Мне, холостому человеку, моим закадычным другом, знавшим мою
слабость к красивым женщинам, изображенным на полотнах извест-
ных художников, была подарена в мой день рождения копия картины
«Незнакомка». Ценители искусства живописи, любуясь её подлинни-
ком в музее, наверняка бывали очарованы лицом этой никому не изве-
стной женщины, источавшей из себя и надменность, и лукавство, и
грусть, и массу других определений тёплых и холодных. Лично я сна-
чала видел в её чертах пылкую влюблённость в кого-то, но чем я доль-
ше всматривался в её глаза, тем больше я проникался уверенностью,
что любит она именно меня, а находилась она в моей спальне на стене
у кровати, стеснённая золочёной рамкой. Но, правда, это нисколько не
мешало ей свободно входить в моё царство безгрешных мечтаний,
именно безгрешных, ведь, по правде говоря, хотя я и был не женат, но
женщин никогда не имел по причине своей скованности в общении с
ними, точней сказать, из-за неумения найти к ним своеобразный под-
ход, а значит, по этой вполне понятной причине, мне только и остава-
лось, по странной моей прихоти, как мечтать о них, картинных краса-
вицах, а, значит, вид и этой живописной незнакомки повёл меня в не-
жные и скромные мечты. Но по мере того, как я уверялся, что она при
вечерних сгущающихся сумерках, ночью при свече и при брезжившем
рассвете влюбленно, сладострастно смотрит на меня, я воспылал к ней
глубокой неестественной чувственной страстью, выразившейся в том,
что я перед сном зажигал множество свечей, и в их романтичном свете
бесстыдно, с удовольствием медленно раздевался в её присутствии, а
потом, вытягивался обнажённым на кровати, поворачивался и повора-
чивался, с упоением показывал ей свой перед, зад, бока, зорко при
этом наблюдал на её щеках то нежный румянец, то мертвенную блед-
ность.
Продолжалось всё это до тех пор, покуда не сгорала последняя све-
ча, и темнота меня не укрывала всего своим чёрным одеялом и не уба-
юкивала чудными грезами любви. Постепенно от их сладости я засы-
пал, и метели снов заметали мой рассудок очарованием хаотично сме-
няющихся картин фантасмагорий с участием меня и моей незнаком-
ки. Да, именно моей, ведь она для меня была то в образе цветка, то в
образе пёстрой бабочки, то в образе метеорита, то ещё в каких-то кра-
сивых немыслимых образах, и я доверительно был рядом с ней — то
любящим цветком, то порхающей бабочкой, то летящим метеоритом,
то ещё кем-то или чем-то бесподобным.
Моё пробуждение от снов всегда было приятным, ведь незнакомка
снова была для меня прекрасной женщиной, а я для неё был, как преж-
де, романтичным мужчиной, мечтавшим о ней, сходившим с ума от
желания найти её прототип в реальной жизни и плотски сблизиться с
нею. Романтичность этой затеи не только не убывала из родника мое-
го ума, а наоборот даже усилилась после событий одной незабывае-
мой ночи.
Её сюжет был крайне прост: как обычно свечи, раздевание, мечты,
сон, но вместо того, чтобы, как обычно, спокойно проснуться утром, я
был почему-то пробуждён в кромешной темноте неясным шорохом,
таким, каким он бывает при неосторожном снятии с тела человека изыс-
канных шелестящих одежд. И во след его, как неожиданный гром с
небес, поразил меня в самое моё ухо звук женского шёпота:
— Я сильно продрогла от мороза, пришла к тебе отогреться.
Её холодные, но нежные руки заметались по моему телу в поисках
того члена, от которого исходит особый жар. Нашедши его, она мгно-
венно очутилась вся на мне и начала молниеносно, то взлетать под по-
толок, то стремительно падать, страстно крича, что она и цветок, и ба-
бочка, и метеор в любви, и всё то, что непознаваемо, чему нет определе-
ния. Тысячекратное её упражнение взлётов и падений закончилось тем,
что она последний раз взметнулась от меня и всё стихло. Я лежал вос-
торженный оттого, что я стал полноценным мужчиной, благодаря нео-
бычному способу таинственной ночной моей гостьи, но кто она была,
откуда появилась и куда исчезла — я сразу не мог определить.
Не смыкая глаз, счастливый, я долежал до утра, и при постепенном
его рассвете мне всё чётче вырисовывалась картина над моей крова-
тью. На ней уже не было незнакомки, только был вид морозной, заин-
девевшей улицы, на которой она мёрзла в течение многих десятиле-
тий, и на которую она не вернулась после близости со мной. С той
ночи я хожу по свету, ищу её в цветах, в хороводах порхающих бабо-
чек, в скользящих по небу метеоритах и в чём-то смутно недосягае-
мом для разума, ношу при этом с собою, как умалишенный, брошен-
ную ею в моей спальне одежду, как доказательство того, что она была
в моей жизни.