27 сентября 1915 года в Балаково прибыли первые 250 беженцев, на следующий день ещё 100. В основном это были жители Гродненской губернии (сейчас это территория Белоруссии) и по национальности латыши, немцы и хохлы. Предполагалось, что беженцев будет до 7 тысяч, но к концу года их количество не дотянуло и до тысячи. Это объяснялось тем, что железной дороги в Балакове не было, пассажирский сезон для пароходов уже заканчивался, а по грунтовым дорогам накануне зимы далеко не уедешь. Впрочем, и без того хлопот у немедленно созданного «беженского» комитета оказалось предостаточно.
Во-первых, необходимо было всех беженцев где-то разместить. С грехом пополам это сделать удалось. Места на первых порах хватило на всех: по привычному для русских закону «в тесноте да не в обиде». Но когда количество беженцев перевалило за 500, балаковцы задумались, куда их девать. На общем, «беженском», собрании местной властью было предложено копать землянки. Беженцы сначала отнеслись к этой идее скептически, но когда им объяснили, что это будут практически настоящие квартиры, только под землёй, то многие из них согласно закивали головами. Был ли этот подземный городок построен, информацию об этом отыскать пока не удалось. Известно лишь, что часть беженцев, хоть и незначительная, переселилась в ближайшие сёла.
Вторая проблема, которую пришлось решать незамедлительно, - питание. Одна столовая в Балакове уже была - при Народном доме. Но, чтобы всех прокормить, нужно было срочно строить вторую. А пока беженцы получали от общеземского и городского союзов пищевые 20 копеек на человека в день. Этого им вполне хватало, и они не роптали. Но как только деньги заменили всеобщим кормлением с «горячим», некоторые стали высказывать недовольство.
«Оставшиеся у нас беженцы, большей частью немцы и латыши, оказались людьми очень капризными, - писал балаковский корреспондент в «Саратовском листке». - Начались разные претензии, что не сытно, не вкусно и прочее, и всё это кончилось требованием восстановления денежной выплаты, чтобы иметь возможность готовить по своему вкусу. Так как последнее не допускается по правилам, то комитет намерен применить выдачу пайка продуктами, а людей трудоспособных и вовсе лишить выдачи».
Ещё один «каприз», с которым справиться было нелегко, - нежелание соблюдать санитарно-гигиенические нормы. Когда (уже в октябре) беженцам предложили бесплатно посетить местные бани, многие из них не пожелали этим воспользоваться, объясняя тем, что никогда в банях не мылись и мыться не намерены. Оно вроде и понятно: другие люди – другие нравы, но эта упёртость привела к неизбежным болезням.
Уже в начале декабря среди беженцев началась эпидемия брюшного и сыпного тифа. Необходимо было срочно предпринимать меры, чтобы остановить болезнь, но медицинского персонала не хватало.
«Имеющиеся в городе два земских врача перегружены работой, - сокрушался «Саратовский листок». - Ещё женщина-врач, приглашённая специально для лазаретов раненых, борьбой с тифом среди беженцев, конечно, заниматься не может. Могла бы и даже должна бы была взять это на себя другая женщина-врач Болховитинова, специально для беженцев приглашённая от земского союза. Но она отказывается, уверяя, что это не входит в круг её обязанностей. Все доводы городской комиссии по этому поводу успеха не имеют. Болховитинова стоит на своём и не берёт на себя борьбу с тифом. В конце концов, это ложится на плечи земского врача Решетниковой. Комиссия обратилась уже к земскому союзу с просьбой принудить Болховитинову взять на себя борьбу с тифом, но пока идёт переписка да выяснения, тиф своё дело делает».
Несмотря на все сложности, балаковским врачам всё-таки удалось справиться с болезнью, и к концу года она пошла на спад.
Между тем, наступившая зима принуждала заниматься и снабжением беженцев тёплой одеждой и обувью. Эту заботу взял на себя Татьянин комитет.
В первую очередь, он взялся за приобретение валенок. Нужда в них была так велика, что всех снабдить этой простой, но эффективной обувью было невозможно. Тем более, что цена на неё выросла почти в два раза: с трёх с полтиной-четырёх до семи с половиной рублей. Волей-неволей приходилось экономить и выдавать, например, детские валенки по одной или по две пары на семью, состоящую из 5-7 детей.
А с тёплой одеждой вообще была беда. Единственное, на что хватало средств, выделяемых из центра, так это на приобретение материи для белья, а уж из неё беженцы шили себе сами по своим размерам. Но этого тоже доставалось далеко не всем – только самым обделённым. А накануне новогодних праздников все дети беженцев получили сладкие подарки, но они покупались уже на личные средства балаковцев.
Если в Балакове обстановка среди беженцев была более или менее спокойная, то в некоторых других местностях Самарской губернии иногда возникали бунты. Один из них произошёл в Самарской уезде на станции Погрузной в районе села Кошки. Здесь должны были принять более трёхсот беженцев, чтобы развезти их по разным ближайшим сёлам. Однако вынужденные переселенцы отказались выходить из вагонов. До них дошли слухи, что здесь нормальные условия для них созданы не будут, а вот в Рузаевке их якобы ждут и еда, и тёплая одежда, и обувь. Попытка высадить беженцев силой, с помощью конно-полицейской стражи, натолкнулась на яростное сопротивление: беженцы подняи крик, вооружились кольями и поленьями и готовы были стоять на своём до конца.
