заразили намеренно. Такое случайно не подцепишь. Мне знаком такой тип вирусов. Редкостная дрянь. По сути, тебе очень повезло, что мне уже доводилось с такими сталкиваться. Если бы не это, пришлось бы немало повозиться. И далеко не всё удалось бы спасти. Подумай, так ли уж добродушны твои товарищи? Если тебе важно мое мнение, то вероятнее всего это сделал тот высокий... Силь, кажется?
- Силь, - кивнул Лёнечка, скорее всего подтверждая виновность подозреваемого, но блондин вряд ли понял, потому что тоже кивнул и глубоко затянулся.
Макс нырнул обратно под прикрытие лестницы и сложился пополам, пытаясь не дать смеху вырваться наружу и невоспитанно тыча пальцем в Силя. Он даже покраснел от натуги, и на его глазах слёзы выступили. В конце концов, Макс, не сдержавшись, проскулил:
- Диверсант, бля.
После чего, глядя на перекошенное лицо Силя, уже не смог не заржать. Его громкий захлёбывающийся смех привлек внимание и окончательно «спалил контору». Под лестницу сунулись две головы: Тони - с выражением лица несколько озадаченным, и Лёни - с широкой пьяной улыбкой на мордочке.
- Вы чего тут делаете? - счастливо пролепетал Пупсик.
- Вас ждём, - буркнул Силь и, с размаху хлопнув Макса по вздрагивающей от истеричных всхлипов спине, прошипел: - Правда, Макс?
- Угу, - закашлялся тот. - Нам с Тони поговорить нужно, помнишь?
Оба выползли из своего укрытия и встали напротив Тони и Пупсика.
Лёнечка не помнил и дал это понять отчаянным мотанием головы из стороны в сторону. Разумовский остановил движение, сулившее закончиться только отрывом оного органа от шеи, каким-то привычным жестом уложив локоть на его макушку. Голова невысокого Лёни за счет разницы в росте казалась идеальной подставкой для конечности Разумовского, и общая композиция выглядела весьма органично.
- О чём поговорить? - подозрительно прищурился тоже не очень трезвый блондин.
- О Стёпе, - ответил Силь и попытался зеркально отобразить позу Тони, используя в качестве подставки голову Макса.
Получалось не очень хорошо. Парни были одинакового роста, а подставка ещё и норовила ускользнуть в сторону, пошатываясь на некрепких ножках.
- О Стёпе? - переспросил Разумовский с явным напряжением в голосе.
- Ага, тут понимаешь какое дело...- с энтузиазмом взялся за агитацию Макс.
Молча выслушав весь рассказ, Тони переменился в лице. Оно превратилось в холодную задумчивую маску со сжатыми в тонкую кривую линию губами. Но никто этому не придал должного значения. Чуть подумав, блондин спросил подчёркнуто ровным голосом:
- И что конкретно требуется от меня?
- Так ты согласен?! - радостно возопил Силь. - Да ничего особенного не нужно. Ну, есть же у вас всякие... ну гейские штучки? Такое, чтоб любого натурала проняло и тряхнуло. Ну не знаю. Ну, поцелуй его что ли. Главное, чтобы он больше не имел возможности врать и прикидываться. Чтоб на чистую воду вывести! - убеждённо вещал парень.
- А если Степан действительно гей? - тихо спросил Разумовский.
- Да не-е-е-е... - в один голос затянули парни.
- И всё же? - настаивал блондин твёрдым не допускающим споров голосом.
- Ну-у-у-у...
Ребята как-то опешили. Такой вариант они не рассматривали. Переглянулись, пожали плечами в растерянности. Ситуацию неожиданно спас Лёнечка, пропищав из-под руки блондина:
- Он же сам не скрывает. Какой ему вред, а?
- Вот! - с облегчением закивал Силь. - Он ничего не теряет. Если он гей, то просто получит удовольствие.
- Если он гей, то ты ему нравишься, - совсем потерянным голосом задумчиво прошептал Макс.
- Ты так думаешь? - Тони мгновенно пришпилил парня цепким взглядом к полу, разглядывая, словно бабочку на булавке.
- Да, - как-то очень серьёзно подтвердил тот, кажется, начиная что-то понимать.
- Хорошо. Будет вам проверка. Точная и с явным убедительным результатом.
- Ха! - громко выдохнул Силь и исполнил танец победителя. Вот только победитель этот, видимо, был сусликом с круглоколесными лапами и вообще имел серьёзные проблемы с опорно-двигательным аппаратом.
В комнату вернулись все вместе. Разумовский тут же прошел к окну, не одарив Стёпу даже мимолетным взглядом. И устроился с ногами на узком подоконнике, предварительно согнав с него какую-то парочку. Те, взглянув в его ледяные глаза, даже и не подумали возмущаться, молча отправившись выискивать другое место для обжиманий. Тони же глубоко задумался, полностью погрузившись в себя.
Лёню приманила к себе на одну из кроватей компания хорошо подогретых девушек. И заполучив в свое распоряжение мягкого Пупсика, принялась его тискать, хихикая и шепча что-то такое, от чего парень заливался краской. Макс и Силь расположились неподалёку от Степана в ожидании обещанной проверки. Причем, Макс был не весел и очень задумчив. Почему-то его больше не грела мысль о затеянной авантюре.
Студенты в изрядном подпитии уже вовсю искали внимания противоположного пола. Двое парней, не нашедших себе свободного объекта и не сумевших оторвать хоть одну девицу от окончательно смущенного Лёнечки, устроились вдвоем на одном стуле, изображая, как они от отчаяния вынуждены довольствоваться однополой любовью. Выходило у них очень забавно. Многие посмеивались или откровенно хохотали над этой сценой вынужденного порока. А уж когда «парочка» принялась решать, кто будет сверху, засмеялся даже немного грустный до этого Степан. И Тони улыбнулся одними губами, то ли озорству мальчишек, то ли доброму смеху великана.
Однако, нашлись и недовольные, требующие прекратить уже это пидорство. Их попытались заткнуть сами участники представления и наиболее активные их поклонники. Началась словесная перепалка. Сначала беззлобная, но всё более набирающая обороты. Атмосфера постепенно накалялась. Назревающий пьяный конфликт погасил Стёпа, всего лишь попросив гитару. Тут же все ненужные склоки были забыты.
За гитарой с готовностью кинулись сразу двое. А притихшие студенты быстро и очень организованно сдвинули в сторону стол и расположились, кто где, плотными рядами и кучками вокруг Стёпы. Разговоры перешли в перешептывания. За толчки в бок соседа тут же следовали пинки и подзатыльники от зажатых телами и мебелью соседей. Великана усадили на самый крепкий стул в центре комнаты. Гитары принесли две и предложили на выбор. Стёпа попробовал каждую покрутил колки и остановился на более басовитой концертной с крутыми женственными боками.
Он обнимал её так бережно и ласково своими большими ладонями, что у многих девчонок перехватило дыхание. Казалось, такие крупные пальцы не смогут извлечь из инструмента что-нибудь мелодичное. Но после недолгой настройки гитара запела в его руках так, будто жила своей собственной жизнью и откликалась на прикосновения сильного мужчины. А когда Стёпа запел, мир замер, прислушиваясь. Тони, так и не покинувший облюбованного им подоконника, как-то резко дернул головой отворачиваясь к окну и полностью погружаясь взглядом в ночную улицу. Глубокий сильный голос в необычной, но очень красивой, манере пел всем и каждому в отдельности:
Забери меня к себе,
Я так устал бежать за тобою вслед.
Открой глаза, закрой лицо руками.
Свет... я хочу увидеть свет
Между нами.
Пустота неистова вам не
Понять меня, не переубедить.
Прыжок мангуста… пусто... пусто
Жить... я боюсь так дальше жить
В ультра-люстрах.
Отпусти... с невыносимою утратой
Утро... пойдём домой.
Запусти себя в кратеры моей души,
Дыши... дыши... дыши,
Я сам нажму все клапаны. [1]
Песня казалась бы не подходящей такому голосу, если бы не умение исполнителя перестраивать мелодию под себя. Но она закончилась, и наступила тишина. Вползла из темноты за окном, просочилась сквозь чуть подсвеченный лампами тонкий силуэт на подоконнике и растеклась по комнате.
Разумовский резко спрыгнул на пол, спружинив ногами, решительно подошел к Степану. Рывком отобрал у него гитару и не глядя передал в руки сидевшего поблизости парня. Потом ловко, единым движением, перекинул через колени великана длинную ногу, сел лицом к нему и прижался губами к губам, вовлекая в затяжной горячий поцелуй. Руки Стёпы тут же взметнулись к талии блондина, заскользили по спине, спустились к бедрам. Тони целовал жадно, прикусывая и пожирая желанные губы, и великан отвечал с тем же напором, иногда, когда блондин позволял, перехватывая инициативу.
