Моё исследование искусства ковроткачества привело меня в неболь-
шой городок, славившийся изделиями ковров ручной работы. «Здесь я
могу пополнить свои запасы знаний по своему вопросу» — так я поду-
мал, ступая на его окраину, с возвышенности которой, как на ладони,
просматривался вид самого города и окружающей его природы.
Открывшаяся мне красота людского зодчества и многоцветье вдох-
новения весны в среде его и за его пределами зачаровали меня на-
столько, что я не сразу расслышал вопрос женщины, видимо ею уже
неоднократно повторенный мне:
— Неужели вам трудно ответить? — говорила она нетерпеливо,
стоя от меня в стороне, теребя подол своего платья. — Неужели вам
трудно ответить, ждёт ли вас здесь кто-нибудь, ведь судя по пошиву и
запылённости вашего костюма, человек вы, явно нездешний и нужда-
етесь в ночлеге, а я, кстати, могла бы вам его предложить.
— Да что там скрывать, — ответил я извинительным тоном. —
Хотя я не житель вашего города, но закатному солнцу, что сейчас над
вашим городком, потягиваясь лучами, уходит на покой, я пожелал бы
спокойной ночи и сам бы улёгся где-нибудь в комфортабельном до-
мишке на широкой мягкой перине.
— Да знаете, — скороговоркой выпалила она, — за этим дело не
станет. Такая уже заботливо взбитая мною ждёт вашего тела у меня
дома.
Такое нескрываемое её желание заманить меня к себе несколько
огорошило:
— Да, но ведь вы даже не знаете что-либо обо мне, может быть я
вор.
— Не знаю, вор вы или не вор, но то, что вы красавец-мужчина —
это точно, проговорила она и многообещающе улыбнулась.
Её улыбка вызвала у меня резонный вопрос:
— Скажите-ка, любезная, что в вашем городке вовсе нет мужчин?
— Почему же, есть, да только они всё больше живут в центре, а на
окраине появляются те, кого ветер принесёт, как вас, например.
— В моём случае ветер ни при чём, потому что я добирался сюда
на попутном транспорте и не по ветреному делу, а по изучению руч-
ных ковровых работ.
Услышав это, она спохватилась:
— Так это для вас удача, ведь этого добра у меня много. Идёмте же
ко мне. Идёмте, я вам всё расскажу и покажу.
Переночевав у неё, говорливой и хлебосольной, я узнал не только
многое о традициях ковроткачества, но и узнал прелесть ночлега сре-
ди ковров её работы.
На следующую ночь по её рекомендации меня приняла к себе дру-
гая мастерица ковровых дел. И так в течение почти полугода, переходя
от одной к другой, я собирал у женщин этого городка материал к сво-
им исследованиям, которые через год опубликовал в печати.
Посыпались обильные похвалы в мой адрес. Принимая их, моё
сердце купалось в восторге, ведь я своим трудом сказал нечто новое
об искусстве, одобренное миром. Моя жена гордилась тем, что я стал
известным человеком, ведь мои фотографии долгое время не сходили
со страниц популярных газет и журналов и меня узнавали повсюду,
где бы я с ней не появлялся. Интерес ко мне и к моей работе был на-
сколько велик и захватывающим, что различные общества и музеи
начали открывать свои выставки по моим темам. И однажды в это са-
мое время, весною, меня пригласили в музей того городка, где мне
посчастливилось собрать большую часть материала для своей диссер-
тации. Я поехал туда с женой. Мне захотелось, чтобы она посмотрела
своими глазами на всё: на весеннее убранство самого городка и его
окружающей среды и на то, чем хотели порадовать меня в тамошнем
музее искусств.
По приезду туда моей жене, конечно, безумно понравилось то, от
чего я был в самозабвенном состоянии в позапрошлом году, будучи на
окраине того городка. А теперь в центре его нас радушно встретили и,
после хорошего обеда в мою честь, предложили в этот же день посе-
тить открывающийся новый музей ковровых изделий, которому ещё
даже не подыскали директора, и которым теперь руковожу я после того,
как похоронил в этом городе свою жену, умершую от разрыва сердца
прямо в зале музея напротив полторы сотен ковров с изображением
меня нагого, совокупляющегося с разными по красоте женщинами
мира, у которых я был на ночевках при сборе информации о ковротка-
честве в этом городке. Каждая из женщин являлась автором своего
непревзойдённого ткацкого ручного шедевра, и каждая из них стояла
возле своего произведения и смотрела с высокомерием на мою краса-
вицу жену, упавшую бездыханной к моим ногам.