Чем завершилось это противостояние, архив пока умалчивает. Но, скорее всего, беженцев удалось уговорить.
В начале 1916 года разразился скандал между Татьянинским комитетом и городским комитетом по призрению беженцев. Последний, на заре своего существования, взял у первого в долг 500 рублей, но, когда пришло время расчёта, отдавать не захотел. Его председатель оправдывался: мол, часть тех денег была израсходована членом Татьянинского комитета на наём помещения, значит, ему и отдуваться. А председатель Татьянинского комитета козырял тем, что его организация занимается только благотворительностью, и, следовательно, за наём помещения финансовую ответственность должен нести городской комитет.
Словом, история получилась запутанной: и тому, и другому не очень-то хотелось иметь в своей отчётности неоправданно потраченных полтысячи. Между тем, беженцы одолевали Татьянинский комитет просьбами о выделении средств на разные свои нужды, а удовлетворить их не было никакой возможности. Впрочем, скорее всего, эта проблема была временной, и с ней вскоре разобрались.
А беженцы продолжали высказывать недовольство качеством пищи, которую они получали в бесплатных столовых. В связи с этим городской комитет предложил им выбрать уполномоченных, которые могли бы контролировать работу кухни. Ещё предлагалось заменить самым недовольным готовую пищу деньгами, но Союз городов, который выделял на это средства, замену запретил.
Эта зависимость от финансирования сверху однажды сыграла злую шутку. В начале июня 1916-го из-за задержки средств столовую пришлось закрыть на несколько дней. Волновались и беженцы и городская власть. Но до прямого бунта не дошло: деньги всё-таки пришли.
В апреле 1916-го в Балакове были организованы ясли. Они открылись в здании министерского училища на Христорождественской улице (ныне Красная Звезда). Средства на них собирались дамским ссудо-вспомогательным обществом. Предполагалось, что в ясли будут принимать детей не только работающих местных солдаток, но и беженок, которые тоже ходят на работу. Однако из 70 детей только четверо оказалось из беженских семей. Это объяснялось тем, что беженки предпочитали не работать, а, получив паёк, ходить по местным комитетам и добиваться дополнительного пособия. Когда же им рекомендовали идти на работы, они или ссылались на нездоровье, или уверяли, что к здешним работам непривычны. Нередко отлынивали от работы и беженцы-мужчины.
Понимая, что средств на содержание всех, потерявших постоянное жильё, в российском бюджете не хватит, правительство решило заставить беженцев работать. В ноябре городской комитет получил из губернии распоряжение снять с пайка и квартирного довольствия 50 процентов беженцев, но приводить его в исполнение отказывался. Впрочем, балаковцы наверняка сопротивлялись недолго, ведь тогда им пришлось бы искать дополнительные деньги в своих карманах.
Надо сказать, что работа с беженцами буксовала частенько. И не всегда из-за недостатка средств. Через несколько месяцев после открытия беженские ясли закрылись из-за того, что несколько детей заболело дифтеритом и скарлатиной, а в апреле 1916-го корреспондент «Саратовского листка» Михаил Карнеев жаловался на халатность главы города Ивана Мамина:
«Городской староста очень часто уезжает в отпуск по своим делам. На городском деле это заметно не отражается, потому что его без него ведёт его помощник, лицо, на это законом уполномоченное, но вот на дела других общественных организаций, где староста председательствует, эти частые отлучки очень влияют, тем более, что Мамин, уезжая, не имеет обыкновения официально сдавать свою обязанность своим заместителям, а это порождает большие недоразумения. Вот, например, сейчас как местный комитет всероссийского союза городов, так, равно, и беженский комитет очень нуждается в деньгах, и они для обеих организаций высланы, но, к сожалению, получить-то их никак нельзя, потому что они адресованы на имя председателя, а он находится в отъезде».
Эти нападки раздражали Мамина. Нервное напряжение почти достигло точки кипения. На одном из заседаний городского комитета по призрению беженцев дошло до того, что он «изменил своей обычной уравновешенности и, вступив в пререкание с одним из членов, неожиданно удалился, передав председательствование своему заместителю Е.Н. Образцову». Столь бурные споры вызвало распоряжение Союза городов, вводившее нормы заработной платы, при которых беженцы должны были лишаться пайка. Некоторые считали, что этот циркуляр не обязателен к исполнению: жизнь диктовала другое. А Мамин, по всей видимости, стоял на стороне Союза.
В конце концов конфликт зашёл так далеко, что Мамин отказался быть председателем комитета по призрению беженцев, предоставив эту неблагодарную обязанность своему заместителю, а в ноябре 1916-го ушёл в отставку и с поста городского старосты.
«Он был идейным человеком, готовым поработать на пользу общества. Таких у нас днём с огнём не найдёшь. Но идейности его хватило только на 2 года, а затем он перестал совершенно заниматься делами», - писал Михаил Корнеев. И он же добавлял:
«Выбрали Д.А. Масленникова, соблазнившегося тем, что, по новым разрешениям правительства, городские старосты пользуются отсрочкой по воинской повинности. Выбор этот нельзя не признать очень удачным».
А Мамина, возможно, допёк ещё и скандал вокруг его жены Лидии, которую обвинили в неправомерном приглашении в школу для детей беженцев германской подданной (см. главу «Немецкий вопрос»).