Наконец Разумовский оторвался от губ великана и запустил руку между их телами, ощупывая его ширинку.
- Он гей, - спокойно и чётко объявил блондин. Взгляд его сделался стеклянным и устремился вовнутрь. - Есть ещё вопросы?
Народ безмолвствовал. Кто-то из девушек восхищённо пялился на прижатую друг к другу парочку. Кто-то из парней агрессивно сверкал глазами и сжимал кулаки. Но большинство опустило глаза, чувствуя неловкость. Степан сидел в напряженной позе, прижавшись лбом к худому плечу блондина, всё ещё сжимая ладонями его бёдра. Розыгрыш принял неожиданный оборот, и шутка уже никому не казалась такой веселой.
- У меня есть вопрос, - тихо откликнулся Стёпа, поднимая голову и заглядывая в глаза Тони. - Поехали ко мне?
- Поехали, - отмер блондин и соскользнул с его колен.
Их провожали молчанием. Великан обернулся на пороге, чтобы что-то сказать или попрощаться, но лишь пожал плечами, словно извиняясь, и, приобняв своего спутника за плечи, увлёк его в коридор.
Глава 3
На улице Степан попытался поймать попутку, но водители проезжали мимо, окидывая его фигуру недоверчивыми взглядами. Тони скупо улыбнулся и предложил свою помощь. Отчего-то быстро становилось не по себе, хотелось перестать стоять на месте и начать уже куда-нибудь двигаться. Причем желательно быстро и не задумываясь. К тому же, он забыл в общежитии не только сумку, но и куртку, а ночи в середине весны еще холодные. Великан окинул взглядом дрожащую тростинку тельца Разумовского и покачал головой:
- Сейчас вызову такси прямо к общаге и подождём в холле. Пойдём.
Его рука обняла Тони и придавила к массивному боку горячей тяжестью. На ходу, практически волоча подмышкой задумчивого блондина, Стёпа действительно вызвал такси. Им повезло, машину пообещали подать через три минуты. Было решено не заходить в общежитие, а дожидаться на крыльце. Великан так и не выпустил свою добычу, только перехватил поудобнее и обнял ещё и второй рукой, притягивая к себе поближе.
- Зяблик взъерошенный, - прошептал он в висок Тони.
- Тоже мне орнитолог! - фыркнул тот. - Зяблики маленькие... кажется. Я цапля.
- Сказал бы я тебе в рифму... воспитание не позволяет.
- Бля...- протянул блондин. - Вы, сударь, в каком пансионе обучались? Для благородных девиц? Даже неловко как-то! Чувствую себя демоном-искусителем и совратителем несовершеннолетних.
Степан крепче прижал к себе тонкое, но пружинно-сильное тело, зашептал успокаивающе:
- Всё. Слышишь? Уже всё. Закончилось всё. Перестань. Сейчас домой приедем, я тебя чаем горячим напою... с коньяком.
- Я в порядке, - неубедительно пролепетал Тони и поплыл под воздействием Стёпиного голоса, растаял, как мешочек со льдом.
- Конечно, в порядке. Ты сильный, я сразу понял. Только необязательно было представление устраивать. Подошёл бы, поговорили...
- Я... бля, я не знаю. Я весь вечер только тебя и видел. А они... ****ь!!!
- Тссссссс... Я тебе знаешь, что сказать хотел?
- Что? - спросил блондин тоном ребенка, который вот-вот расплачется.
- У меня это...
- Ну что?!
- Ну, чего ты орёшь, я, может, стесняюсь!
- Извини, - подобрался Тони. Быстро привёл себя в порядок, сгрёб пьяные мысли в кучу и приготовился выслушать признание Стёпы в сокровенном.
- Эх... ладно! Скажу! Всё равно узнаешь!
Тони очень старался не показать своей растерянности. Не хотелось услышать, что этот умопомрачительный великан уже занят. Хотя, вообще-то кроме одной ночи Разумовский ни на что и не рассчитывал. Не маленький уже, сам всё понимает. Ну что у него там ещё может быть? Только бы не болезнь какая, а то и ночи не будет. Вот же жизнь! Тони уже дурел от желания попасть в эти мощные объятия голым, а тут...
- У меня дома есть малиновое варенье, - очень интимно на ушко прошептал ему Степан.
Разумовский скрипнул зубами и наскоро прикинул, какие части тела этого гада не очень важны в сексе. Обиды обидами, а Тони всё-таки уже настроился, причём, почти весь... От расправы великана спас прибывший за ними водитель такси.
В машине блондин демонстративно молчал и разглядывал в окно притихший город. Он думал. И у него временами получалось. Расклеился он, конечно, зря. И Степан его просто привёл в чувство. Но не отомстить никак нельзя. Вот только его обиженное молчание явно не действует. Нужен план. Нет, не так. Сначала обещанный чай с коньяком. Потом секс. И ещё варенье. А потом план, да. Сожрать, что ли, всю банку этой грёбаной малины из мести? Но тогда точно после секса, а то слипнется же... Тони представил себе картинку поедания варенья с последующими мучениями пыхтящего великана над его слипшейся обожравшейся тушкой. Хохотнул и ткнулся лбом в прохладное стекло. Хмель постепенно отступал, а глупые мысли оставались. Видимо, перешли в хроническую форму.
Стёпа молчал. Хотя мог бы извиниться для приличия и налаживания контакта. Но он молчал, словно не сам по себе, а молчал рядом с Тони, вокруг Тони и о нём, о Тони. Это было просто очевидно. Его тепло ощущалось даже на расстоянии, проникало под кожу, будило кого-то доверчивого и наивного внутри. Может быть того самого четырнадцатилетнего мальчика, который осознал странность своих желаний, и искренне не понимал, что в них плохого. Никогда не понимал. И никогда не поймет. Он мечтал о любви, и несколько раз ему казалось, что он нашёл её. Он верил в свои силы перевернуть мир и заставить принять себя вот таким - не стыдящимся самого себя. А потом мальчик почти исчез. Спрятался внутри и никогда не поднимал головы. До этого вечера, этой ночи, этого человека. Опасный тип, этот великан. Выворачивающий наизнанку одним взглядом. И это если не считать тяжелой артиллерии в виде голоса. Нельзя расслабляться, если хочешь сохранить себя. Поэтому внутреннему мальчику Антоше было сделано ата-та и вынесено устное взыскание за излишнюю сентиментальность, а взрослый Тони переключился на мысли более практичные и существенные - на предвкушение предстоящей ночи. Всё-таки, если отбросить всю мистику и лирику, рядом с этим мужчиной практически било током и выносило мозг на три метра в безветренную погоду. И не о чем тут заморачиваться. Во всяком случае, пока ситуация этого не требует.
Когда прибыли на место, Разумовский был почти трезв и уже решил для себя всё. Это ощущалось даже в его движениях, в них вернулась нагловатая уверенность.
Подъезд был старым, давно не ремонтированным, но чистым. Единственная дверь на весь этаж немного удивила Тони. Степан это заметил и счел нужным пояснить, распахивая её перед гостем:
- У меня тут и жильё и небольшая студия. Очень удобно.
В квартире блондин молча оглядывался по сторонам. Каждая деталь интерьера была необычной. Вроде бы стандартные стеллажи и мебель из какой-нибудь Икеи и иже с ними (здесь могла быть ваша реклама), но каждая деталь выкрашена в свой цвет или покрыта орнаментом. Деревянные части были местами изрезаны узорами. Металлические - покрыты искусственной патиной. Типовые формы были максимально изменены. Стандартная обивка задрапирована разнообразными тканями или попросту перекрашена, покрыта яркими пятнами или рисунком поверх прежнего. Выглядело это гармонично, как переплетение старого и нового, дополнение обыденного необычным. Складывалось впечатление, что здесь живет человек, который всеми силами старается сделать свою жизнь ярче, используя подручный материал. И это жильё совсем не было похоже на своего хозяина, если судить по внешности и небрежности в выборе одежды. Так может не соответствовать внутреннее убранство музыкальной шкатулки какого-нибудь Фаберже, внешней оболочке в виде грубого ящика, сколоченного из добротных неструганных досок, вместо драгоценных пород древесины с инкрустацией. Или как столетнее вино в простом граненом стакане.
Больше всего Тони поразили стеллажи с книгами. Они стояли везде, где для них находился подходящий клочок пространства, и были забиты томами в два-три ряда. Причём, самыми разнообразными изданиями: от философии и математического анализа до любовных романов и детских рассказов.
- Ты все это прочёл? - задал он самый глупый в такой ситуации вопрос. Столько не читает никто.
- Да. И кое-что даже запомнил. Любая книга — умный друг: чуть утомит, она смолкает; она безмолвно поучает, с ней назидателен досуг, - спокойно сообщил великан.
Тони скептически хмыкнул, выражая свои сомнения в том, насколько эти строчки Лопе де Вега могут относиться к мат. анализу или учебнику химии за девятый класс. Хотя большой том "Анатомия человека" или подарочное издание "Казни и пытки" наверняка способны скрасить досуг человеку с богатой фантазией.
- Насмотрелся? Пойдем в кухню чай пить, - предложил книжный барон, и гость благосклонно кивнул, принимая приглашение.
Вместе они важно прошествовали до кухни бок о бок по широкому коридору и только в дверях, как дети, устроили возню за право войти первым. У каждого было своё преимущество. Тони был тощим и легко мог просочиться даже в узкую щель. Стёпа был огромен и столь же непринужденно мог загородить проход, этой самой щели не оставляя. Когда в кухне оказались уже левая рука, половина головы и колено блондина, губы его прошипели в придавившее их плечо великана:
- Вот и верь после этого людям! Я, как дурак, купился на варенье, поехал черт-те куда к малознакомому человеку и все ради того, чтобы жестоко разочароваться, - и драматично всхлипнул, в уме прикидывая как получше укусить жадину.
- Когда ты согласился, то ещё не знал про варенье, - резонно возразил последний и чуть крепче вдавил блондина в косяк.
- Но надеяться я мог? Секса ты тоже не обещал, а он будет.
Стёпа задумчиво поскреб щетину под подбородком.
- Ну, если ты так ставишь вопрос...- и отстранился, давая изрядно помятому Тони возможность пройти.
На кухне их встретил огромный рыжий кот с разорванным ухом, чинно восседающий за столом на добротном стуле, достойном габаритов хозяина.
- О, Василий! Какими судьбами? Весна уже закончилась или возникла необходимость подзаправки? И сгинь с моего стула.
Кот несколько раз беззвучно открыл рот.
- И не ори на меня, - строго потребовал Степан. – Сейчас сообразим что-нибудь и для тебя.
Тони с улыбкой следил за «диалогом».
- Это твой кот?
- Это я его. Он меня выбрал.
- Как это, - удивился блондин.
- Ну как, - начал великан, высыпая какие-то консервы в большую эмалированную миску. – Ввалился зимой в форточку, жрать потребовал. Кто я такой чтобы отказывать такому важному товарищу? Накормил. А этот пожрал, потом колбасу спёр и смылся. Так и стал он ко мне ходить. А потом и переселился окончательно. Спит на диване, так что ты поаккуратнее с брюками.
Разумовский, уже собравшийся приземлить свою задницу на уютного вида диванчик, завис на середине движения.
- Не на этом диване, - хмыкнул Стёпа.
- Засранец, - констатировал Тони и шлёпнулся на сидение.
- На этом он умывается и блох выкусывает.
Блондин подавил в себе порыв вскочить с дивана, всё равно это уже не спасёт джинсы, и только одарил шутника многообещающим взглядом.
Кот вальяжно стёк со стула и медленно подошел к миске, остановившись в полуметре от нее. Дальнейший менуэт привел Тони в полный восторг.
Фигура первая (прелюдия): Великан взял это наглое животное на ручки.
Фигура вторая (приглашение): Погладил, чуть не расцеловал в брюхо.
Фигура третья (поклон): Поставил на пол у самой миски.
Фигура четвёртая (реверанс): Снова погладил, приговаривая: «Извольте откушать, Василий. Уж не побрезгуйте. А мы порадуемся Вашему аппетиту».
Фигура пятая (кокетство): Кот страдальчески взглянул на Стёпу, вздохнул, снисходительно откушал кусочек.
Фигура шестая (Les Troguers): Кот развернулся и пошёл в сторону комнаты.
Фигура седьмая (батман): Великан догнал кота.
Фигура восьмая (поклон): Повторение пунктов 2 и 3.
Фигура девятая (глубокий реверанс): Повторение пункта 4 с изменением вдохновенных уговоров на: «Васенька, ну что же Вы? Будьте так любезны, покушайте. Не ровен час, какого кота не догоните – личная жизнь не заладится».
Фигура десятая (арабеска): Кот вздохнул с ещё большим страданием и принялся есть.
Великан распрямился, перёвел дух, присел рядом с гостем. Диван жалобно скрипнул и заметно прогнулся. Разумовский было захохотал, но Стёпа вовремя заткнул ему рот ладонью и взглядом указал на замершего на миг кота. К слову сказать, ладошка у великана была немаленькая и нос блондина тоже оказался зажат. На знаки руками и бешеное вращение очами Степан не реагировал, пришлось укусить. Ответом на такое действие стал молчаливый укор во взоре и обиженно надутые губы, которые Тони, не удержавшись, лизнул. Прикрыв веки, посмаковал вкус, довольно причмокнул губами. Открыв - обнаружил у своего лица укушенную лапу, которую явно предлагалось тоже лизнуть и пожалеть. Блондин хитро прищурился, принимая игру, и принялся утешать «малыша».
Стараясь действовать преувеличенно дразняще и развратно, облизал всю лапу целиком. Начиная с укушенного места и заканчивая тщательным обсасыванием каждого пальца. На последнем, большом пальце, Стёпа сломался. Он шумно выдохнул и покрутил им внутри горячего рта, ощупывая внутреннюю сторону щёк, поиграл с языком, углубился, надавливая на корень языка. Тони закашлялся и попытался выплюнуть наглый палец, но Стёпа не допустил своеволия - сжав нижнюю челюсть, добавив остальные пальцы под подбородком, притянул к себе. И едва освободив от плена своей руки, припал губами, возвращая Разумовскому давешний жадный поцелуй. Ещё более властный и требовательный.
На волне этого поцелуя все ощущения взвинтились до остроты электрических разрядов. Тони поплыл. Ему никогда так сильно не хотелось растаять и отдаться, довериться чужой воле. Впервые за долгое время не хотелось контролировать ситуацию. И он плыл и качался на этой волне, позволяя себе немного забыться. Ненадолго. Ещё чуть-чуть и всё. Ещё несколько ударов сердца и можно будет прийти в себя. Он с трудом оторвался от губ Стёпы и, легко надавив на большие плечи, отстранил его от себя. Перевёл дыхание, неотрывно всматриваясь в тёмную глубину глаз, и чётко произнёс:
- Мне нужно в ванную и ещё выпить.
Степан так же пристально всмотрелся в глаза Тони, словно пытаясь по ним что-то для себя определить. Молча кивнул и встал, подавая руку гостю. Проводив того в просторную ванную комнату - а это была именно ванная комната, а не банальная ванная - внезапно прижался к узкой спине и обнял. У Разумовского сердце скрутилось узлом от этого жеста. Он подсознательно чувствовал в своих действиях какую-то повторяющуюся ошибку. Но в чём она состояла, он не мог понять. В том, что он позволяет себе на какое-то время довериться этому типу? Или в том, что всё время себя одёргивает? Но ошибка в алгоритме точно была. От чего уже неоднократно происходил сбой привычной программы. Или проблема в самой программе? Всё его существо восставало против того, чтобы к этому неординарному великану применять хоть что-то стандартное. Пусть даже это всего лишь привычка ничего не ждать и брать только то, что предлагают, в то же время тщательно отмеряя адекватные порции ответных эмоций и действий.
- У меня тут и клизма есть, - нежно промурлыкал Стёпа.
- Отлично! – зашипел змеёй Тони. – Обязательно тебе её поставлю, но не в этот раз. Хорошо? На сегодня у меня другие планы.
- Вредный ты, - заявил капитан Очевидность.
- Я полезен при правильном применении.
- О как… а какое применение правильное? – мурлыкнуло невозможное чудовище и погладило крепкую задницу блондина.
- Я тебе покажу… потом… если захочешь…
- Не задерживайся, пожалуйста, - уже совсем другим тоном попросил Стёпа.
- А то чай остынет? – усмехнулся Разумовский.
Эффект произведённый этими словами стал для Тони неожиданностью. Великан резко оторвался от него, хлопнул себя по лбу ладонью, и его буквально сдуло ветром из ванной. Во всяком случае, занавески заметно колыхнулись. Но уже через минуту он ворвался снова с большим пушистым полотенцем в руках. Гость как раз стягивал с себя носки, сидя в одних джинсах на круглом темно-синем коврике с длинным ворсом. Стёпа повесил свою ношу на держатель возле душевой кабины и удалился. Всё это он проделал вслепую, не отрывая заинтересованного взгляда от блондина. Когда за великаном закрылась дверь, Тони с улыбкой покачал головой. Дверь тут же приоткрылась, в щель просунулась хитрая Стёпина рожица, окинула его ещё одним жадным, почти тоскливым взглядом, облизнулась и снова исчезла. Разумовский немного подождал, глядя на дверь, но она больше не открылась. Коротко хохотнув, он разделся полностью и запер дверь на защёлку. Некоторые моменты подготовки требовали одиночества и сосредоточенности, благо санузел совмещенный.
Для закрепления эффекта Тони решил выйти из ванной в одном полотенце. Банально, да. Зато эффективно. На кухне Стёпы не оказалось, и пришлось идти его искать. Плутать по довольно запутанным коридорам и проходным комнатам не пришлось. Хозяин квартиры обнаружился неподалеку, в гостиной. Он восседал на ковре, скрестив ноги на восточный манер. Перед ним на очень низком столике источал струйки пара чайник, поблескивали белоснежными английскими боками чашки и маняще просвечивала малиновыми переливами вазочка с вареньем. Банки нигде не было, и Разумовский понял, что план мести требует корректировки. Однако, счет растет. Чаепитие уже можно было бы и отложить на пару часиков. К тому же сидеть на полу в полотенце… Хотя…
Тони сел с противоположной стороны столика, повторяя позу Степана. Полотенце пошло разошлось. И, хоть и не открыло всех подробностей, но явно было к этому готово.
- Вот, - с мужественным спокойствием доложил великан. – Чай вот. Варенье. Малиновое.
Блондин, молча, испытующе смотрел в глаза гостеприимного хозяина.
- Коньяк? – упорно храня невозмутимое выражение лица, спросил тот.
Разумовский кивнул, не отрывая ледяного взгляда. Великан быстро, но храня достоинство, наполнил бокалы коньяком, а чашки чаем. Пили без тостов, мелкими глотками, смакуя, глядя друг другу в глаза. В голове навязчиво загудело, всё же выпито уже было немало. Стёпа тоже, судя по взгляду, не становился трезвее. Допив свой коньяк, Тони сделал глоток чая. Протянув ложку к вазочке с вареньем, обнаружил, что она от него ускользает и способствует этому не опьянение, а Стёпина лапа. Коротко рыкнув, блондин сделал рывок за лакомством на противоположную сторону столика и был пойман за руку. От неудачного рывка полотенце предательски поползло вниз, наполовину оголяя впадинку между ягодицами. Степан, аккуратно выворачивая блондину руку, уложил его на спину справа от столика и склонился над ним. Тони сглотнул, глядя в перевёрнутое лицо великана. Поцелуй в губы был неожиданным и коротким. Губы великана тут же скользнули ниже, к подбородку, основанию шеи, к гладкой груди. От смеси алкоголя с жаром нависающего тела у Разумовского на мгновение сбилось дыхание. Грудь Стёпы оказалась прямо над ним, и он прикоснулся руками к этому теплу. Запустил руку в вырез футболки. Схватился второй рукой за её подол и настойчиво потянул, стягивая, оголяя крепкий пресс. Великан жадно выцеловывал его живот, не мешая, но и не помогая. Тони потянулся и лизнул впадину пупка, укусил кожу.
- Сними, - попросил он.
Стёпа отстранился и выпрямился, стоя на коленях. Блондин выгнул шею, чтобы лучше видеть, как уже невыносимо желанное тело быстро освобождается от одежды. Его взгляд снизу-вверх заметно заводил великана. Уже медленнее он принялся расстёгивать ширинку. Тони нетерпеливо потянул его штаны вниз, больше мешая, чем помогая. И, как только плоть в полной боевой готовности выскользнула из ткани, обхватил ее рукой.
- Ты такой красивый, - прошептал Стёпа, окидывая взглядом полуобнажённое тонкое тело.
Разумовский скептически хмыкнул, но переубеждать не стал. Великан подался вперёд, возвращаясь в прежнее положение. Распахнул полотенце и замер, пьяно уставившись на монументальный стояк достойный творений Церетелли. Ласково погладил его своей лапой. Член лёг в ладонь, как будто был для неё создан.
- Неожиданно, - протянул Стёпа почти трезвым голосом. – У тебя голова не кружится? С виду во всей твоей тушке меньше крови, чем в этом идоле.
В ответ послышалось злобное шипение, и неслабое сжатие его собственного члена заставило немного опомниться и прислушаться к желаниям блондина.
- Это тебе не выставка, - просветил Тони.
- О тебе же беспокоюсь, а ты… - обиделся было великан, но в этот момент рот гостя добрался-таки до его плоти и принялся обсасывать с благодарным причмокиванием за лакомое угощение.
Прекратив лишние разговоры, Стёпа постарался ответить тем же. Не с теми же успехами, всё-таки такое богатство с разбегу не приласкаешь, но с не меньшим энтузиазмом. У Разумовского очень быстро затекла шея и он, уронив голову на ковер, растекся по нему ровным слоем и шумно выдохнул. Недовольный великан тоже прервался и взглянул на него между телами, опустив голову и щекоча макушкой уже до предела чувствительную головку. Оценив ситуацию, поднялся, подхватил Тони и потащил свою добычу в спальню.
- Ты наступил мне на волосы, - пыхтел под ним блондин, извиваясь на широкой кровати. – Да раздавишь же, медведь пьяный… где презики? Бля, ты быстрее можешь?.. нет, погоди… не так… ты… ммм….
Рот его накрыли настойчивые губы, прекращая поток претензий. Для закрепления эффекта великан, больше не тратя время на ласки и препирательства, плавно вошел в Тони, и блондин захлебнулся дыханием. Стёпа тут же сделал несколько коротких движений, окончательно отключая своей жертве мозг, и замер.
- Ещё… - зашептал блондин.
- Ещё раз наступить на волосы?
- Двигайся, идиот, - опасно прошипел Разумовский.
- Погоди, пытаюсь определиться. Вот так… - великан двинул бедрами, меняя угол вхождения и довольно вслушиваясь в прерывистый выдох.
- Ммм…
- Или вот так? – угол изменился.
- Ммммммм….
- Что мычишь? Как лучше?
- Так, - почти жалобно попросил Тони.
- Как так? Было же два варианта? Ты невнимателен.
Блондин протяжно вздохнул:
- Ты вообще жить хочешь?
- Прям вообще-вообще или с тобой? – продолжал дурачиться этот изверг.
- Вообще!
- Хочу, - убежденно кивнул Стёпа.
- Незаметно!!!
- Понял!
Послушный великан возобновил движение, но Разумовский не спешил окончательно забыться. И не зря.
- И не зачем было так… - начало было чудовище, но готовый к такому повороту событий Тони заткнул болтуну рот поцелуем, по примеру самого Стёпы.
Уже спустя минуту оба забыли обо всём, кроме собственных ощущений, и комната наполнилась другими звуками. Блондин тихо стонал, откликаясь на каждый толчок, каждое движение. Едва успевая хватать ртом воздух, цепляясь тонкими пальцами за широкие плечи и спину великана, обхватив его длинными ногами ловил заданный темп. Каждой своей клеточкой подстраиваясь под ритм чужого дыхания. Стёпа старался не слишком давить своим весом, нависая на руках, но Тони уже хотелось почувствовать хоть часть этой тяжести, и он потянул огромное тело на себя. Вжался в горячую, уже заметно влажную грудь, словно стремясь слиться с ней. В ответ великан так сильно прижал его к себе, что блондин осёкся на вдохе.
Ночь за окном смущённо перестала подглядывать в окно и постепенно удалялась восвояси, а рассвет ещё не пришёл, чтобы увидеть этих двоих. Предоставленные сами себе, они отчаянно растворялись друг в друге. Мир неловко завертелся вокруг новой непривычной оси. На землю упали первые капли весеннего дождя. Дыхания сливались и дробились вразнобой, чтобы слиться снова. Движения встречались, цепко скручивались вокруг друг друга и рассыпались на фазы. Тони кричал. Хотя, возможно ему это только казалось. Но внутри всё исходило криком, и дрожала каждая жилка струной на высокой ноте. Стёпа издал лишь протяжный, невыносимо глубокий стон. Оргазм столкнул их встречными волнами и откатил, оставив на песчаной косе истомы.
Великан тяжело и немного неуклюже сполз с Разумовского, лёг рядом и обнял, как любимого плюшевого мишку.
- У тебя что, в детстве игрушек не было? – вяло проворчал блондин больше для профилактики, потому что было очень приятно расслабленно лежать в бережных объятьях здоровяка.
- Таких не было, мама не разрешала, - печально пожаловался Степан.
- Мне надо в душ. Можно? – спустя несколько минут вежливо поинтересовался Тони.
- Я тебя пока не могу отпустить. Полежи, пожалуйста.
Разумовскому и самому очень не хотелось шевелиться, но подняться сразу было важным правилом, не дающим привязаться к партнеру и начать надеяться на что-то большее. А ещё важнее быстро уйти. Не напрягать никого выдумыванием причин для отправки его восвояси. Не унижать себя. А сейчас как-то особенно не хотелось разрушать впечатление от невероятной ночи. Он вздохнул и всё же попытался высвободиться из объятий.
- Нет, Тони, - кажется, Степан впервые назвал его по имени.
- Но я же не могу оставаться тут вечно.
- Можешь.
- Может, ещё и жениться на мне станешь?
- Непременно. Прямо сегодня и начну. Только отдохну ещё немножко.
Это уже было более понятно Тони. Почему бы не повторить? Так ослепительно хорошо не было очень давно. Так давно, что он уже и не помнил такого. Но что-то всё же царапало до сих пор не протрезвевший мозг. Задача не сходилась из-за недостатка исходных данных.
- Тошка... – как-то устало прошептал Стёпа в самое ухо.
- Не называй меня этой собачьей кличкой. Я Тони.
- Прости, Тонечка – покаянно вздохнул великан, и ответом ему стал злобный скрип зубов. – Я чувствую, что ты словно закрываешься от меня. И мне страшно. Нет, подожди. Я договорю, ладно? Я боюсь. Боюсь, что ты вот сейчас встанешь и уйдёшь и не вернёшься больше. Ты ведь не собираешься возвращаться?
Разумовский всерьёз задумался. Ему предлагают ещё одну встречу, и он сам бы этого хотел. Но его слишком притягивает этот тип и неизвестно, к чему это приведет. А потом, когда выяснится, что он один так чувствует, что будет? А ничего нового.
- Мы можем встретиться ещё раз.
- Нет, я вижу, ты не понимаешь. Я не секс-партнерства хочу. Мне нужно большее.
Казалось бы, вот тут бы Тони и обрадоваться, но он запаниковал.
- Я не могу тебе сейчас ничего сказать. Для меня это неожиданно. Нужно обдумать. Если можно, дай мне время. Я обещаю, что не исчезну. Можешь записать мой номер и проверить, перезвонив. Но сейчас мне нужно уйти. Пожалуйста.
Степан согласился, записал номер и убедился в его правильности. Заставил надеть свою «самую маленькую ветровку», которая на блондине смотрелась небольшой плащ-палаткой. Всё время, пока Разумовский собирался, следил за ним недоверчивым напряжённым взглядом. Едва покинув его квартиру, Тони захотел тут же вернуться, но остановил себя. Подумать действительно нужно. Он уже не романтичный мальчишка с розовой кашей вместо мозга. И не таким уж стойким к неудачам его сделала жизнь. Скорее уж недоверчивым и нервным. Он направился вдоль рассвета, прочь. Незнакомым районом к центру и пустому ещё метро, ежеминутно поддёргивая подвёрнутые рукава куртки, ёжась от редких капель холодного дождя. В наушниках пела о чем-то Zaz. Наверняка о любви. О чём ещё можно так петь?
Глава 4
Тони не звонил четыре дня, не отвечал на смс. Лишь раз он ответил на звонок, и в этом коротком разговоре только попросил подождать ещё немного. Стёпа не находил себе места, не мог работать. Он вообще ничем не мог заниматься. Это относилось даже к самым простым вещам. В душе царил кавардак, и он же расползался по квартире. Когда закончилась чистая посуда, пришлось признать, что пора уже как-то действовать.
Первым делом разыскал Лёнечку и выяснил домашний адрес и место работы Разумовского. Этот пункт плана чуть не провалился из-за неожиданного упрямства Пупсика. Пришлось слегка надавить и применить тяжелую артиллерию – личное обаяние и силу воздействия голоса, о которой Стёпа был прекрасно осведомлён. Остальное было делом техники. Но, не имея большого опыта в ухаживании - как-то обходился без этого раньше - великан решил подойти к делу творчески.
Забежав в цветочный магазин, купил гигантский фикус в большой кадке из бамбука. Продавщицы, с трудом удерживая на лицах дежурную вежливую улыбку и пряча в глазах смех, запаковали цветок в метры целлофана, ярких лент и сверкающих блесток, на манер букета. Забросив "букет" в свой старенький пикап, помчался в гипермаркет за шампанским и сладостями. В сомнениях немного потоптался перед стеллажами. С одной стороны, Тони показал себя любителем сладкого, с другой – настоящее вино бывает только сухим, а его сокровище достойно всего самого лучшего. В результате схватил более-менее демократичную бутылку «Романова», большую коробку «merci» (нет, тут реклама не планируется), надо же спасибо сказать за не скучную ночь, и рванул к дому Разумовского.
Припарковался недалеко от подъезда, но так, чтобы особо не отсвечивать и приготовился ждать. Если верить Лёне, Тони должен был уже закончить работу и появиться примерно через полчаса, плюс-минус пробки. К удивлению Стёпы, первым появился Пупсик, что было не слишком приятно. А ещё было непонятно, какого хрена тут нужно этому пухлому недоразумению. Неужели, побежал ябедничать? А почему не по телефону? Лёнечка вошел в подъезд и вскоре вышел, но уходить совсем не стал, а скромно устроился на лавочке возле подъезда и, видимо, тоже собрался дожидаться блондина. Незаметно для самого себя, Стёпа начал злиться, а злиться он не любил, и от этого злился ещё больше.
Тони вскоре появился, поставил свою рыжую демократичную KIA на стоянке у самого подъезда. Вышел из машины, высокий и подтянутый. Какой же он всё-таки красивый, этот невозможный парень. Такой ледяной для всех и такой горячий, только тронь. Для Степана он был самым красивым существом на свете, и плевать на каноны. Его приводила в восторг эта стройность белёсой травинки и обманчивая хрупкость. Эта бледность и красноватые пятнышки на коже, и то, как эта кожа вспыхивает от прикосновений. И эти льдистые глаза, способные превратиться в две неумолимые бездны пугающе прозрачной воды. И тонкие губы с неровным изгибом, такие вкусные и отзывчивые. И даже этот острый клюв, придающий неординарности и некоторой хищности лицу. Как же Стёпе хотелось обладать всем этим безраздельно. Он с наслаждением наблюдал за тем, как его личное совершенство с плавной грацией несёт себя в сторону маленького скверика напротив дома. Картинку портило только наличие рядом неуклюжего телепузика. Довольно милого, приходилось признать.
Тони с Лёнечкой подошли к скамье, находящейся в зоне видимости Степана, и он мысленно похвалил себя за удачно выбранное для засады место. Разумовский легко запрыгнул ногами на сиденье, привычным движением присел на спинку, задрал к локтям рукава тонкой синтепоновой куртёшки, оголяя изящные лапки, и жестом пригласил Пупса последовать его примеру. Тот немного помялся, решаясь, неловко взобрался и сел рядом. Несколько минут Лёня о чем-то говорил, опустив голову. Потом поднял глаза на Тони и что-то спросил. Блондин улыбнулся, приобнял его за пухлые плечи, как-то очень уж нежно ткнулся лбом в висок, и заговорил, явно успокаивая и, наверное, что-то обещая. Проклятый Пупс кивал и несмело улыбался. Стёпа потерпел ещё пару минут. Дождался, когда сладкая парочка оторвётся друг от друга. И выскочил из машины, прихватив заветный фикус, который в его лапищах смотрелся почти нормальным букетом. Специально так выбирал, а то эти мелкие цветочки как-то теряются на фоне внушительной фигуры. Стремительно, не давая себе передумать, Стёпа рванул к этим двоим. Пупсик плану не помеха. Приблизившись почти вплотную к скамье, великан рухнул на колени и с чувством принялся читать единственное, что вертелось сейчас в голове шумным хороводом слов между ударами сердца - восемнадцатый сонет Шекспира в любимом переводе Фрадкина:
Могу ль тебя равнять я с летним днем?
Ты и желанней и милей рассвета:
Рвет почки Май, вовсю грохочет гром,
Непродолжительно, капризно лето:
Миндалевидные глаза Тони заметно округлились и неверяще мигнули.
Сегодня ярко солнышко горит,
А завтра – скрыто безобразной тучей:
Проходит срок, и всё теряет вид:
Красою правит Время или Случай.
Стёпа воодушевлённо прижал к груди свой «букет», шурша обёрткой.
Но ты, похитив прелесть летних дней,
Нетленен – век твой будет бесконечен:
Смерть не возьмёт тебя в страну Теней,
Ты не умрёшь, в стихах увековечен,
Разумовский поджал губы и зажмурился.
Жить будешь в них, свой продолжая век,
Доколе зрит и дышит человек.
Фикус торжественно перекочевал в руки Тони. Тот несдержанно хрюкнул и чуть не свалился со скамьи. От падения его спас улыбающийся во весь рот Лёня.
- Что все это значит? – сквозь смех спросило блондинистое сокровище.
- Это просьба о свидании. Настоящем. И я повторяю свою просьбу: я хочу быть с тобой. – Не поднимаясь с колен, заявил Стёпа. – И не встану, пока ты не согласишься. Ты думаешь слишком долго. Я помогу тебе принять правильное решение.
- Ты же ничего обо мне не знаешь, - посерьёзнел Тони.
- Ну почему же? Кое-что знаю. Во-первых, твоя одежда.
Разумовский удивленно вскинул бровь.
- Вся эта небрежность хорошо продумана. Ты очень постарался, чтобы создать впечатление, будто схватил первое попавшееся из шкафа и поспешно натянул на себя. На самом деле ты немало времени провел возле зеркала. Слишком уж все это хорошо гармонирует между собой и тебе идёт. Эта небрежность хорошо продумана.
Лицо блондина чуть дрогнуло в смятении.
- Во-вторых, прическа. С ней то же самое. Тщательно уложенный беспорядок. Даже эта отросшая длина не случайна. Ты педант и аккуратист. Но тебе зачем-то нужна эта внешняя небрежность. Думаю, не столько для других, сколько для себя самого.
- Это всё?
- Нет, ещё ты, поставив машину на сигнализацию, дёргаешь за ручку двери. Не доверяешь ни себе, ни технике. Ты куришь сигареты с ментолом. Наверняка, не выносишь табачного дыма, но бросить не в твоих силах.
- Теперь всё?
- Не совсем. Ещё, у тебя на окнах шикарные занавески. Ты не из тех, кто пренебрегает уютом. Но в кухне их нет, только жалюзи. Ты не счёл их целесообразными. Всё вместе вышеперечисленное наводит на мысль, что в тебе есть несоответствие внешнего внутреннему. Ты себе не нравишься и хотел бы быть другим. Но перестать быть собой почти невозможно. И ты находишь компромисс.
- Всё?
- Нет. Ещё у тебя ресницы крашенные. Нет, не косметика. Краска, наверное. Но это очевидно: волосы очень светлые, брови чуть темнее, а ресницы чёрные. Это уловка. Ты хочешь обратить внимание на свои глаза. Хочешь, чтобы в них заглянули и увидели что-то важное.
- Чушь!
- Хочешь, чтобы поняли и выбрали тебя.
- Я выбираю сам.
- Тогда выбери меня. Это очень хороший выбор.
Тони устало вздохнул и кивнул Стёпе.
- Хорошо, пусть будет свидание.
- Ура! – влез со своими восторгами телепузик, но это было простительно, момент-то радостный.
- Завтра в восемь я за тобой заеду. Форма одежды парадная: смокинг и бабочка, штаны необязательны.
- Очень романтично, - ухмыльнулся Разумовский.
- Думаешь, я не могу быть романтичным? Завтра убедишься, что ошибся.
- Это не может не настораживать, - тепло улыбнулось остроносое чудо.
- Завтра, - ещё раз напомнил Степан и, не прощаясь, умчался готовиться к предстоящему фейерверку. Сроки он себе поставил весьма критические, а успеть надо было многое. Главное, чтобы Тони не передумал.
Стёпа точно знал, чего он хочет. Так было почти всегда, и это помогало ему действовать эффективно. Сейчас он хотел добиться Тони, взять этот небоскрёб штурмом или, в крайнем случае, длительной осадой. Отступление было уже немыслимо, и главнокомандующий рискнул бросить силы всей армии на выполнение сложной задачи. К участию в миссии были привлечены и силы союзников, поставлены на уши друзья и знакомые. Вновь был выловлен Лёнечка, которому пришлось долго и вдумчиво вспоминать всё, что он знал и когда-либо слышал о привычках и предпочтениях Разумовского, а так же вызвонить нескольких общих знакомых и уточнить детали. В процессе Пупсик чуть не со слезами на глазах несколько раз был вынужден убедительно пищать, что он не гей и Тони его не интересует. Ну, это ничего, повторение – мать учения, пусть и сам запомнит, как следует.
Вновь были поставлены на уши все, кто не успел вовремя скрыться из города. В их задачи были внесены необходимые уточнения и для каждого была повторно уточнена важность их миссии и ответственность за жизнь и счастье одного конкретного Стёпы. Все прониклись, тем более, что данный конкретный Стёпа крайне редко просил за себя и никогда не напрягал по пустякам. Жизнь кипела, главнокомандующий строил войска, проводил смотры и снимал пенку с нерадивых исполнителей, превратив свою квартиру в главный координационный центр операции. К установленному сроку всё было готово, все четко знали порядок действий, цепочки оповещения налажены, каждая боевая единица замерла на исходной позиции в ожидании условленного часа Х или сигнала к действию.
Ровно в 20.00 свежеотмытый от городской грязи, сверкающий полированными боками и украшенный неброскими цветами в узких лентах, к подъезду Тони торжественно подъехал пикап. Из него важно вывалился Степан в белых туфлях, белых брюках, белой рубашке и чёрном галстуке-бабочке. К сожалению, пиджак нужного размера найти не удалось, а сшить попросту не успели. В руках он держал внушительных размеров букет, составленный на заказ из роз всевозможных оттенков с преобладанием тёмно-красного - любимых цветов претенциозного Разумовского.
Тони вышел только спустя десять минут, великолепный в своем светло-сером костюме, отлично гармонирующем с цветом глаз и светлыми волосами. Странно настороженно оглядываясь, подлетел к Стёпе, выхватил букет чуть ли не в половину его собственного роста, и, кинув короткое «Поехали», запрыгнул в машину. Великан проглотил заготовленную речь и послушно сел за руль. На машину и вокруг неё посыпался дождь из мелких белых полупрозрачных лепестков. Блондин хлопнул себя рукой по лбу и приглушённо прошипел из-под неё:
- Поехали уже отсюда.
Стёпа кивнул, чувствуя угрозу целостности своей тушки, и завел пикап. На выезде из квартала к ним присоединился кортеж мотоциклистов с белыми флагами, в центре которых красовались алые сердечки. Тони тихонечко хрюкнул и сполз по сидению вниз, прикрывшись цветами.
- Кстати, привет, - вежливо поздоровался великан.
- Угу, - промычали в ответ из-под букета. – Что это за свадебное буйство?
- Романтика, - злорадно сообщил Стёпа.
К известному ресторану на набережной подъехали, вереща клаксонами и мигая фарами. Вытаскивать Разумовского из машины пришлось силой, тот упирался и уверял, что его вполне устроит простая домашняя яичница с пивом. Но разрушать план тщательно продуманного мероприятия ему никто не позволил. Не зря же люди старались, пусть терпит свою романтику до конца.
Зал ресторана был полон посетителей, по его центру пролегала красная дорожка, ведущая в отдельный кабинет. Вдоль дорожки выстроились навытяжку официанты и повара. Гремел торжественный вальс. Сидящие за столиками с интересом поглядывали на вошедшую пару. Тони попытался сбежать, но такая реакция была предусмотрена: крепкий захват не дал ему далеко уйти, а портье услужливо закрыл перед его носом дверь. Обречённо вздохнув, блондин смирился и, зажмурив глаза, позволил поволочь себя по дорожке сквозь строй персонала, любопытные взгляды, раскаты музыки и новый дождь из нежных лепестков, теперь уже розового цвета. В отдельном кабинете он позволил себе слегка расслабиться и подарил Стёпе страстно-леденящий взгляд.
- Романтика? – скептически спросил он.
- Ага. И я рад, что выудил из тебя пару ярких эмоций. А то ты как замороженный цыплёнок: холодный, сверкающий и голубой.
- Замороженные продукты дольше хранятся, - язвительно прошипел Разумовский. – А не нравится – не кушай.
- А мне нравится, особенно если правильно жарить.
Тони скривился, видимо, почуяв грубоватый намёк. Прибыл официант с первыми заказанными заранее закусками. Блондин удивленно вскинул бровь.
- Подготовился?
- Я, по возможности, предпочитаю тщательно готовиться к важным событиям моей жизни.
Разумовский фыркнул, но выражение его лица перестало быть насмешливым. Далее ужин проходил спокойно и без эксцессов. Болтали обо всем и ни о чём, как и положено во время приема пищи. Степан старался не слишком давить своей харизмой, не поднимать тему их отношений, не заваливать глупыми комплиментами и вообще вести себя предельно деликатно. И вскоре с удовольствием заметил сначала едва прикрытое маской спокойствия удивление в глазах Тони, сменившееся недоверием, а затем каким-то бесшабашным расслабленным пофигизмом в стиле «а будь что будет». Вот таким блондин Стёпе очень нравился. Таким он казался более настоящим, чем в образе напряжённо-опасного снежного короля. После того, как подали десерт, в кабинет ненавязчиво втекла струйка музыкантов, негромко наигрывающих что-то романтично-испанское. Блондин, не готовый к такому сюрпризу, прыснул вином. Благо, заляпал только пол и край скатерти. Хотя было бы неплохо, если бы он залил брюки… но нет, торопиться – главного не добиться. Под музыку Стёпа постарался быть более романтичным и обволакивающе-искушающим, чем здорово насмешил свое вредное счастье. Решив, что смех – тоже неплохо продолжил в том же духе, но с ещё большим напором. Дважды схлопотал по рукам и один раз был удостоен чести понюхать кулак Разумовского за сексуальные домогательства в общественном месте. Ничего, ещё не вечер, разморозится.
Из ресторана выходили с той же помпой, громом и трубами. Но Тони то ли привык уже, то ли смирился - он шёл, гордо вздернув свой замечательный нос и изредка улыбаясь приветливым оскалом самым активным зрителям.
По набережной Стёпа потащил его пешком к ближайшему спуску к воде. Там уже ожидал военный катер с шумной толпой цыган, вдохновенно выводящих на разные голоса «к нам приехал, к нам приехал, Антоний Палыч дорогой». Блондин поёжился и смело взобрался по неудобному трапу. Команда катера, разряженная в парадную форму, украшенную цветами, прятала глаза и улыбки. По каналам, с песнями и плясками, поливая свинцовые воды пенистым шампанским, вышли за город. Появление пацифистски увешанного разноцветными шарами БТР, кажется, уже не произвело на Разумовского должного впечатления, и Степан задумался, а не переборщил ли он с шоковой терапией. Пока с ветерком ехали всем табором прямо на броне это чудо улыбалось, горланило песни и отчаянно хлестало шампанское из горла. Но, когда Стёпа практически силком запихивал упирающегося Тони в вертолет, от сердца отлегло – есть эффект.
Полет над ночным городом был великолепен. Разумовский от тряски едва мог вымолвить слово, видать боялся прикусить себе ядовитый язычок и отравиться, но в окно смотрел с плохо скрываемым детским восторгом. Правда позже из вертолёта выгружался заметно пошатываясь и очень злой. Возможно, поэтому он не смог в полной мере оценить салют в его честь, расцветивший ночное небо яркими огнями, а трехметровое сердечко из бенгальских огней лишь окинул уставшим взглядом.
В город возвращались с комфортом, на арендованном по такому случаю лимузине, всё же Стёпа не такой уж изверг, когда добрый. Блондин растянулся на сидении, прикрыл глаза и беспомощно пролепетал:
- Это вся программа на сегодня?
- Конечно, - обнадежил великан, устраиваясь поудобнее на сидении напротив и вытягивая ноги.
Тони облегченно вздохнул.
- Скоро полночь! И нас ждет феерическая программа на завтра! – заорал голосом опытного конферансье Степан.
Душераздирающий стон Разумовского мог бы разжалобить самое черствое сердце.
- Скажи мне честно, Стёпа, ты смерти моей хочешь?
- Что-то не так? – великан добавил в свой голос побольше беспокойства, но, кажется, чуток переборщил. – Ты же хотел романтики.
- Это не романтика, это дурдом! – возопил блондин.
- Я старался… - искренне обиделся Степан. – И ещё столько интересного придумал, чтобы тебя поразить…
Тони прикрыл глаза и глубоко задышал, видимо, успокаивая нервы. Его мучитель даже удивился тому, как парень до сих пор хорошо держится, и восхитился умопомрачительным холодом взгляда, каким его смерил Разумовский после этой релакс-паузы.
- Ладно, шантажист, если я на всё соглашусь, эта пытка романтикой прекратится?
- На что именно согласишься?
- Издеваешься, - кивнул блондин. – Ладно, я согласен быть с тобой, что бы ты ни имел в виду под этим предложением. Я уже на всё согласен.
- Ну вот… надо было просить небольшой полуостров и корону властелина мира… - расстроился Стёпа. - Но так тоже неплохо.
- Зачем властелину мира полуостров? – удивился Разумовский.
- Так мне целый мир захрен не нужен. Морока одна, - махнул рукой великан.
- Логично, - согласился Тони.
- Значит, ничего больше не хочешь?
- Нет! – нервно вздрогнул Разумовский.
- Ну и хорошо, домой поедем, - легко согласился Степан, у которого всё равно сюрпризы закончились... только парад со стройными барабанщиками и кордебалетом дежурил на въезде в город, на случай особой упёртости объекта.
Да главнокомандующий вообще не рассчитывал, что выдержки блондина хватит так надолго и тот дотянет до вертолета!
- Мне бы лучше к себе, отдохнуть. Ты меня вымотал, - пожаловался Тони.
- У меня отдохнешь.
- Мне дома отдыхается лучше.
- Понимаю, - сочувственно кивнул Стёпа. – Но ты согласился быть со мной в моём представлении таких отношений, и за язык тебя никто не тянул. Не ершись, будем просто спать. Не изверг же я.
Лицо блондина выражало сомнения то ли в том, что ему действительно дадут поспать этой ночью, то ли в том, что такой милый и заботливый дядечка может не быть извергом.
- Тут есть что-нибудь выпить? – со вздохом спросил Разумовский.
- Точно! Надо отметить! – поддержал великан и жестом фокусника откинул крышку бара.
Залакировали шампанское неплохим виски. Блондин, и так бывший не вполне трезвым после всего выпитого за вечер, поплыл буквально на глазах.
Едва войдя в квартиру, Тони устало прислонился боком к стене, наклонил голову, прикрыв лицо руками, и его плечи начали неровно подрагивать. Степан погладил его успокаивающе по плечу и встревоженно спросил:
- Тонечка, ты чего?
В ответ послышались приглушенные всхлипывания. Великан, не разуваясь, кинулся в кухню, с трудом ориентируясь в пространстве и всё время что-то роняя, отыскал стакан, чуть не перевернул холодильник, вылавливая в нём бутылку с водой, непременно без газов, как любит его сокровище, наполнил водой стакан и помчался обратно. В прихожей на полу, прислонившись спиной к стене, сидел Разумовский и ржал как конь. Когда взволнованный Стёпа вылетел из коридора со стаканом в руке, немного угомонился, но посмотрев на ошарашенное лицо великана, захохотал с ещё большим энтузиазмом, периодически икая, громко всхлипывая и истерически поскуливая.
- Пощечин надавать? Помогает, говорят, - предложил великан, борясь с желанием вылить воду на голову блондина.
- Нет, - прохрипел сквозь смех Тони. – Воды дай, - по щекам его уже неудержимо катились слезы и всхлипывания становились всё более страдальческими.
Выхлебав всю воду и разлив половину на свой замечательный костюм, вроде бы немного успокоился.
- Свинтус недокормленный, - под стихающее хихиканье ворчал Стёпа. – Снимай это всё. В душ тебя поведу. Нам обоим не помешает после такой прогулки.
Кое-как отвоевав у Разумовского мокрый пиджак и повесив на плечики там же в прихожей, поволок его икающую тушку в ванную. Душ принимали вместе, но эротики в этом было меньше, чем в рекламе прокладок. Намыливая извивающегося от щекотки скользкого блондина, Степан израсходовал почти весь свой немалый запас матерных выражений и приличных ругательств. Когда пришла пора вытираться полотенцем, Тони заметно притих и послушно подставлял для этой процедуры свои тонкие конечности. Потом безропотно позволил себя оттащить в спальню, где свернулся компактным клубком проволоки возле подушки, обхватил свои колени ломкими ручонками и молча хлопал ресницами из-под мокрой челки. От принесенного великаном чая отказываться не стал, только потребовал варенья за вредность, малинового. За такую вредность, как у него, надо бы ремня выдавать, а не варенья, но Стёпа не жадный, Стёпа принёс, что просили. А потом с умилением любовался, как его персональное, причём добровольное, наказание уплетает за обе щеки ароматную гущу, прихлёбывая чай. Только когда вазочка полностью опустела и была тщательно вылизана, блондин разрешил её забрать, бормоча что-то о том, что завтра непременно съест всю банку. Великан не стал пока говорить, что банка эта пятилитровая, сюрприз будет. Закутал это чудо в одеяло, обнял и прижался лбом к влажному ещё виску.
- Антошка, какое же ты чудо.
Тони согласно кивнул, чудо, мол. Потерся виском о лицо Стёпы и зашептал так тихо, будто боялся, что его услышат:
- Почему я к тебе всё время пьяным попадаю?
- Ты трезвый слишком глуп для этого, - усмехнулся великан.
- Зачем я тебе… такой?
- Какой, Тони? Ну, какой ты? – терпеливо спросил Степан.
- Ты даже не знаешь, какой я, - удрученно заявило пьяное чудо.
- Опять двадцать восемь. Мы, кажется, уже выяснили этот вопрос. Ты можешь толком объяснить, чего ты маешься? – честно говоря, эти ледышкины заморочки уже начинали потихоньку давить на нерв, но нужно было всё выяснить до конца, во всём разобраться, чтобы научиться справляться с этой напастью.
- Меня нельзя… - Разумовский неожиданно умолк.
- Что нельзя, Тони? Что?! Любить?! – тряхнул его Стёпа.
- Да. Извини, ты ничего такого не говорил, а я уже… фигню несу. Забудь, ладно? – блондин выкрутился из объятий и снова скрутился в узелок, демонстрируя Стёпе только пушистую светлую макушку, торчащую из одеяла.
- Лишь тебя увижу, - уж я не в силах вымолвить слово, - добавив в голос немалую долю проникновенности и убедительности, цитировал по памяти Степан. - Но немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза, в ушах же – звон непрерывный. Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены, зеленее становлюсь травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь. [2]
- Красиво, - просипели из плотного одеяльного кокона. – На стихи похоже.
- Ты любишь стихи? – ухватился за новую тему великан, пытаясь ненадолго отвлечь Тони.
- Чужие – нет, - виновато буркнуло чудо.
- А ты пишешь свои? - Стёпа старался сохранять в голосе спокойствие, хотя внутри всё клокотало. Для такого человека, как его снежный король должно быть нелегко сознаваться в наличии души.
- Редко, когда они приходят сами, - отмахнулся блондин.
- Почитаешь мне?
- Нет, я этого не люблю. Да и не помню я ничего наизусть, - тут же принялся предсказуемо отбрыкиваться Разумовский, ещё плотнее заворачиваясь в одеяло.
- Пожалуйста, Антош, - промурлыкал великан, осторожно отгибая краешек одеяла и целуя открывшийся краешек уха.
- Не зови меня так, пожалуйста. Никогда, - чересчур спокойно попросил блондин.
- Постараюсь, - вздохнул Стёпа, прикидывая, сколько же там ещё всего понамешано в этом парне.
- И дай мне гитару, теперь я тебе буду петь, - несмело улыбнулся взъерошенный Тони, выбираясь из-под одеяла и прищуриваясь от света лампы.
Бережно приняв принесённую гитару, он не стал заморачиваться настройкой, только провел несколько раз по струнам, вслушиваясь в звучание.
- Я не так хорошо пою, как ты. Да и играю, если честно, хреново. И слуха у меня нет. Но ты сам напросился, - та же робкая улыбка человека, решившегося на почти невозможное.
Тучи-горы, неба синь впереглядку
Разбирают мои сны по порядку,
Посыпают до весны серым пеплом,
Накрывают полотном – белым ветром.
Мелодия была простенькая, на четыре аккорда, и голос у Тони был приятным, всё это не отвлекало и не мешало вслушиваться в смысл слов.
А на дне моей души в шёлке нежном
Прячет острые усы безмятежность.
У нее в руках твои нервы-жилы
И нанизано на них всё, чем живы.
Тучи-воры, небеса-бесконечность
Отрывают от тебя мою вечность.
А я баюкаю свою безмятежность,
Отдавая на прокорм твою нежность.
Стёпа молча слушал оглушающую тишину после взрыва, совершенно контуженый мозг не мог разом принять и вот такого вот Разумовского, и то, что эти стихи ведь он наверняка писал для кого-то. И этот кто-то всё ещё мог существовать в его жизни. Но можно ли спрашивать о таком?
- Тебе не понравилось? – с обреченным спокойствием спросил Тони, откладывая гитару.
- Ты очень талантлив, - потрясённо прошептал Степан.
- Ты не объективен, - благодарно улыбнулся блондин.
- Ну, хоть в это веришь! Тони, послушай меня. Я не знаю, кто тебя сделал таким. Можешь не говорить, если не хочешь. Я не знаю тебя, но очень хочу узнать. Просто рискни - дай мне шанс.
- Я ведь уже согласился, - пожал плечами парень.
- Вынужден был. А теперь согласись по-настоящему, для себя самого.
- Я не умею так, Стёп, - покачал головой Тони. - Просто не умею. Весь мой немногочисленный опыт серьёзных отношений был очень неудачным. Меня вообще, как мне кажется, никто никогда не любил… ****ь, опять я…
- Всё правильно. Я не буду врать, что люблю тебя, но что влюбился - это диагноз, - ухмыльнулся Степан. – Стал бы я такое устраивать, если бы не было всё так серьёзно?
- Не знаю. Честно, не знаю, - Разумовский потёр лицо руками и взъерошил волосы.
- Ну, вот, значит и тебе не помешает узнать меня.
- Может быть… - блондин ненадолго задумался. – Знаешь, а я попробую. Всё равно мне этого хочется до желудочных колик. Да и риск, судя по всему, взаимный, да?
- Ага! – активно закивал Стёпа, от чего жесткий матрац заколыхался, качая Тони на волнах.
- Только не дави на меня и не торопи события, ладно?
- Куда не торопить, девственница моя? Мы же начали с секса.
Разумовский вздохнул утомленно, подтянул к себе пухлую подушку и врезал ей Степану по голове.
- Я не об этом, маньяк недоделанный!
- Ну, почему сразу недоделанный? – огорчился великан, и тут же снова получил подушкой. – Бьет – значит, любит! – со счастливой улыбкой заявил он.
- Я тебя сейчас так отлюблю… - прошипел Разумовский и вскочил на ноги, продолжая размахивать подушкой.
- Нет, Тонечка, прости, но сейчас я не готов, да и ты устал, мой хороший. А давай поспим, а? Ты же хотел, помнишь? – причитал Стёпа, убегая от своего счастья по всей квартире и пытаясь маневрировать между мебелью, что при его габаритах было непросто, и подушкой от юркого Тони прилетало регулярно. – Откуда только силы взялись?! Только что помирал чисто лебедь! Тонечка, не надо! Нет!!! Это антикварная вещь! Этому подсвечнику больше ста лет! К тому же у меня аллергия на бронзу!
Угомонились только спустя минут двадцать, когда блондин окончательно выдохся, увлечённо гоняя Стёпу по лабиринту квартиры, и «совершенно случайно» расколотил сахарницу из английского фарфорового чайного сервиза на двенадцать персон, теперь уже не полного. К счастью, это была всего лишь штамповка двадцатых годов, правда прошлого века, но чем бы дитя не тешилось, лишь бы по голове не било.
Пришлось заново принимать душ и на этот раз мытьем не ограничились. Тони шумно дышал в кафель, глуша стоны прикушенным кулаком. Хорошо, что своим, Стёпа и так уже изрядно пострадал от подушки и подручных менее мягких предметов. От счастья обладания сносило крышу, и великан вколачивался в желанное тело с остервенением и страстью дикаря, рыча и прикусывая тощую холку добычи. В процессе удачно расколошматили набор маленьких стеклянных амфор для ароматических масел. Кончали в удушающем смешанном шлейфе запахов. Чуть не задохнулись, но орали слаженно и вдохновенно.
Спать улеглись распахнув все окна настежь - благо ночь была не слишком холодной - плотно прижавшись друг к другу под одним одеялом. Долго ещё шептали разные нежные глупости, которые приходят в голову только по ночам и под воздействием алкоголя, вперемежку с непременными колкостями, но в конце концов затихли засопев в унисон.
P.S. Автор, приняв на этот раз образ кота, смотрел на них с ветки высокого дерева и умилялся, немелодично мурлыча себе под нос песню группы Сплин:
- Двое не спяааааат, двое глотают колеса любвиииии. Им хорошооооо…
Неожиданно ветка под ним качнулась, и он имел счастье и неосторожность узреть вблизи того самого кота Василия – известного в районе гомосексуалиста. Автор вежливо мяукнул с сильным акцентом и попробовал улыбнуться, кошачья морда оказалась для этого не приспособлена. Василий, видимо, понял эту гримасу по-своему, по-кошачьи, потому что одним прыжком приблизился и издал весьма похотливый призывный вой. От чего автор очень резво сиганул в распахнутое окно, опрокинув горшок с любимым кактусом Степана. Затем с визгом пронесся по кровати, старательно наступая на каждую из четырех ног, и скрылся в коридоре. За ним тайфуном пронесся Василий, не забыв повторить всекошачий ритуал ногооттаптывания. В коридоре послышалась возня и истошный мяв. По квартире покатился плотный шерстяной клубок, добивая всё, до чего не успел добраться Тони.
- Что это? – сонно пробормотал блондин, пряча голову под подушкой.
- Василий опять кого-то привел. Спи, это надолго.
Но расслабиться им не дали. Тот же тандем орущих котов резво пронесся по кровати с непременным попаданием по каждой ноге каждой лапой и вылетел в окно, скинув с подоконника на улицу круглый аквариум с носками. Стёпа огорченно вздохнул, носки были чистыми и глаженными. Вновь уснули не скоро, потому как по набережной ещё долго гулял раскатистый дуэт из истошного мяуканья с акцентом и душераздирающего похотливого призыва к соитию. К утру, сидя на верхушке гладкого столба, автор вспомнил, что он тут вообще-то главный, надменно перетек в человеческую форму, осторожно сполз со столба, сердито цыкнул на кота и гордо поплелся снимать стресс к Лёнечке в общежитие.
«Любить – значит видеть чудо, невидимое для других» Франсуа Мориак
1) Сергей Бабкин
2) Сафо